Пять рассказов. 2

Содержание
Москва пьющая
-Утром у ночного клуба
-От Яузы до Курского
-Странная квартира
-Мать и дитя
-Полоскание горла
________________________________


Утром у ночного клуба

Начало рабочего дня. Люди спешат к входу в метро.
Она, совсем еще молодая, лет двадцати пяти, не больше,— тоже куда-то спешит: на широко расставленных, нетвердых ногах вылезает почти на середину проспекта и пытается поймать  такси; чуть ли не хватая машины за бампер,  сигналит им сильной  рукой, призывает остановиться.
Но никто не отвечает на ее зов, никто  не хочет брать на борт не совсем трезвую пассажирку.

Я бросаюсь к ней:
«Уйди с дороги! Что делаешь! Ведь собьют!»

Она оборачивается ко мне:
«Не собьют! Мне домой надо! Не беспокойся!»

Не без труда мне все-таки удается отвести ее от  опасного места,  ближе  к тротуару. Она обнимает меня и нежно, в знак благодарности,
очень целомудренно  целует в щеку:
«Спасибо!»

Потом снова машет рукой своим строптивым машинам.
Одна из них вдруг останавливается.
Она садится и  уезжает.


От Яузы до Курского

Я обратил  внимание на  пьяного. Он  качался у самого бордюра сквера, между дорогой и Яузой, в опасной близости от проносящихся машин; качался как тростник в бурю.

Я подошел ближе. Пьяный  был высокого роста, худой, с длинным лицом
и сонно-ленивыми, как у давно не спавшего человека, глазами.
Было ему на вид лет тридцать, не больше.

Я подумал, что дорогу ему вряд ли перейти в таком состоянии: раздавят!
Решив помочь, спросил:
«Куда вам? Я провожу!»
«Мне за город надо! К  брату еду. Он по Курской дороге живет».
«Ну, значит, нам по пути. Вам на Курский вокзал, а мне на метро.
Пойдем вместе».

Я взял его под руку, и мы с трудом переправились через дорогу. Пьян он был в стельку, но шел, как ни странно, легко, устойчиво, качался, спотыкался, но не падал, так что не тяжело было рядом с ним шагать. Нашлись даже силы и время для разговора:
«Ты откуда сам-то?»
«Из Абхазии. Там родился, там и жил до двадцати лет. Потом в тюрьму попал, а сейчас в Москву с юга еду, из Белгорода.
Чудно  как-то: напился я еще под Курском, а теперь вот по Москве шатаюсь, хмель курский выгуливаю…"
"«А сюда зачем?»
«Работу ищу. В церкви хочу работать: я по столярному делу мастер; жестянщиком могу, крыши крыть тоже… Может, надо где такого… Не знаешь?»
«А почему именно в церкви?»
«Люблю я в церковь ходить. Душа там успокаивается.
Коммунистов этих ненавижу за то, что церкви порушили!»
"Ладно тебе… Церкви, может, и рушили, зато жизнь строили!
Ты лучше про себя расскажи. В тюрьму-то за что посадили?»

Молчит. Вспоминает. Потом нехотя:
«Было дело да прошло. За драку. Заступился за одного парня.
Ну, ты, знаешь, лучше не спрашивай!»

Вот мы и у вокзала уже. Рядом мчатся и гудят авто. Кругом нежаркий неяркий летний день. Входим в здание, идем в зал ожидания. Прямо на меня правит тележку дюжий грузчик:
«Посторонись!»

Чуть не задевает  меня, разбойник,  своей тележкой. Глаза моего попутчика мгновенно просыпаются, вспыхивают, он отпускает ругательство:
«Ну, ты, осторожней, а то башку отвинчу прямо на рабочем месте!»

Носильщик не отвечает на замечание и следует дальше.
Взгляд  моего заступника снова гаснет.
«А я вот к брату еду. Надеюсь, поможет с работой. Хотя раньше никогда не помогал. Сам-то  при деле, все у него есть: и дом, и жена, и дети, и сад большой. А все равно не люблю его. Если он мне еще раз не поможет, я опять чего-нибудь натворю. Слушай, я тебе сейчас одну вещь скажу...
Очень будет плохо, если я... брата убью?»
Последние слова он произносит как-то отчаянно весело, с вызовом, который он посылает то ли мне, то ли своему Богу, в церковь к которому любит ходить.

«Зачем ерунду городишь? Совсем, что ли, обалдел? Что за мысли у тебя?»
«Не надо, выходит?» — задумчиво говорит он.  —
«Да ладно тебе, я пошутил, может, а ты и поверил! Эх, ты…»

Возле нас возникает какой-то юркий гражданин средних лет.
Словно невидимый магнит буквально притягивает его к моему попутчику.
Мой спутник сразу оживляется:
«Сидел? Где? Кем в лагере был? Шнырем  шнырял?»

Юркий мужчина обижается и слегка мрачнеет, словно ему напомнили неприятную страницу биографии, которую он считал давно закрытой:
«Зачем обижаешь? Я к тебе с открытой душой, а ты…»

Я оставляю обоих выяснять отношения, —  ухожу.
Вокруг шумит огромный муравейник-вокзал. Город в городе.
Государство в государстве.
И все куда-то едут.
Спешат.
И никому ни до кого нет дела...


Странная квартира

Очень странной была квартира эта: кто бы ни жил в ней, 
рано ли, поздно, но обязательно спивался.

Не мне осуждать пьяниц:  сам я  работаю техником-смотрителем, и мы тоже люди, как говорится, грешные, выпиваем, особенно, после получки и по пятницам, с превеликим удовольствием, слава богу...
Но так, как в той квартире, это уже не пить, а, извините за грубость, хлять!

Вначале жили там трое: муж с женой да сын. Муж этот, Степан Спиридонович, изобрел новый вид спортивной ходьбы: от магазина  до дома, прямо на четырех точках касания! На пятой отдыхал! Изобрел метод и применял его успешно, когда  зеленый змий его с ног сбивал, что бывало эпизодически  регулярно!
Упорный товарищ:  все равно в какой бы степени опьянения ни находился,  — так или иначе, но  до дому доползет!   Уважал я его за это, за твердость характера, то есть! Вы только не смейтесь! Вы ведь сами-то еще не пробовали так домой добираться? А я вот в этом  деле некоторый опыт имею и могу квалифицированно утверждать: ползком до дома не каждый справится!

Супруга его очень воевала с ним из-за злоупотреблений:  и кричала на него, и посуду била, а потом, видно, смекнула, что все бесполезно, и сама, по секрету,  употреблять зелье стала. С выпивкой у нее проблем  не было ни одной: она в больнице медсестрой работала, так ей там кое-чего перепадало—делились "добрые" души спиртом бесплатным.

Сын у них тихо рос, хороший такой мальчик, складный, Шуриком звали, беленький, кудрявый, глаза большие, взгляд внимательный и не по-детски грустный какой-то. У меня прямо руки опустились, когда я его в первый раз навеселе увидал…

Ну, беседу с ним провел, конечно, о вреде алкоголя и пользе молока; он по природе уважительный, не какой-нибудь там сабан, выслушал, головой кивал, не возражал, а только на душе у меня все равно было смутно: понимал я, что никуда ему от этого дела не уйти, при такой-то семейке… Попал он как цыпленок  в щи: и уйти нельзя (мал еще), и жить так тоже невозможно. Стал Шурик понемногу пропадать из-за пагубной страсти к спиртному.

Да…   И вот что интересно: все они там по отдельности пили, вместе никогда, и друг от друга еще бутылки прятали, каждый отдельно носил их на пункт приема сдавать…
Потом съехали они куда-то, то ли продали квартиру, то ли обменяли…

Въехал в эту квартиру новый жилец, Мустафа Сулейманович Керимов, мусульманин, с Кавказа или с Азии, точно не знаю. Веселый, такой, обходительный, жену у него Фатимой звали да двое ребятишек при нем, мальчик и девочка. Он по торговой части работал, заведующим. Ну, мы с облегчением вздохнули: вот теперь квартира из пьяной трезвой станет: мусульманин въехал!
Но не тут-то было….

У Мустафы день и ночь гости гуляют. Денег у него много, никто не считал, сам не знает, сколько. И едят, и пьют, и играют, в барабан даже бьют! Такие веселые люди… Времена были строгие, советские… Кончилось дело тем, что Мустафу нашего "посадили", не за то, что в барабан бил, как вы и сами понимаете, за недостачу! А семья съехала, в свои края вернулись, к бабушке, что ли…

Потом жил в квартире один чиновник, который по должности обязан был искоренять пьянство.Есть такое министерство (или общество?) по борьбе с алкоголизмом. Там он служил большой шишкой, начальником важным по борьбе с Зеленым Змием. Сам из себя представительный, полный, всегда при галстуке и при портфеле. Машину ему подавали прямо к подъезду. Хоть и руководителем был, а простого народу не гнушался, со всеми поздоровается, остановится, поговорит, по плечу похлопает и о здоровье спросит.

И что же вы думаете? И этот богатырь перед силой алкоголя не устоял! До того дошло, что и с работы трезвым редко когда приезжал, а в портфеле вместо бумаг водку возил, еще и хвалился:
«У меня сюда шесть бутылок влезает. Хороший портфель имею, вместительный!»

Шофер его, хороший, кстати, парень, ответственный, начальника под белы ручки из машины выводил и прямо до самых дверей подъезда бережно провожал…
Потом, вроде, уволили этого начальника, и стал он на даче жить.

Меня прямо зло берет против этой квартиры: скольким людям жизнь попросту загубила или продвижение по служебной лестнице застопорила! Может, воздух там какой-то тлетворный, на питейное дело толкающий? Опечатать бы ее надо, по-хорошему, и никого там не селить, пока дух винный не выветрится окончательно!
Еще лучше: музей против пьянства там открыть и школьников  на экскурсии туда приводить, чтобы не было  на  нашей красивой Родине странных таких хмельных квартир и домов!


Мать и дитя

Вечер. Мать сидит у окна. Ее лицо изборождено морщинами, седые волосы взлохмачены, веки и глаза красны, на руках синие вздувшиеся жилы.

Не пощадила тебя Старость, Мать! Да и Жизнь не больно жалела…

В доме тихо. Разве что Васька захрапит в соседней комнате или застонет, повернувшись на другой бок. Из Васькиной комнаты сквозняком доносит тяжелый дух застарелого перегара.

Мать думает о сыне. Ей не о ком больше думать, заботиться… В нем весь ее мир. В этом вечно пьяном или злом с похмелья, худом, как щепка, с распухшим от пьянки лицом, рано постаревшем человеке. Все в нем.

Вчерашний инженер, способный, подававший надежды парень, сегодняшний пропойца, паразит, отнимающий у матери всю ее пенсию; когда же деньги пропиты, он заставляет ее ходить по соседям и выпрашивать по нескольку рублей якобы на пропитание. Ни гроша ей  от добрых людей не попадает: все до последнего отнимает сын.

Но не о деньгах и не о голоде думает она сегодня.  Не о побоях, не о пьяных дебошах: в мыслях ее другой, совсем другой Вася.

Вот он лежит на старом штопаном одеяльце, зажав в руке погремушку, и смотрит на нее умным, уже  осмысленным взором. И кажется ей, что в его глазах светятся и любовь, и нежность, и благодарность ей, подарившей ему Жизнь: солнце и звезды, моря и реки, распустившуюся вербу и прилетевших грачей, золотые шары у крыльца и первую любовь, Пушкина и Лермонтова, еду и питье, дыхание и сон…

Вот он идет по ослепительно зеленой, младенчески свежей, как сам малыш, лужайке, среди травы и желтых огоньков куриной слепоты и мать-и-мачехи;  падает, и смеется, и показывает ей пухлые крохотные ладошки.

Вот лежит больной, жалкий, потный, с мокрыми волосами, блестящими от жара глазами: компресс на лбу пахнет уксусом, пахнут горчицей горчичники на спине…
Что он попросил тогда почитать ему вслух?
Кажется, «Волшебника Изумрудного города»!

Вот Вася идет в первый раз в школу с цветами в руках и ранцем за плечами, на свою первую работу, на встречу с первой учительницей. Какой красивый, какой милый серьезный мальчик!

«Васенька, что же с тобой стало, сынок? Во что превратился!»
И слезы одна за другой медленно стекают по глубоким руслам морщин на ее чистый, старательно выглаженный  передничек. Живые слезы орошают вышитые ее рукой луговые ромашки.

 ...Пройдет немного времени, и Вася умрет, не осилив последней бутылки.
«Скучно мне без него». — скажет соседкам Мать и тихо и  незаметно уйдет вслед за сыном, не прожив одна и полгода.
Потому что  с пенсией, наверное, можно было бы еще и пожить...
Но без милого Васеньки...

Никогда.


Полоскание горла

Работал я с сербами, тогда еще югославами, и был у них замечательный такой бригадир, Саша ПЕтрович.

Я наблюдал за ним с интересом: он всегда казался мне более веселым, чем трезвые, и более трезвым, чем пьяные. Только щечки его к концу смены делались все краснее и горели, как два помидорчика. А взгляд делался матовым, с поволокой, с подтекстом:
"Все, что мне нужно, я уже получил!"
 
Однажды  я спросил у него:
"Саша, а как тебе удается так здорово держаться: быть  веселым и не пьяным?"
Саша посмотрел на меня с хитрецой и сказал:
"Есть один хороший способ: горло водкой полоскать!"
 ___________________________
Как думаешь, читатель, не пора ли и нам начать  нехитрый этот рецепт применять на работе и в быту? Столько плюсов для знатоков: 
долгая  жизнь, не обремененная   циррозом печени!
Репродуктивный возраст сразу раздвигается, как занавес:
лет до шестидесяти, не менее!
А сколько водки сберечь можно! Водка — ценный наукоемкий продукт!
О деньгах уж и не говорю!
Получится тотальная  экономия!

Ты подумай серьезно о моей идее! Не  сочти за пустую шутиху!
Если Саша Петрович овладел секретом  и всего в жизни достиг и добился,
то почему мы-то с тобой  не сможем?
Мы же с сербами  одной крови!