Лучшее признание по незнанию

Бывшая учительница музыки, теперь на заслуженной пенсии, Зинаида Ивановна Пронина, пожалуй, единственная, считала Алешу Дроздова хорошим мальчиком. В доме больше таких доверчивых людей не было. Наверное.

Только на нее он производил такое впечатление, появляясь гладко причесанным перед светлы очи и протягивая свои статейки, распечатанные на хорошей бумаге четырнадцатым кеглем, да еще жирным шрифтом через абзац. Чтобы даже без очков могла прочитать и уловить основную мысль. И посоветовать, как лучше подать музыкальный материал, чтобы выглядеть совсем как профи.

Леха собирал наши отзывы на заинтересовавшие его «музоны», надергивал и сшивал из них свою великую статью, выкладывал в сеть, втайне мечтая попасть в колонку какой-нибудь газеты. Кто-то же пишет там, так почему не он? То, что он сравнивал разные стили, как Моцарта и русский шансон, его не смущало, это был так называемый подход. По мне, так пустая болтовня.

Зинаида Ивановна правила ему заметки, снабжая ценными коментариями, и статьи приобретали уже другой вид: Моцарт был по одну сторону в одной теме, а шансон - по другую, не связанную с главной, а как упоминание.

Светка, его сестра, помогала выглядеть, как подобает, исходя из профессионального опыта (социального работника), и личного (занималась когда-то музыкой у Прониной), и еще общего представления, как нужно общаться с семидесятилетней культурной женщиной.

То, что вряд ли кого заинтересуют его изыскания, Леху не волновало, он верил, что раз ему нравится составлять такой материал и есть желание «пошерить», то есть поделиться, то и кому-нибудь понравится всю эту лабуду читать.
Но читали его только Светка и Зинаида Ивановна из пятого подъезда. И я, чисто из интереса, что получилось.

А еще в нашей компании была Анечка. Она училась в институте, периодически таскала нас на платные съемки какой-нибудь передачи, якобы, чтобы заработать денег. И мы ехали. Просто так. Она сообщала, что записала всех на такое-то число, что с собой взять, во сколько встречаемся.

В очередной раз она объявила, что в субботу можно потусить на съемках фильма о шестидесятых. Главное, чтобы волосы были некрашенные, а парни – гладко выбритые.

Леху интересовало, сколько денег заплатят, а Светку – сколько времени на это придется угрохать, Мишку Вихрова – где можно выпить. Пятьсот рублей за семь часов выглядело не очень привлекательно. Народ забузил. Я решил помочь Анечке:
- Все равно делать нечего, повеселимся. Заодно и денег заплатят.

До этого мы ходили только в массовку, где требовалось хлопать в ладоши три часа и сидеть на трибуне.
- Сказали, что будем прогуливаться по Мосфильму, - воодушевилась Анечка, - где-то в сквере, в нарядах тех годов.
- Это что? Еще шмотки чьи-то дадут?! – возмутилась Светка. – Ну уж нет. Мне такого счастья не надо.
- Да, и еще… - Анечка сникла, – чтобы без косметики.
- А вот это фигушки! – Светка решительно встала. – Миш! Пойдем завтра в кино.
- Йя, можна в кин, - икнул Вихров.
Я посмотрел на Леху, он пожал плечами.
- Ань, - осторожно начал я. – Это же кино. Мы там до ночи будем сниматься, и даже пожрать не дадут.
- Сказали, будет кофе и бутерброды, и вообще, с собой можно взять.
- Ты нас всех…запилила? – спросил Леха.
- Да какая разница, - не выдержала Анечка и перешла чуть ли не на крик. - Это же так, предварительная запись. Кто приедет, кто нет. Может, еще посмотрят на твою прическу и завернут. И Светка все-таки крашенная, хоть и говорит всем, что свои.
- Да ты… - Светка  не успела сказать, ее крепко обнял Леха и прикрыл рот рукой, так как приближалась Зинаида Ивановна.

В результате обмена любезностями и вежливому Лехиному поведению, мы поехали на съемки вшестером. С нами культурно шествовала Зинаида Ивановна.

Попав в лапы кинематографистов, мы не сопротивлялись.
Нас причесали по моде тех лет, выдали одежду и разбили на пары. Светка с Мишей - чему была безмерно рада, а вот Анечку отдали «Алешеньке», как его ласково величала Зинаида Ивановна, которая составила пару мне. Я несколько раз оттирал Леху к Ивановне, но режиссер настойчиво пихал меня обратно.

Наглец еще предложил им целоваться, когда мы будем проходить мимо.
Светка решила, что им тоже не помешает изображать влюбленную пару, и режиссер дал команду, что им тоже можно целоваться.
И только я прогуливал Зинаиду Ивановну.

Два часа мы изнемогали на жаре, отпаиваясь из пластиковых бутылок Вихрова, куда он залил коньяк и пиво вместо колы .

Сумерки накрыли улицу, и мое настроение померкло тоже. Хороший августовский выходной я угробил на то, чтобы слушать воспоминания Ивановны про шестидесятые, с завистью и злостью наблюдать за Лехой, прилипшему к Анечке, и шагать, изнывая от жары в дурацкой пропыленной рубашке и серых-пресерых брюках.

Меня пошатывало то ли от изнеможения, то ли от коньяка, который Вихров протягивал в перерывах, наблюдая мое волнение. Лехе он подавал пиво, и также с интересом поглядывал на него. Будто догадываясь о молчаливой битве. Девочки предпочитали кофе и чай в толпе артистов.

На пятом часу съемок я дал Лехе в глаз и заплетающимся языком выдал что-то типа, «грызун дружбы и недобитый пиндос».

Меня вывели, отдали паспорт, и даже деньги заплатили, чтобы только не бузил и не срывал процесс.

Я сидел пьяный и мрачный на серых ступенях шестидесятых годов, а рядом почему-то икал Вихров. Как он сказал, его все уже забодало, ночь на дворе, а конца и края этой прогулки не видно, к тому же закончилось и пиво, и коньяк, а пожрать так и не дали.
Я кивал, пока он жаловался. А он жаловался и икал.

Его паспорт вынесла Светка… В расстроенных чувствах она допила весь вихровский коньяк. И тут появилась Зинаида Ивановна и сказала, что надо ехать и поймала такси.

Дома у Зинаиды Ивановны мы пили чай с лимоном, Вихров увел Светку, а я все доказывал, что намного лучше Лехи и Анечка делает большую ошибку. Я и целуюсь лучше, и вообще…

- Дорогая, Зинаида Ивановна, вот что делать, что делать безнадежно влюбленному?..

Почему-то после теплого чая меня еще больше развезло. В прихожей я завалился на вешалку. И все. Умчался в царство теней.
 

Утро раскрасило день слишком нежным цветом, чтобы вспоминать день предыдущий. Я лежал на диване одетый, укрытый пледом, сверху на меня с картины в деревянной раме смотрела девушка с персиком. Очень захотелось персиков.
Зинаида Ивановна выглянула с кухни.
- Проснулся, забияка? Умывайся, я тебе полотенце повесила. И веселее! Я тебя научу, что делать.

Учила меня Зинаида Ивановна за чаем.
- Купи цветы и пирожных, иди к ней извиняться за вчерашний дебош. Если готов объясниться, сразу говори причину, что неравнодушен к ней, не сдержался при таких обстоятельствах. А дальше, пусть сама выбирает. Главное, что бы  ты свои чувства приоткрыл. И не настаивай. Объяснился – и уходи. Дня на три. Если надо - сама позвонит, а если сомневается, потом при встрече прояви себя с уважением, симпатией. Если притяжение почувствуешь, дальше подойдешь, пригласишь куда-нибудь.
- А, может, сразу?
- Что сразу?
- Пригласить.
- … Ну… сейчас можно и сразу. Посмотришь, если не выгонит, то приглашай. Если прогонит, тогда, как я сказала.
Через два часа я, причесанный и переодетый, стоял возле двери с букетом и эклерами. Вылитый жених. Так стало неловко. Поэтому, как только Анечка открыла, я сунул ей все в руки – и, ни слова не говоря, побежал вниз по лестнице.
На следующий день понял, что Анечку жест мой впечатлил, и она не обижается. Честно говоря, я бы даже не подумал, что мог чем-то задеть. К выходным пригласил в кино. Только вдвоем. Кажется, она все поняла.