Эксперимент 7

Начало повести — http://www.proza.ru/2020/04/07/1419

7. После штурма

Штурм города продолжался несколько часов. Когда стихли последние выстрелы, обитатели убежища еще долго не решались выйти наружу, ожидая, что кто-то придет к ним и скажет, что делать. С улицы порой доносились чьи-то неясные голоса, шум моторов, но кто победил, кто владеет теперь городом было неясно. Гвоздиков ощутил, что все чаще и чаще люди обращают свои взоры на него, как на единственного среди них мужчину в расцвете сил.

— Пойти что ли разведать, как там снаружи? — произнес он, поднимаясь с циновки.
— Я с тобой. Тебе одному нельзя! — встала рядом Рабия.

— Подождите, — остановил их Исрафил, тоже поднимаясь в рост. — Лиана, — обратился он к жене, — на мой взгляд, внучка нашла себе достойного жениха. Я думаю, прежде чем они выйдут отсюда, нам надлежит благословить их брак.

— Я тоже так думаю, — откликнулась бабушка Рабии. — Сергий человек хороший. Вот только не совсем понятно, какого он вероисповедования, в какой церкви им венчаться. И потом, где они жить будут? Сергий, у тебя есть дом?

— Коттедж на Истринском водохранилище. Четыре комнаты, кухня, сад… Не бедный человек.

— Это хорошо.

— По поводу вероисповедования, тоже не беспокойтесь — крещен я в церкви православной. На Пасху и на Рождество в храм заглядываю. Даже некоторые молитвы знаю. Сомнений, правда, много. Но после нашей здесь беседы уже не считаю себя атеистом.

— В церковь не заглядывают, а приходят с почтением и смирением, как в дом Бога. И не два раза в год, а почаще. — С укором прокомментировала Лиана. — Я тоже православная. У нас в Кобани*  три армянских церкви стоят. Они не такие яркие, как у вас, русских, но по-своему очень красивые. Когда там жила, на все службы ходила. Потом, когда у меня случился инфаркт, Исрафил меня сюда увез — здесь врачи хорошие. Да вот беда — церквей православных нет, теперь как будто воздуха не хватает. Молюсь каждый день дома, но в церкви со всеми вместе молитвы сильнее были.

— Подожди про церковь, — остановил супругу Исрафил. — Рабия — правоверная мусульманка. Надо с муллой договориться, чтобы их обвенчал. Им нужно определиться — какой со стороны жениха будет махр**, составить брачный договор и прийти с ним к мулле на никах***. Но для этого Сергию надлежит принять ислам****.
 
— Нет, нет, — замотал головой Гвоздиков. — Если Рабия хочет, чтобы брак был непременно освящен, то в православной церкви это проще сделать. Мы обвенчаемся в одном из храмов Стамбула или Москвы, так, чтобы каждый остался при своей вере.
 
— Ну, если у православных все так просто, то так оно и лучше, — резюмировал Исрафил, и они с Лианой встали рядышком напротив молодых. Те склонили головы. Лиана перекрестила их по-армянски слева направо, Исрафил прочитал суру из Корана, потом не удержался и дал ряд наставлений от себя. — Если одна религия говорит, что надлежит делать то-то и то-то, а другая ей перечит, то истина всегда посередине — по бокам лишь отсветы, которых может быть великое множество. Помните, что Бог выше любой религии, а Любовь выше любых обрядов. Слушайте прежде всего голос совести, голос любви, милосердия, остальное все приложится.
Рабия и Сергей подняли головы. Все четверо обнялись. Лиана поплакала и молодые, взявшись за руки, отправились из подвального помещения наверх, разведать обстановку в городе.

После полумрака убежища, его тяжелого, настоянного на испарениях десятков тел воздуха, яркий солнечный свет и легкий ветерок вызвали у Рабии головокружение. Она пошатнулась, оперлась на руку Сергея. С минуту, приходя в себя, они постояли на крыльце, вслушиваясь в доносящиеся с улицы шумы, потом решили вернуться под крышу дома и осмотреть город из окон второго этажа.

На втором этаже почти все пространство занимала укрытая сверху целлофановой пленкой мебель: шкафы, комоды, сундуки. На многих предметах пленка была порвана — видать, кто-то что-то искал. Чтобы подойти к окнам пришлось сдвинуть несколько шкафов. Затем Рабия осталась стоять возле выходящего в сад окна, чтобы в случае появления вблизи дома посторонних лиц, дать сигнал Сергею. А тот, стараясь оставаться незаметными для чужих глаз, стал осматривать сверху улицы города, переходя от окна к окну. Стекла на окнах отсутствовали. Остатки их предательски скрипели под ногами или норовили зацепить рубашку торчащими из рам острыми углами. Представшая взору Гвоздикова картина оказалась довольно удручающей. Многие из городских домов были разрушены. В нескольких местах от развалин поднимались клубы дыма, подсвечиваемые лучами полуденного солнца. Узкую улочку с южной стороны от сада Захария перегораживали болтающиеся на провисшем до земли проводе обрывки баннера с арабской вязью и разорванным по диагонали портретом жующего бублик розовощекого толстяка. За более высокой восточной стеной сада взору открывалась ведущая из Латакии на Алеппо стратегическая трасса М-4, по которой на расстоянии тридцати-сорока метров друг от друга двигались военная техника и машины. На одном из танков победно развевался государственный флаг Сирии. Сергей не интересовался политикой, тем более политикой в ранее малоизвестных ему азиатских странах, поэтому ни радости, ни сожаления победа в битве за Серакиб правительственных войск у него не вызвала. Он просто стоял и размышлял, как теперь им с Рабией, за пять дней до окончания срока эксперимента, выбраться из этих мест, пересечь сирийско-турецкую границу, добраться до Стамбула, попасть в отель Хилтон…

Словно прочитав мысли своего жениха, она неслышно подошла сзади, прижалась щекой к его плечу и тихо произнесла:

— Все у нас будет хорошо.

Гвоздиков провел ладонью по ее склоненной голове, наклонился, поцеловал в затылок. Она встала с ним рядом и, вытянув вперед руку, показала в окно:

— Посмотри вон на те развалины. Сразу на той стороне шоссе.
 
— Ну…

— Это все, что осталось от дома, из кладовой которого мы перебрались сегодня утром в сад Захарии. Вероятно, в дом попало сразу несколько снарядов. Как ты думаешь, успели Аммар и его ребята укрыться в подземном ходу?

Сергей пожал плечами:

 — Не знаю. Я думаю о другом — как побыстрее выбраться из города. У нас совсем мало времени.

— Пойдем сначала в убежище и скажем людям, что можно расходиться по домам. Потом надо раскрыть выход из подземного перехода и вызволить оттуда ребят, если они живы.

— Ты забываешь, что все это, — Сергей вытянул ладонь и обвел ею вокруг себя с Рабией, — нереально. Игра. Эксперимент!  Надо думать не о ребятах, а о нас самих. Иначе мы не успеем к назначенному времени вернуться в отель и потеряем все. Я не хочу быть тем, кем был до нашего танца в космосе, не хочу тебя терять!

Рабия слегка отстранилась от Гвоздикова, удивленно посмотрела ему в глаза:

— Ты серьезно про игру, про то, что не надо помогать ребятам?

— Мы должны оставаться реалистами, несмотря ни на что!

— Я не знаю, что в этом мире более реально, чем сострадание, стремление помочь. Если мы откажемся от этой, самой главной, самой настоящей реальности, то все остальное потеряет всякую значимость, а наша любовь обернется в страх и ненависть.

— Сострадать и помогать можно людям, но не клонам!

— Мы не знаем, кто в нашем окружении люди, а кто клоны.

— Но в любом случае, это всего лишь эксперимент. Подлинная жизнь не на этом макете, а на настоящей Земле!

— Нет! Подлинная жизнь в душе человека, когда в ней торжествует любовь! А если человек полон страха и ненависти, где бы он ни находился, на Земле или на Марсе, его жизнь превращается в лишенное всякого смысла существование!

— Во мне нет ни страха, ни ненависти, — возразил Сергей.

— Равнодушие еще страшней!

Сергей не нашелся что ответить. Рабия, отойдя на несколько шагов в сторону и отвернувшись от него, тоже молчала. Ее плечи тихо вздрагивали.

— Ты плачешь? — Он подошел к ней и дотронулся рукой до ее плеча.

Она с нескрываемым отвращением сбросила его руку. Гвоздиков почувствовал, что если он сейчас приблизится к ней хоть на дюйм, Рабия оттолкнет его, как тогда в отеле, и между ними будет все кончено. На этот раз безвозвратно. И тогда, неожиданно для самого себя, он опустился позади нее на колени и, сложив ладони на груди, как в молитве, прошептал:
 
— Прости меня, Рабия. Я еще не такой чистый, как ты, но безмерно люблю тебя.
Она, не оборачиваясь молчала.

— Понимаешь, — продолжил он. — Мною иногда овладевают соображения выгоды, инстинкты, тогда я становлюсь таким, каким был только что. Не бросай меня в такие моменты. Ты права, любовь и сострадание — сестры, и обе увядают, когда их заслоняют выгодой, страхом. Я не хочу, чтобы наша любовь увяла.
 
Рабия обернулась, шагнула к Сергею: — Прости и ты меня. — Протянула к нему руки, опустилась на колени и, уткнувшись лицом в его грудь, дала волю слезам.

Примечания

* Кобани – город на севере Сирии, арабское название города Айн-эль-Араб. В этническом составе населения преобладают курды. По аналогии со Сталинградом местные жители левых взглядов одно время называли город «Кобаниградом». После событий 1915 года в Кобани из Турции переселилось много беженцев-армян. В городе были построены три армянские церкви. Большинство армян в 1960 году репатриировались в Армянскую ССР и сейчас их доля в населении города не превышает 1%. 

** Махр – деньги, драгоценности или имущество, которое муж выделяет жене при заключении брака. Махр является одним из главных условий для заключения канонического брака у мусульман. В случае развода по требованию мужа, махр остаётся у жены

*** Никах – заключение брака согласно нормам мусульманского религиозного права.

**** Канонически мусульманка может выйти замуж только за мусульманина. Брак мусульманки с немусульманином считается недействительным с момент его заключения. Обосновывается это тем, что согласно Корану главным в семье является муж. Жена обязана следовать ему во всем. Если муж немусульманин, то жене-мусульманке постепенно придется отказываться от своих религиозных устоев, ценностей.

Продолжение - http://proza.ru/2020/04/14/713