ГЛАВА 1. НАЧАЛО, И КОЕ-ЧТО О ТАЛАНТАХ
— Ты гребанный кусок дерьма! Три стакана кофе? Три?! — я вопил так, что вены на шее вздулись до небывалых размеров.
— Лендер, ну что я сделаю? — паренек в синих очках растерянно ворошил блокнот на столе. — Я же не могу выйти на улицу и зазывать посетителей, люди жалуются на малый ассортимент и мрачную атмосферу!
— Щенок! Ты стоишь тут так, будто только что из могилы выполз! Улыбка твоя где? Я бы тоже не пил тут ничего, ведь бариста — чертов кретин, не умеющий расположить к себе никого, кроме старых алкоголиков!
Я швырнул кружку на пол, но она каким-то непостижимым образом осталась цела. Развернувшись, я зашагал твердой походкой к выходу и устремился прочь от кофейни, не приносившей никакой прибыли. Я уже почти бежал, нагло расталкивая прохожих. «Не может он… Тупой ублюдок!»
На улице уже потемнело, а потому они пустели. Люди торопились занять свои удобные местечки возле жен, мониторов и барных стоек, ведь рабочий день большинства близился к концу. Автомобили скапливались на небольших участках дороги, образуя вереницу по типу мигрирующих муравьев. Я шагал очень бодро, лавируя между молодежью, которая наоборот только выползала на улицу. Ночная жизнь в городе кипела настолько, что почти каждый день по местным новостям сообщали о том или ином событии.
Дойдя до проезда, я посмотрел на двух молодых девушек, стоящих рядом с воротами своего дома.
— Вы кого-то ищете?
— Да нет… — пожала плечами белокурая дама и уставилась на меня и на мой огромный шрам и висящие немытые длинные волосы.
— Тогда нечего тут стоять! Это моя территория, идите в другое место, иначе я проломлю ваши тупые головы!
— Мудак! — вторая девушка потянула за руку блондинку, и они поспешили уйти.
Коряво улыбнувшись, я открыл калитку и через минуту почивал на своем любимом кожаном диване, попивая лондонский джин.
«Она по любому посчитала меня уродом» — мысль неожиданно ворвалась в мою голову.
Я всю жизнь пытаюсь вести себя так, как не свойственно обычным людишкам. Как именно? Не смотреть по сторонам, ставя нерушимую ментальную завесу. Ведь нотка загадочности всегда придаст свою изюминку, особенно, когда ты — двухметровый одноглазый скелет, с уродливым шрамом в пол лица и жидкой бородкой. Но всегда сложно отрекаться от мнения социума. Безусловно нет людей, кому плевать на чужое мнение, на сторонние взгляды, но все мы любим строить себя по типу великих вымышленных личностей. Ведь мы — коконы, которые, увы, никогда не раскроются и будут вечно прозябать в котле из собственных неудач. Кстати, джин казался сегодня еще более мерзким, чем когда-либо, поэтому я уложил бережно стакан на полку и лениво откинулся на спинку дивана. Мысли прервал упорный стук в калитку, и я медленно побрел во двор, поправляя подол плаща. Открыв, я немного опешил. Передо мной стоял Шот с двумя полуголыми девицами с огромным косяком в зубах.
— Старина Ленни! — Шот попытался собрать глаза в кучу, но получилось плохо. — Займи деньжат до завтра, я верну вечером, отвечаю.
— Эмм… на травку и проституток? Шот, а ты помнишь, что торчишь мне еще тысячу? — я потрепал юношу за волосы и тот оттолкнул мою руку.
— Ну Лендер, выручи, очень надо. Я тебе за это дам чего-нибудь интересного… — Шот вытащил пластину таблеток из кармана клетчатой рубашки.
Я молча закрыл дверь прямо перед ним и насвистывая побрел в дом, выслушивая шквал ругани из-за ворот. Этого торчка давно нужно было упекать в дурку, ведь он не трезвеет никогда. В 20 лет стоило бы чем-то занять себя, а не водить проституток домой. Раньше, когда родители Шота были живы, он был славным малым и нередко приходил ко мне домой посмотреть на мои полотна и поучиться художественному мастерству. Мечтал стать художником, писал неплохие пейзажи, совмещая с этим учебу в колледже. Но когда Тереза со своим хахалем попала под лавину в горах, парень окончательно съехал с катушек, начав употреблять все подряд в восемнадцатилетнем возрасте. Кисть с маслами, разумеется, он с тех пор откинул подальше, заменив на марихуану и колеса. С тех пор так и живет, превратив уютный домик в притон для вечных тусовок и прожигания денег, которые слал ему дядя из Австрии. В глубине души я жалел Шота, но все мы сами избираем свой путь, никто насильно нам не пихает в рот наркоту и не вбивает в голову блудливые делишки. Так что, возможно, скоро и его вынесут вперед ногами из притона. В свой последний тридцать первый день рождения я наблюдал, как Шота выводят со двора, давящегося рвотными массами и пытаются вызвать скорую, так что тут и так все ясно.
Я достал мобильный телефон и увидел три пропущенных от Адель, дочери моего друга Мануила. Она ходит ко мне для того, чтобы я учил ее академическому рисунку, ведь в престижном вузе, имея богатого отца нужно быть первой во всем. Так она считала всегда, ставя свое «я» превыше всего, отшивая десятки нищих латиноамериканских подростков, рьяно ухлестывающих за ней. Как по мне, Адель — очередная избалованная малолетка, не имеющая за собой ничего, кроме классной задницы и больших губ. И рисовала она откровенно говоря ужасно… Казалось, что даже Шот, будучи обдолбаным, способен на большее. Но, дабы не обижать Мануила, я согласился улучшать ее навык, ведь мне еще и платили за это. Деньги решают все. Бездарная мазня Адель продвигалась отцом в галереи города, где работали его друзья, а мои шедевры не брали даже на выставку любителей, ведь арт и абстракция ценится только избранными.
— Алло, Лендер, вы дома? — спросила Адель сонным голосом.
— Да, можешь приезжать, я как раз освободился. — я не дослушал попытку вставить еще одну фразу и положил трубку, удаляясь в комнату, оборудованную под мастерскую. Разложив все необходимое, я уставился на полотно, написанное мною недавно. На нем был изображен огромный глаз, со стекающими из зрачка каплями различного спектра цветов, украшенными странноватыми линиями, похожими на молнию. Глаз был чем-то вроде портала в мир иной и при более внимательном наблюдении можно было заметить, что он был вогнан в кирпичную стену, исписанную ломаными граффити и расклеенную листовками. У домов ведь тоже есть глаза и они наблюдают за вялым двуногим биопланктоном, проходящим мимо. Технически работа была выполнена по всем правилам сюрреализма, и я видел в полотне больше, чем многие. Ведь мне всегда казалось, что за мной наблюдают, нечто необычное, живое. С отвратительным дыханием и пристальным взором. Для этого создавался глаз, дабы служить дополнительным органом. У меня то глаз всего один и назвать это «третьим оком» было бы забавно, но иногда нотка черного юмора была как нельзя кстати, особенно в период прихода Адель.
Размышления прервал звонок мобильного.
— Лендер, я уже рядом, скоро буду! — Адель с отдышкой шептала в трубку.
— Да, я жду тебя. — я стряхнул пепел в баночку — Только быстрее, сегодня недолго.
В доме стемнело уже как час назад, а свет все еще не горел, ведь он был не к чему. В томительной паузе и затишье я и не заметил, как Адель уже стояла на пороге, а это значит, что калитка и дверь в дом были не заперты.
— Лендер, представляете, я только что вспомнила, что отец хотел вас видеть в нашем доме. Он просил передать…
— Проходи, садись за стол и доставай то, что рисовала дома. — перебил я и переместился на стул, стоящий напротив Адель.
— Хорошо, я тут долго думала о том, что лучше изобразить, поэтому не доделала работу до конца, но отец сказал, что она вполне может пополнить одну из выставок и что сделана она профессионально.
Девушка вскинула рукой черные как уголь волосы и принялась рыться в своем рюкзаке, наклонившись к земле, отчего были заметны странные следы на ее спине. Следы напоминали кровавые полосы от хлыста или шланга, но я предпочел не задавать вопросов об их происхождении. Эта девка никогда не отличалась примерным поведением и не исключено, что следы эти достались ей не от того, что она чесала спину своими длинными ногтями.
— Лендер?
— А, что?! — я вдруг понял, что чересчур был занят разглядыванием ее спины, нежели ожиданием.
— Смотрите, вот моя работа. — Адель выложила на стол небольшой холст с рисунком и подвинула его ко мне.
— Так, ну что тут у нас…
Взглянув на холст, я обомлел. На нем была изображена девушка, лежащая на пляже. Лица у нее, конечно же, не было видно, а лишь ярко рыжие волосы без какого-либо соблюдения цвета. Вокруг девушки располагались вне горизонта странного вида лежаки с темными пятнами, которые, как я полагал, были неким подобием людей, находящихся в дали от героя первого плана. Это все было выполнено несколько по-детски, и я вопросительно поднял глаза, посмотрев на улыбающуюся Адель.
— Это что за дерьмо? Я чему учил тебя? — спокойно спросил я.
— Лендер, ну отец сказал…
— Мало ли что тебе мог сказать Мануил, он не художник и никогда им не станет! Почему тогда ты не учишься у него? А? Или ты думаешь, что он всегда будет договариваться с организаторами выставок, чтобы твои иероглифы выдавали за великие шедевры?! Нет, Адель, ты должна видеть третьим глазом, ты должна чувствовать и сливаться со сраным холстом, со сраной кистью! Это и есть крест художника! — кричал я, рьяно жестикулируя перед лицом удивленной дамы.
— Лендер, я старалась и это хорошая работа, а ваше нытье про искусство и ренессанс я опять слушать не собираюсь… — на глазах Адель появились слезы. — Вы всегда меня принижаете, вы вечно оскорбляете мое достоинство и мой дар.
— Дар?! — я еле сдержал смех.
— Да, именно…
— Тогда, одаренная моя, какого черта я наблюдаю лютое говно на этом холсте? Я бы его использовал в качестве туалетной бумаги, будь у него хоть какая-то гибкость!!!
Адель резко сорвалась с места и вылетела из дома, буквально запрыгнув в свои дорогие туфли. Хлопок двери был настолько сильным, что висящий макет арбалета над ней рухнул на коврик, расстеленный перед входом. Я не спеша поднялся, дабы взглянуть в окно, но застать Адель, выходящую за калитку, увы, не удалось. Эта мелкая дрянь в очередной раз устроила концерт с оркестровой ямой и вновь заставила меня указать ей на ту ступень, где ее эго должно восседать, деля ее с массой современных богемных юнцов, выдающих себя за творцов прекрасного.
Я закурил и посмотрел на часы. Время позднее, поэтому даже слегка заволновался. Как она собирается добираться? Чаще всего за ней заезжал Мануил, но сегодня ему не суждено было этого сделать. Я попытался позвонить юной художнице, но из трубки доносилось лишь сумрачное завывание гудков, оповещающих о том, что она вне зоны доступа. Мгновенно, сразу после того, как я отвлекся, поступил входящий звонок от Мануила.
— Алло, Лендер, какого черта? Моя дочь только что приехала в слезах и заперлась у себя в комнате, не желая поговорить. Ты опять кричал на нее?
— Дружище, но она вела себя нагловато и пыталась вновь мне перечить, ты же знаешь, что в таких условиях я не могу вести уроки. — Я пытался уравновешенно прояснить ситуацию.
— Так значит? Ну хорошо, я с ней поговорю, а ты попытайся пожалуйста выслушать ее, ведь она у нас девочка ранимая, тонкая натура так сказать… — Мануил заикался, то и дело перескакивая с фразы на фразу.
— Давай… — я бросил телефон на диван и следом увалился туда же, так и не раздевшись.
Утро началось не с кофе, а с неприятного диалога с Селиной, матерью Адель и чокнутой женушкой моего сердечного друга.
— Лендер! Ты что, с ума сошел? Девочка и так подвергается чрезмерным нагрузкам, а ты ее демотивируешь и всячески опускаешь при любом удобном случае! — Селина вопила в трубку своим мерзким голоском. — Я скажу Ману, чтобы он подыскал нового человека для занятий с нашей доченькой.
— Селина, а не ты ли больше всего настаивала, чтобы я курировал творческий путь Адель? Не ты ли просила, чтобы я не давал ей спуску и всячески усложнял ей путь становления?
— Нуу… это… — женщина замолчала.
— Так вот я и стараюсь, потому что мне не все равно на то, кем она в последствии станет, ведь мы друзья.
— Ладно, прости, забудем…
Недолго пообщавшись о личных делах, мы завершили сей курьезный диалог, и я принялся собираться наведаться к Луизе, ибо ждал меня очередной сеанс промывания мозгов, на который я, по собственной глупости, невольно согласился.
В спешке накинув плащ, выбежал за калитку, а оттуда медленно побрел в сторону трамвайной остановки. Я шел по тротуару, разбитому многолетними паводками, которые терроризировали город. Проходя мимо дома Шота заметил четверых чернокожих ребят, вывалившихся на лужайку из двери. Все были не совсем в адекватном состоянии и по всей видимости под сильным наркотическим опьянением, поэтому они не обратили на меня никакого внимания, разглядывая задницу проходящей мимо дамы в короткой джинсовой юбке. Должен признать, мне то она тоже приглянулась, поэтому пришлось ускорить шаг. Но как только мы поравнялись, она, узрев мои шрамы, резко сглотнула, и отвела глаза к земле, как бы делая вид, что все так и должно быть. Я обожал такую реакцию, ведь за годы ношения телесных уродств, мне было абсолютно до одного места на мнение прохожих тараканов, наоборот, это даже забавляло. Но приходя ночью домой, меня одолевала великая депрессия, как бы шепчущая на ухо о том, какой же я все-таки мутант и тварь неведомая, от этого складывались и небольшие проблемы в борьбе с собой и внутренним боем цинизма и меланхолии. На фоне этих явственных переживаний я дико загнался, но Луиза, моя бывшая одноклассница, пожалуй, самая адекватная, предложила мне психологическую помощь.
Еще со школьной парты она отличалась невероятной гибкостью мышления и сражала наповал своим остроумием бывалые мозговые центры в виде преподавателей, оттого и быстро поднялась в сфере социального психолога. Эта девушка, из-за особого обаяния и харизмы, пользовалась огромной популярностью у мужского пола, хотя сама всячески пыталась избегать сексуальных и любых контактов, твердя, что не готова. Ее цель — использовать свой потенциал в помощи людям, хотя сама себе она не могла помочь. Однажды, я привел к ней Шота, но мелких ублюдок вместо упоительных бесед предложил ей покурить травки и трахнуться прямо на ее столе, из-за чего был послан далеко и получил от меня парочку оплеух. В общем Луиза обладала стальными нервами для такой хрупкой женщины.
Кабинет ее находился в новостройке на окраине города, на втором этаже. Из окна кабинета я всегда вглядывался в пожухлую листву и вечно черное озерце, окруженное деревьями, напоминавшими рыбий скелет. Зато внутри обстановка была более позитивная и источающая гармонию.
Я заглянул за дверь, но моей цели там не было обнаружено, поэтому я поспешил нырнуть внутрь и расположиться прямо на ее рабочем кресле напротив монитора ноутбука. Усевшись, я покрутил в руках кружку с павлинами, принадлежавшую Луизе и отпил из нее травяной чай, уже успевший остыть. «Видимо ее нет тут минут двадцать» — подумал я, кладя посуду на место. Осмотревшись, можно было заметить, что стены кабинета увешаны прекрасными фотографиями из различных стран. Они напоминали дешевые сувенирные картинки в фоторамках, но нет, Лу делала их сама. Она очень много путешествовала по странам других континентов, общалась с людьми и фотографировала различные пейзажи. Я никогда ничего подобного не видел даже во снах, потому что всегда мешало отсутствие денег, обстоятельства, либо банальная лень, которая незабвенно уничтожала желание что-либо видеть, кроме вонючих стен. Размышления прервали два голоса, которые послышались из-за двери и доносились еще в дали коридора. Я напрягся. Голоса подплывали все ближе, оглашая эхом все вокруг и взор мой был устремлен в ту сторону до тех пор, пока дверная ручка не сместилась под углом вниз. В дверь вошла Луиза и какой-то мужчина в очках, с причесанными набок волосами и мерзкой серьгой в ухе. Когда пара заметила меня, то каждый из них впал в ступор, особенно этот сладкоголосый. Ремарочка: нет, я не ревновал Луизу, но уж слишком слащаво и отталкивающе выглядел этот урод.
— Лендер, ты как всегда без стука! — улыбнулась Лу и указала пригласительным жестом на кресло, после которого слащавый вальяжно уселся напротив.
— А ты как всегда опаздываешь и бросаешь кружки.
— Лендер, это Филипп, он решил посетить сегодня нас с тобой и послушать со стороны. Он студент последнего курса и ему интересно было бы взглянуть, как я работаю… И…
— Стоп! — я нервно облизал губы и поправил волосы, осевшие на глаз. — А меня кто-нибудь спросил? Я похож на музейный экспонат или обезьянку в клетке?
— Молодой человек! — слащавый подал голос. — Извольте ли мне представиться самому?
— Закрой пасть, шакал. Я не разговариваю в данный момент с тобой, поэтому сделай одолжение… выйди за дверь, пока я не выгрыз тебе гортань!
— Лендер! Фил, не обращай внимания, это он так шутит.
— Я понял… — слащавый начал было раскрывать свое портмоне, но в него тут же полетела кружка Луизы.
— Я два раза не привык повторять! — сказал я и вскочил с кресла, отчего оно ударилось о стену сзади и перевернулось.
— Лу, он псих! — чуть ли не в слезах вопил Фил.
Я сорвался с места, и оттолкнув гостя двинулся к двери и несмотря на возмущенный взгляд девушки вышел из кабинета. Спустя некоторое время, когда я уже брел по вечерней набережной, зазвонил телефон, но я догадался, кто это мог быть, поэтому поспешил выключить.
«Предатель! Небось и о проблемах моих растрепала этому ублюдку, да так, что теперь выставляет меня тем, на ком можно поучиться» — думал я и пинал любой мусор, попавший под ноги. Неужели? Неужели для одних жизнь — эпопея дерьма и серости, а для других — возможность потыкать тросточкой в это дерьмо? Почему настолько близкий человек как Луиза позволила так просто влиться в мое личное пространство? Я ничего не понимал. Хотя, вы же знаете, насколько люди — однородная, фаршеобразная и гниющая масса, стремящаяся то и дело засосать в трясину любого, кто не уподобляется их стандартам и рамкам. Так получалось всегда, но именно этот день я и завершил с мыслью о том, как я все ненавижу, в надежде, что завтра будет лучше. Ну или послезавтра…
Я проснулся от хохота, который доносился за забором и даже не продрав глаза понял, что это Шот. Мелкий уродец вновь очнулся с первыми петухами и принялся насиловать округу своими воплями, похожими на стоны подбитого вурдалака. Безумная атмосфера квартала по утрам была для меня слишком уж привычна, но в этот раз она переходила все границы. Я встал с кровати, истерически отбросив край пледа и побрел в сторону калитки. Двор внутри моего сектора был пуст все так же, хотя Шот и его «интеллектуальная элита» частенько одаривала меня пустыми бутылками и недокуренными косяками, метко летевшими через забор прямо на клумбу, где давно уже ничего не росло. Выглянув в щель между проемом и калиткой, я увидел, как Шота бьют два чернокожих парня, причем один из них месил мальца по лицу, усевшись бедняге на грудь. Я выбежал на тротуар и в три прыжка преодолел расстояние. Чернокожий успел только бросить взгляд в сторону, как ему сразу же прилетел мой кулак точно в бровь, и он с криком свалился с Шота, схватившись за лицо. Не успел я опомниться, как второй щенок бросился мне в ноги, но маневр не удался, ведь мое колено с точностью отбойного молотка попало прямо в живот и уже через пару минут ублюдки убегали, забыв рюкзак. Драться я никогда особо не умел, чистое везение, поэтому удивлению моему не было предела. Подняв Шота с земли за кофту, уцепившись в грудь, я начал трясти засранца.
— Какого черта? Шесть утра, а ты разводишь тут бойню!
— Ленни, эти уроды сами на меня напали, серьезно, я вышел из дома в магазин! — прошептал Шот, с брови которого сочилась кровь.
— Ты идиот? Какие магазины в шесть утра? — усмехнулся я.
— Магазин у парка, он круглосуточный…
— Заткнись и пошли со мной. Надо тебя залатать, один хрен теперь не уснешь…
Я подтолкнул мелкого вперед в направлении моего двора, и мы вскоре уже сидели за столом. Я буквально склеил бровь Шота воедино и ждал, пока сварится кофе, а малец в этот момент угрюмо молчал, поэтому диалог начал я.
— Странно видеть тебя не обдолбаным и спокойным. Деньги закончились?
— Нет, просто я вчера решил порисовать и выпил три бутылочки пива, решив, что с меня хватит и бахал графику.
— Ого. — удивился я. — Ты не забыл, что такое карандаш и бумага? Я-то думал, что кисель в твоей башке нужен лишь для определения сорта травки.
— Да ладно, Ленни, достал. А этих двоих я реально не знаю, они попросили у меня пару монет…
— И ты их послал в грубой форме, естественно.
— Нет, я просто сказал, мол чуваки, пилите работать и отъебитесь, иначе я вам яйца отобью.
— Ну да, совсем дружелюбно. — усмехнулся я. — странно, что это они так. Хотя, правильно сделал.
Я одобрительно хлопнул Шота по плечу и в скором времени отправил домой, попутно даже успел уговорить его на травмпункт. Вообще он дико меня разочаровал когда-то, но все равно об этом уроде хотелось заботиться, как не крути, ведь я помнил его еще ссавшимся в штанишки. Если бы он еще не нюхал все что хотя бы отдаленно напоминает кокаин, то был бы вполне приличный малый, а так…
Я уже накидывал на себя пальто и побрел в сторону того самого магазина через парк, чтобы купить пожрать и приняться разбирать чердак. Ветхое помещение под крышей дома было клондайком дедовского хлама и пристанищем ветоши, которую я планировал выкинуть еще пару лет назад. И, наконец, этот день настал, но перед подвигами необходимо было насытиться и взбодриться, потому что работы было на полдня точно. Попутно я решил позвонить Даррену, узнать, что творится в кофейне, ведь с последними событиями я подзабил на свой недобизнес.
— Привет, что там по выручке?
— Доброе утро, Лендер, я еще сплю, позвоните позже. — сонным голосом пробормотал он и дальше был слышен лишь скрип его кровати.
Я положил телефон в карман и пытался двумя пальцами оттуда же выловить сигарету из пачки. Дым сегодня был особо едким и вкусным. Он отслаивался от основного комка и взмывал вверх шарообразными клубами, растворяясь в свете от городских фонарей, которые до сих пор не успели потухнуть. Влажный воздух мешал выровнять дыхание, и весь путь сопровождался отдышкой и скольжением сквозь туман на пути к огонькам магазина. Добравшись, я оглядел полупустые витрины, отделяющие различные виды товара полками с безделушками в виде воздушных шариков и колпаков для детей. В магазине было пусто, лишь полусонная дама в розовой водолазке хлопала глазами, глядя на меня из-за нагроможденных принадлежностей на ее рабочем месте. Я прошел мимо полки с алкоголем, попутно зацепив бутылочку джина, и направился к морозильнику с мерзкими полуфабрикатами. Спустя десять минут удалось добраться до куриных палочек и замороженных овощей. Жрать всякое дерьмо я привык еще с давних времен, еще с тех пор, как учился в университете, потому что кулинар из меня был никакой. Кассирша вяло листала страницы в своем смартфоне и то и дело широко зевала, напоминая бегемота, просящего ужин. Пробив мне товар, она продолжила измываться над своим айфоном.
Я выскочил на улицу с пакетом и сразу же обратил внимание на то, что туманом затянуло практически всю улицу, отчего проезжающие мимо машины казались огромными светляками. Иногда, на каждом сотом метре, встречался прохожий мертвец, шедший в никуда со своим чемоданчиком и полной головой житейского фарша. На самом деле, больше чем уверен, он был не нужен никому из обитателей нашей оживленной клоаки. И он тоже любит посидеть за стаканчиком пива, взгрустнуть о тяжести жизни ходока в супермаркет и воспитателя еще одной единицы просраного поколения. Любим мы драматизировать на этот счет. Я бы тоже мог, но все проще чем кажется. Кусок земли, растущие из нее палки и камешки, которые один на другое выложило животное. Бегающие и снующие вокруг двуногие приматы с мыслями о том, куда сегодня пристроить свой половой орган и что бы сожрать в перерыве в офисе. Так ведь? Конечно же да, ты наверняка сейчас этим и занят, в перерыве читая концептуальную башенку из фекалий, выстроенную благородными СМИ. Здорово…
Дома я в спешке позавтракал и заполз по огромной лестнице на чердак. Тут я бывал от силы раза четыре за год. И то лишь для того, чтобы найти старые полотна, являвшиеся памятью о молодости. Действительно, моя юность прошла не так, как хотелось бы многим из вас. Я был закомплексованным и скромным подростком, который все время проводил за книгами, иногда время от времени получая оплеухи от сверстников. А когда мне хотелось реабилитироваться перед собой, я начинал погружаться в мир творчества. Грань реальности в те вечера была под желеобразной жижей, собирающейся из бытовых ссор с родителями и первых полотен. Отец всегда считал, что я занимаюсь не тем, чем нужно… Старый хотел видеть меня инженером или архитектором. Якобы «настоящая мужская профессия». Но жизнь распорядилась так, что я пошел учиться в педагогическое учебное заведение. Преподавать зарубежную литературу мне так и не довелось, ибо места в частных школах были заняты. Поэтому я и стал преподавателем культурологии. Каждый день наблюдал за отпрысками местных главарей и чиновников и в душе мечтал уехать и писать картины. Работая там, где хочешь умереть, дабы иметь деньги на еду и атрибутику для рисования. В этом было мое все. Потом попытка суицида, потеря глаза и приобретение страшного шрама на лице, который приходится закрывать длинными волосами. В юности я всегда предпочитал короткую стрижку…
Все это и было тем, что хранили в себе старые полотна, но ничего похожего я отыскать не смог, перерыв десятки полок и уголков. На стенах висели старые лампы, на куске тумбочки стояли стопками черно-белые фотографии, а с них абсолютно опустошенными глазами глядели люди, которые являлись мне какими-то родственниками. Перед более подробным изучением нужно было вытащить весь хлам и ветошь, ради которой, в общем то, я и пришел наверх. Последним был самый мерзкий уголок, в котором лежала куча книг, старых бутылок и различных газет. На одной из поломанных спинок от стульев лежал плащ годов так 70-х, непонятно кому принадлежавший. Я приблизился к нему и включил фонарик, направляя луч в сторону воротника. От плаща пахло отвратительно… Смесь крысиной мочи и въевшейся десятилетней пыли. Я осторожно поднял его и отшвырнул в сторону выхода, чтобы по пути назад выбросить этот чертов туалет для грызунов. В воздух сразу же взлетел плотный комок пыли и резко разлетелся в стороны, рассыпаясь о колонны, подпиравшие крышу. Сразу за этим я услышал характерный металлический звон. Как будто на землю упала большая монета и небольшая цепь для велосипеда. Я резко повернулся и встал вглядываться в расплывающееся облако пыли, как вдруг заметил характерный блик возле выхода. Там лежало что-то небольшое, круглое, похожее на старые механические часы двадцатого века. «Неужели что-то интересное!» — подумал я и подбежал к выходу. Через минуту сей предмет оказался у меня в руке и это было не совсем то, чего я ожидал. На ладони красовался старинный монокль. Я сразу же представил надменную аристократическую морду годов так двадцатых прошлого столетия, от которой так и штормило снобизмом. Чертов монокль был абсолютно бесполезной хренью, но почему-то я сунул его в карман джинсов и спустился обратно в дом. Полотна небыли найдены, и я с некой долей сожаления сел пить джин.
За окном барабанил дождь и сквозь шум от ударов капель были слышны крики по ту сторону ограды. Шот опять устроил тусовку… Либо она не прекращалась, ведь музыка из его дома играла каждый день. В основном это был гангстерский хип-хоп или нечто похожее… Перекинув ногу на диван, я почувствовал резкую боль в бедре и рефлекторно отдернул ногу в сторону. Рука опустилась в карман, и я извлек монокль. Вещица была явно старинной и антикварной, о чем свидетельствовала странная гравировка на ободке и цепь с непонятным плетением. К тому же он был серебряный. Вещицу можно было бы продать за хорошую сумму, и я принял решение завтра же это сделать. Но прежде всего я решил его примерить. Подойдя к зеркалу, я закрепил цепочку на свитере и вставил линзу в глазную впадину, зажав ее бровью и одновременно щекой. Вид был у меня конечно странный, но из-за того, что мышцы, которые обычно бездействовали, заработали, взгляд казался чересчур надменным. Это было крайне неудобно, поэтому я снял аксессуар и прицепил его к зеркальной рамке. Чего только не найдешь… На удивление глаз видел ясно, причем странно то, что линза была довольно широкой, а зрение у меня было почти идеальное. Как будто делался на заказ. Видимо больше предназначался он для соблюдения эстетики и изящества в те непростые времена. Коллекционеры явно оценили бы по достоинству.
После всего прочего я прилег на диван, ведь был полдень и нужно было вздремнуть перед походом в кофейню. Я потер глаз и одним движением провернулся в другую сторону, затягивая за собой одеяло.
ГЛАВА 2. ТЫ — ГЕНИЙ, ЦИКЛОП
Я стоял на сцене в новом малиновом пиджаке и вглядывался в зал. Делать это мешал яркий свет двух параллельно расположенных прожекторов, направленных точно мне под ноги. Свет был настолько ужасающим, что это напоминало лампу в операционных или стоматологии. Я извлек карманное зеркальце и посмотрел в него. Аккуратно уложенные волосы блестели от геля, на пустой глазнице красовалась кожаная повязка, а второй глаз был украшен найденным моноклем. Выглядело это очень стильно и вызывающе, да так, что я почувствовал себя знаменитым актером. Боковым зрением удалось рассмотреть, что справа от меня располагался мольберт с моим любимым абстрактным глазом. Спустя минуту зал зааплодировал, и я махнул рукой сверху вниз, чтобы гул наконец утих. Из-за прожекторов было все еще ничего не видно, и я вел диалог почти в слепую.
«Я готов представить вам сие чудо, в которое я вложил три четверти своего очарования.» — заорал я в надрыв. Народ загудел, заливая будто из пожарного шланга весь зал. Я повернулся к картине. Глаз был так же прекрасен, как и всегда. Вдруг он ожил. Именно. Уродливое красное веко, усыпанное гнойниками, пластом опустилось вниз, а затем плавно поднялось ввысь. Глаз моргнул зрителям и заставил принять в мои уши еще одну волну гула. С каждой минутой интенсивность моргания повышалась и зрачок приобретал еще более живой вид, отражая лучи прожектора. Веко прикрывало вонзающийся луч и капли различных цветов, изображенных на картине, вдруг потекли к земле. Вытекая за границу мольберта, они скатывались на землю, становясь бурыми и густыми. Это очень напоминало венозную кровь. На земле жидкость сворачивалась, превращалась в желеобразные комочки. Один из них я продавил носиком ботинка и жидкость попала на штанину, но на малиновом цвете было не особо заметно. Прожектора тускнели, а глаз выбрасывал жидкость в разные стороны. Иногда он жалобно косился в мою сторону. Вдруг раздался дуплет хлопков. Прожектора перегорели и из-за этого я на минуту перестал что-либо видеть. Когда зрение вернулось, я ошалел настолько, что колени непроизвольно сокращались. Все посадочные места театрального зала были заняты манекенами. Пустые лица лжелюдей иногда горели красными цветами, из-за чего доносился звук хлопков в ладоши. Посреди тысячи манекенов удалось заметить двух живых существ. Это был Шот и еще какой-то парень, больше походивший на эволюционировавший зародыш. Скользкий и безволосый, он потянул кривоватую ручонку в сторону окровавленного, но улыбающегося Шота и потрепал его по голове.
— Какого черта? — я пятился назад.
— Ленни, ты просто редкостный кретин. Внимания твоего жаждут они, старина, внимания. Ты же лучший. Ты гений, Лендер, ты сраный гений. — бубнил Шот, глядя на своего соседа.
— Где мы? Что тут творится? — спросил я, вытирая пот со лба.
— Подбери монокль, сукин сын!!! Не снимай! — существо, сидевшее слева от подростка, безумно заорало и вскочило на ноги.
Я приложил руку к глазу и обнаружил, что монокль пропал…
Проснулся я от громких хлопков, которые заставили меня прямо-таки подорваться с кровати. Луч света от фонаря с улицы бил прямо в то место, где находилась моя голова минутой ранее. Подумать о странном сне я не успел, так как любопытство охватило мой и без того развороченный разум. Вскочив коленями на диван, я отодвинул шторку и увидел какое-то движение возле дома Шота. Приглушенные крики сменялись свистом автомобильных шин. Когда шум утих, я осторожно слез с кровати и закутался в банный халат. Открыв дверь, я замер в собственном дворе, не торопясь выйти за калитку. Мерцание возле дома Шота не прекращалось, а разговоры людей стали слышны еще отчетливее. Выйдя за калитку, я увидел, что вокруг чего-то столпился народ. Из-за угла показала нос машина скорой помощи, она не могла выехать из-за неправильно припарковавшегося пикапа. Водитель скорой неистово сигналил и махал рукой, высовывая ее из окна. Я поспешил к месту скопления и на автомате растолкал зевак. На траве лежал Шот, таращась в пустоту и в пустую шевелил губами. Его голова была окровавлена и неестественно завернута вверх и в сторону. В моей груди тут же неприятно сжалось, и я подбежал к лежащему парню, наклоняясь ближе. Пустые глаза, похоже, выдавали полное непонимание происходящего. Меня отпихнул врач и принялся осматривать моего соседа.
— Быстрее, аккуратнее! — командовал он, указывая пальцем на санитаров.
— Что там у него? — спросил один из них.
— Проникающее ранение. Огнестрел. Он жив, так что скорее грузим его и вперед!
— Док, он жить будет? — я схватил врача за руку.
— Пока не ясно, вы ему родственник? — укоризненно посмотрел врач на мой внешний вид.
— Сосед. Но у него нет никого, я должен знать…
— Приезжайте завтра в больницу святого Фридриха и все будет ясно. Я вам все расскажу. А теперь нам надо ехать, они почти погрузили паренька. К вам сейчас подойдет офицер полиции и задаст пару вопросов. — врач указал рукой на приближающегося человека в форме и удалился.
Разговор с полицейским был типичным. Я ничего не видел, поэтому не особо его заинтересовал, но на допрос нужно было явиться через день, если не найдут виновников. Оказалось, что в доме Шота были еще люди, потому что показались другие санитары. Они вынесли два бездыханных тела из дома и погрузили в соседний автомобиль. Разобрать, кто лежал на носилках было невозможно. Трупы были традиционно накрыты вместе с головой.
Я развернулся и зашагал в сторону калитки, а когда забрел в дом, то с силой хлопнул дверью, скидывая на ходу с себя халат.
Кому он насолил? Хотя… Он мешал всем. Я помню его ангелочком, которым восхищался весь район. А сейчас ему двадцать. Может уже и было двадцать. Улыбчивый малец в прошлом, лежал сейчас с простреленной головой на тротуаре. Как собака. Его загнали, убили его друзей и скорее всего его самого. Мне было до него нет дела, иногда он мне казался и вовсе отвратительным маргиналом, но каждый раз приходилось ему помогать, чувствуя ответственность, ведь знал хорошо его родителей. Нужно было утром в больницу, предварительно попытавшись выспаться, но сон отказывался приходить вновь.
Я переместился за журнальный столик, схватив по пути монокль за цепочку и уселся перед ноутбуком. «Что ж ты за диво такое?» — произнес я вслух, глядя на линзу. В голове ненароком всплыли образы из недавнего сна, в котором фигурировал окровавленный Шот. Вещие сны? Мой скепсис отождествлял сон с работой нервной системы, потому что наверняка, все начало происходить в соседнем доме именно в тот момент, когда мне снился этот сон. И что мой мозг по привычке сработал по типу флигеля относительно дома Шота, предупреждая об опасности. Еще и этот монокль, к которому постоянно тянуло. Закладывать его коллекционерам было необходимым, ведь по сути за эту безделушку можно выручить неплохую сумму, но было в нем что-то такое, что постоянно вводило в замешательство. Хорошо… С мальцом разобрались, но кто тот второй тип из моего сна? Я не имел не малейшего понятия, но знал одно: это нечто явно не из тех, кто пришел с миром. В конце концов: какого черта я стал заострять внимание на этих снах? Необходимо было разрядиться.
Я решил позвонить Мануилу, чтобы увидеться с ним вечером, и он ответил утвердительно, к тому же еще добавив, что мы очень давно не устраивали посиделок вместе. Я был близким другом их семьи, пусть и не особо импонировал его жене Селине. Она была настоящей богемой, светской дамой, грацией которой было невозможно не очароваться. Она была кротка и покорна, своеобразный эталон хорошей жены и хранительницей очага их дома. Дом можно было назвать даже особняком, ведь их семья была очень обеспеченной. Селина занималась выращиванием цветов, плюс ко всему у нее был свой салон флористики, причем самый популярный в нашем городе. Ману держал легальное казино и несмотря на роскошные апартаменты, являлся очень скромным парнем, проводя выходные за игрой в пинг-понг и рыбалкой. Как вы уже помните, именно с их дочерью я занимался академическим рисунком. Адель пошла не в родителей, ибо была избалована и невежлива.
Когда я приезжал в их особняк, меня всегда встречали чуть ли не с почестями, поэтому опаздывать было бы крайне неуважительно. Я решил с утра доделать свои дела и в первую очередь вызвал такси и отправился в больницу святого Фридриха. Находясь в автомобиле и проезжая церковь, я заметил мужчину небольшого роста в странном одеянии. Оно было больше похожим на тряпье или мешковину. Капюшон прикрывал его голову практически до подбородка. Таксист притормозил на светофоре и переключил песню на магнитоле, переключил на очередные арабские мотивы. В машине пахло благовониями и маслами, и курчавый таксист то и дело поглядывал в мою сторону. К карману моего пальто был пристегнут монокль. Да уж… Я не помнил, когда и как именно я его взял с собой, но лишним он явно не будет. Когда машина тронулась, пошел мелкий дождик. Я заметил, что пока мы стояли на светофоре, странный гном в капюшоне у церкви беспрестанно пялился в мою сторону. Глаз его не было видно, но взгляд ощущался невооруженным глазом. Доехав до больницы, я расплатился картой и спустя пять минут находился уже в холле самого госпиталя.
Поиски аппарата с бахилами увенчались успехом, и я принялся расспрашивать медсестру на стейшене о том, куда пройти, дабы навестить пациента. Мне дали халат, обязавшись провести до места назначения.
Несмотря на старинное помещение, больница святого Фридриха была неплохо отреставрирована и имела современный вид изнутри, источающий приятную атмосферу европейских клиник. Медсестры в белоснежных халатиках, суровые доктора в спец костюмах, медлительные пациенты, перетекающие через коридоры учреждения… Все было буднично и спокойно. Если бы я был серьезно болен, то здесь чувствовал бы себя защищенным. К тому же тут работал окулистом мой бывший одноклассник Антони, который еще в школьные годы отличался особым рвением к химии и биологии и уже тогда мечтал стать врачом. Мы поднялись в отделение хирургии и нас встретил бритый наголо доктор, который, по всей видимости, курировал лечение Шота.
— Здравствуйте, Лендер? — доктор снял маску с лица и приветливо улыбнулся.
— Добрый день. Он самый. Меня ждут?
— Пациент часто произносил ваше имя даже в приступе лихорадки. — пояснил врач. — Ему сейчас тяжело, состояние тяжелое, он с трудом говорит, но все понимает, поэтому прошу не вводить его в состояние волнения.
— Я вас понял. — кивнул я.
— Можете проходить в палату, там вам приготовили стул, время пятнадцать минут, а потом его ждут процедуры.
Я открыл двойные двери, и спустя один поворот оказался в палате. Шот был подключен к системе искусственной вентиляции легких и выглядел не очень хорошо. Голова его была перебинтована, а тело в каких-то непонятных мне трубках и проводах, которые снимали жизненные показатели, выводя их на экран мониторчика, стоящего рядом с его кроватью-носилками. Шот заметил мое появление и вяло повернул голову ко мне. Я подошел и приземлился на стул, стоящий рядом. «Ну привет, сорванец. Рад, что ты жив» — проговорил я и легонько хлопнул его по груди. Он кивнул в ответ. «Знаешь, я долго думал и давно хотел тебя забрать из этого дерьма, в которое ты ввязался. Давай ты выпишешься, и мы с тобой выедем на природу и весь день посвятим рисованию? Как в старые добрые. Ты и я. Старина Лендер покажет тебе пару приемчиков» — я вопросительно посмотрел на Шота. Тот не реагировал на мои слова, а лишь пялился на цепочку, торчащую из-под халата. Его взгляд был чересчур сосредоточен и выразителен, я его никогда таким не видел. Юнец попытался поднять руку, но она тут же упала туда, где была до этого.
— Покажи мне его. — прохрипел парень.
— Что? — спросил я, хотя понимал, что он имеет в виду.
— Моно… — Шот закашлялся.
— Откуда ты о нем знаешь?
— Он мне снился. — прошептал Шот. — скоро он придет и к тебе. Ленни, мне страшно…
— Кто? Кто придет?!
Дверь распахнулась, и врач сообщил, что время для свидания окончено. Мне нужно было покинуть палату. Шот проводил меня взглядом, и я ушел вслед за медсестрой.
Страшно было мне. Парень знал о нем, еще и сон видел странный, как и я. Интересно, кого он имел ввиду? И почему ко мне должен был кто-то прийти?
Я решил незамедлительно отправиться к одному знакомому антиквару, дабы рассказать о монокле. Антиквар жил неподалеку от Мануила, что было весьма удобным и я быстрым шагом направился к его офису.
Офис больше походил на мини музей, сочетавший в себе микс экспонатов всей исторической ленты времени. Сам Жерар не отличался чистоплотностью, поэтому от старика исходил мерзкий запах французского парфюма в совокупности с потом. Свою коричневую жилетку он не снимал, наверное, никогда. Во всяком случае я видел его всегда при ней, а знал старого проходимца уже лет пятнадцать. Еще мой отец дружил с ним, и они вместе изучали некоторые находки, переданные Жерару черными археологами. Старый испанец был очень скупым, видимо еврейские корни брали свое, но по отношению ко мне он был искренним всегда, ведь очень уважал моего покойного отца.
Отца не уважал я. Он был мерзким человеком, старающимся быть хорошим для всех. Эдакий жополиз, прикрывающийся филантропическими побуждениями. Он старался воспитать меня по своему образу и подобию, отчего мне постоянно влетало за не устраивавшую его модель поведения. Меня били старыми солдатскими ремнями, хлыстом и один раз даже веткой акации. Когда мне было тринадцать, Лендер старший разбил об мою голову старинную вазу и мне накладывали швы в той же больнице святого Фридриха, только еще не видавшей реставрационных работ. Она выглядела невзрачно, с мрачными коридорами и старыми, мерзкими и злыми медсестрами, обращавшимися с детьми как со скотом.
Но не будем об отце… Хотя, когда старый Жерар увидел мой силуэт в дверях, то тут же счел нужным сказать, что я очень на него похож. «Тебе очень идет, когда ты собираешь волосы в пучок» — подметил Жерар и пригласил меня присесть за его массивный дубовый стол. Сам старик обошел круг, потянулся за кружками и принялся суетиться, дабы напоить меня кофе. Тремор не щадил антиквара, ведь его руки тряслись так, словно в помещении была минусовая температура, а зубы стучали, давая эхо. Я решил перейти сразу к делу и показал монокль. Старик одел восьмиугольные очки с мелкой линзой и внимательно осмотрел мою находку.
— Ничего себе. Это очень старая вещь, где ты ее откопал? — с дрожью в голосе обратился Жерар.
— Там больше нет. Ну так что? Что скажешь?
— Чистое серебро, удивительно. Такой монокль мог быть сделан исключительно на заказ. Гравировка указывает на принадлежность его к творениям итальянского ювелира. Было это в середине девятнадцатого столетия. Я имел честь узреть пенсне с такой же гравировкой, лет двадцать назад… — старик вопросительно поднял глаза.
— Мне его продать тебе? — спросил я.
— Ну… Это целиком и полностью твоя прерогатива. Если имеешь желание заработать, то продай, но существенной ценности он не имеет. — Жерар протянул монокль мне, и я закрепил его на место…
— Ты же сам сказал, что вещь старая и ценная…
— Ценная как культурное наследие великолепных мастеров того времени, которая, увы, не стоит бешеных денег…
Немного поболтав о жизни, я распрощался с Жераром, решив повременить с продажей столь интересной вещицы и направился посидеть в кафе у берега реки, так сказать насладиться прохладным деньком. Официантка принесла мне фруктовый чай и какую-то стремную, V-образную выпечку. На вкус она оказалась гораздо приятнее, чем на вид, и я принялся трапезничать, вглядываясь в потемневшее серое небо. Из-за пасмурной погоды фонари не выключались еще с утра. Это делало обстановку еще более удручающую и минорную, хоть мне и не хотелось о чем-то подобном думать. Звуки проезжающих автомобилей мешали концентрации на окружающей среде, и я решил постараться абстрагироваться от внешнего мира. Путем для этого послужил монокль, который я надел спустя минуту после того, как съел булочку-мутанта. Люди, сидевшие за соседнем столиком, странно косились в мою сторону, но я же знал, что выглядел неотразимо. Легкое, любимое осеннее пальто, тонкий красный вязаный свитер, брюки чинос и лондонские ботинки. Я любил этот стиль, противоречивший всем тенденциям моды людей моего возраста. Повязка на глаз была пепельного цвета и так же привлекала взгляды.
Покосившись в сторону, я почуял на себе взгляды трех молодых девочек. Одна из них была не в меру толстой. Она откровенно строила мне глазки, пока две ее подруги о чем-то перешептывались. Ее мимический перфоманс смотрелся крайне нелепо и вызвал у меня кривую ухмылку, но полная дама восприняла это как потенциальный ответ. Она встала и пошла в мою сторону, а я резко отвернулся и впился губами в кружку.
— Здравствуйте…
Голос у нее был довольно приятным.
— Ага. — я уложил кружку на блюдце и вопросительно поднял бровь.
— Может присоединитесь к нам? Почему вы сидите один? С нами веселее. — улыбнулась полная дама.
— Спасибо, но я желаю побыть в одиночестве.
— Ладно, прошу прощения…
Девушка направилась в расстроенных чувствах обратно к подружкам, а я извлек из сумки блокнот с зарисовками, и принялся штриховать острым карандашом, наблюдая за проплывающим рыбаком на лодке вдали. Я любил тут порисовать и персонал кафе знал меня. Хозяин заведения — порядочный местный парень, тоже художник, но с искусством у него дела обстояли хуже, чем с бизнесом. У меня было все с точностью да наоборот.
Я вспомнил, что нужно было приехать в кофейню и увидеться с Дарреном, но отложил вновь на следующий день, ведь скоро должен был состояться ужин с семьей Мануила. Необходимо было уйти в иллюзорный мир, дабы не думать о последних событиях в жизни, потому что в последнее время меня очень тяготили будни.
О проникающем огнестрельном ранении я знал не просто так. Откуда вы думаете мой шрам на пол лица и отсутствие глаза? Все дело в попытке суицида. Да, сейчас бы я не совершил подобного, понимаю всю бесполезность сего действа, но тогда я считал себя обреченным. Вот знаете, бывает такое, когда ощущаешь себя выпавшим из этого мира. Как подшипник, вылетевший из механизма, лежишь такой рядом и наблюдаешь, как все неплохо справляются и без твоего вмешательства. Понимаешь, что на процесс работы ты не влияешь, как и ровным счетом на диссонанс в среде вокруг. Хроническое самокопание, постоянная борьба с собой, а потом выстрел… Но хрен там сидел, было бы слишком просто быстро сдохнуть, поэтому меня пару месяцев собирали по кускам, забрав все средства на четыре операции, а потом Луиза долго чистила мое пошатанное сознание. Но она, в отличии от хирургов, делала это задаром, считая меня близким человеком. Этот случай подарил мне уродливую внешность, буквально сшитую голову, лишил глаза и практически полностью старого окружения. Длинные волосы неплохо прикрывали шрамы, хотя раньше я не любил носить такую прическу из-за банального неудобства. Борода тоже, кстати, для того, чтобы замаскировать шрам. Хоть она и справлялась хуже волос, но стала неотъемлемой частью моей постсуицидальной жизни. Сложно было привыкнуть к сторонним взглядам, но у меня получилось. Эти насекомые тыкали в меня пальцем, видя урода, а я, в свою очередь, тыкал в них, видя недоразвитых кусков дерьма. Психиатры убедились в том, что повторять содеянное не входит в мои грандиозные планы и послабели тоталитарный контроль за моей персоной. Конечно, не могло быть и речи о дальнейшей работе культурологом в колледже, поэтому меня отстранили, выдав пожизненный запрет на преподавательскую деятельность. После смерти отца, которая наступила сразу же после моей попытки суицида, мне удалось таки раздать долги с его запасов и даже открыть маленький бизнес, особо не приносивший дохода. Но благо папаша у меня был запасливый, кое-какие средства остались, плюс я продал его недвижимость. Сейчас, в принципе, с финансами проблем я не испытывал, поэтому мог посвятить себя творчеству более углубленно.
Отец не разделял моей любви к живописи вплоть до того, что ломал и сжигал кисти, бил молотом холсты и выкидывал все, связанное с этим. Мать мою убили, когда мне было восемь, поэтому ее я, практически, не помню, лишь мелкие обрывки памяти иногда терзают мои сны. Поэтому я воспитывался именно Лендером старшим, который желал сделать из меня преподавателя, коим сам и являлся. Типичная ситуация, наблюдаемая во многих традиционных семьях. Приходилось рисовать тайком и прятать все это дома у одноклассника, у которого было в детстве все. Я смотрел на сверстников художников и завидовал тому, что они могли спокойно рисовать и показывать это родителям, получая даже поощрение и похвалу от них. Мой талант разглядела лишь Розалия Калински, моя преподавательница по изобразительному искусству. Женщина часто звала меня в гости на чай и любовалась моими порывами к прекрасному. Она была хороша собой, вежлива и обходительна, всегда не упускала возможность похвалить меня за старание на ее уроках. Потом посещения дома Розалии обернулись неожиданным поворотом событий, когда та предстала в момент моих очередных посиделок в неглиже, предлагая более углубленное изучение предмета. Я отшил старую извращенку в грубейшей форме, свойственной юному максималисту, ведь считал себя скромным парнем, который был выше этого. Через месяц меня исключили из школы, из последнего класса, благодаря все той же Калински, которая по всей видимости, не смирилась с унижением. Я перевелся в более сильную школу, закончил ее хорошо, так как стал питать страсть к учебе и поступил все-таки туда, куда хотел мой отец. Все шло своим чередом, на втором курсе я познакомился с прекрасной Маргаритой, которая в последствии станет мне женой. Она выделялась среди сверстниц необычными, потрясающими чертами лица. Темные длинные волосы, четко выделяющиеся скулы, большие алые губы, высокий рост и роскошная фигура. Ее улыбка сводила с ума многих популярных парней с университета, и они были шокированы, узнав, что Маргарита связалась с неудачником. Чем-то я ее привлек тогда…
Наверное, тем, что рисовал ее практически всегда и еще до знакомства подарил ей портрет, написанный мной накануне. Я был по уши в нее влюблен, считая подарком судьбы и чем-то высокодуховным. Образ ее, казалось, был соткан самими богами всех древних цивилизаций. Они синтезировали идеальную женщину, передав ее простому смертному, который вместо меча вооружен был кистью и мольбертом вместо щита. Мы пропадали с ней по ночам, проводя много времени вместе. Я ей показывал великолепные места, от которых мироточило высоким и утонченным. Она понимала то, что я чувствую, а говорил я всегда очень плохо. Ей не приходилось объяснять что-то, такая была между нами связь.
Так мы и прошли наш студенческий путь вместе и на последнем курсе поженились. Не ругались ровно до того момента, как решили развестись. Маргарита была все такой же роскошной и ей стало скучно со мной, однообразие ее сжирало, и она изменила мне с сыном итальянского миллиардера Джованни Ривиерой, который был младше ее на шесть лет. Он жил неподалеку от нас и после того, как гнойник вскрылся, она тут же переметнулась к нему, прихватив за собой мой старенький «Опель Кадетт».
Маленького Джованни, похоже, возвышенный отец не научил предохраняться, ибо моя Маргарита родила от него двух девочек, укатив в последствии жить в Палермо. Вскоре они вернулись и живут по сей день счастливо. Маргарита из высокодуховной леди превратилась в инкубатор, родив макароннику еще двоих детишек и заметно послабела в мышлении. Мне таки удалось с ней пообщаться после выписки из больницы, ведь ее уход был одной из причин суицида.
После этого меня воротило от самого себя, и я возненавидел тех, кто лезет в петлю из-за женщины. В возрасте двадцати шести лет я полностью «переобулся» в плане эмоциональном и заимел новые жизненные принципы, которые, к сожалению, такой ценой приобрел.
Три подружки вновь привлекли меня, и я заметил, что они уходят, поэтому взгляд автоматически переметнулся на часы. Нужно было поспешить к Мануилу. Расплатившись, я бодрым шагом пустился в сторону особняка своего товарища. Путь занял двадцать минут. Обычно так много времени я не тратил, но сегодня состояние было особенно отреченным от реальности. Внутренняя эмиграция мешала правильному потоку и передвижению мыслей, вызывая своеобразный эмоциональный сепсис. Мясорубка внутри меня монотонно перекручивала меня полностью, издавая противный хруст лопающихся от давления костей, переходивший в чавканье рвущихся от натяжения внутренних органов. Я закурил перед воротами, решив сразу не звонить в калитку, но меня опередил Мануил, вышедший проверить почту.
— О, Ленни, привет. Что не звонишь? У нас тут ужин готов уже, а ты тут куришь, как бродяга! — Ману протянул руку.
— Ты же не любишь курильщиков — подмигнул я, хлопая по плечу приятеля.
— Тебя я люблю даже с твоими пороками, ты же знаешь. Давай, проходи, там тебя заждались. Жена приготовила потрясающую индейку и еще много чего вкусненького. — Ману погладил свое огромное пузо. — Даже Адель дома, хоть она и собралась куда-то ехать. Сказала, что к тебе на урок, но ложь не прошла. Она не знала, что мы тебя пригласили. Поэтому я ее наказал.
— Ей это не помешает! — рассмеялся я.
Мы прошли по длинной тропинке, выложенной декоративным камнем и оказались в прихожей. На меня сразу же напала горничная, буквально насильно стягивая пальто. Я перевесил монокль на свитер и позволил выполнить ей этот акт милосердия, за который мой дорогой друг ей платил.
Как только мы появились в дверном проеме, ведущем на кухню, увлекшаяся чтением Селина сразу же подскочила и подошла чмокнуть меня. Адель молча кивнула и смотрела на меня исподлобья, демонстрируя явное отсутствие желания разделять трапезу со мной.
Селина указала жестом, куда мне присесть и принялась накладывать мне еду. Ароматный запеченный картофель так и просился в желудок, а налитая соком индейка визуально была бесподобна. На столе было четыре вида салатов, красиво поданных разумеется, и еще множество всего. Из алкоголя было игристое вино и дорогой коньяк.
— Лендер, что пить будешь? — поинтересовался Ману.
— Есть односолодовый?
— Для тебя в моем доме есть все! Адель, принеси, пожалуйста из подвала виски с красной этикеткой — Мануил вежливо обратился к дочери.
Девушка злобно вздохнула, но ослушаться отца не смела, зашагав в сторону огромной двери, ведущей в погреб.
Я сразу же накинулся на еду, а Селина в духе хорошей хозяйки любовалась моим аппетитом. Адель быстро появилась, уселась на свое место, передав отцу заветную бутылку. Ману наполнил стаканы, предлагая Адель сок. Девушка вскочила и убежала на второй этаж.
— Ману ее наказал. — пережевывая сказала Селина.
— Да я понял уже. Ей нужно думать больше о живописи, а не о гулянках. Она же девочка.
- Да, но ты попробуй ей это объяснить. — отпивая из стакана сказал мой товарищ. — Это ты у нас дитя искусства, да и мы с Селиной, а она пошла больше в мать мою. Она той еще материалисткой была.
— Лендер, я слышала о том парне, наркомане, живущем рядом с тобой. Как он? — поинтересовалась женщина.
— Да как… Так, как после того, когда тебе простреливают череп. Главное, что живой. — развел руками я. — Его друзей вообще убили, следствие ведется и уже нашли этих уродов, мой вызов в участок отозвали. Сообщение пришло.
— Из-за наркотиков? — спросил Мануил.
— Да хрен их знает, вполне возможно. А может и просто так.
Беседовали мы в этот вечер обо всем и не о чем, но я получил огромное облегчение, сняв с себя груз, накопившейся за целый день. Изрядно подвыпив, мы начали вести более откровенные беседы.
— Ленни! Тебе идет эта штука! — Мануил указав на монокль, поправил растрепанный воротник рубашки.
— Монокль. Я его сейчас не надеваю.
— А где ты его нашел? Это же раритет! — спросила Селина.
— На чердаке. Отцовский и дедовский хлам разбирал, там и нашел.
Я рассказал свою историю, входе которой то и дело прерывался для того, чтобы выпить. После чего Ману попросил меня поговорить с дочерью, но мы обнаружили, что она сбежала через окно. Проверив телефон, друг сообщил, что она опять у своего бойфренда. Спустя час, получив дозу разрядки, я заметил, что порядком поднадоел Мануилу и Селине и вызвал такси. Они провели меня до калитки, посадили в машину и поспешили в дом.
От большого количества выпитого, очень кружилась голова, я пытался фокусировать взгляд на чем-то, не расслабляясь, дабы не стошнило и кое-как добрался до дома.
Едва переступив порог дома, я скинул пальто на кровать и уселся в кресло качалку, переливаясь буквально в состояние забвения.
Я лежал в кровати и проснулся от того, что очень чесался глаз. В голове не было никаких посторонних звуков, а лишь нагнетающая, устрашающая тишина. Конечности слегка задубели. Возвратить их в движение стоило огромной силы и желания. Я резал по-живому, удаляя каждый миллиметр ниточек, образующих огромный нематериальный трос, перетянувший мои руки и ноги. Этот мерзкий скрежет рассек воздух, вводя шприцом под давлением хоть какой-то звук в полости, залитые гробовой вековой тишиной. Дышать было невыносимо. С каждым вдохом я чувствовал, как борюсь с асфиксией, как пытается раздуться мое легкое, буквально трескаясь от натяжения. Во рту была горькая слизь, которая при открытии прилипала к нёбу и губам, мгновенно засыхая, превращаясь в творогообразную эссенцию. Я попытался сплюнуть это на пол, но попал себе на грудь.
Вдруг я устремил взгляд в сторону и обомлел. Вокруг меня были воткнуты огромные ножи, огибая практически все тело по контуру, а прямо к соску был пристегнут монокль. Место прокола сильно било пульсирующей болью, создавая ощущение второй партии сердцебиения. И боль, и пульс работали четко в унисон, затрудняя отличие одно от другого. Я вскочил, выбив ножи ногами и побежал к зеркалу в ванной. Моя глазница практически полностью заросла кожей. Веко сузилось, как бы прилипая к глазному яблоку, а из отверстия капал бурый гной. Рот был в засохшей крови, а тело исполосовано многочисленными ветвями ножевых ранений. Самый центральный порез образовывал букву «W».
Я открыл глаза, сидя все так же в кресле, было все еще темно. Дышалось, как всегда, легко. Из-за противного сна очень хотелось пить, но чувство лени забивало жажду в дальний угол сознания.
Тут же я заметил какое-то движение в стороне кровати, но не мог рассмотреть внимательнее из-за отсутствия освещения. Позже отчетливо прорезали темноту два человеческих глаза. Радужка одного была ярко-красной, а другого ярко-желтого цвета. Меня как окатили холодной водой, и я поджал колени, обняв свои ноги, чуть не свалившись с кресла.
— Привет, Циклоп. — голос у существа был хриплый, но высокий, я бы даже сказал скрипучий. — Не бойся меня…
— Оскорбляешь? — я не нашел, что ответить.
— Нет, просто у меня есть два глаза. В отличие от тебя! Хи-хи! — с задором тявкнуло существо.
— Ты кто такой? — я попытался протереть глаз и побить себя по щекам, чтобы проснуться.
— Ты не спишь, дружище Циклоп… Меня зовут Вэй. Я долго наблюдаю за тобой… — собеседник шагнул вперед.
Я увидел, что ростом он был не больше полутора метра, гладко выбритый на лице и голове в целом. Имел тощее телосложение, непропорционально длинные руки и крюкообразный нос. Тут же он улыбнулся, и я аж непроизвольно зажмурился. У него были золотые зубы! Тело было разукрашено странными татуировками, а из одежды только мешковатые, серые штаны.
— Ты пришел убить меня? — стараясь выглядеть хладнокровно спросил я.
— Почему же сразу убить? Если я явился к тебе при таких обстоятельствах, то сразу убить? Я к тебе и во сне приходил, рядом с Шотом сидел в театре, пытался предупредить тебя, но ты дальше носа своего не видишь ничего! — прикрикнул ночной собеседник.
— Так… Это все наяву? Я не схожу с ума? Я же не знал, черт возьми, что это по-настоящему! Что Шота убивают! — заорал я.
— Знал. Но ничего не сделал! — крикнул незнакомец в ответ. — У тебя в руках великолепная вещь! С ней ты можешь многое видеть, с ней ты можешь делать великие вещи! Я привязан к этому моноклю многие годы, с тобой мы заживем по-новому!
— Да почему я должен слушать тебя, урод? Для чего?!
— Ты пока не понимаешь, насколько ты силен. Вместе мы сможем управлять людьми, делать лишь угодное нам, убирая конкурентов одного за другим. Ты — гений, Циклоп. А я буду тебе помогать, требуя в замену лишь общение со мной. И все! Ну как? Выгодно?
— Прекрати так меня называть, и я соглашусь! — утвердительно кивнул я.
— Отлично. А теперь, пока не наступило утро, я покажу тебе кое-что…
ГЛАВА 3. НАТЮРМОРТ И РАЙСКОЕ ЯБЛОКО
Я сидел напротив Маргариты и потягивал вино, любуясь ею. Она смотрела на меня, как тогда. Как на родного. Смотрела, не отрывая взгляда.
Монокль был при мне, с ним я чувствовал себя красивее, увереннее и мужественнее. Маргарита была одета в черное, вечернее платье. Оно облегало ее тело, подчеркивая лишь прелести ее фигуры. Части ее воротника были связаны веревочкой, которая игриво свисала в сторону груди. Сегодня она накрутила волосы и была во все оружии, ведь рядом с ней сидел лучший на свете мужчина. Она грациозно протянула руку, и я аккуратно взял ее в свою. Прежние, давно забытые эмоции, вскружили мне голову и я, забыв обо всем, любовался скулами своей бывшей супруги. После каждого моего прикосновения к ней, лицо ее расплывалось в блаженной улыбке. Она отвечала взаимностью, гладя мои распущенные волосы.
Вдруг дверь в ресторан распахнулась. В проем влетел разъяренный итальянец Джованни, одетый в белую рубашку с подкатанными рукавами. Я потер дужку монокля. Из-за его спины показалась знакомая рука с волнообразным ножом, и лезвие полоснуло мужа Маргариты по горлу. Не успев ничего сказать, незадачливый муженек захрипел, захлебываясь кровью, которая аж пузырилась из пореза на шее. Кровь текла и изо рта Джованни, заливала его белоснежную рубашку и ресторанный пол.
Когда он упал замертво, стукнув лицом о тот самый пол, я увидел улыбающегося Вэя, который презрительно пнул тело итальянца ногой.
Странно, но Маргарита даже не обратила внимания, смотрела мне прямо в душу через единственный глаз.
«Принимай украденное, Циклоп! Я вернул ее тебе, родной!!!» — заорал Вэй и швырнул нож в мою сторону.
Он прорезал воздух и воткнулся в стену, прямо на уровне моих глаз.
Проснулся я очень резко, пытаясь ртом поймать как больше воздуха. Виски сжимало так, будто две бетономешалки одновременно закатываются мне на черепную коробку. В горле пересохло, оно словно «слиплось» и я рывком в три шага добрался до крана с водой. Насладившись ледяной водичкой, я упал в кресло и задумался.
Что со мной происходит? Зачем я обнаружил этот монокль? Кто этот Вэй и почему он терроризирует именно меня? Вопросов было очень много, хоть я и был тверд в ненависти ко всему подобному, но прагматизм вихрем засасывал мозг. Можно ли извлечь из этого что-то полезное?
Я хотел покоя, но больше покоя я хотел признания. Того, чтобы люди смотрели на меня с долей уважения. Чтобы каждый аскет захлопнул пасть, перестав диктовать вонючие, субъективные правила. Чтобы люди, потерявшие меня по собственной глупости, схватились за голову, осознавая масштаб всего. Вэй… Рассудок указывал стрелочкой на Эдгара По.
Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах
Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего
И, чтоб сердцу легче стало, встав, я повторил устало:
«Это гость лишь запоздалый у порога моего,
Гость какой-то запоздалый у порога моего,
Гость — и больше ничего».
Я вглядывался в занавес и с облегчением понял, что уже очень светло, нужно было выбираться из этой сказки имени Стендаля. Это слишком далеко заходит.
Мне не хотелось расставаться с моноклем… Вернее сказано мне хотелось его уничтожить, но желание и непреодолимая тяга к нему безусловно побеждала. Здравый смысл гласил, что это всего лишь предмет, аксессуар, но из-за спины словно шептали: «Не верь никому!».
Нужно было увидеться с Дарреном и помимо этого сделать еще много чего, связанного с бытом, поэтому я закутался в халат и принялся завтракать. Аппетит, на удивление многих, был прекрасным, да и в принципе я много ел, хоть и весил всего шестьдесят пять килограмм при росте сто девяносто сантиметров. Стройная фигура была подарена мне все тем же «уважаемым» Лендером старшим, который при жизни имел точь-в-точь такие же показатели. Из-за этого было довольно сложно подобрать одежду, ведь на «скелетов» не шилось практически ничего. Поэтому мы с отцом были частыми гостями в местном ателье, ведь через их швей проходила вся наша одежда.
Позавтракав, я решил было принять душ, но мои планы нарушил звонок. Неизвестный абонент, оказывается, битый час пытался дозвониться до меня, но из-за вибро-режима попытки были тщетными. Все было проще, чем я сам себе «накрутил». Это был Даррен, звонящий с телефона своей матери, он интересовался, приду ли я в кофейню сегодня. Получив утвердительный ответ, он вновь зашумел оборудованием и отключился.
Я оделся, конечно же, не забыв о монокле и двинулся в путь. Ожидания по поводу пасмурной погоды оказались напрасными. Светило яркое, но все еще прохладное солнце. Влажный асфальт не видел такого очень давно, собственно, как и жители города, из-за чего было довольно-таки людно на улицах. Потока не наблюдалось, народ умеренно, по-черепашьи, прогуливался по местным скверам и тротуарам.
Даррен тоже был довольно юным, ему был всего двадцать один год, на работу ко мне он попал по рекомендации его матери, с которой я когда-то имел честь трудиться в колледже. Она очень долго преподавала социологию и была очень сильным, справедливым педагогом. Даже, можно сказать, являлась для меня примером и гуру в преподавательской деятельности, поэтому я не отказал ей в просьбе. Даррен, несмотря на свой юный возраст, был тоже очень смышленым парнем в отличие от того же Шота, и не связывался с тем, что могло бы доставить проблемы. Он обожал литературу, компьютерные игры и писал стихи. Часто я обходился с ним невежливо, ибо был его непосредственным начальником, но был уверен в нем как в ответственном работнике. Парень практически на собственных плечах держал кофейню и из-за всех сил пытался вывести ее на новый уровень, но посещаемость, мягко говоря, хромала. Влияло и расположение, ведь на отшибе спального района особо не было движения. Даррен придумывал все новые и новые акции, согласовывая их со мной, которые хоть как-то служили подспорьем для выхода заведения из анабиоза.
Спустя сорок минут я уже сидел напротив юного кофейного гроссмейстера и наслаждался утренним эспрессо. Парень же в это время вносил что-то в журнал, параллельно общаясь с юными посетительницами. Мы все никак не могли начать диалог из-за непрерывного потока гостей, что в некотором смысле безусловно радовало. Только через час все наконец получили порции своего напитка и расселись. Тут же Даррен отвлекся и переместился поближе ко мне, откидывая в сторону журналы.
— Лендер, вот отчеты… — поправляя очки протянул бумаги юнец.
— Спасибо. Так что ты мне хотел рассказать? — спросил я и одним глотком влил в себя остатки кофе.
— А, да… — парень замялся. — Тут заходила мама и рассказала мне, что у твоей бывшей жены погиб муж.
Я закашлялся настолько, что был вынужден попросить стакан воды.
— Лендер, я не думал, что ты так эмоционально воспримешь данную новость. — Даррен слишком растерялся и выглядел так, словно ожидал удара от меня.
— Да нет… Просто неожиданно очень. — пожал я плечами. — А от чего умер? Что с ним случилось?
— Вроде что-то с сердцем. Ну что-то типа этого, я точно не помню…
Даррен еще много говорил, но я не мог слушать его и воспринимать его речь, лишь кивал головой из вежливости в знак согласия. Глаза, видимо, выдавали мой шок, ведь парень явно сам был взволнован моим состоянием. Я не жалел итальяшку, нет, просто последний сон, в котором мой ночной сподвижник месил бедняге горло… Слишком уж много совпадений выпало в последнее время. Этот монокль был просто дьявольским оружием, порождающим хаос. Необходимо было в срочном порядке избавляться от него. Мне уже не нужны были деньги, лишь бы все скорее прекратилось, нервная система конкретно буксовала.
Я сорвался с места и выбежал из кофейни, держа путь в сторону набережной. Слово «набережная» было бы слишком роскошным термином, характеризующим данное место. Пристанище пустых бутылок, бытовых отходов и мутно-зеленая вода. Разбитые, видавшее многое лодки, безмятежно бороздили окрестности, напоминая о себе лишь тогда, когда бились друг о друга. Чайки то и дело рыскали в поисках того, чем можно было бы поживиться, разделяя мусорные сокровища с прибрежными крабами. Все тут шло своим чередом, а человек явно не вмешивался в экосистему и иерархию местных жителей. Именно тут, взявшись одной рукой за ограждение, я взял приличный размах и зашвырнул монокль далеко вперед, пытаясь сделать так, чтобы место его «нырка» было подальше от берега. Когда он камнем рассек водную гладь, я со спокойной совестью зашагал прочь из этого района. В других частях города набережная была более привлекательной, и я решил уехать обратно в центр, дабы забыть наконец о проклятой вещице.
Мысль об усопшем итальянце не давала мне сосредоточиться на чем-либо. Очень хотелось увидеться с Маргаритой и побеседовать, ведь последний наш диалог был не к месту совсем. Я знал, где она живет, а потому захотел подкараулить ее у дома, сославшись на эффект неожиданности. Через некоторое время я уже сидел на лавочке в сквере, где она часто появлялась со своими детьми, и от волнения попивал из карманной фляжки джин. Время тянулось ужасно медленно. Я то и дело вглядывался в прохожих женщин, вызывая у них недоумение и неловкий вид, но среди них не обнаруживал цель. Просидев там большую часть первой половины дня, я наконец собрался идти домой, но вдали заметил знакомый силуэт с двумя детьми. Сердце забилось намного сильнее и я, изображая прогулочный шаг, двинулся в ее сторону, потревожив голубей, мельтешащих под ногами. Когда мы оказались в зоне досягаемости речи, Маргарита, на удивление, первая заговорила.
— Кого я вижу! — с иронией сказала она. — Как жизнь, Ленни?
— Живой, здоровый вроде… — и тут я понял, как цинично это прозвучало по отношению к ней.
— Ты все так же дерзок! На мужа моего намекаешь? Знаешь, ничуть не расстроилась. У меня с ним был разлад в последнее время. А так еще и имущество теперь досталось мне. — в спокойном тоне сообщила Маргарита.
— Вот оно как… А я думал у вас итальянская мечта, famiglia felice, все дела. Ну да ладно, а дети как? — счел нужным поинтересоваться я.
— Пойдет. Вроде как спокойны, они не осознают еще. Завтра будут похороны. Я слышала, что ты тоже заимел бизнес, интересно было бы узнать, что с тобой происходило после того, как мы развелись.
— Приезжай в гости! — вырвалось у меня.
— Я с удовольствием. Хоть сегодня, оставлю детей с няней и приеду. Во сколько?
— Давай в десять вечера, адрес я тебе сейчас напишу.
Договорившись о встрече, я ушел из сквера, обдумывая происходящее. Жизнь с каждым часом подбрасывала мне все новые и новые сюрпризы, а я был и не против почему-то. Казалось, что мир вертится вокруг Лендера, а он, будучи центральной планетой, величаво восседает на мнимом Олимпе среди всего. Звучало здорово, особенно в третьем лице. Все казалось настолько многогранным и заимевшим смысл, что я, насвистывая, бойко зашагал доделывать оставшиеся дела, морально готовясь к встрече с Маргаритой.
Все получилось не по плану. Я не уложился по времени и в спешке, на такси, двинулся в сторону дома. Попутно вдруг понял, что не обменялся телефонами с бывшей женой, а по старинке, на бумаге указал адрес. Ужасная оплошность. Оплошность была настолько ужасной… Подъехав к дому, я узрел ждущую меня Маргариту стоящей под калиткой. Она выглядела более чем сногсшибательно, даже тогда, когда от холода как бы обнимала сама себя руками. Это придавало некий шарм всей картины происходящей, и я даже извинился за опоздание. Маргарита была удивлена, что я растерял всю пунктуальность, но я прервал возмущение джентльменским жестом, приглашающим ее войти. Ей это показалось забавным, а я чувствовал себя клоуном.
Зайдя в дом, я снял пальто со своей гостьи и велел ей сесть за журнальный столик, а сам принялся возиться в холодильнике. Спустя небольшое количество времени на столе стояла тарелка с небрежно нарезанными фруктами, бокал для вина, стакан олд фэшн для джина и сам алкоголь.
Маргарита изначально на просьбу выпить ответила отказом, но потом резко поменяла позицию, налив джин и себе и мне. Раньше она пила только вино, насколько помнилось мне…
Я развернулся в пол оборота в сторону зеркальца и от удивления у меня отвисла челюсть. Глаза, наверное, в тот момент чуть ли не выпадали из орбит. Глаз… На своем привычном месте тихо и мирно висел мой монокль, который я несколькими часами ранее уничтожил на набережной. Ужас охватывал каждую извилину моего мозга, который отказывался наотрез обрабатывать происходящую картину. Это было настолько страшно, что я не мог проронить и слова, таращась то на Маргариту, то на монокль. Бывшая жена не понимала ничего, с недоумением смотря на мое странное поведение. Я был похож, скорее, на безумца, чем на мирно существующего холостяка.
— Лендер? Что-то случилось? Может мне уйти? — Маргарита успела уже приговорить джин.
— А, нет, просто день странный и тяжелый. — нервно облизав губы сказал я.
— У меня тоже тяжелый… — усмехнулась она. — Ну так что? Ты до сих пор художник?
— Да, балуюсь иногда… Часто балуюсь. Единственная моя отдушина. Могу показать работы, у меня есть большая тетрадь с графикой.
— Давай. Интересно.
Я вскочил с дивана и по пути в мастерскую забрал монокль, переместив его вновь на свитер. Как только я вошел в свою рабочую зону, из-за холста с глазом в припрыжку вышел Вэй, скалясь во все тридцать два золотых клыка. Я невольно отпрыгнул в сторону и чуть не разбил вазу для натюрмортов.
— Циклоп, ты монокль потерял! — захихикало существо. — Но я его вернул на место, помог тебе.
— Уходи, тебя услышат!!! Ты меня уже достал! — прошипел я полушепотом.
— Ой, ты о своем «Райском яблочке» с красивой попкой? Я же убил для тебя ее муженька, не переживай. Она меня не видит и не слышит. Бери свою тетрадь, я не смею вас отвлекать, сударь. — Вэй продемонстрировал жест, разрешающий как бы взять мне предмет со стола.
— Исчезни, пожалуйста, хотя бы сейчас…
Я, игнорируя гостя, схватил тетрадь и чуть л не бегом побежал обратно в комнату, где сидела моя бывшая жена и сунул в руки ей тетрадь, сам усаживаясь по удобнее в ожидании комментариев.
— Как всегда аутентично… Ты не растерял навык, я вижу даже прибавил в технике. — одобрительно, без капли лицемерия, проговорила Маргарита. — А с кем ты там разговаривал?
— Спасибо. Ни с кем. Тебе показалось, я там выругался сам на себя, чуть вазу не расхерачил для натюрморта. — пояснил я и залпом осушил третий стакан джина.
— Натюрморты? — прикусив губу, игриво переспросила бывшая жена.
— Именно они…
В проеме, ведущем в мастерскую, я заметил стоящего Вэя, деловито скрестившего руки на груди. «Циклоп, возьми ее уже. Смотри, как она хочет тебя, идиот» — чуть ли не в надрыв кричало существо.
«Заткнись! Завали свою пасть! Хватит» — закричал я, швырнув в его сторону кусок бумаги, получив в ответ лишь раскатистый смех, явно раззадоривший моего гостя.
Маргарита ошарашено посмотрела на меня и тоже слегка улыбнулась. Ее скулы были прекрасными особенно именно на этой стадии улыбки, и я хотел, чтобы это не прекращалось.
— Ленни, ты с ума сошел? Мне за тебя страшно, что с тобой? — моя гостья взяла меня за руку.
— «Мне страааааашно! Ленни, трахни меня» — передразнивал Вэй, корча безумные гримасы. — Лендер, не будь идиотом, я твой единственный соратник, а она просто хочет твоей плоти. Дай ей ее и вышвырни ее за дверь. Не смей изливать ей душу, слизняк. Ты же умный парень, Циклоп, не подводи старого Вэя.
— Так что ты говорила за натюрморты? — спокойно и размеренно переспросил я.
— Хочешь я буду твоей натурщицей в этот вечер? — Маргарита отодвинула обтягивающее платье и показала кружево чулок. — Представим, что я — ваза.
— Это хорошая идея? Думаешь стоит?
Я услышал, как в стороне Вэй обреченно бьет себя по лицу, видимо испытывая испанский стыд за мое поведение. Тут же я набросился на Маргариту и впился в ее губы, как заправский вампир. Думаю, объяснять не нужно, что произошло далее. Через пару часов мы курили на крыльце, убивая томительные паузы в разговоре отдельными фразами.
— Как раньше… — прошептала она и затянулась сигаретой.
— Да, только тогда ты не курила… Я вообще в последнее время сам не свой, не бери в голову. Не обращай внимание.
— Мы еще увидимся? — Маргарита щенячьим взглядом посмотрела на меня.
— Если в этом есть необходимость.
Спустя час она ушла. И я сел пить джин в одиночестве, ожидая появления моего ночного компаньона, но Вэй не спешил появляться. Я крутил в руке монокль, размышляя о сегодняшней ночи с Маргаритой. Человек тонкой душевной организации, морально слабая маленькая девочка в прошлом, идеальная жена… Ее муж умирает, а она бежит сразу же к бывшему мужу, спихивая детей на няню. Седлает меня и уходит спокойно домой. С точки зрения морали это было ужасным зрелищем, но мне, почему-то, это нравилось и приводило в экстаз. Я чувствовал себя властелином вселенной, покровителем всего слабого, никчемного человечества. Лендер вне круговорота жизни. Лендер решает, кому жить, а кому сдохнуть. Я криво ухмылялся, перебравший с алкоголем, сидел, таращился в пустоту. Аромат ее парфюма до сих пор витал по комнате, и я дышал полной грудью, чтобы еще раз насладиться им. Прекрасная женщина… Идол…
Я отвернулся посмотреть на часы, а повернувшись опять подскочил от неожиданности. Напротив, раскинувшись в кресле, сидел Вэй. Оно было ему явно великовато, и он чувствовал себя царем, восседая на нем.
— Циклоп, ты идол. Она — никто. Ты для них идол, особенно с этой штукой. — Вэй ткнул пальцем на монокль. — Не раскидывайся им, старина, прими его всем сердцем. Ты сегодня послушал меня, а теперь ты не переживаешь. Ну как, откусил райское яблочко?
— Да уж. Я просто до сих пор воспринимаю тебя, как часть бреда, как плод моего сознания. — пояснил я.
— Ты меня просто можешь видеть, потому что ты — избранный. То, что я существую — факт, не иначе. Ты должен полюбить себя так же, как любят себя они, ибо достойный должен купаться в отражениях, исходящих из глаз врагов твоих. Не об этом ли ты мечтал, Циклоп? Я даю тебе это, монокль дает тебе это, ты заслужил. Безвозмездно. — монотонно говорил Вэй.
— Кто ты? Сатана?
— Кто? — собеседник рассмеялся очень громко и противно. — Веришь в такие сказки? Нет никакого Бога, нет и Сатаны. Бесхребетным свойственно бояться кого-то, им нужно, чтобы их вечно погоняли плетями и держали в страхе, понимаешь? Это инстинкт раба, Циклоп. Ты другой. В тебе нет этого, ты — высшее существо, как и я. Ты должен быть ваше всего этого!
— Я тебя понял. И почти верю, только не называй меня Циклопом.
— Циклоп — приятное сравнение, ты должен гордиться тем, что я зову тебя так. А теперь мне пора, носи монокль и заявляй о себе.
Вэй растворился в воздухе, оставив меня один на один с мыслями. Отрицать его существование было глупо, уж очень явно все выглядело. Сплетение ветвей моего существования давало сжатую, скомканную картину всего. А ведь он мне действительно помогал. Помогал обрести уверенность, обрести то, чего я так долго ждал все эти годы. Когда заветная цель близка, у тебя сводят скулы от этого. Когда финишная черта в метре, а ты — явный фаворит… Что может быть слаще, насыщеннее этого? Это лучше, чем секс. Это, пожалуй, самое невероятное ощущение, расширяющее эмоциональный диапазон до небывалых масштабов. Когда границы сознания стираются напрочь, выжигаются. От этого вскипает кровь. Я чувствовал, чувствовал прилив жизненных сил. Я чувствовал себя нужным этому миру. Хотя это миру нужен был Лендер, никак не иначе. Это мир и окружающая действительность словно спутник вертелась вокруг. Вэй явно не был мне врагом и тем, кто мог бы причинить зло, он открыл мне глаза. Как я раньше мог не замечать этого? Не зря говорят, что ответы всегда на поверхности, как бы глубоко ты не зарывался под грунт. Я с силой сжал монокль в руках, как бы срастаясь с ним во что-то запредельное… Остановят ли меня обстоятельства на пути к сакральному?
И с улыбкой, как в начале, я, очнувшись от печали,
Кресло к Ворону подвинул, глядя на него в упор,
Сел на бархате лиловом в размышлении суровом,
Что хотел сказать тем словом Ворон, вещий с давних пор,
Что пророчил мне угрюмо Ворон, вещий с давних пор,
Хриплым карком: «Nevermore».
ГЛАВА 4. АПОФЕОЗ ИЛИ СПЕКТАКЛЬ СОДОМА
Три недели прошло после странного и страстного вечера с Маргаритой. Событий немного поубавилось, радовал лишь тот факт, что Шоту становилось лучше. Парень уже осознавал происходящее вокруг, хотя все еще находился под строгим наблюдением врачей реанимации. Ему крупно повезло, что не сказать о его товарищах, которых уже к тому времени успели похоронить. Как и мужа Маргариты. Джованни был поставлен памятник огромных размеров, не стандартный даже для столь обеспеченных людей. Бывшая жена позвонила всего один раз с момента последней встречи, но пересечься нам не удалось, ввиду занятости обоих. К тому же Вэй не одобрял наше общение, ведь он советовал поступить с ней жестко и без поблажек, то есть ответить на ее проступок из прошлого. Я стал прислушиваться к советам моего ночного гостя, ведь он стремился мне помочь. Практически каждый вечер мы с ним общались, чередуя беседы о цикличности бытия с беседами обо всем и не о чем. Я настолько привык к нему, что невольно стал забывать, что жил один. Мне хотелось узнать все больше и больше об окружающей меня ветви событий, и, хотя бы как-то упорядочить все произошедшее.
Самое интересное произошло ровно через три недели, когда я в очередной раз выслушал бурную речь Вэя и лег спать. Мне приснился кошмарный сон.
Я брел по коридору непонятного мне учреждения, еле-еле перебирая босыми ногами. Иногда на пути мне встречались люди, отличающиеся диковинным поведением. Женщина, сидящая спиной к стене, одетая в хлопковый синий костюмчик, размазывала собственные экскременты по стене, что-то себе напевая под нос. Наверняка воображала себя Ренуаром или Мунком современной эпохи, с надменным выражением лица вырисовывая что-то пальцами. Проходя мимо, я одобрительно кивнул, посчитав, что сие творение — нечто высокое, а затем повернул в коридор направо, не получив никакой ответной реакции. Там, практически нос к носу, я столкнулся со стариком, у которого левая часть лица явно отличалось от правой. Бешеная мимика правой части лица, чуть ли не джокерская улыбка, поднятая бровь и широко раскрытый глаз, прямо-таки налитый дьявольской краснотой. Левая же часть не выражала ничего, кроме апатии. Я слегка замялся, едва успев увернуться, чтобы не сбить попутчика, отчего тот издал звук, напоминающий крик кошки, которой отдавили хвост. Затем он потянул руки в мою сторону, но не удержав равновесие рухнул на кафель, воткнувшись с хрустом в кушетку носом. Сразу же хлынула кровь. Вдруг произошло, пожалуй, самое нелепое: из-за двери, на четвереньках, выбежал молодой африканец. Он быстро подобрался к едва шевелящемуся «двуликому» старику и принялся слизывать с пола кровь, вытекшую у первого из носа. Я поспешил ускорить шаг и вскоре был пойман двумя крупными мужчинами, которые заволокли меня в какое-то светлое помещение. Это была больничная палата. Швырнув меня на кровать, они принялись вести диалог между собой.
— Как он уже достал! Вечно выползает из палаты, а мы его потом ловим. — первый кивнул в мою сторону.
— Да брось, он то не опасный, но своими походами иногда выводит из себя. Я хотел поспать в конце смены, а из-за него доктор меня разбудил…
— Давай его привяжем? — предложил первый. — Так и выспаться сможем.
— А давай.
Двое амбалов сразу же набросились на меня и через пару минут я был уже привязан к койке. Закончив свое черное дело, они позвали врача, а сами убрались восвояси. Врач зашел в кабинет взволнованным. Это был седой, пожилой мужчина, с огромной залысиной, из-за которой виднелись пучки волос. На нем были очки с линзами огромной толщины, а лицо его было украшено пышными усами, словно у Фридриха Ницше. Он задумчиво посмотрел в мою сторону.
— Лендер, вы как? Ваше состояние улучшилось? — спросил доктор, потирая ладони друг о друга.
— Я не помню ничего.
Тут я услышал странную музыку, игравшую на весь больничный коридор и резко сорвался с койки, хватая доктора руками за горло. Очнулся я от того, что вслепую пытался отключить будильник, но сделать это удалось лишь тогда, когда я подвинул весь корпус тела и повис с кровати. Сон был вполне себе обычным, но казался таким реальным, словно я и правда был в этой психушке. Но, к счастью, люди мало знали о моих ночных беседах, а значит попасть туда мне не светило. По крайней мере сегодня, ведь должна была прийти Адель, а уроки с ней — обязательное действо моих свободных дней.
Странные сны вошли в рутину настолько, что я через пятнадцать минут уже уплетал яичницу, запивая крепким кофе, не думая ни о чем. Вэй явно скрашивал будни, хоть, порой и заставлял считать себя психом. Дни стали тянуться, ведь в небольшой отрезок времени могло вместиться бесчисленное множество событий, в том числе и ночные отрезки. Казалось, что ночью я бодрствовал, улетая в непонятные миры.
Хаос царил даже в мелочах. Я перестал следить за порядком в доме, ведь делать это стало попросту некогда. Рациональное мышление так же сошло на нет. День был должен стать очередным днем сурка, но жизнь всегда преподносит мне сюрпризы. Прежде чем влететь в это буйство красок, я все же решил привести свой внешний вид в порядок, принял холодный душ и облачился во все необходимое для того, чтобы выйти из дома.
Прохладный ветер разносил в сторону волосы, от чего пришлось собрать их в пучок, ведь это здорово так мешало видеть то, что творится вокруг. Я брел на очередной сеанс мозгоправства, но на этот Луиза сменила место своей дислокации. Мы договорились встретиться у меня в кофейне, дабы не пришлось слишком много думать, куда пойти. Даррен уже подготовил самый дальний столик, на котором уже стояла посуда с чаем. Лу уже находилась за ним. Приземлившись на кресло, я кивнул своей собеседнице и сразу же нацепил монокль.
— Тебе идет! — подмигнула мне девушка и отпила из кружки.
— Мне все идет. Так что же на это раз?
— На этот раз ничего. Я просто хотела извиниться за прошлую встречу, я не должна была в твои проблемы посвящать людей, не относящихся к ним. Прошу прощения.
— Да ладно тебе, я даже уже и забыл… — развел я руками. — В связи с событиями в моей жизни, это, пожалуй, самое малое, о чем я думал в последнее время.
А что у тебя случилось? Я же говорила, что ты можешь звонить мне в любой момент! — Лу захлопала глазами и отодвинула в сторону телефон.
— Ничего особенного, просто атмосфера как-то тяготит и вечные переживания, всякая мелочь в совокупности. — Соврал я и взглянул на Даррена, который монотонно натирал стаканы, то и дело косившись в нашу сторону.
— Я надеюсь, что тебя не посещают суицидальные мысли?
— Что ты, даже наоборот. Я полюбил жизнь настолько, что аж самому страшно. — Усмехнулся я.
— Тогда в чем же проблема?
— Знаешь, я вот на днях думал. Было бы странно, если бы реинкарнация реально существовала. Были бы свои плюсы и минусы. Вот надоело тебе быть Лендером, ты стреляешь себе в рожу и рождаешься абсолютно новым человеком, живя вплоть до того, пока не осознаешь действительность. Доживаешь до определенного периода, а если тебе не нравится твой путь, и ты потерял стремление, то заканчиваешь игру вновь и вновь. И так до бесконечности, до достижения определенного идеала, который выстраивает тебе централизованное сознание, в виде совокупности единого мозга-энергосистемы. Но, к сожалению, мы живем всего лишь на данный момент, а поэтому, даже если и реинкарнация существует, то растрачивать ресурс под названием жизнь не очень целесообразно. Особенно, путем суицида.
— Интересно…
— Вот исходя из этих рассуждений, я понял, что явно не вернусь к мысли о суициде. А еще, если бы данная теория имела место в реальной жизни, то согласись, что печально было бы начинать все сначала, ведь сохранить прогресс невозможно, мы ведь не в виртуальном пространстве находимся, верно?
Лу не отрывала от меня глаз, отпивая чай из кружки, а затем принялась копошиться в сумочке. Она нервно облизывала губы, стараясь что-то отыскать, явно подходящее под разговор. Это была тетрадка. Мягкая обложка, бледно желтого цвета без какого-либо рисунка. Тетрадь была чрезвычайно толстая, что явно, не характерно для подобных изделий, а значит делалась на заказ. Девушка положила ее на стол, концентрируя мое внимание на ней.
— Я хочу, чтобы ты записывал все подобные мысли. Абсолютно. Сможешь сделать это ради меня?
Противиться было невозможно. Лу поправила очки, а я разглядывал ее, отвлекаясь на чай. Было в ней что-то такое, что явно притягивало, несмотря на ее вполне себе обычную внешность. Она надела сегодня облегающие, классические брюки, белую блузку и темный жилет, а меня всегда возбуждали дамы, придерживающиеся делового стиля одежды. В ее внешности было все банально и просто, но в то же время гармонично и слажено: аккуратно уложенные волосы, собранные в пучок, помада нейтральных оттенков и минимум макияжа. Стоит признать, что в тот момент я испытал легкое возбуждение, глядя на собеседницу.
Я извлек из кармана металлическую флягу, открыл ее и сделал глоток. Портвейн приятно обжег горло, а вести диалог стало намного легче. Даррен несколько раз подряд спросил, долить ли кипятка в чай, но я уже переключился на более крепкий напиток, вслушиваясь в монолог Луизы. Говорила она долго, но очаровательно, было приятно находиться в ее компании, поэтому я и не заметил, как кофейня почти битком забилась случайными путниками, а именно молодежью. Шум не сбивал концентрацию, но изрядно напрягал. Но ведь это были деньги. Общая эйфория не покидала мое бренное тело и душу. Я непривычно много болтал, жестикулируя руками, в периодах делая глотки из фляжки. Вечер явно мне нравился, ведь получилось на время забыть о Вэе и одиночестве, хоть в одиночестве я нуждался всегда и везде. Жизнь казалась чересчур великолепна, особенно тогда, когда рядом была Лу и монокль, поэтому я не спешил расставаться с собеседницей.
Зайдя в уборную, я глянул на свое отражение в зеркале. Тогда мне казалось, что я прекрасен. Я заново собрал волосы, улыбаясь самому себе и твердой походкой зашагал обратно за столик, как вдруг увидел, что какой-то щенок крутится возле Лу, явно предлагая себя и навязываясь. Преодолев расстояние, я схватил крепкого, но низкорослого юнца и с силой отшвырнул в стену, после чего все находящиеся в зале люди вмиг замолкли.
— Ты чего творишь, придурок? Я продаю парфюм! За что?
Он буквально содрал со стола свою сумку и пулей выскочил из заведения, громко захлопнув за собой дверь, а люди все так же вопросительно пялились в мою сторону.
— Все в порядке, ребята, отдыхайте! — выкрикнул я, оттряхивая рукав. — Всего лишь мошенник, все отлично!
Лу смотрела на меня со страхом в глазах, а потом резко вскочила и принялась собирать вещи, даже не глядя в мою сторону.
— Ты куда? Постой, не уходи, мы же еще не закончили, я просто не то подумал… Сука! Прости, я не хотел…
На мои просьбы девушка не реагировала. Она поправила очки и накинула на себя пальто.
— Лендер, мне страшно за тебя. А еще страшнее находиться с тобой рядом! Придешь в себя — позвони мне, а сейчас мне пора.
— Нет, ты не так все поняла! Я нормальный, я не пьяный, все отлично же! Посмотри, я улыбаюсь, я доволен ****ской жизнью! Я счастлив, я очень, мать твою счастлив!!!
Я встал прямо напротив выхода, выставив руки в сторону, глядя на взбудораженную Луизу, но она была непреклонна. Оттолкнув меня в сторону, через несколько минут она растворилась в толпе, а я уставился в сторону ничего не понимающих посетителей.
— Сучара!
Вешалка полетела в сторону, запив стоящую на стойке у входа рамку с изображением кофейного зерна. Она с треском ударилась о стену и все это дело завалилось на соседний столик, где никто не сидел. Постепенно, люди стали удаляться, перешептываясь между собой и я уже сидел у стойки возле ничего не понимающего Даррена. Парень вытаращил глаза и смотрел на меня так, будто на его глазах только что убили человека. Спустя время нервозная атмосфера сошла на нет и я, наконец, оторвал взгляд от тетради, которую держал все это время в руке.
— Кофе?
— А есть что по крепче?
— Нет, у нас же кофейня…
— Да ладно тебе, я знаю вас, есть же у тебя заначка по любому, ну же, сегодня никаких штрафов и прочего. Закрывай дверь, давай с тобой выпьем.
— Реально нет, но я могу сходить, если что, можно и выпить.
Я протянул ему свой кошелек, и он быстрым шагом ушел в магазин, а я обдумывал хронологию этого дня. Ведь ничего криминального я не совершил, а Лу странно отреагировала на все произошедшее, хотя психолог должен быть со стальными яйцами… Мне не хотелось идти домой и проводить время одному, поэтому не нашел ничего лучше, чем нажраться со своим подчиненным. Взвесив все, я решил, что это даже полезно, ведь у парня никогда не было вечеринок и прочего на работе, а разгружать мозг нужно. Случись что, нужен новый сотрудник, а сам стоять за стойкой я не имел не малейшего желания. Ситуация отрезвляла сознание, а эту пустоту скорее хотелось заполнить чем-то сорокоградусным. Вернулся Даррен с двумя бутылками бренди, а закуской должна была служить несъеденная нами ранее пицца. Я переместился за стойку и наполнил стаканы. Парню налил половину, а себе до краев.
— Это твоя новая девушка? — поинтересовался Даррен.
— Психолог, просто психолог…
— Вы поругались?
— Недопонимание…
Парень молчал и пил, он не особо был разговорчив, тут еще играл тот фактор, что я был ему непосредственным начальником. Мы выпили по два стакана прежде, чем он заговорил.
— Так, сегодня был бы очень хороший день, как и вчера, выручка могла бы быть колоссальной.
— Даррен, закройся. Почему ты все о работе говоришь? Мы закрыли заведение, пей и наслаждайся, зарплату получишь как за рабочий день. И да, правильно сделал, что затянул занавески и поставил табличку, а то каждый кому не лень дергает ручку. Расслабься, чувак, корпоративчик. Пей, старина, не о чем не думай, лучше расскажи, что у тебя в жизни происходит…
— Ну… Я вчера весь день провел за чтением книг, а вечером пошел гулять с девушкой.
— Оу! Даррен наконец-то кому-нибудь присунет? — я одобрительно хлопнул парня по плечу.
— Нет! Тут это роли не играет, я хочу отношений, ведь беспорядочные связи не сулят ничего хорошего. Она достойна этого.
— А, ну если так, то ты прав.
Мы осушили еще по два стакана, и юнец заметно опьянел, но держался молодцом, становясь более раскованным в разговоре. Говорили мы сначала больше об общих темах, едва ли затрагивая личную жизнь. О его матери, общих знакомых. В довесок я ему поведал историю о Шоте, состоянием здоровья которого он поинтересовался. Но когда первая бутылка опустела, разговоры стали более откровенными.
— Даррен, женщины — твари озлобленные, они думают лишь о двух вещах: о том, что у тебя между ног и о том, что у тебя в кошельке.
— Не правда, есть же исключения из правил.
— Да, может быть, но только на страницах книжек и в порнухе. Там они хотя бы не отрицают того, что они шалавы и что они хотят деньги.
Мы сидели до тех пор, пока Даррену не позвонил какой-то родственник и не попросил отпроситься с работы. Быть может они не хотел продолжать диалог, который все время заходил в тупик, а быть может и правда к нему кто-то приехал. Но я стащил со стола бутылку недопитого бренди, бросил ключи на стойку и побрел в сторону близлежащего бара, дабы продолжить пиршество. Заведение называлось «Метка». Не понятно для чего и зачем было давать такое странное название, ведь была эта «Метка» обычной обрыгаловкой для представителей среднего и ниже классов. Денег оставалось немного, поэтому пришлось начать с пива.
Возле стойки сидел мужик лет так под пятьдесят с торчащими прядями седых волос из-под бейсболки. Он угрюмо глядел в сторону бармена и возил пинту по стойке, словно натирая ей что-то. Справа расположился молодой паренек, одетый в форму доставщика еды. Он пил очень быстро, иногда озираясь по сторонам, нервно облизывая губы. После того, как он осушил свою пинту, он быстро выскочил на улицу и скрылся в неизвестном направлении. Его место заняла женщина с обвисшим, как у мопса, лицом. Она неловкими движениями извлекла из облезлого кошелька купюру и сунула ее в руки зевающему бармену, а тот в ответ подкатил к ней водку. Половину коньячной рюмки. Она в один глоток опустошила ее и приняла странную позу, прогнув спину. Видимо мечтала зацепить какого-либо алкаша, чтобы тот ее угостил дешевым пойлом. Она то и дело косилась в мою сторону, а затем и вовсе решила перейти в наступление, ведь я после пива пил уже вискарь.
— А молодой человек не хочет угостить даму бокальчиком винца? — прохрипела она прокуренным голосом.
Я медленно извлек сигарету из кармана, подкурил и выдохнув дым ей в лицо. А затем начал диалог, больше походивший на флегматичный диалог с самим с собой:
— Вот смотри… Я тебя угощаю, мы с тобой начинаем светскую беседу. Ты интересуешься тем, есть ли у меня жена, а получив отрицательный ответ начинаешь дальше задавать кучу типичных, идиотских вопросов. Затем ты просишь угостить тебя еще, а позже и вовсе помочь тебе с деньгами. А все почему? Потому что ты — пропитая, пожилая шалашовка, возомнившая из себя богиню. Но это не так. Ты — рассадник сифилиса, триппера и прочих сюрпризов, понимаешь? А я рожден не на помойке и не готов тратить бешеные деньги, чтобы лечиться после корявого перепихона в состоянии алкогольного опьянения.
— Мудак! Ты смотрел в зеркало?
— Да. Ты начинаешь цепляться к моей внешности, потому что тебе нечего мне противопоставить. — я говорил монотонно, почти не глядя в ее сторону. — Все просто, солнце. Ты — алкоголичка со стажем, и я советую тебе не приближаться ко мне более чем на метр, а лучше пойти и накормить голодных детей, которые ждут мать, а не мясо.
Лицо женщины вдруг изменилось, из глаз показались слезы, и она вскочила со стула, хватая на ходу сумку.
— Будь ты проклят, ублюдок!
— Да-да, вам тоже приятного вечера…
После того, как она пропала из поля зрения, на меня с недоумением посмотрел бармен. Вести диалог мне не хотелось абсолютно, поэтому я потребовал еще порцию виски и уставился на пустой стакан.
Мне не было жаль таких, как эта тварь. Хотя, порой казалось, что это было крайне жестоко, но я чувствовал, что был прав во всем. После первой встречи с Вэем, я понял, что монокль дает мне неповторимую энергетику и люди смотрят на меня с уважением и страхом.
Мне хотелось кричать всему миру, оторваться на каждом, кто посмеет косо взглянуть в мою сторону. Это и есть сила. Это и есть быть доминирующим звеном и вершиной пищевой цепочки.
Забулдыги отодвинулись от меня, а оба стула по обе стороны были свободны. На один из них я положил свою сумку, а на другой плащ. Никто и не решался даже попросить меня убрать вещи, а стремительно уходил, ища место за обшарпанными столиками. Все это сопровождалось классической музыкой, доносившейся из огромных, переклеенных колонок.
Клубы дыма витали вокруг, очерняя воздух внутри, а рядом сновали пьяницы, о чем-то громко крича. Под вечер бар заполнялся все новым и новым отрепьем. За самым дальним столиком смачно целовалась парочка. Огромный, толстый мужик обсасывал не менее габаритную барышню, одетую в расписной сарафан. Казалось, что они вот-вот начнут заниматься чем-то непристойным прямо на людях. Недалеко от них расположилась шумная компания работяг, явно сбежавших от своих стервозных женушек, в надежде плотно залиться крепким горячительным, а затем пойти и начистить кому-нибудь рожу. Подобных этим экземпляров я насчитал по меньшей мере двадцать. Они ходили взад-вперед, размахивая кружками и стаканами, кричали, словно подбитые собаки, обсуждая банальные темы: хоккей, жен, рыбалку и то, кому из актрис они бы засадили. Это смотрелось жалко и нелепо. Брюзжащие слюной, вонючие мужичонки, с отвисшими к полу животами. Но в их головах они — самцы и Аполлоны.
Я проверил телефон, а затем вышел на улицу покурить и позвонить Адель, чтобы сообщить, что занятия отменяются. Язык заплетался, а значит, по всей видимости, она все поняла, но не слишком и огорчилась.
На улице стемнело. Бар не освещался практически ничем, кроме висящей, «голой» лампы, дававшей тусклый луч. Улица, где находилось заведение, была пуста, ведь автомобили сюда не заезжали. Вдруг я увидел странный предмет, лежащий возле урны. Я обогнул лужу блевотины и приблизился к тому самому месту. Это был дамский кошелек. Убедившись, что никто на меня не смотрит, я поднял его и развернулся спиной к выходу из бара. В кошельке было тысяча двести пятнадцать долларов и фотография какой-то старой куклы. Я забрал деньги, а сам кошелек выбросил в урну, собираясь провести этот вечер в пьяном угаре.
— Хорош, Циклоп! — прошептал голос.
Вэй появился. Высунувшись из-за проезда во дворы и медленно, улыбаясь во весь свой кривой рот побрел в мою сторону.
— Правильно мыслишь, друг мой. Забери деньжатки и оторвись по полной, ты лучший.
— Какого черта ты тут делаешь?!
— Ты не рад?
— Ну, знаешь ли, не особо, прекрати меня преследовать! — сказал я, чуть повысив тон.
Вдруг на улицу выскочила полная дама, сидевшая с тем самым жиртрестом и уставилась на меня. Она была взволнована.
— Парень, у меня украли кошелек, не видел?
— Эмм? Какой?
Я перевел взгляд на Вэя. Тот стоял, потирая тощие руки и улыбался, корча гримасы. При тусклом свете лампы он выглядел еще более страшным, особенно когда открывал рот, обнажая свои золотые клыки. Его брюки были спущены чересчур низко и штанины закрывали полностью стопу, отчего казалось, что он ходит на палочках. Костлявым указательным пальцем он указал в сторону полной дамы, а потом перевел большой палец к горлу, как бы полоснув им себе по шее.
— Красный такой, со стразами. Не видел?
— Нет, не видел. — я все еще смотрел в сторону существа.
Теперь он уже кругами ходил вокруг женщины, но она его, конечно же, не видела. Он нелепо таращился на нее и пританцовывал, вскидывал руку к ее заднице, а потом начал опять говорить:
— Циклоп, можешь убить ее. Она не должна жить. Или… просто не отдавать ей кошелек, зачем он ей? Тот свиноподобный выродок даст ей еще бумажек, тебе они нужнее! Или тебя привлек ее толстый зад?
— Да закрой ты уже свою пасть! — заорал я и пнул рядом стоящую бутылку в его сторону.
Бутылка из-под вина оторвалась от земли и пролетела по странной траектории, влетев дном точно между глаз толстой даме. Та взвизгнула и держась за лицо рухнула назад, плотно ударившись о ступеньку головой. Раздался хруст, а затем показалась и лужица крови. Вэй исчез.
Я опешил и медленно подкрался к лежащему телу. Она не подавала признаков жизни, а я смотрел в ее широко раскрытые глаза. Меня охватила паника, я побежал в темный переулок, напрочь забыв о своих вещах. Бежал долго и в никуда, пока не заметил проезжавшую мимо машину. Проехав на попутке шесть кварталов, я наконец-то хоть немного стал понимать, где я нахожусь. Огни города слепили глаза, а произошедшее не давало мне покоя.
— Совесть не мучает? — голос водителя был каким-то знакомым.
Бросив эту фразу, он дал по тормозам. Я больно ударился головой о спинку переднего сидения, отчего с лица слетел монокль.
На меня смотрела та самая толстая дама, которую я убил стеклянной бутылкой. Она в спешке протиснулась через два сидения и уже через секунды сидела на мне.
— Деньги, которые ты нашел, можешь оставить себе. А за мою смерть ты заплатишь по-другому!
Она набросилась на меня с поцелуями, а я все пытался отодрать ее от себя. Попытки были тщетными. Боковым зрением я заметил, что на переднем сидении находился еще кто-то. Вдруг он оторвал спину от кресла и оглянулся назад. Вэй вновь скорчил рожу и наблюдал, как полная дама уже пожирает мою шею. Она вгрызалась, а острая боль пронзала все тело, не давая освободиться от такого веса…
ГЛАВА 5. БАРЫШНЯ С КОСОЙ ИЛИ ДВОРЯНСКАЯ ПРИСЛУГА
Я проснулся в полной растерянности. Оглянулся вокруг. Рядом валялась моя одежда, а находился я в собственной постели. Я сразу же попытался дотянуться до телефона, чтобы не вставать, но встать все же пришлось. Я сделал звонок и Даррен рассказал, что после того, как мы напились вчера, он посадил меня в такси и я благополучно попал домой. Значит это вновь эти сны. Казалось, что реальность переплетается со снами и голова кипела настолько, что захотелось выпить вновь.
Я сходил в магазин за пивом и вновь расположился на диване. Необычные образы лезли в голову, пиво не помогало. Особо пугало то, что я стал много рассуждать о смерти. Точнее не просто рассуждать, а думать о том, что было бы, если бы я умер. Хотя… Мир бы ничего не потерял, минус еще одна заблудившаяся душа.
— Душа? — голос моего товарища послышался из кухни.
Затем отчетливые шаги. Спустя минуту, Вэй надменно красовался в кресле, перебирая своими костлявыми пальцами воздух.
— Ты что, еще и мысли мои читаешь? — возмутился я.
— Циклоп, послушай… Многие люди себя не воспринимают в связях со смертью вообще. То есть считают, что после посещения нашей любимицы с косой, их ждет нечто большее. Нечто высокое: покой, райские луга, где им все будут рады. Но нет. Просто ты закончишься и сгниешь. А на улице по-прежнему будет выпивать молодежь, автобусы по-прежнему будут таскать в себе сброд, а собаки лаять на проезжающих мимо велосипедистов. Все так же, только без тебя и твоего тощего тела, которое станет отличной едой для опарышей. Сечешь?
— Для чего ты мне это рассказываешь?
— А для того, что ты должен творить историю, пока ты ходишь на земле. — Вэй повысил тон и хлопнул ладонью по ручке кресла.
— Так если смерть — ничто иное, как просто физическое увядание тела, что ты тогда из себя представляешь? — спросил я, отпив пиво.
— Я — полностью реален, Циклоп! Ты еще не убедился в этом? Тебя не убедило то, как я расправился с макаронником, который увел у тебя твое яблочко? Так давай еще что-нибудь сотворим. Хочешь мы убьем твоего толстожопого дружка?
— Мануила? — вот на этих словах у меня задрожали колени. — Нет, он мой друг. Единственный друг.
— Твой единственный друг — это я, Циклоп. Толстяку просто тебя жаль, вот он тебя и терпит в своем огромном пентхаусе. А еще ты полезен ему, ведь кто будет еще терпеть его бездарную дочь! Вы просто давно знакомы, а значит терпеть твои выходки вошло у него уже в привычку.
Мне хотелось одновременно и слушать, и уйти, ведь Вэй резал правду-матку. Ману был всегда близок мне, но ведь он не всегда был рядом. В тяжелые для меня времена он приезжал ко мне, но, как оказалось, с пинков Селины. В любом случае, как бы то ни было, он не заслуживает смерти.
— Давай я сам разберусь в том, с кем и как мне общаться?! — развел я руками.
— Хорошо, Циклоп. Но я могу показать тебе перспективы. Смотри, предположим, что толстяк завтра утонет в ванной… Его женушка, которая несмотря на свой возраст находится в полном соку, будет вне себя от горя. Ее будет некому поддержать, ведь дочери по большому счету насрать, ее в это время будет пялить один из ее дружков. И тут… Та-дам! Аплодисменты!!! — Вэй вскочил и принялся нарезать круги у кресла.
— Что?
— Появляется наш великолепный Циклоп со своими стальными яйцами и безмерным запасом сострадания и чувственности. Утешает беднягу, гладит по головке и прижимает к себе. Быть может навещает по три раза в неделю на протяжении месяца. И потихоньку берет милашку Селину под свое крыло, заваливая ее в их огромную постель. А поскольку все наследство от усопшего падает именно ей, то Циклоп живет остаток жизни в шоколаде: распивает элитный алкоголь, устраивает за ее счет выставки своих шедевров, покупает машинку в салоне и расширяет свою гребаную кафешку путем того, что Селина шарит в бизнесе.
— Нет, Вэй, затея идиотская. — сообщил я. — Селина его любит сильно и будет горевать минимум пару лет, если Ману вдруг не станет. Никого не подпустит к себе точно, она не дура…
— Никого, кроме Ленни, у которого огромные яйца и бетонный характер. К тому же, он товарищ ее муженька… — рассмеялось существо, подходя все ближе к моему дивану. — Подумай над этим, а мне пора…
Я впал в замешательство. Конечно, проверять способности моего товарища мне не хотелось, но он говорил все четко и по факту. Неужели он такой всезнающий и всемогущий? Вэй настолько плотно влез в мою жизнь, что стал появляться даже днем. Но волновало то, что избавиться от него я уже не мог.
В пьяном угаре я даже выдвинул теорию о том, что попал в Ад. Что мы знаем об этом месте кроме того, что он выдуман?
Ад — место, где тебя зверски пытают бесы, тыча в задницу трезубцем? Нет! Слишком уж приземленная версия. Для меня ад был нечем иным, как бесконечно повторять одно и то же действие, которое приносит тебе боль и разочарование. Монотонное, угнетающее и изнывающее. Получается, что так живет большая часть населения Земли: идти на ненавистную работу каждое утро, чтобы получить бумажку, чтобы заправить свой организм для того, чтобы опять пойти на нелюбимую работу и получить бумажку. Загнул, неправда ли?
Так это же еще пол беды, ведь бумажку у тебя могут отобрать, а могут и вовсе убить за нее, обрекая тебя на вторичный, уже библейский Ад. То есть вторичный, стереотипный Ад, является по сути наградой после пережитого мирского Ада, ведь в мире все тянется очень долго и циклично. Люди жили еще в большем Аду всегда, но зато пугались того, что ждет их после смерти. Ограничения нормами морали и нравственности сковывали человечество в кандалы, ведь нехорошо себя вести так, как неудобно для верховодов. А они, в свою очередь, имеют право на подобные вещи. В этом и суть. Подумать только, человек радуется тому, что сегодня он отведает креветок в ресторане со своей женщиной, но не вспоминает того, что копил месяц на этот ужин. Для чего? Чтобы на время создать себе иллюзорный мирок, как бы выталкивающий его из поля видимости адских хранителей.
Вторичный Ад — красочное местечко, если сравнивать его с россыпью каменных построений и пластика на территории гигантского муравейника, зовущегося Землей. Ведь нет абсолютных истин в мире, так же как райских садов и зловонных котлов, Дьявол то сидит в мелочах. А мелочи — человеческая раса, явно забывшая, что она — гость в бесконечных владениях матери природы.
На этой «позитивной» мысли я покончил с третей бутылкой пива и плавно перетек на кухню, дабы подпитать свой организм перед тем, как проверить свою «любимую» работу. В этом и есть весь напускной гротеск бытия…
День пролетел без новых мыслей, вот только под конец вечера поступил звонок, сообщающий мне о том, что я приглашен на ежегодную выставку картин Александра Фауста. Ранее я только слышал об этом, но не имел понятия о том, как это все происходит. Обычно, на такие вечера приглашались светские люди. В их число входил и Мануил, который весь день не покидал мои мысли. Он то и позвонил с приглашением. Ману был лично знаком с Фаустом и рассказал ему о своем друге, художнике необыкновенного таланта, этим самым подкупив самого организатора. На выставке помимо шишек собираются и известные художники, а также богемные дамочки с вечно страдальческими выражениями лиц. Мнительных персон прежде всего интересовали внешние атрибуты искусства: вечерние платья, костюмы и дорогое вино. Барышни, посещающие максимум салоны красоты, на таких мероприятиях вглядываются в полотна с видом гениев эпохи Боттичелли, видя в двух цветных кружочках «нечто выдающееся».
Именно на таком пиршестве мне доведется побывать, поэтому, из уважения к Ману, я не стал открывать бутылку портвейна. Уснуть получилось быстро, ровно так же, как и проснуться…
Мероприятие было распланировано на шесть вечера, поэтому времени было еще вагон, и я пошел прогуляться по городу, желая что-нибудь приобрести. Парадных нарядов у меня не имелось, а найти костюмчик по мне было сложно из-за моей нестандартной фигуры. Ателье могло бы не успеть, поэтому захотелось попытать счастья и найти что-нибудь подходящее.
Несмотря на раннее время, на улице было движение, ведь народ уже во всю завел тот самый адский механизм. Прохожие даже не глядели в стороны. Просто в спешке двигались каждый по своей траектории. Вот женщина в розовом пальто, тянущая за собой орущего ребенка. Вот сонный подросток, бредущий на автопилоте навстречу закрывающимся автобусным створкам. Вот трио пенсионерок, которые, как всегда торопятся туда, куда известно только им.
Я же выделялся среди всех хотя бы своим огромным ростом. Вообще, не помешало бы наведаться к парикмахеру, ибо моя растительность на голове в общем имела не особо ухоженный вид. Бороду носить я любил, а вот ухаживать за ней всегда считал пустой затеей, но сегодня нужно было выглядеть хотя бы неплохо. Поэтому по пути пришлось обломать чаепитие еще сонному барберу, сотворившему в последствие из моего отшельнического атрибута хоть что-то более или менее презентабельное.
Далее я прошел вдоль набережной и прогнал голубей, пытающихся выпросить что-то съедобное. Река имела грязновато-серый оттенок из-за мелкого дождя. Но была чертовски красива в раннее утро, особенно берега, где скопились лодки и небольшие катера. Рыбаки вяло перебирали сети на борту, а очередной отряд голубей за этим наблюдал. Черное облако угрожающе нависало над городом, поэтому нужно было поспешить закончить дела, прежде чем начнется ливень.
Но успеть не довелось и в первый бутик я попал уже насквозь мокрым, так и ничего там себе не присмотрев, кроме черной рубашки. Еще, как показалось, консультант откровенно мне строила глазки. Щедро усыпав ее комплиментами и оставив положительный отзыв, я опять буквально нырнул на тротуар прямо в ливень и побежал в сторону автобусной остановки. Туфли противно чавкали, а плащ напоминал мокрую туалетную бумагу. Добравшись до дома, я первым делом скинул с себя одежду и заварил травяной чай в надежде согреться…
Будильник пробил четыре пятьдесят, заставив мгновенно подорваться. Уже почти остывший чай пролился на ноги. Я выругался и побежал в ванную, недоумевая, как удалось уснуть с кружкой в руке. Волосы не хотели ложиться так, как нужно было, поэтому я их опять собрал в хвост самурая. Рубашка в купе с серыми брюками села идеально, а полноты картины дополнил монокль, который я тщательно протер салфеткой. Туфли к тому моменту уже высохли, в отличие от плаща, который я заменил классическим пальто. Такси подъехало очень быстро, поэтому вскоре я уже стоял перед входом в шикарный особняк.
Витражные стены покрывали, казалось, все здание, а величавая крыша вздымалась к облакам, намекая на то, что Фауст вложил кучу денег в это детище. Особенно было невероятно то, что это была не единственная его вилла. Во дворе имелось озеро, несколько шикарных крытых беседок, комната отдыха и гигантский гараж. Газон вокруг виллы был аккуратно выстрижен, как и кусты, над которыми в тот момент корпел садовник. Было видно, что седовласому мужику было плевать на то, что происходит внутри, как и на пренебрежительные взгляды светских львиц, уже толпившись у входа.
Я искал глазами Ману, но не дождавшись его, решил подойти к швейцару и охране. Впереди было немного людей, желавших войти, а остальные ходили по двору, рассматривая каждую деталь, вплоть до плитки. Наверняка обсуждали то, что у них лучше и дороже.
— Стойте, ваше приглашение… — угрюмо спросил здоровяк в черном костюме.
— Эээ… У меня его нет, но меня должны были внести в списки. — сообщил я. — Грозно выглядишь, ковбой!
— Фамилия? — охранник никак не отреагировал на выпад.
— Вольф. Лендер Вольф. Художник.
— Посмотрим… А, да, имеется, вы же с Мануилом и его семьей, верно? Проходите, шведский стол и алкоголь за счет Александра. На первом этаже центральный холл, мини-бар и шведский стол. На втором, непосредственно выставка картин, а на третий вход запрещен. Там жилая часть босса.
— Благодарю, старина. — сказал я и втиснулся между крупным мужчиной в проход.
Внутри все выглядело не менее шикарно: картины на стенах, высокий потолок с громадной люстрой, колонны. Мини-бар оказался самым настоящим баром, за стойкой которого бармен во фраке разливал шампанское. Посреди зала стояли два огромных стола, за которыми были преимущественно различного вида канапе и фрукты.
Я широкой походкой направился к бару и заказал себе виски со льдом. Получив желаемое, я направился в сторону стола, но немного засмущался нападать на еду. Вдруг мне на плечо упала рука, заставившая меня обернуться. Это был мужчина средних лет, низкорослый, взбитый и с аккуратными усами. Его взгляд из-под пышных бровей выдавал в нем повидавшего жизнь человека, а потрепанный пиджак выдавал в нем художника.
— Меня зовут Марк. Я — глава творческого союза нашей области. — мужчина протянул руку.
— Лендер. Алкоголик, нонконформист и тунеядец.
Мужчина протяжно рассмеялся, а затем продолжил диалог:
— Александр — потрясающий человек. В нем так много от искусства! Особенно его любовь к творцам эпохи просвещения. Да! Это изумительно, что он сумел собрать всех важных людей тут, олицетворяющих наше нелегкое дело. — Марк нелепо поднял бокал в воздух.
— Те, кто олицетворяет искусство сейчас где-то на заводах, а после работы наверняка творят шедевры. Но свет их никогда не увидит, ведь гении не входят в «элиту». Они умрут без имени, пока через сотню лет, наверное, кто-нибудь не откопает картину и не признает ее детищем высоким. Но… Зачем трупам признание? Им главное — теплый гробик, сколоченный с любовью, верно? — с этими словами я отпил половину виски и уставился на мужчину.
— Лендер, все эти люди прошли долгий путь, прежде чем стать знаменитыми, понимаете? Это ведь все не просто так. Вот где ваши работы?
— Марк, слушайте… Вчера я знатно перебрал и у меня началась диарея. Мне пришлось подтереть зад своим полотном, а потом выкинуть его в камин.
— Мда… Удачи вам, уважаемый. Первый раз видел вас на выставке, надеюсь и последний.
Я проводил взглядом обиженного главу чего-то там и направился в сторону бара за добавкой. Там меня уже перехватил Мануил, расплывшись в довольной улыбке. Его сопровождала Селина, одетая в облегающее зеленое, длинное платье. При макияже она выглядела очень даже отлично.
— Ленни, старик. Ну как? — с лица товарища не спадала улыбка.
— Неплохо. Тут самый вкусный бурбон, который я пил когда-либо.
— Эх, ты все о своем. — засмеялся Ману. — Был на втором этаже? Там Адель. Она сегодня презентует свою работу, пойдем посмотрим. Гордись своей ученицей!
Я проследовал за парочкой по длинным ступеням, минуя двух симпатичных блондинок, которых мы с Ману проводили взглядом.
Вот она — великая справедливость. Толпы пустоголовых кретинов смотрят и восхищаются работой малолетки. Ману всаживает большие деньги в свою дочь и в пиар ее мазни, а она этого даже не ценит, игнорируя любые советы на занятиях. Искусство в наше время — понятие материальное и локальное. Оно давно обесценено именно такими собраниями и такими способами попадания в топы. Ману и мне предлагал в прошлом году проплатить место на выставке, но таким способом попадать туда — удел конченых бездарей.
Поднявшись, перед глазами предстала следующая картина: столпившиеся люди буквально облепили Адель, а она, в свою очередь сияла от гордыни, бросая слова в пустоту. Зеваки кивали с раскрытыми ртами, соглашаясь с этим бессвязным бредом, а крайняя степень нелепости была в том, что на стене красовалась та самая работа. Увидев меня, девушка поменялась в лице, но все же выдавила из себя улыбку. Мы подошли поближе, пытаясь оттеснить толпу.
— Это все — плоды моей бесконечной работы над техникой построения… — вещала Адель.
— О, юная леди, вы — большая умница! — отвечала ей женщина с высокой прической.
Весь этот пышный парад уродов вызывал лишь истерический смех, но я стоял и криво улыбался. Внезапно подол моего пальто ушел вниз, и я перевел взгляд направо.
— Привет, Циклоп. Ну что, друг мой, как тебе такое-то, а? — протянул невесть откуда появившийся Вэй.
— Заткнись. Не здесь. — прошептал я, вызвав косые взгляды.
— Как это не здесь? Тут должен стоять ты и подчеркивать свою гениальность!
Я старался не обращать внимание на Вэя, делая вид, что слушаю Адель.
— А вот, собственно, ее учитель! — Мануил взял меня за локоть и шагнул вперед.
Аплодисменты наполнили зал, а наигранно улыбающиеся рожи обернулись в мою сторону. Тут же я заметил, что рядом с Адель стояли тот самый Марк и Александр Фауст собственной персоной. Оба протянули руки, а первый это сделал с большой неохотой. Я поджал губы и поздоровался с каждым, вопросительно озираясь вокруг, так как всеобщее внимание давило на виски.
— Вольф? — Александр улыбнулся и протянул мне бокал шампанского.
— Он самый. — сказал я и принял этот акт милосердия.
— Расскажите о себе, гостям интересно будет вас послушать…
— Эээ… Я Лендер Вольф. Художник. Ну и все, в целом.
— Браво! Что скажете о своей ученице и о ее работе? — Александр указал жестом на картину.
— Что скажу? Этому я ее не учил. Полнейшая безвкусица, даже мой сосед, взяв карандаш спустя десять лет, создал лучшие образы.
Улыбка с лиц людей сползла мгновенно. И настало время неловкой тишины. Ману в недоумении смотрел в мою сторону, а стоящий рядом Вэй внезапно захлопал и принялся отплясывать.
— Хм… Что, простите?
— ПОЛНОЕ ДЕРЬМО!!! — меня будто бы подожгли. — Похабная вкусовщина для мелких задротов вроде вас всех, которых, ничего не мысля в искусстве. Я бы этим даже печь не стал разжигать. Вы все — шайка идиотов, возомнивших что-то из себя.
— Охрана! Уведете этого хама! — закричал Александр.
Я развернулся и зашагал уверенно в сторону лестницы, но меня тут же встретили охранники, пытаясь взять под руки. Я смахнул с себя одного из них и оттолкнул другого.
— Я сам ухожу, какого черта ты меня трогаешь, здоровяк? А?
— Не грубите, покиньте территорию особняка, иначе…
— Иначе что? — я встал нос к носу с одним из охранников, а затем резко развернулся и бегом спустился по лестнице.
В холле на меня смотрели абсолютно все гости. Одни замерли с раскрытыми ртами, другие перешептывались друг с другом.
Спустя час я уже сидел дома и все обдумывал. Я не жалел о содеянном, а наоборот, испытывал чувство удовлетворения.
Телефонный звонок разорвал тишину.
— Лендер? Что ты наделал? — шептал в трубку Мануил. — Я же тебя зарекомендовал как специалиста и хорошего человека, а ты меня подставил. Еще и посмел так отозваться о моей дочери в присутствии всех этих людей! Отныне она больше не будет у тебя заниматься.
— Да?! Я очень рад! А знаешь, что еще? Мне насрать!!! На ваше искусство, на тебя и на твою дочь. Ты меня позвал лишь ради того, чтобы твоя дочь могла козырнуть тем, что у нее личный преподаватель. Из-за своей собственной выгоды. Вы все так делаете! Все!
— Ленни, что с тобой происходит? Ты же мой лучший друг, в последнее время ты странно себя ведешь. Мне Луиза рассказывала, что ты не в себе. Ладно, как придешь в себя, позвони.
— Отправляйся к Дьяволу! — закричал я в трубку и швырнул телефон в кресло.
Затем дрожащими руками открыл бутылку портвейна и жадно прильнул к ней, сделав четыре глотка. Оторвавшись, я понял, что не могу сдерживать приступы смеха. Странно, но смех буквально вырывался из меня, приглушая остальные ощущения. Но одно из них было не затмить: ощущение свободы и величия…
Так я и уснул, не допив портвейн.
ГЛАВА 6. ТВОРЕЦ ИЗ ТРУЩОБ ИЛИ НА ГРАНЯХ СТАКАНА
Я проснулся от того, что в дверь постучали. Кое-как, наощупь, удалось добраться и открыть ее. Передо мной стояла Луиза.
— Можно?
— Конечно, проходи.
Она была все так же прекрасна. От нее пахло сладковатым парфюмом и шампунем, а волосы переливались рыжеватым отливом при свете ночника.
— Извини, что так поздно, просто нужно поговорить. О твоем монокле.
Я побледнел.
— А что именно ты хочешь узнать? — осторожно поинтересовался я.
— Для начала присядем. — Лу прошла мимо журнального столика и уселась прямо на кровать. — Ты знаешь, что это за вещь?
— Ну да, это просто старый аксессуар, который мне нравится. А что?
— Нет, Ленни. Это не просто аксессуар, это — дьявольский глаз. Он тебя погубит. Это вещь проклята, знай это. И гость твой ночной тоже не так прост, как тебе кажется. — в половину тона говорила Лу.
— Откуда ты о нем знаешь? Я тебе не рассказывал о нем.
— Он — исчадие. Я за тебя беспокоюсь, ты стал очень импульсивным, выглядишь плохо. Он убивает тебя, хотя ты сам этого не замечаешь.
— Раз так, то Вэй меня не раз выручал, давал действительно дельные советы. А твоя психология — пустой треп. — прошипел я сквозь зубы.
— У тебя есть голова на плечах, Лендер? — Луиза резко замерла.
Внезапно рот ее наполнился чем-то бордовым, а на шее проявилась линия. Лу захрипела и закатила глаза.
— У него то она точно есть, а твоя теперь у меня в руках! — засмеялся Вэй и обошел кровать.
Его золотые зубы блестели, а голову облепили толстые вены. Красные глаза при тусклом свете смотрелись еще более зловеще, а узоры на теле горели чернотой. В одной руке у Вэя был длинный, тонкий кинжал, а в другой голова Луизы, которую он мне сунул в руки. Я затрясся в ужасе и хотел закричать, но не мог выдавить из себя и слова, забиваясь в угол кровати, как загнанный таракан.
Проснулся я в холодном поту и посмотрел на часы. Четыре утра…
Прошло две недели с момента выставки, поэтому о ней я почти не думал. Я думал, что Вэй хочет убить Луизу и хотел ее проверить, набирая номер на мобильном. Абонент все так же был недоступен, а значит, что я до сих пор находился в черном списке. Тут же объявился Вэй и сообщил, что всего лишь меня проверял на «верность» и что Луизе ничего не угрожает, ведь она по его мнению — единственная, кто выглядит не жалкой массой из мяса и крови. А затем исчез, оставив меня вновь один на один с алкоголем.
Конечно, остатки рационального мышления были при мне, и я понимал, что окружающие видят в моем поведении нотки инфантилизма, но почему-то это даже забавляло. Я нашел себе могущественного союзника, а это значило, что любая проблема могла решится в легкую.
Спустя еще неделю меня стала накрывать депрессия и апатия ко всему. Ночами мне было стыдно за, как я живу. Всплывали воспоминания из детства: наш старый дом, первые пейзажи возле реки, походы с одноклассницей за ручку в тогда еще единственный кинотеатр. Сигареты в старой котельной. Уроки пения, где меня пытались затыкать все, потому что мой звонкий голос мешал петь другим детям. Походы в лес с мольбертом, мой старый пёс Альф, который умел приносить палочку. Это были именно теплые воспоминания, которые согревали душу получше портвейна и джина.
Я достал из мятой пачки последнюю сигарету, закурил и уставился на дно стакана. Сколько граней… Ведь каждая из них может быть комнаткой, где запрятаны те самые воспоминания. Места, где юный Лендер оставил частицу себя.
Вон там мы с Альфом бегали за кузнечиками и просто играли, а на следующей уже вкусный домашний хлеб и скромный стол. Дальше идут нотации от отца и его наставления, что алкоголики не умирают собственной смертью. Все это нагнетало и давило. Я в тот момент почувствовал себя ничтожеством. Просто грязью, размазанной по чьим-то новым ботинкам. Я стал звать Вэя, но ответа не было, поэтому приходилось биться с собственным отражением в зеркале. Иногда, по ту сторону зеркала, на меня смотрел успешный Лендер Вольф. Без уродливых шрамов, с широкой улыбкой. Кандидат наук, известный художник. Он держал на руках ребенка. Девочку, а за другую руку его крепко обнимала Маргарита. Затем любой шорох в комнате развеивал фантазии, а я снова брел к столику, чтобы налить себе очередной стакан пойла. И так было до того самого дня, заставившего меня хоть немного ожить…
Стук в калитку во дворе под вечер вновь вывел меня из анабиоза. Я накинул халат и побрел в ту сторону. Открыв дверь, улыбка впервые за долгое время украсила мое лицо. Передо мной стоял Шот. Трезвый и здоровый Шот. Он сразу же обнял меня и заорал на всю улицу мое имя так, что вороны, сидящие на деревьях, неожиданно разлетелись.
— Живой! Урод маленький! — я потрепал его по голове и шуточным пинком загнал в дом.
— Ленни, че кого? Меня вчера выписали. Этих ублюдков поймали, и они уже дают показания! — Шот никогда не был таким счастливым.
— Ого, хоть что-то они могут. Ты сам то что думаешь? Опять за старое возьмешься?
— Нет! — парень резко прервал меня. — Я типа все понял и осознал, что наркота — говно полное. Мне даже и не хочется, хоть врач и выписал мне препарат для того, чтобы я слез. Прикинь, а мне он и не нужен, я с того момента, как очнулся вообще не хочу.
— Жив ли я? — усмехнулся я.
— Отвечаю. Но я бы чего-нибудь сожрал и выпил, так сказать за выписку. — Шот скромно глянул в мою сторону.
Я пошел к холодильнику и достал небольшой кусок вяленого мяса. Шот все забрал и перенес на журнальный столик, где мы и расположились.
— Это, Ленни… Я это… — начал парень, жадно пережевывая мясо. — Хочу опять рисовать. Поможешь мне вернуться? Так сказать, снова обрести творчество.
— Тебе — с радостью!
Всю следующую неделю Шот провел у меня, лишь уходя домой переночевать. У него здорово получалось работать со светотенью. Однажды он ушел вечером, а утром мне принес альбом и начал взахлеб рассказывать, что он всю ночь рисовал. С графикой у него, как всегда, проблем не было: там и вороны, и пиранья, и горы с пасущимися козлами. Парень вливался в новую жизнь, а я стремился помочь ему в этом. Вскоре, он устроился в мою кофейню, став подменять Даррена по выходным. Они сдружились, став много времени проводить вместе. О наркоте парень даже не вспоминал, стал более осторожным.
Именно он, вчерашний наркоман и полутруп, вывел меня из состояния депрессии. Я видел, как горят его глаза, когда я объяснял ему, как можно выполнить тот или иной прием в графике. По вечерам мы играли в шахматы и монополию, а по утрам ходили на набережную рисовать катера.
Спустя еще неделю у Шота появилась девушка, студентка второго курса колледжа искусств. Очень порядочная. И он стал реже меня посещать, но вот занятия не пропускал никогда. А потом и вовсе так шокировал меня тем, что в следующем году тоже собирается поступать в колледж, на тот же факультет, где училась его возлюбленная. Ранение пошло ему на пользу, он стал рассуждать, как взрослый человек. Вот он, тот самый деятель искусства. Тот самый творец из трущоб. Из него то я и собирался слепить того самого гения!
Когда Шот уходил после занятий, то становилось тоскливо, но спасал алкоголь.
ГЛАВА 7. Я И ЕСТЬ СОВЕСТЬ
Тем вечером я не хотел ложиться спать, потому что спектр мыслей мерцал новыми красками. Я буквально переродился спустя каких-то пару месяцев. Словно восстал из мертвых и был готов к новым свершениям.
Решив начать закончить день приятной прогулкой, я собрался и отправился в ресторанчик на берегу под открытым небом. Настроение было потрясающее, ведь Шот сотворил гениальное произведение, которое я собирался продвинуть в дальнейшем.
Город горел яркими огнями. Тротуары заполонила молодежь, выползавшая по вечерам из домов: одни просто прогуляться, другие натворить дел, третьи провести время с дамами. Машины освещали фарами всю набережную, и даже велосипедисты не спешили покидать улицу. Я брел по асфальтированной дорожке, насвистывал приевшуюся песенку из рекламы чипсов и как не в себя затягивал сигаретный дым. Было прохладно и свежо. Смиренный ветерок обдувал лицо, а огни фонарных столбов ласкали взор. По приближению к ресторану я выкинул окурок через ограждение и уселся за столик. Через пару минут подошла официантка.
— Мне пасту с семгой и две сотни вот этого вот бурбона. — я ткнул пальцем на изображение красивой бутылки.
— Что-нибудь еще?
— Хм, ваш номерок…
— Ваш заказ… — официантка, проигнорировав мою просьбу, продублировала заказ.
Ждать пришлось недолго и вот уже я наслаждался пастой, запивая бурбоном, глядя на то, как яхты бороздят водную гладь. Это было здорово. Вдруг я услышал знакомые голоса.
— О, это же тот придурок!
— Тихо, Марк, зачем ты так?
Я обернулся. Сзади меня уселись Мануил, Марк и Фауст. На кой черт они сюда приперлись одному Дьяволу известно.
— Ману, может ты пойдешь и подсядешь к своему другу, раз так? — Александр в шутку толкнул того плечом.
— Нет, просто зачем обращать внимание на больных людей. — Мануил развел руками и обратился к той же официантке.
Я вскочил из-за стола, в два шага преодолел расстояние и оттолкнув официантку схватил Ману за пиджак.
— Что ты сказал, дружище? Я из тебя выбью все дерьмо, сукин ты сын! — я швырнул его на землю.
— Остановись!
Марк попытался встать и схватить меня, но я ударил ему локтем в переносицу. Усатый скорчился от боли и рухнул на землю, ударившись об стол на лету. Тут же я подскочил к Ману и нанес ему удар в живот, легко свалив его в исходное положение. Но вмиг ощутил удар своим ухом, ибо про Фауста я в корне забыл. Он обладал мощным телом, видимо бывший спортсмен, потому как я схватился за ухо и попятился назад.
— Чтоб ты сдох, ублюдок! — вопил Мануил на весь ресторан, привлекая зевак. — Зря я с тобой вообще нянчился, выродок!
— Это мы еще посмотрим, кто из нас сдохнет!
Я быстрым шагом направился к дому. Ухо ныло, а я закипал от злости. По пути мне встречались прохожие, а я орал им в след: «Какого хрена вы все таращитесь?!». Хлопнув входной дверью, я кинул плащ на диван и пошел к зеркалу в ванной. Ухо налилось кровью, слегка даже посинело. Я закричал и ударил кулаком в зеркало, надломив край.
— Вэй! ТЫ ГДЕ? Вэй! — вопил я, разнося ногами все, что попадалось в комнате.
— О, ну наконец-то! Циклоп обо мне вспомнил тогда, когда его окунули лицом в дерьмо? — Вэй вальяжно вышел из кухни.
— Я все обдумал! Убей этого сукина сына! Я хочу, чтобы он страдал! — я не сбавлял тон.
— Ого! Какой пыл! Какие страсти! То есть ты радовался жизни и играл в старшего брата с торчком, а теперь я должен выполнить твою просьбу?! — Вэй с каменным лицом шел в мою сторону.
— Я вспоминал о тебе, честно! Просто… Не хотел беспокоить по мелочам. Я все понял. Я понял, что люди — твари! У меня нет друзей. Только ты и Шот.
— А, ну раз мое имя фигурировало первым, то так и быть, я выполню твою просьбу. Но! Только из моего уважения к тебе. И протри монокль, Циклоп. Не забывай. И ложись спать…
Я побежал к аптечке и принял три таблетки снотворного, чтобы наконец успокоиться. Сон пришел неожиданно.
Я оказался там же, возле того же ресторана, только с другого входа. Вдали виднелись два силуэта, но разобрать кто это я не мог из-за тумана. Подойдя ближе, все-таки удалось распознать. Это была Адель. И какой-то чернокожий парень. А рядом с ними стоял спортивный мотоцикл. Они пили пиво. Адель что-то оживленно рассказывала и смеялась, а ее бойфренд лапал ее зад, обтянутый леггинсами.
— Эй, смотри, что это за урод? — чернокожий указал пальцем в противоположную мне сторону.
— Бродяга, проваливай, у нас ничего нет! — Адель подняла средний палец.
— Нет, то, что мне надо у вас точно есть! — Вэй скалился и шел в припрыжку.
Я и понять не успел, как все произошло. Мой ночной товарищ метнул с двух рук какие-то острые предметы. Молодая пара рухнула на землю, извиваясь от боли. Я подошел еще ближе. Вэй подкрался и принялся пилить горло чернокожему. Причем именно пилить, как мне показалось весьма тупым ножом. Отделив голову от бившего фонтанами тела, существо бросило ее напротив лица уже умирающей Адель.
— Циклоп!!! Смотри, что я сделал!!! Смотри… — Вэй выплясывал свои танцы, прыгая на обезглавленном теле.
Очнулся я от звонка в дверь. Это был Шот, он решил зайти ночью и занести мне мой мольберт. После кошмара я бы все равно не уснул, и я предложил ему остаться, чтобы выпить вина. Мы изрядно напились и принялись вырисовывать какие-то сюрреалистические кости и черепа, смеясь с их «эмоций». Так и просидели до самого утра, пока парень не окосел и не ушел в царство Морфея.
Весь день пролетел так, словно я был в тумане. Я думал обо всем: почему Вэй мне показал смерть Адель, почему он не появился вновь, почему мне все так же плевать. Монокль все это время не сползал с лица, как и идиотская ухмылка.
Вечером я отправился за алкоголем в ближайший магазин, а вернувшись, обнаружил двух ребят возле моей калитки.
— Лендер Вольф? — спросил лысоватый мужчин лет пятидесяти.
— Да.
— Полиция. — второй предъявил жетон. — Необходимо задать несколько вопросов. Пройдемте к вам в дом, если можно.
— Да, конечно…
У меня сбилось дыхание. Неужели?! Неужели Вэй прикончил моего давнего товарища?
— Вы знали эту девушку? — офицер протянул фото.
Я невольно сглотнул и дрожащими руками взял фотографию, на которой лежало мертвое тело. Это была Адель. Изрезана, в неестественной позе.
— Охренеть. — я отвел глаза в пол. — Да, я преподавал у нее.
— Мы слышали, что у вас был конфликт с ее отцом. Он навел нас на ваш адрес. — спокойно сказал второй полицейский.
— Да, но… Стойте, вы что, меня подозреваете? — я склонился ближе к офицеру. — Я вчера провел всю ночь дома. Убийство произошло ночью?
— Да. Есть тот, кто может это подтвердить?
— Да, сосед. Шот. Он вчера всю ночь просидел у меня, мы с ним пили. И еще, может быть, несколько соседей. Если они видели, как я заходил.
— Хорошо, мы вас поняли. — офицер протянул руку. — Мы опросим парня и до выяснения обстоятельств просьба не выезжать из города и не выключать мобильный. Вас вызовут на суд, если найдут преступника.
— Ага, до встречи!
Как только я закрыл дверь, сзади меня сразу же появился Вэй. Он мял свою штанину и болтал ногами, свисающими с кресла. Я схватился руками за голову и упал на землю. Слезы окропили мое лицо, меня разрывало изнутри, прямо-таки рвало. Я плакал, кричал и бил руками в пол, разбив в кровь кулаки.
— Будьте вы все прокляты! Зачем? Зачем? — я забился к двери и обхватил руками колени.
— Циклоп, ты же хотел, чтобы толстый помучался. Вот он и будет рыдать всю свою жизнь! Свое бездарное творение он любил больше жизни. Ты победил, друг, ты победил. — Вэй прикрикивал и пританцовывал
— Как? Это же было в порыве ярости. Как теперь жить то? Моя совесть… — я бился лбом о колени.
— Я твоя совесть! Ярость — истинное наше состояние, Циклоп, истинное! Ты чист в младенчестве, ты чист во время ярости. Я сделал все тихо, тебя никто не вычислит.
— Да пошел ты! — я сорвал с себя монокль и кинул в Вэя, но долетел он уже к пустому креслу.
Комнату наполнила гробовая тишина. Я не знал, как себя нужно вести в данной ситуации. Мировосприятие изменилось в непонятную, темную мне сторону. Вот это и был настоящий Ад. Ощущение, что ты убил человека, пусть и не собственноручно, просто дикие. К черту метафоры, к черту прочие литературные приемы. Описывать дерьмо красиво — не значит исключать факт наличия дерьма.
Тогда я понял, что значит быть оглушенным тишиной. Я никогда не испытывал симпатии к девчонке, но желать смерти бы ей тоже не мог. Вэй перевернул все так, как захотелось ему. Он изначально был не так прост, как казался. Да и вообще я не имел понятия об его происхождении, о том, кем он является. Может быть мне и вовсе все это кажется?! Людям нужно более придирчиво относиться к своим мыслям, а я не усвоил даже такой банальный урок. Но Адель была мертва.
Самое непонятное было то, каким образом Вэй убивает людей, если вижу его один я. Соответственно он нематериален. Совпадения? А если у меня дар провидения, и я просто вижу смерти? Тогда, выходит, что и вины за мной нет никакой…
Звонить Мануилу я не стал, ведь еще вчера полил его грязью и ударил. Было бы лицемерно звонить, выказывая соболезнования. Мне хотелось рвать на себе волосы, забиться в какой-нибудь подвал и сидеть там до скончания века, лишь бы не думать об этом.
Я забежал в душевую и достал машинку для стрижки волос. Если ты поступаешь как нелюдь, если твои действия уродливы, то и прочие уродства нужно показать всем. Я сбрил свои длинные волосы, сбрил и бороду. На меня смотрел из отражения совсем иной человек. Это страшно, но сходства с Вэем были на лицо. Все мои шрамы, все морщины были как на ладони. Я снял повязку с глаза и выбросил ее в урну. Готово. Монстра не спрятать за длинной шерстью…
ГЛАВА 8. ЧЕТЫРЕ ГЛАЗА
— Лендер Вольф, вы задерживаетесь по обвинению в убийстве гражданки Адель Майер. У вас есть право хранить молчание, право на бесплатного адвоката, право на телефонный звонок и распоряжаться своим имуществом и. — Офицер монотонно повторял речь, которую слышат все задержанные.
Что? Это какая-то ошибка! Я никого не убивал! — кричал я, пытаюсь вывернуть руки из-за спины.
Рядовой надавил на спину, и я упал на живот, больно ударившись ребрами. Они меня задержали безосновательно, поэтому особой паники не было. Нужно было всего лишь доехать до отдела и все им доказать.
— Вам разве не дал показания Шот? — поинтересовался я, глядя в окно машины.
— Дал, но они теперь не имеют никакого значения. — офицер вздохнул.
— Это еще почему?
— Все увидите.
Меня привезли в отдел и закинули в обезьянник, где моими соседями стали какой-то пакистанец и бомж. Они не обращали на меня практически никакого внимания, а я сидел и улыбался. Улыбался потому, что знал, что моей вины нет. И что они ее никак не докажут.
После нескольких допросов, направленных безуспешно на признание моей вины, был назначен суд. На суде должны были присутствовать все. Абсолютно.
Двадцать девятого октября мне выдали синий комбинезон, заковали в кандалы и повели в зал. Дверь отворилась, конвоир направил меня в спину, дабы я прошел на свою скамью, где рядом должен был находиться мой адвокат, которого я так и не видел. Весь зал обернулся в мою сторону. В толпе я увидел Маргариту, которая будто бы не понимала, что происходит. Мануил и Селина сидели рядом. Ману, завидев меня, сразу же подскочил, но Селина отдернула его руку, и он устремился обратно, едва сдерживая слезы. По правую сторону от междурядья расположились Шот, Луиза и Даррен. Когда я проходил мимо них, Шот кивнул мне, как бы желая удачи. Я подошел к своей скамье и присел рядом с адвокатом, а по слева встал рядом конвоир.
Вступительную речь я особо не слушал, а вот показания свидетелей было выслушать интересно. Шот и Даррен чуть ли не в один голос твердили, что я не мог совершить такого. Луиза придерживалась того же мнения, но обратила внимание, что я в последнее время странно себя вел. Там присутствовали так же Александр и Марк. Вот они то изрядно полили меня грязью, обозвав извергом и сатанистом.
Гвоздь забили Селина, и Ману:
— Я знал этого человека очень долго. Он был моим самым настоящим другом… — заикаясь и плача говорил Мануил. — Но оказалось, что он явно не тот, за кого себя выдавал. Лендер — изувер и убийца, он должен понести максимальное наказание. Он распорядился жизнью нашей дочери, поэтому просим у суда назначить высшую меру наказания.
Я смотрел на своего друга, едва сдерживая слезы. Все было так, будто бы наяву. Я шептал себе, чтобы я проснулся и умолял Вэя меня разбудить, но этого так и не происходило. Суд продолжался, а я таращился в то в пол, то на адвоката с прокурором. Это было чрезвычайно долго.
— И вот, наконец, у стороны обвинения есть главное доказательство факта совершенного преступления. Лендер Вольф, у вас последний шанс раскаяться и совершить чистосердечное признание. Это может смягчить приговор.
— Я никого не убивал, говорю еще раз. — твердо сообщил я и уселся по удобнее.
— Хорошо. Это видео с камеры наблюдения одного из ресторанов, где отчетливо видно, как Лендер Вольф наносит многочисленные ножевые ранения погибшей Адель Майер.
Экран огромного монитора загорелся.
Два тридцать ночи. Это же то время, когда мы с Шотом пили…
Адель стоит на заднем дворе у дерева и курит сигарету. Внезапно вылетает человек и начинает ее забивать ножом. Прямо-таки забивать. После склоняется над телом, оглядывается и уходит. Уходит в сторону расположения камеры. И вот на этом моменте у меня ушло сердце в пятки…
Это был я. Я улыбался. Шел дальше, будто ничего не происходило.
Зал загудел, но судья ударом молотка быстро заткнул всех.
— Так же прошу заметить, что на теле жертвы было вырезана латинская буква «W». То есть подсудимый намеренно изувечил тело жертвы, проведя своеобразный ритуал.
— Нееееет! — я резко подскочил, но конвоир усадил меня обратно.
— Подсудимый, вина очевидна. Вам предоставляется последнее слово.
— Вэй! Ну где же ты? Покажись, тварь! Покажи свою гнилую морду! Я никого не убивал, это все он! — я вопил, разбрызгивая повсюду слюну.
— Кто он? — судья поднял бровь.
— Вэй! Он приходил ко мне по ночам. Он разговаривал со мной, он убивает людей. Вот он! Он прямо возле вас. Ах ты тварь!
Я вскочил с места и пробежал метр, пока конвоир не скрутил мне руки настолько, что они чуть было не сломались. Вэй стоял, опершись на стол судьи и заливался смехом, держась за живот. Он хрюкал, визжал, передразнивал присутствующих и меня и показывал жестом.
— Циклоп, ты убийца! Ты — зверь. Настоящий зверь!
— Закрой свою пасть!!!
Внезапно у меня подкосились ноги. Падение было резким. Я изо всех сил хватал ртом воздух, пока его не стало критически мало…
Я очнулся связанным. Вокруг было светло. Солнце слепило. Оглядевшись, я понял, что лежу в палате. То, что это дурдом, было понять просто, глядя на пустую койку. Стены были бледно-голубого цвета, а тумбы белыми, с округлыми углами. В палате было свежо.
— Эй! — закричал я.
В палате тут же оказалась женщина лет сорока. Она подошла ближе и начала меня заботливо гладить по голове.
— Вольф, вас приговорили к пожизненной изоляции и лечению в нашей клинике. Ваше состояние признано тяжелым, поэтому у вас бокс, а не общая палата. Как ваше состояние?
— Отвяжите мне руки, хочу в туалет. — спокойно попросил я.
Женщина, ставшая моим психиатром, отвязала мне руки.
— И да, необходимо будет решить вопросы касательно вашего имущества. А именно то, кому вы передадите бизнес и дом.
— Я вас понял.
***
Ну вот, я — шизофреник. Они считали, что я болен, что меня нужно изолировать. Я утверждал на всех сеансах, что Вэй — вполне реален и способен их убить, если они сделают мне плохо. А я не представлял то, как я буду существовать в этом мире. Свет потух передо мной в самом рассвете сил. Пока мои одноклассники строили карьеры, рожали детей и достигали успехов, я был приговорен к пожизненному гниению в дурдоме. Это значило только одно: так жить было нельзя. Временами я видел Вэя, он все так же меня дразнил и просил вернуть монокль. Говорил, что с ним у меня было четыре глаза вместо одного. Я кричал, устраивал истерики, говорил спокойно… Просил его исчезнуть, ведь он добился своего, а он все больше и больше приходил. Валялся на соседней койке.
— Я сделал тебя известным, Циклоп. Скажи мне спасибо. Смерть — выход для тех, кто является бездарным потребителем. Выход для биороботов.
— Никто не достоин смерти и решать, кого выводить из игры. — говорил я.
— Ну так ты же убийца. Ты — вершитель судеб. Ты не осознаешь свое величие, Циклоп…
ГЛАВА 9. «W»
Сегодня был мой шестьдесят девятый день рождения. Все это время я прожил в той самой лечебнице. Вэй изредка, но навещал меня, а потом и вовсе пропал на двадцать лет. А что до других?
Маргарита вышла замуж за еще одного мужчину, но он ее избил. С тех пор так и доживает свой век в одиночестве. Селина заболела и умерла через десять лет после смерти дочери. Мануил потерял все и спивается в своем особняке, вспоминая былые времена. Даррену я отписал кофейню. Парень поднял ее, а теперь у него три прибыльных ресторана в городе, жена из Испании и новенький «Линкольн». Иногда он меня навещал. Шот стал известным художником и укатил в Прагу. Приходил прощаться, плакал. Подарил мне пару рисунков и подушку с изображением забавных рыбок. О Луизе так ничего и не было слышно, она пропала.
А я? Я все тут же, все тот же. Провел в лечебнице больше лет жизни, нежели там, где яхты, лодки, вкусная паста и портвейн. Я практически не помнил ничего о воле, настолько свыкся с этим режимом. Было сложно первые десять лет, а потом привыкаешь… Человек — приспособленец еще тот. Медсестры относились ко мне с уважением. Я рисовал восковыми карандашами и дарил рисунки любым желающим, рассказывал об искусстве. Ходил на различные игры с психологом. Особенно мне нравились те, где нужно было рисовать.
В ту ночь я сидел у окна и смотрел на луну. Она была необыкновенно огромной, полной. Звезды усыпали небо, которое отлично просматривалось с шестого этажа. Я заканчивал рисовать какого-то пса и готовился прилечь. Хорошенько размяв подушку, я опустил голову и отвернулся к стене. Вдруг за спиной послышался шорох.
— Циклоп, ты спишь? — спросил пропащий Вэй все тем же скрипучим голосом.
— Да, собираюсь уснуть навечно. Этого ты хотел? Проваливай. И не смей больше кому-то портить жизнь, тупой ты сукин сын!
— Эх, Циклоп, а я так надеялся на тебя. Так надеялся… А ты такой же, как и все они.
Я встал с койки, проверил вход в палату и нашел чистый листок. Тяжело было выводить буквы красным, восковым карандашом. Но я старался, демонстрируя все мастерство каллиграфии. Закончив, я бережно уложил два листочка на кровать, предварительно застелив ее. Вещи сложил на нее же, так же, как и все рисунки. А их было немало.
Голова была пуста. Я улыбался, то и дело поглядывая в окно. В последний раз. Последняя луна. Круто звучит, неправда ли?
Я разорвал простынь на две части и связал их между собой. Одну из них просунул в вентиляционную решетку, а другую связал в петлю. Перед тем, как просунуть голову в нее, я расчертил огромную букву «W» на стене красным карандашом и перечеркнул черным крестом.
И вот моя шея была в петле, а ноги на спинке кровати. Один шаг дарил свободу. Свободу от этого мелкого уродца.
В углу я разглядел силуэт. Красные, налитые кровью глаза таращились на меня из темноты, а золотые зубы поблескивали при свете луны.
— Долго же ты сопротивлялся, Лендер… — протянуло существо.
— Решил напоследок впервые вспомнить мое имя? Встретимся там, где я сломаю тебе череп! — я громко засмеялся и сделал шаг в сторону.
***
«Не виню никого в своей смерти, кроме как самого себя. Я прожил жизнь полным кретином, вот только осознал это, находясь почти в петле. Не повторяйте моих ошибок. Никакой я вам не циник. Я не гений современной эпохи живописи. И не достоин быть где-то упомянутым. Понимаю, что не заслуживаю просить что-то у власти, но все же осмелюсь. Когда-то, при моем задержании, при мне был монокль. Красивый такой, серебристый. Похороните меня с ним. Я настаиваю на этом, чтобы эта дрянь больше не забрала никого. Можете зарыть меня в навозной яме, но только так, чтобы чертов монокль висел у меня на шее. Пенсионные начисления оставьте себе и подавитесь. Будьте прокляты те, кто не верил мне. Я еще вернусь.
Лендер Вольф»
Монокль Лендера
© Copyright: Владислав Слободянюк, 2020
Свидетельство о публикации №220041301783
Свидетельство о публикации №220041301783
Рецензии