Мир Каррома Атти. Событие 2. Гл. 5

паук пришелец расставил сети

он ловит солнечные лучи

он ловит Солнце чтобы согреть им

замерзших в космосе паучих


То, что происходило дальше, в разы превышало поведенческие нормы и простиралось далеко за рамки нравственного табу и ни когда не пришло бы в голову, даже случайно. Наркотические вещества отключили адекватную реакцию, а саму Вьяру, то как она неосознанно или каким-то иным, нечеловеческим восприятием переживала реальность, можно было сравнить с водным потоком, бегущим по дну долины.

Она просто существовала. Просто текла, растворившись в ощущениях, соприкасаясь с поверхностью русла, чувствуя своим большим, гибким телом, каждый бугорок, каждый камешек, выступ или выемку, каждый ствол, каждого утопленного в ней дерева, склоненные над водой ветви.

Время от времени, в глубине ее формы происходил сильнейший взрыв предсуществующей радости, поднимающий цунами небывалого восторга и тогда, осознавая себя бесконечно счастливой, она становилась рекой бездонной и безбрежной.

Вспышки человеческого сознания преподносили действительность, как нечто абсурдное, как то, чего не может быть. Как сон, в котором фантасмагория происходящего, вызывает лишь безобидный интерес, а через любопытство порождает даже некую вовлеченность, превращая наблюдателя в главное действующее лицо сюрреалистической постановки.


Половина ночи утопала в разложенных на площади кострах. Она была королевой огненной пляски, возлежа на ложе, усыпанном благоухающими, белыми цветами, а вокруг нее, пламя и люди одинаково неистовствовали в безудержном самовыражении. Огонь, вздымая к небесам красные руки. Люди, подражая огню извиванием тел.

Черные, словно тени, вихляющиеся из стороны в сторону тела, приближались. Волнение, напоминающее удушье, петлей неизбежности сдавливало дыхание, вынуждая грудь учащенно и высоко вздыматься. Но это был не страх и не ужас, а скорее боязливый трепет животного перед чем-то, что лежит в основании жизни, перед тем, что заставляет живых и помимо их воли тянуться друг к другу. Это было предчувствием чего-то сакрального...

Кольцо теней неуклонно сжималось. С каждым шагом, тени всё больше вочеловечивались, белизной и блеском глазных яблок, сильно выступающих из орбит, белозубыми гримасами страсти. Они были уже совсем близко, она различала сверкающие капли пота на черной коже, чувствовала запах разгоряченного вожделением и танцами естества.

Это естество явно мужское, определила она, глядя в упор на обнаженных, окруживших ее мужчин. Будь женщина в нормальном состоянии, в обычной трезвости ума и привычной ясности духа, не избежать бы ей сумасшествия при виде гигантских плодов, взращенных щедростью южной природы. Она дотянулась бы и потрогала, хотя бы один, висевший в метре от нее, из простого любопытства, если бы конечно могла... 


Издаваемое людьми гудение, внезапно оборвалось. Прекратилось и завораживающее движение тел. И вдруг, расположившиеся напротив ее ног чернокожие мужчины расступились, через образовавшийся разрыв, в круг вошел белый человек.

Единственный из присутствующих он был стар и одет. По крайней мере, завернут в большой кусок светлой ткани. Антропологические признаки выдавали в нем обычного гуманоида. В правой руке он держал длинную металлическую палку, на которую слегка опирался.

Седобородый, с косматыми, белыми бровями, он двинулся вдоль ложа, обходя его слева от себя. Железная палка загудела, как какой-нибудь электрический прибор. Ее навершие напоминавшее лампочку медленно разгоралось матово белым свечением. Круг отодвинулся на пару шагов, то ли из за светящегося и опасно гудящего посоха, то ли обеспечивая простор для каких-то действий, возможно ритуальных.

Настил из бревен был высоковат для пожилого человека. Если молодым мужчинам он приходился до колен, то стоявшего вплотную старика перерезал по пояс. Ему пришлось прислонить посох к помосту и взобраться на него, чтобы понюхать, как она пахнет.

Стоя на четвереньках, елозя по телу женщины бородой, он обнюхал ее бедра и живот, потом чуть ли ни тыкаясь носом в промежность, потянул воздух оттуда. По-видимому его что-то насторожило, и он воткнул палец во влагалище...

Чем то ему не нравился ее запах, но источником отвращения была не вагина. Понюхав собственную подмышку, старик еще раз глубоко склонился над тазобедренной областью Вьяры. Она почувствовала нос и колючие стариковские волосы между своих ягодиц.

Старик резко выпрямился и еще сидя, прошипел: "Кто?" Наклонился, схватил палку, опираясь на нее, поднялся. Держа посох, как ружье, обвел гневным взглядом дрогнувшее кольцо: "Кто, я спрашиваю?" Через минуту круг снова расступился, и три женщины повалились перед ним на колени.


Вначале старикашка показался смешным. Такой весь щепетильный, дотошный. Она простила ему даже палец бесцеремонно и грубо введенный. К этому она, можно сказать, уже привыкла. А когда ощутила его нос в своей попе, рассмеялась и попробовала пустить воздух, но увы, кишечник был пуст - качественную клизму ей устроили накануне.

Но эти несчастные, которых полагалось бы ненавидеть, вызывали сострадание. Разве можно так унижаться перед кем бы то ни было! Повернув голову, она смотрела на них. Они стояли на коленях и были видны по плечи. Всмотревшись в ближайшую девушку, она с негодованием отметила, что та молит о пощаде, лишь жестами и мимикой. Довольно красноречиво выражая лицом и руками раскаяние. Большие темные глаза девушки источали потоки слез. "Они, так запуганы, что не смеют говорить или просто немая?!" - пронеслось у Вьяры в голове.

"Да что вы такое творите?! - закричала она, обращаясь к старику. - Прекратите немедленно. Это же бесчеловечно!" Старик развернулся и угрожающе надвинулся. Он стоял практически над ее головой. Под его хламидой, доходившей ему до колен, прорисовались старческие прелести. Правое яйцо старика выглядело раза в два больше левого. Мизерный отросток, покоившийся где-то вначале изрядно обвисшей мошонки, она даже не заметила. Весь ее сузившийся экран затмил этот здоровенный, изъеденный морщинами не пропорциональный мешок, покрытый жидкими седыми волосками. "Фу, какая мерзость!" - вырвалось у нее. "Заткнись дура. Или тебе отрежут язык, как этим черножопым коровам!" - выругался старик.


Но это было еще не самое ужасное... Несколько позже она узнала такое, из-за чего чуть ни впала в кому от возмущения. Тем кто, так сказать, перечил мужскому произволу и много разговаривал, то есть почти всем женщинам, отрезали языки. И у всех были выбиты зубы, все до единого. Это делалось для того, чтобы не навредить мужским органам.

Насколько инструменты были огромными, настолько же они были не самостоятельными и нуждались в продолжительной настройке. Чтобы нагнать в них достаточно крови, требовалось устроить целое представление сексуального характера, с массой возбуждающих извращений, стереть руки в мозоли и образно говоря, порвать рот, когда плоды, наконец, набирая силу отвердевали у бедных женщин во рту. Иногда какой-нибудь бедолаге всё таки выворачивали челюсть, вытаскивая из ее головы разросшееся и напрочь застрявшее там чудовище. Это случалось, всякий раз, когда разъяренный мужчина отказывался терпеть боль причиняемую его хозяйству...


Багровые блики играли на светлой накидке и в белесых прядях старика. Злостью наливались его сверкающие из под бровей глаза в ответ на презрительный взгляд белой женщины. Навершие посоха, словно вторя эмоциям хозяина, из мутно белого превратилось в ослепительно желтое. Из набалдашника с треском вырывались и тут же исчезали, малюсенькие, но злющие змейки. В воздухе стоял густой аромат электричества.

Старик отвернулся от Вьяры и ткнул посохом в крайнюю девушку. Желтые змейки с яростным шипением вонзились в черное тело жертвы, исчезая в нем. Громкое человеческое мычание сначала ужаса, а потом и смертельной боли напугало костры и они дружно метнулись в сторону, почти лизнув изумленную землю. "Помойте ей жопу! -  слезая с настила, сказал старик, имея в виду Вьяру, пристально глядя на нее, захлебнувшуюся негодованием и как голодной собаке кость, бросил, подразумевая другую. - Оклемается. Смертельно, когда красный."

Решительно ударяя железной палкой о грунт, старик выходил из круга. Одна из помилованных девушек, бросилась к нему на четвереньках. Видимо язык у женщины еще был, потому что Вьяра слышала, как девушка шепелявила, пытаясь ухватить старика за ногу: "ХошпОти пошти, ХошпОти пошти". Старик замахнулся пожелтевшим посохом, и девушка в страхе отпрянула. Некоторое время она сидела на земле, провожая грозную фигуру глазами, размазывая по черным щекам прозрачные слезы, повторяя всё те же слова: " ХошпОти, пошти!"


Праздник возобновился, после того как ее подмыли, натерли благовонием и дали хлебнуть из деревянной плошки очередную порцию забвения... Живое кольцо снова распалось, и внутри появился старик с посохом. Повторилась и процедура обнюхивания. На этот раз деспот остался доволен и стоя на бревнах, разрядил палку в небо.

Красная молния с оглушительным треском порвала небесную ткань и озарила деревню. Признаться это было впечатляюще, даже для Вьяры. Если это оружие, то откуда оно у него? В Союзе существует запрет на всякого рода убийственные приспособления. А эта планета, ну, ни как не может быть источником технологий...

Она задумалась. Мысли сопровождались образами. Это было, как сны. Всё о чем думаешь, то и происходит в данный момент. Ныряя из образа в образ, она не слушала ораторию местного бога, собственно ничего и не потеряла, ведь всё как обычно, всё как всегда. Все боги по сути одинаковы, и несмотря на разницу в красноречии, вещают об одном и том же.

Хоспоти закончил выступление. Вьяра уловила концовку: "Я ваш бог, потому что я избрал вас! Безропотно служите мне и бездумно подчиняйтесь, и все богатства этого мира будут ваши, даже если они принадлежат другим!" "Мракобесие какое-то! - ужаснулась Вьяра, обдумывая услышанное. А может это приснилось ей...


Первый удар белого пламени был неожиданным. Через сосок левой груди ток мгновенно разлетелся по телу, выгибая его в дугу. Сквозь ликующий рев различимо и радостное мычание. Как же невыносим этот звук для человеческого уха. Невыносимо это принадлежащее человеку  мычание. Всякое уродство, отрицающее само себя, пугает нормальных людей. Я сочувствую вам, но ради бога, не надо, ни кричать, ни пытаться говорить, если тебя лишили языка!

Во всем виноват этот подлый старик, тыкающий в нее своим электрическим жезлом! Правую грудь обдало проникающим жаром... Видимо ток был подобран именно такой силы, чтобы не убить и не отключить сознание. Ее осознанные мучения доставляли удовольствие этим тварям. Она смотрела на них сквозь мутную пелену самопроизвольных слез.

Реальность распалась на черные островки спаривающихся особей. Скульптуроподобые тела, словно механические куклы, созданные по одному прототипу, пребывали и в одинаковых позах. Женщины, стоя на коленях перед мужчинами, усиленно стремились разжечь их, то ли чтобы избежать наказания, то ли в надежде урвать толику животного кайфа.

Старик всё еще находившийся на помосте, вдохновляясь происходящим, пританцовывал, потрясал руками, подбадривал криком, пытающихся сношатся: "Так, дети мои! Так!" Крутил над седой головой светящуюся палку. Его чернокожие дети, в первую очередь мужчины, жадно взирали на него, ловили каждый его жест, внимали каждому слову, особенно действию. На пике обратной связи, разогретым добела навершием, он прикасался к телу Вьяры, вызывая у женщины стоны и провоцируя, походившие на экстаз конвульсии...

Видимо он и сам разогревался, и впадал в некое подобие религиозного, а может и сексуального экстаза, всё сильнее накаляя посох и всё ниже им касаясь.

Удары становились всё более болезненными. В перерывах между ними Вьяра успевала во что-то погрузиться или куда-то мысленно улететь, но следующий разряд возвращал в настоящую, переполненную болью и ужасом действительность.


Если они не хотят ее убивать, то освободиться от пытки, можно, лишь шагнув за предел собственной выносливости. Ну, где же этот спасительный шок, дарящий бесчувствие к происходящему на всех уровнях психофизического существования?!

Ага, вот оно, под сомкнутыми веками произошло желанное движение, пока еще смутных образов, телесные ощущения мгновенно отключились. Словно подхваченное восходящим потоком перышко, я женщины устремилось вверх, в какую-то новую реальность. "Хоть куда-нибудь, только бы не возвращаться сюда!" - мелькнула последняя мысль из покидаемого мира.

Погружение в сон или переход в иное измерение неожиданно прервалось. Она снова почувствовала свое тело. Что-то твердое проникало в него снизу. Сознание, как оступившийся на лестнице человек кубарем покатилось обратно.

Разочарование? Да нет. Нечто твердое, раздвинув податливые, влажные губы, вошло и уперлось в мертвую матку. По всему телу распространилось оживляющее тепло. Легкая вибрация исходила от движущегося предмета. Очень приятная. Нестерпимо захотелось податься навстречу. Наконец, до нее дошло, что это уже не сон.

С удивлением она вскинула голову. Между ног у нее, сложившись пополам, копошился старик. Что он делает?! Его руки не покойны. Держась за палку, они двигаются! Старик будто ворошит угли в костре, а его лицо светится переживанием той сладости, которую он, возможно, испытывал бы, войди в нее сам. Она напряглась сильнее, пытаясь поднять голову выше. Ну, точно эта проклятая палка в ней. "Извращенец." - прошептала она. На бурное проявление ненависти сил не осталось.

"Ну, уж нет, на этот раз никакого оргазма!" - мысленно Вьяра сопротивлялась удовольствию, однако плоть, словно неформальный подросток взрослым назло, увлеченно потребляла запретную чувственность. У тела своя жизнь и ему плевать на моральные принципы, особенно в те мгновения, когда едва теплившаяся головка посоха, похожая на лампочку, затрагивала чувствительные центры в стенках влагалища.


Послышались восторженные крики. У некоторых пар возбуждение достигло пика, и мужчины торопились, освободить ротовые полости подруг. Затем, то есть после удачной попытки, не церемонясь, опрокидывали их на спины или, разворачивая лицом от себя, втыкали головой в землю, и вторгались в святая святых женского организма, при этом женщины, как за веревки хватались за свои внушительные половые губы и что есть мочи растягивали по сторонам. Теперь пары выглядели, как одноцилиндровые двигатели внутреннего сгорания со стальными поршнями ходившими ходуном в таких же огромных, судя по всему, цилиндрах.

Наблюдаемые Вьярой мизансцены человеческой похоти, очень кстати, охладили ее собственный пыл, что в свою очередь, сильно раздосадовало старика, и не в меру раскалившийся посох, сгенерировал желтое свечение. Тело изогнулось и вспыхнуло изнутри. Желтые змейки, разлетаясь по всему телесному пространству, пробивались наружу даже из головы. Сознание расщепилось на атомы, но прежде чем, оно угасло, краем светящегося глаза, она успела заметить, как захлебнулась спермой чернокожая женщина ближайшей к ней пары и, падая в припадке удушья, повлекла за собой опростоволосившегося черного здоровяка...

Несчастная женщина, щеки ее раздулись, лицо напоминало перекаченную автомобильную шину с вздувшимися на ней пузырями. Белый субстрат двумя фонтанами бил из ноздрей, но этого недостаточно для спасения. Нужен воздух для дыхания. Вдохнуть было просто не через чего. Она судорожно глотала содержимое переполнявшее ее рот, застревавшее в глотке, одновременно прилагая истерические усилия, чтобы сорвать голову с убийственно громадной штуковины, вцепившись в нее руками. Но это оказалось так же бесполезно, как кораблю сняться с рифа пробившего ему днище. Мужчина вопил от боли и ничего не предпринимал, то ли он был в шоке, то ли понимал, что всё напрасно и надо лишь ждать, когда естественным образом схлынет кровь... 

Смогла ли выжить та несчастная об этом Вьяра так и не узнала. Из неимоверно больших чернокожих мужчин выливалось гигантское, по людским меркам, количество семенной жидкости, где-то литр или полтора. Столько проглотить за один раз, наверное, не сможет ни одна женщина во вселенной. Хотя как знать, если как следует потренироваться, но о такого рода соревнованиях сведений нет.