До слез

 Змей шел по раскаленному под летним палящим солнцем потресканному как сифилисная головка члена асфальту, заложив руки с вечно сбитыми костяшками в карманы шорт, и что-то мурлыкал себе под переносицу. Шел он никуда, просто убивая время, покуда другие его сверстники, "додьё галимое!", прилежно учились в университетах либо работали работу.
 — Шарики - хрупкие существа, не приспособленные к самостоятельной жизни, — бубнел он, от скуки разглядывая небо. — Они питаются некоторыми видами газов, что и поддерживает процесс их роста. Способны перемещаться, отталкиваясь от потопа воздуха и затвердевших предметов. — Закончив щуриться в небо, он отправил со своего рта мелкие капельки слюны  испаряться с асфальта. — Тьфу, что за бред полоумного...
 Змеем Змея прозвали не зря. Еще с детского сада маленький Колька отличался от других детишек своей пугающей воспитательниц хладнокровностью и умением адаптироваться при любых обстоятельствах. В школе, находясь там только первый год, он однажды руками вцепился девочке в горло, потому что та не пожелала следовать колькиным приказам - "прыгай на носочках", "скажи а-а-а-а-а", "целуй мои ладоши". Вошедшая в тот момент в класс учительница рассказывала потом его матери, о том, что "маленькую хищную змеюку еле смогли оторвать от рыдающей и близкой к паническому обмороку девчульки".
 — Змееныш, — качала мать головой, печально устремив свой взор в пустоту, но Колька лишь смотрел исподлобья в стену и всё больше впитывал в себя чувство ненависти ко всему, что его окружает.
 Оказавшись навсегда вне стен школы за данный инцидент, Колька отправился во двор, где раньше часто видел непокорную девочку, и стал поджидать, бросая камни в мерно кукующих на скамейке подслеповатых бабулек. Когда во дворе замелькали знакомые косички, он подавил острое желание наброситься на виновницу его бед и придушить ее, вместо этого подойдя к ней вплотную и с беспечным видом протянув руку для мирного рукопожатия - в знак дружбы и позабытых былых обид. Девчонка, почему-то с радостной улыбкой на добродушном лице, горячо затрясла колькину ладонь в ответ. Лед тронулся, тронулся всем своим скудным умишкой, который только имел, и уже через пару часов, укрываемый от посторонних глаз павильоном одного из близ расположенных детских садов, Колька запихивал свой еще не познавший жизни маленький пенис стоящей на коленях девочке в рот - прям так, как видел в глянцевом журнале вахтера их парадного, в кибитку к которому украдкой пробирался по ночам - однако постояв таким образом с минуту и не найдя для себя никакого эффекта, Колька уже брезгливо обтирал свой писюн о боковую часть собственных трусов.
 Социальным работникам было вроде бы жаль десятилетнего Кольку, когда тот внезапно осиротел. Однако дело не вырастает из слов, и дальних родственников мальчонки за границей никто искать не стал.
 — Школа-интернат, — единогласно заключили госслужащие.
 Попав в заведение социально-разлагающееся, Колька не впал в панику, не лил горьких слёз. Не тянул ночами ручки за мамкой, как это делали другие дети, далеко не новички, с презрением смотрел на формирующиеся группы "банд", которые забывались от жизни, хлеща пиво и дымля папиросами. Столь низкому падению он предпочитал проводить время на заднем дворе, где находились совсем не пользующиеся спросом спортивные турники и брусья. Вся школа знала, что есть такой вот субчик - Колька Змей, и заведение закрытого типа открыто его ненавидело.
 — Шарики, за видеоролики...
 В свои двадцать два Змей уже не походил на прежнего Кольку, юного сорванца, который щеглом бегал в поисках приключений на свою задницу, словно она - Гекльберри Финн. Взгляды на жизнь стали острее, при этом визуально Змей был спокойней, чем удав. Неожиданно для себя он стал обладать не в меру обостренным чувством справедливости. Вот только справедливость в его представлении являлась чем-то своим, индивидуально особенным. Однажды вечером он стал свидетелем вполне обыденной ситуации: трое лысых хулиганов, хохоча и гыгыгыкая, шпыняли тощего очкарика с большими оттопыренными ушами, который метался между ними, как пингпонговый мяч. Змей, не мешкая, через мгновенье очутился в гуще событий и с легкостью отправил всех троих лоботрясов в нокаут. Благодарный очкарик, с опаской смерив валяющихся в своей никчемности обидчиков четырехглазым взглядом, протянул руку спасителю.
 — Спас-сибо, друг.
 Змей сардонически хмыкнул. Что, "друг"? На кой черт ему "друзья"? Может, этот щуплый чел еще в любовники к нему запишется? Сжав кулак, Змей одним ударом левой отправил несмышленыша подумать о своем поведении. Наступив на отлетевшие очки бедолаги, он процедил:
 — Ибо неча.
 И правда - то, что этот слабак не в силах постоять сам за себя - это исключительно его вина. И он, Змей, четко прыщавому на это указал. Если ты сам себя не защитишь - не факт, что кто-то другой придет тебе на помощь. Сегодня тебя спас добренький Змей, а завтра, когда он будет далеко не рядом, твоя жопа будет нещадно рваться тремя лысыми... лбами.

*

*

 Убивая время хождениями "куда глаза глядят", Змею подумалось, что жаркое июльское солнце порой вносит свои коррективы в жизни людей.
 — Как странно: от зноя - не знобит...
 Очень хотелось пить. Измученный жаждой мозг подсказал Змею, что можно поступить так, как он всегда часто делал - просто "стрельнуть" у кого-то деньжат на охлаждающий напиток, не заморачиваясь ни о чем. Змей прикинул, что самое ближайшее подходящее место - за углом, в своре гаражей, где часто собираются балбесы затянуться "травкой", не задумываясь о том, что порой не они ее тянут, а она их затягивает вместе со всеми их грехами.
 Место в гаражах, на неудивление, было занято компанией завсегдатаев, только в этот раз здесь преобладал пол исключительно прекрасный, - и прекрасно в нем было то, что в нем было - чего только не было. Змей сразу для себя распределил роли всех присутствующих. Главная свиты - тощая девчонка лет восемнадцати (Змей почему-то ее проассоциировал с русскими богатырями, такой был воинственный у нее вид). На ней были спортивные синие штаны советского образца, с полосками по бокам, белые рваные кеды, ветхая олимпийка непонятного фасона и коричневые волосы косичкой. Обделенная родительскими деньгами и вниманием Богатырша стояла спиной к Змею, а справа от нее мялась явно ее правая рука - лет шестнадцати юная леди в школьной форме, из учебников которая при себе имела только сумочку с общей тетрадкой на все предметы, шариковую ручку (опять шарики!) и всё оставшееся пространство, которое занимали вещи личного характера (косметичка, телефон, другие женские принадлежности). Слева от Богатыря топтались два человека - парень и девушка, тоже соответствующие возрасту Правой Руки, одетые небедно, но неприметно. Напротив Богатырьши, прижавшись к стенке кирпичного гаража спиной, дрожала от нескрываемого страха плохо одетая худенькая девочка лет пятнадцати, в жалких попытках пытающаяся отстранить кулаки Богатыря от своего личика, которое показалось Змею таким маленьким, таким ранимым и беспомощным. Как у хомячка.
 — Ну вот, опять...
 Покуда Змей из-за угла анализировал происходящее, Богатырша тем временем уже вовсю раздавала пощечины Хомячку.
 — Ты херли меня трогаешь своими обвафленными ручонками, мразь? Я тебе их ща повыдергиваю, и будешь ты бесполезней, чем писатели, которые в жисть не печатались.
 Хомячок пыталась что-то сказать в ответ, но под градом пощечин только что-то мычала, как пьяная в стельку бомжиха, которой крысы прогрызли живот.
 — Что "м-м-м"? — Богатырьша, сама себя раззадоривая, брала ноту всё выше и выше. — А, гнида? Будешь притворяться бедненькой сучкой а ля "пожалейте меня" с судьбою Джен Эйр?
 Сделав шаг назад, Богатырь тут же направила прямую ногу в живот Хомячку. Девчонка вскрикнула, опустилась на землю, заплакала.
 Правая Рука дернула за рукав Богатыршу, и восемь удивленных глаз начали смотреть на подлетающего к ним Змея. Не произнося ни слова, он быстрым, едва уловимым ударом правой угостил дыхалку главной задиры. Скрючившись, забияка припала на колени и стала жадно глотать воздух ртом, словно намереваясь проглотить злых демонов со всей догнивающей вселенной. Змей хотел продолжить, однако уловил неподдельное чувство животного ужаса в глазах несовершеннолетних негодяев.
 — Вы чё, оленьи рога, совсем попутали? — свирепо вращая колючими глазами, зыркнул на малолеток Змей. — Что, скучно живется?
 Ответа не последовало. И тут он заметил, что Богатырь, выпучив зеньки, всё еще не может справиться с дыхательной системой. Опустившись на корточки, Змей схватил ее за шиворот и хорошенько тряхнул, затем пару раз ладонью прихлопнул по спине. Дыхание Богатырши восстановилось, выражение лица начало приобретать осмысленности нотки. Тут его взгляд упал на Хомячка. Бедняга, она продолжала всхлипывать, не в силах совладать со своими эмоциями, хотя руки уже не держались за живот. Весь ее вид вызвал приступ жалости у Змея, ему стало обидно за нее, он представил себе, что с ней, с этим нежным комочком наивности и доброжелательности, подобный беспредел происходит регулярно. Резко вскочив на ноги, Змей схватил Богатырьшу за ворот олимпийки и с силой бросил головой ее в гараж. С глухим стуком та приземлилась - и затихла. Он обошел развалившееся на земле тело, заглянул ей в лицо. Затем, обращаясь к Хомячку, Змей протянул руку:
 — Пойдем.
 Девочка несмело ухватила его ладонь и хотела переступить через не подававшую признаки сознания Богатыршу, но Змей ее остановил.
 — Наступи на голову этой зловонной мрази.
 Хомячок несмело бросила взгляд на стоящих "товарищей", в нерешительности посмотрела на валяющуюся куском выкидыша Богатыря.
 — Давай, смелее, — ободряюще произнес Змей. Глубоко вдохнув воздух, девочка опустила ногу на лицо своей обидчицы...

*

*

 Он ей сразу приглянулся. В тот момент, когда ее беспокойному взору впервые представился его лик, всё ее сознание трепетало от супостатских веяний наглой приставалы в совдеповском спортивном костюме и с доходягами-подпевалами-дружками у той за спиной, однако на подсознательном уровне она сразу выделила в нем взгляд, в котором не поможет и спасательный круг, его очи, в ночи которых хоронят ангелов небесных, его глаза, которые гипнотизировали своим блеском живой души, проникали в самую сущность ее тонкой натуры, обжигали огнем изнутри, беспощадно истребляли тело до последней слезинки. Она увидела в нем свое прошлое, и захотела увидеть в нем будущее. Она чувствовала, что свой мир можно вложить в его ладонь, чтобы тот пробрался по жилам к его сердцу, разросся там метафорическим садом исконных прелюдий. Он ее спокойствие, ее шалость, ее грезы. Он - ее судьба.
 Они шли, далеко позади оставив злополучные гаражи. Его рука норковым воротником обвила ее шею, ладонь опустив на грудь, и такая простая человеческая близость была ей по душе.
 — Куда тебя отвести? — первое, что он сказал. Ей не хотелось домой - во-первых, следовало заглушить пережитый стресс уличной суетой, а во-вторых, уйти домой - означало распрощаться.
 — Меня Маша зовут, — вместо ответа молвила она.
 — Коля, — удивленно буркнул он, и ей вдруг показалось, что она родилась с этим прекрасным именем на устах.


*

*

 Змей не был ключом, подходящим под все замки, и связей с противоположным полом, которыми он мог бы залихватски почваниться, было не так уж и "не счесть". Он с тоской вспомнил свои последние отношения.
 С Эльвирой Змей познакомился в мясном отделе магазина. Он стоял в очереди за тушкой кролика, когда его сильно начала раздражать своими пустыми разговорами стоящая перед ним пара лет сорока.
 Эльвира зашла в тот магазин, когда болтавший мужчина уже валялся в бессознательном состоянии, а Змей, свалив ударом двух пальцев в живот женщину на пол и полностью раздев ее, с улыбкой стал засовывать предметы нижнего белья ей во влагалище.
 Затем, когда Змей спешно покидал место происшествия, он заприметил семенящую короткими шажками Эльвиру, которая решила укрыться от застигнутого в магазине ужаса и направлялась без покупки домой. Он проследил за ней, вычислив место ее проживания, и без обиняков заявился к ней в гости, просекши, что там кроме нее никого нет.
 "Прости, у меня есть парень", — пыталась она образумить назойливого гостя, но он всё больше утверждался во мнении, что они созданы друг для друга.
 Неделя настырных обиваний порога закончилась тем, что однажды Змей застал картину, как один неизвестный входит в обитель Эльвиры.
 "Ну, мр-рази!" — прорычал про себя Змей, преодолевая лестничный пролет в два шага.
 — Открывай, слышишь, ты! — затарабанил он кулаком по двери, опрометчиво выдавая свои знания о неком "пассажире". — Открывай, я вам ноги сломаю!
 Змей не усматривал отсутствие логики в своих словах, он не видел перед собой ничего, кроме столь внезапно нагрянувшей остервенелой злости, которая напомнила о себе в качестве исключения.
 — Ну?!
 Два мощных удара ногой по двери заставили Эльвиру ее отпереть.
 — Я позвонила в милицию, — с ходу сообщила она, но горе-ревнивец уже сжимал ее горло своей мощной пятерней.
 Бесцеремонно ввалившись в квартиру, Змей застукал парня Эльвиры, лицезреющего широко раскрытыми глазами всё происходящее.
 — Изменяешь мне, тварь?
 Выкинув сипящую Эльвиру, как ненужную тряпичную куклу, Змей устремился к виновнику событий.
 — Эй, п-парень, спокойно, — пролепетал ухажер, но Змея уже затуманило. Бесповоротно.
 — Занимались сексом?
 — Что? — Испуганный юноша не сразу понял, чего от него хотят.
 — Занимались сексом с Эльвой?
 Теряя терпение, Змей скомандовал:
 — Спускай портки.
 — Зачем? — обреченно проговорил самими губами кавалер хозяйки квартиры.
 — Снимай. Буду проверять твой член на наличие следов недавно совершенного полового акта.

*

*

 Змей и Хомячок провожали этот день, устроившись поудобней на крыше. Ядовитый горизонт серной кислотой растворял в себе красное от стыда солнце, которое по всему небу отбрасывало редкие зримые лучи, заканчивающиеся на розовых облаках, словно ими рваные. Чердачные голуби в своем мурлыканьи не узрели натуги моветона, озаряя напоминанием о себе вечер такой особенный, такой заурядный.
 В подобный момент Змей не мог быть Змеем, Змей превратился в Кольку. Он не обвивал доминирующе шею девочки тисками. Ее голова мирно покоилась у Кольки на плече, и оттого ему становилось так хорошо и приятно, что тепло вмиг растекалось по всему телу вздрагивающими щекотаниями.
 — Хочу, чтобы это мгновение не заканчивалось никогда, — прошептала Маша. Колька прекрасно ее понял без развернутых объяснений. Вот так, лежа на крыше многоэтажки, под разноцветным небом, любуясь пейзажем облачных миражей - с ней, вдвоем и мечтанно уткнуться носом в со стертыми очертаниями старость, стать засыпанным осенними желтыми листьями, которые будет подергивать обеспокоенный ветер, проверяя, не мертвы ли они; превратиться в вечность, образовав собой парадоксальную воронку, поглощающую всех, кто дерзнет пронестись мимо, углубившись в свое собственное я.
 — Так хорошо вдвоем, — озвучила девочка то, что было у Кольки на устах. Хомячок тоже был уже не Хомячок - пропала та запуганная, дрожащая от страха мордашка, исчез испуг от жизни в девочих очах, будто бы и не было заискивающей маленькой фигурки и бесформенности чувств. Рядом с Колькой лежала Маша - спокойная, приветливая по отношению к Колькиным призывам девчушка, желающая исправить момент на его незавершение.
 В прошлом остались все гаражные задиры, точно лет сто назад Коля стал свидетелем, как на Машу напали, словно в тумане воспоминания рисуют расправу над вредителями, и столь неявственны отголоски тех событий, будто всё это произошло во сне.
 Неважно, кто были те ребята, не интересуют их мотивы. Плевать, что было. Плевать, что будет. Это всё тлен. Это всё - небоскреб заезженных понятий. Клоака длинных словоблудий и ментальных инцестов. Это всё не важно. Мозг прячется от восприятия всего лишнего, как вены наркомана, дарящие ему радость боли укола в подмышку или пах. Осознание сведущности - боль. Боль, ведущая к предсмертной агонии. Боль за вчера, боль за завтра. И некому после тебя будет выключить свет.
 — Коленька, а что будет потом?
 Уже завтра не станет Коленьки. Кольку обглодает ненасытный Змей, в своих сбитых костяшках мелькая колиными останками. Завтра не будет и Маши. На смену ей явится Хомячок, валяющийся у ног очередного "богатырши". И нет на карте координат пересечения их жизней. Не будет совместных вечеров в атмосфере задушевных откровений. Не будет ничего. Ибо грызуны не ладят со змеями.
 Единственный шанс - навсегда запечатлеть это мгновение. Растянуть эту секунду на бесконечное никогда. Стать частью этого момента. Жить этим мигом, убив завтра и вчера.
 Он посмотрел на нее, и она поняла его без слов. Встав, они подошли к краю крыши. Переглянулись. Сегодняшнее "сейчас" запомнит их навсегда.
 Взявшись за руки, они прыгнули вниз. Не Змей и Хомячок. А Колька и Маша.

*

*

http://vk.com/shkid_space