Джонни Мэджик

Прим. от автора: умоляю, не воспринимайте этот текст серьезно, это просто своеобразная сказка.




              Джонни всегда был ни от мира сего. Мама называла его блаженным, говорила, что когда он родился, медсестра не смогла удержать его в руках, и он соскользнул на пол, ударившись головкой, и с тех пор Джонни отличался от других детей. Джонни не понимал, зачем она ему это рассказала, он и так знал, что он другой.

              В школе ему не очень нравилось. Уроки были скучными, учителя говорили много непонятных слов и ругались, когда он их не слушал. Но разве Джонни виноват, что ему было интереснее смотреть в окно? За окном всегда происходило что-то помимо болтовни. Осенью ему нравилось наблюдать за бегущими наперегонки по стеклу каплями. Зимой он до боли в глазах вглядывался в белое полотно, раскидывающееся по всему школьному двору, по которому сновали маленькие черные птички, выискивая себе корм. А весной он наблюдал за птичками, свившими гнездо на дереве прямо у окна. Он видел как они кормили птенцов, видел первый полет малышей и видел как они в итоге покидают гнездо.

              “Наверное, чтобы построить где-то свое собственное,”- думал Джонни, не знавший слова “свить”.

              Удивительно, но другие дети над Джонни никогда не издевались. Видели, что с ним что-то не так, но просто обходили его стороной, не трогали. Джонни  ничего не имел против, он и играть-то с другими детьми никогда не хотел. Он отличался от них, он предпочитал смотреть как они веселятся со стороны, и каждый раз, когда он видел чужую улыбку, на его лице тоже расцветала одна.

              Джонни было четырнадцать, когда к ним в город приехал цирк. Они разбили свои шатры за городом, и купол самого большого из них можно было увидеть из школьного окна, в которое так любил смотреть Джонни. Но в тот день в это окно смотрели все. И едва уроки закончились, ребята побежали в цирк. Джонни тоже хотел пойти, но он знал, что мама будет ждать его дома, а маму нельзя расстраивать, она и так из-за него часто плачет.

              Он доедал вторую тарелку супа, когда к ним в окно заглянула соседка, которая развешивала белье в своем дворике.

              —  О, Джонни дома? — удивилась она, и тут же потрепала его по голове.— Вот умница, не то что мой оболтус — наверняка к цирку унесся, едва последний звонок прозвенел,- посетовала она.— Опять явится без гроша в кармане.

              Посетовала и снова исчезла куда-то по своим делам. А мама Джонни аккуратно присела на корточки рядом с сыном, ласково убирая с его лба растрепанные волосы.

              — Милый, ты тоже хочешь сходить в цирк, да?

              Она всегда понимала его. Да это было и несложно — Джонни не умел ничего скрывать, все читалось по его лицу, по тому как он опускал взгляд, по нервно сжатым кулачкам. Но он этого не знал, и думал, что все мамы просто знают, что нужно их детям. Он кивнул. Мама больше ничего у него спрашивала. Поднялась, сходила за кошельком и вручила ему деньги, велев вернуться до заката и обязательно повеселиться.

              Так Джонни впервые попал в цирк. Заплатив за вход, он не знал, куда пойти, поэтому просто пошел за толпой и оказался в шатре, в котором изящная девушка на сцене танцевала со змеей. На ней был наряд, напомнивший Джонни наряд принцессы Жасмин из мультика, только красный. На ее бедрах мерцал золотыми монетками платок, и Джонни засмотрелся на блики на стенах, которые он пускал, но это довольно быстро ему наскучило, и он вынырнул обратно на улицу.

              Немного осмелев, он начал заглядывать во все шатры, но нигде не находил ничего действительно интересного. Ни гибкие гимнасты, ни диковины животные, ни удивительные светопредставления не могли надолго удержать его внимания. Он шел все дальше и дальше, пока не очутился у совсем крошечного шатра в конце цирковой улочки. Народа вокруг почти не было, а в самом шатре были только родители с совсем уж маленькими детишками.

              Джонни присел в самом дальнем ряду, до которого свет с маленькой сцены практически не доставал, но почти сразу же об этом пожалел и пересел поближе. На сцене пожилой мужчина в строгом черном костюме, с красной бабочкой на шее и цилиндром на голове извлекал из рукавов бесконечные гирлянды платков, доставал из шляп кроликов и заставлял предметы исчезать из закрытой коробки. Но впечатлили Джонни не столько сами трюки, сколько удивление и радость на лицах мальчишек и девчонок, которые смотрели это представление вместе с ним. Он видел, как недоумение в их глазах сменяется искорками восторга, как неуверенные улыбки превращаются в звенящий смех, и не мог не радоваться вместе с ними.

              После представления он подошел к фокуснику и сказал: “Научите меня.”

              Мужчина смерил его лукавым взглядом и по-доброму усмехнулся. Он заметил Джонни почти сразу — трудно было не заметить четырнадцатилетнего остолопа среди пятилетних детишек,— заметил и его интерес ни к фокусам, а к чужим улыбкам. Редкий интерес, и грех было его не поощрить.

              — Приходи завтра, научу,- пообещал старик.

              Цирк был в городе семь дней, и все семь дней Джонни сломя голову бежал к старому фокуснику, чтобы тот научил его вызывать улыбки у других. А когда цирк засобирался уезжать, Джонни ходил таким печальным, что старик не выдержал и предложил ему уехать вместе с ними. Джонни хотел, очень хотел, но как же мама? Не может же он ее оставить… Но ведь так хочется! Видя его метания, его мать сжалилась над ребенком.

              — Милый, — сказала она, присаживаясь на кровать рядом с ним,- помнишь ты мне рассказывал про птичек, которых видел из окна своего класса? Помнишь как у них появлялись птенцы и позже эти птенцы покидали гнездо? Мне кажется, что и тебе пора покинуть свое гнездо.

              Джонни не понял, что она хотела сказать, и ей пришлось повторить, что она отпускает его с цирком. И если вдруг ему там не понравится, то он всегда может вернуться домой. И он уехал.

              Джонни был глупеньким, но старательным и веселым, всем старался подняться настроение, каждому пытался помочь, как мог, и цирковая труппа быстро его полюбила. Они называли его их маленьким мальчиком и заботились о нем так, словно каждый из них был ему родителем. Но особенно его любила пожилая гадалка. Она могла часами репетировать с ним трюки, и всегда после угощала его чаем с конфетами. В награду.

              — Удивительный ты, Джонни, — сказала она как-то, и черты ее лица смягчились, выдавая хорошее расположение духа, но Джонни такие тонкости чужого состояния было не заметны.

              — Мама говорит, что я блаженный, — пожал он плечами.

              — Ты знаешь, что значит “блаженный”? — ласково улыбнулась она.

              И мальчик несколько мгновений колебался. Его часто так называли, но он никогда не думал, что это значит.

              — Что-то плохое? — предположил он.

              — Нет, — покачала головой гадалка.— Нет, милый мой. Это значит “счастливый”, а ты еще и счастьем своим делиться стараешься. За это и люди вокруг тебя и любят. Береги это в себе.

              И Джонни берег. А еще старался научиться приносить людям еще больше счастья.

                ~~~

              Ему было сорок четыре, когда произошло что-то по-настоящему странное. Джонни понятия не имел как так вообще получилось, что видеоролик с его представлением попал на онлайн выборы кандидатов в президенты (сам Джонни и компьютером-то пользоваться не умел). Должно быть кто-то в шутку добавил его в качестве претендента, совсем не ожидая, что сорок три процента населения страны проголосуют за него. Джонни же об этом вообще узнал от жонглера, который любил по вечерам посмотреть новости, и решил, что это просто розыгрыш. Тем удивительнее было то, что через несколько дней за ним пришли люди в черных костюмах и сказали, что он должен поучаствовать в дебатах, раз уж народ его выбрал, и с подачи друзей из цирковой труппы Джонни согласился.

              На дебатах Джонни не понравилось — слишком много народу, все слишком злые… Так и хотелось достать из-за уха каждого из этих серьезных мужчин, которые кричали друг на друга, брызжа слюной, по монетке и увидеть восторг на их лицах. Хотя он не был уверен, что его цирковая магия на них подействует. На сцене среди софитов он почувствовал себя чуть лучше, привыкший к такому, но счастье было недолгим, потому что ему начали задавать вопросы.

              — Джонни, могу же я называть вас Джонни? Какого политического курса вы собираетесь придерживаться?

              Джонни не понял, о чем его спрашивают, и это явственно отразилось у него на лице, поэтому журналист уточнил:

              — Что вы планируете делать со страной? Чего вы хотите для людей?

              — Хочу, чтобы все были счастливы, — признался он, почесав затылок, а потом поднял взгляд и посмотрел прямо на задающего вопрос.- Что бы сделало Вас счастливым?

              — Отмена цензуры в СМИ, — моментально отрапортовал журналист.- Но Вы же…

              — Я бы это сделал, — решительно кивнул Джонни.

              — Что насчет снижения налогов? — поинтересовался кто-то еще.

              — Это многих осчастливит? — уточнил Джонни, не знающий ничего о налогах.

              — Всех, кроме государства, — хмыкнули в толпе, и тут же испуганно притихли.

              — Это много, — серьезно кивнул фокусник.— Значит, и это сделал бы.

              Дальше вопросы сыпались один за другим. Кто-то спрашивал, улучшится ли система образования, кого-то волновали дороги, а кто-то интересовался, вложился бы Джонни в развитие культуры. И на все Джонни кивал, удостоверившись, что это будет во благо, что это сделает жизнь людей проще и лучше. И видимо народ отчаялся ровно настолько, насколько обещания Джонни были искренние, ведь в итоге на выборах он победил (с пятидесятую двумя процентами голосов). А через четыре года народ его переизбрал, потому что все что Джонни им обещал, он делал, прося в ответ только одного — возможности любоваться чужими улыбками.