Пролетела

   Лариса долго не выходила замуж. Что было странно. Высокая, пышущая здоровьем и, несомненно, красивая – как красива луна в полном ее обличье, - к тридцати двум годам Лариса оставалась никем не занятой.

Уже автомобиль куплен и обкатан, а суженого нет как нет.

Учитывая, где Лариса зарабатывала, так вовсе складывается непонятно. Зарабатывала она в рядах российской армии. Телефонисткой на коммутаторе. В звании ефрейтора.
Армия дело пока преимущественно мужское, но вот не содействовал сей факт Ларисиному счастью, хоть лопни.

- Может я слишком красива и кажусь недоступной? – разглядывала она в зеркале свое привлекательное лицо. Гладкое, мягкое, облагороженное в лучшей в магазине косметикой. Брови откорректированы, а губы розовы, так бы и впиться, было бы кому впиваться.

- Ах, - вздыхала она, снимая шелковый халат. – Формы-то, формы пропадают!
Потом облачалась в штаны с карманами на коленях, шнуровала берцы, защелкивала ремень на бушлате и ехала в часть.

Жизнь, конечно, подбрасывала конфетки, но почему-то скупилась на самую вкусную.
Но – всё течет, всё изменяется!

По разнарядке Министерства обороны, получила ефрейтор Топкина в новостройках однокомнатную квартиру. Кухня двенадцать метров! Комната восемнадцать! Прихожая пять! Есть, где развернуться шикарной во всех отношениях женщине.

А следом возник, наконец, и он – кандидат в мужья. Материализовался, так сказать, из придорожных лопухов. Стоял под дождем на обочине и махал попуткам.
Никто не подсаживал вымокшего пассажира.

А у Ларисы салон кожаный, ей не жалко. К тому же, она верила в знаки. Если тебе машут – откликнись! И взяла пассажира.

Докатили до центра. Настала пора прощаться.

Олежка долго кланялся ее благородству и красоте в целом. Так и заявил: красивей, дескать, не встречал.

- Вы ослепительней луны на небе. Если бы я мог отблагодарить… Ресторан? Прогулка по реке? Карусели, в конце концов?

- Ой, у меня режим, - напропалую кокетничала Лариса, для убедительности распустив по бушлату черные пряди. – Прямо не придумаю, что делать. Я, ведь, всё дома, в уюте, варю да жарю…

- Тогда – глоток шампанского в собственных, так сказать, стенах?

- Прилично ли? Вы, полагаю, женаты?

- Ничуть! Свободен ото всего, кроме долга перед вами. Позвольте, Лара!

И она позволила.

И когда шампанское уже потело над оливье, выяснилось: в хозяйстве ни крошки хлеба.

- Я мигом! – вылетела Лариса из квартиры, заперев ее, по привычке одинокой натуры.

А по возвращении дверь категорически не захотела открываться.

Лариса уж так и этак. Ключ бороздками вверх, вниз, нажимая, ослабляя, вправо, влево – безрезультатно.

- Олег, - зашептала в замочную дырочку. – Отомкните. У меня ключ заело.
Изнутри молчали.

- Ну Олег же. Вы что ли заснули, - не желала беспокоить соседей и ронять свое реноме Лариса.

Услышат – скажут: не обжилась по-настоящему, еще дом полупустой, а она уже хахалей водит!

Поскреблась. Наконец, решительно позвонила. Молчок.

- Может, сердце? –и, не успев додумать картины бездыханного тела, ефрейтор Топкина вдруг поняла: обокрали.

Гнусное проникновение в целях завладения фамильными ценностями!

Хлеб ему понадобился! Ах, ворюга ты подлый, придорожный Олежек. Воспользовался беззащитностью женской души!

И, уже не таясь, Лариса заорала:

- Отпирай, сволочь!

Налегла посильнее на дверную преграду, разбежалась и вышибла ее с петель!

- Стоять! Стрелять буду!

Квартира была пуста. Совершеннейшим образом.

Это была чужая квартира.

Выскочив на улицу, Лариса убедилась: и подъезд не тот.

Единообразные, доставшиеся от строителей, еще не приспособленные под вкусы новоселов, двери дома, как фасолины, были похожи одна на другую. В раже она пролетела мимо своих и с тоской глядела теперь, как из-за угла, сверкая мигалками, приближается к ней полицейский патруль.