Наговор

Хотите, верьте, хотите, нет, но эта история произошла на самом деле. Свое начало она берет еще до революции 1917 года. С любезного разрешения потомков, излагаю полную драматизма жизнь их предков, которые заслуживают того, чтобы о них написали.

В сельской местности, Орловской губернии, жила семья очень богатого помещика. Два сына, почти погодки, радовали крутого нравом отца. Не найдешь женихов краше и богаче их.

– Эх, женить сынов время пришло. Смотри красавцы какие, девки так и льнут, – однажды сказал он своей супруге.

– Пора, так пора, сам решай, – едва слышно ответила Степанида.

Жизнь ее сложилась не так, как мечталось в юности. Вышла замуж не по любви, а по воле родителей, за богатого помещика. Достаток в доме был, а счастья так и не обрела. Филипп с первых дней их супружеской жизни, показал свой жесткий характер, не терпящий возражений. Она замкнулась, веселый нрав улетучился, уступив место замкнутости и немногословности. Во всем соглашалась со своим супругом, чтобы лишний раз его не раздражать. Жила только своей любовью к сыновьям, хозяйничая по дому, создавая уют. В ее домашние дела Филипп, слава Богу, не вмешивался, и это немного скрашивало ее жизнь.

Старший сын Николай практически во всем походил на отца: манерой говорить, чертами лица. Вот только характер не совсем был отцовский, да и от матери его не взял. В нем проскальзывало что-то хитрое, скользкое. Отца боялся, но с другими держал себя вызывающе, гонористо.

Младший Василий чертами походил и на мать и на отца. Красивые, бархатные глаза с длинными ресницами унаследовал от матери, четко очерченные губы, с легкой припухлостью, так же были ее, как и характер: мягкий и покладистый.

– Вот и решили, занимаюсь подбором невест для сыновей, пора внуками обзаводиться. Не дай Бог помру раньше времени, – он набожно перекрестился, – и не увижу, кому все наше добро достанется. Будут внуки, спокойно глаза закрою. Пошел спать, устал что-то нынче. Может заботы да хлопоты, утомили? Завтра и начну делом заниматься, тянуть с этим негоже. Невест с умом подбирать надобно, чтоб работящая была и богатая. Копейка копейку любит, а голытьба к голытьбе тянется.

– А сынам, сказывать будешь? – робко спросила у мужа.

– Когда надо будет, сам скажу, пока молчи, не говори прежде времени. Женитьба, дело серьезное. Ну, все, ложимся спать.

За окном светила бледная луна, подставив свой бок назойливой туче. Тишину нарушала песня, доносившаяся с другого конца деревни. Слова трудно было разобрать, молодежь гуляла, спать не ложилась.

– Неймётся им, – проворчал Филипп. – Наши сыновья тоже гуляют. Надо поскорей женить их, чтоб по ночам не шастали, так до греха недолго. Чего сидишь? Пошли, завтра рано вставать.

– Посижу немного, а ты иди. – Степанида умоляюще посмотрела на мужа.

– Не маленькие, скоро прейдут, нечего опекать. Мужики они, а не бабы. Сказано, иди, отдыхай.

Какие мысли роились в голове бедной женщины, что тревожило ее? Кто его знает, что больше ее одолевало, страх перед мужем или любовь к сыновьям. Немного постояв у окна, покорно пошла за Филиппом, украдкой смахнув набежавшую слезу.

– Что же будет, что же будет? – прошептали губы.

Прошло около месяца, счастливых для Степаниды дней. В доме воцарилось затишье. Муж вот-вот должен был приехать. Что привезет он в этот дом: радость или горе? Не хотелось об этом думать, но мысли постоянно возвращались к сыновьям.

Сердце бедной женщины разрывалось; за старшего не волновалось, сделает, как отец скажет. За Васеньку страшновато. Знала о его тайной страсти, к бедной Наталье, которую скрывал от всех, чтобы лишний раз не раздражать отца. Но все тайное рано или поздно становится явным. Как поступить в данной ситуации? Хоть и из бедной семьи его избранница, но Степаниде нравилась. Своим веселым характером напоминала ее в молодости, была покладиста и трудолюбива. Что еще нужно для счастья? Случайно увидела их у реки и все поняла. Хорошая пара, красивая, только будет ли из этого толк. Муж никогда не позволит им сойтись. Васенька в нее характером, устоит ли перед натиском отца, или, как и она в свое время, не отстоит свою любовь.

Ей было сложнее, она женщина, мнение которой никто не спрашивал. Может, уговаривает себя, что ничего нельзя сделать? Может нужно было послушать избранника и умчаться далеко, далеко, где родители их не нашли бы и зажить счастливо. Деньги счастья не принесли. Как уговаривал Михаил уехать, на коленях стоял, обнимая ноги. Не решилась, все откладывала, а результат плачевный. Мертво ее сердце, не бьется больше трепетно,  замирая  от  любви. Только горечь  воспоминаний, что не воспользовалась шансом, данным судьбой, предала чувства. Теперь мается, но возврата нет...

Как сложилась жизнь Михаила? Увы, не знала. Видела его последний раз, когда свадебный эскорт увозил ее из родного дома. Он стоял вдалеке, но она все же заметила его мертвенно-бледное лицо, плотно сжатые губы, и глаза, блестевшие, как после тяжелой болезни. Что же я наделала. Прости меня Миша, прости. Он послал рукой воздушный поцелуй, отвернулся и ушел...

Когда гостила у родителей, пыталась узнать, через подругу, судьбу любимого. Он уехал сразу же после свадьбы и исчез. Даже его родители ничего не знали о пропавшем сыне, волновались о нем. Все ушло, кануло в прошлое, только настоящее, ее дети еще рядом с ней.

– Эх, Васенька, сынок! Как же нам быть, не хочу, чтобы судьба повторилась. Что-то нужно делать.

Солнце медленно скрылось за горизонтом, отдавая земле последние лучики своего тепла. К ней тихо подошел Василий. Он нежно поцеловал мать в лоб.

– Опять о чем-то думаешь, матушка. Что вас тревожит? Скажите мне, не таитесь.

– Ничего, сынок. Просто сижу и отдыхаю. Гулять собрался?

– Да, прогуляюсь немного, вечер сегодня уж больно хорош.

– А Николенька где? – спросила она. – Почему один, без него.

– Он ушел к друзьям. Еще вчера звали, Семен из города приехал, три года не был в родных краях, интересно его послушать. Николай не стал тебя тревожить, ты спиной к нему сидела и думала о чем-то.

– А ты, почему не пошел, послушал бы тоже, – она внимательно посмотрела на сына.

– Еще успею поговорить. – Чувствовал себя неловко перед матерью. – Он не скоро уезжает, потом зайду, когда людей меньше будет. Не люблю, когда друг друга перебивают, мешают беседу вести. Устал маленько, хочу на воздухе побыть, речкой подышать, звезды увидеть. Вечер нынче выдался хороший.

– Так ты их и со двора можешь увидеть, – улыбнулась мать, впервые за долгие годы, почувствовав какую-то легкость в груди.

– Со двора они не такие, над речкой лучше, камыш шумит, перешептываясь, вода плещет, убаюкивая. Погода испортится, уже лишний раз не пойдешь. Отец приедет, редкими будут выходы. Не любит, когда надолго отлучаемся. Но у вас своя жизнь... – Василий запнулся. – Ты не серчай, я пошел.

– Иди, сынок, не держу. Вечер действительно хорош, пользуйся, лови волшебный миг, пока есть возможность. У меня еще есть хлопоты по дому. – Она встала и легонько подтолкнула его в спину.

– Вы не сердитесь, что ухожу? – спросил он.

– Не сержусь сынок. Ну, иди уже, иди, а я за тебя помолюсь.

– Помолишься? – удивился он. – Зачем, матушка?

– Ну да, помолюсь. – Степанида слегка растерялась. – Я каждый день за вас с Николенькой молюсь, чтобы не болели, с самого вашего рождения это делаю. Чтобы жизнь у вас сложилась. А как же, я мать вам, а какая мать не хочет счастья детям своим. Вот и молю Бога ежечасно, благополучия хочу деткам своим. Разболтались. Ну, иди же, иди, вечер уходит. К словам придираешься. Знаешь ведь, что набожна я.

– Я вас не узнаю, какие-то другие нынче. Все ли в порядке?

– Ну да, все в порядке. Зачем спрашиваешь? Сам сказал, вечер хорош, почувствовала себя молодой, вспомнила детство. Чего стоишь истуканом, вот загружу работой, – шутливо сказала Степанида.

– Иду. – Он еще раз поцеловал ее и, уходя, оглянулся.

– А вечер действительно хорош, – подумала она.

Степанида подошла к лампадке, горевшей у иконы, посмотрела на огонь, подняла глаза к иконе, перекрестилась и зашептала молитву. Какое-то умиротворение снизошло на нее, глаза заблестели, и улыбка коснулась губ.
* * *
Луна прочно заняла свое место на небосводе, едва освещая своим бледно-серебристым светом, окрестности. Река в лунном свете искрилась, унося свои воды вдаль, к другой реке, чтобы, соединившись, образовать мощную водную гладь, которая устремится, уже более полноводной, могучей рекой, к морю. Ивы, наклонив свои зеленые косы к воде, казалось, о чем-то шепчутся. А может это легкий ветерок, шурша листвою, создает легкий шорох – шепот?

Раздался легкий шум. Кто-то спускался к реке. Послышался треск ветки и навстречу этому звуку, вышла фигура человека, освещенная луной. Это был Василий.

– Наталья, это ты? – окликнул он.

– Я, Васенька, я. – Ответил девичий голос и легкая фигурка, словно сотканная из лунных бликов, показалась из-за кустов.

– Думал, не прейдешь. Волноваться стал, а вдруг передумала или еще чего похуже, разлюбила.

– Ишь чего удумал, глупенький. – Наталья подошла к нему, взяла его крепкую руку в свою маленькую ладонь. – Пришла бы в любом случае, ты же знаешь.

– Знаю, родная, знаю, – осыпал поцелуем ее тонкие пальчики. – Это я так, сказал, время долго тянулось, показалось, прошла целая вечность, звезды все ярче и ярче сияли, значит, время уже позднее.

– Задержалась чуток, не успела управиться во время, вот и припоздала. Но ты ведь ждал меня?!

Она попыталась заглянуть ему в глаза, как бы проникнуть в них и раствориться там от счастья. Но тени наступившей ночи не давали разглядеть черты его лица как следует, а бледная луна только искажала окружающее, таинственно маня и чаруя.

– Ждал, очень ждал. Смотри как красиво вокруг. – Он прижал ее к себе.

Ветер донес к ним медовый запах трав. Он окутывал, зачаровывал, хотелось вдыхать и вдыхать этот аромат родных полей и лесов, слушать журчание речки, бегущей  рядом, стрекотание невидимых маленьких существ в траве. Включиться бы в этот ритм ночной жизни вдвоем, не разлучаться никогда, стать единым организмом, поющим гимн любви.

Они сели на камень, что лежал рядом, и долго смотрели, как мерцают далекие звезды, своим холодным светом, тени мелькают рядом. Хорошо вокруг, так хорошо, что дух захватывает.

– Наташенька! Счастье мое! – первым нарушил молчание Василий. – Я решил, как только отец приедет, поговорить с ним о нас с тобой. Сколько мы будем прятаться. Уже и матушка догадалась, хоть и виду не показывает, не хочет смутить. Ждет, когда сам скажу. Перед твоими так же чувствую неловкость. Что обо мне подумают?

– О тебе худо не думают, знают, что ты хороший. Сказали, чтобы поступала, как сердечко подсказывает. Только боязно им, знают, что батюшка твой не позволит. Примут тебя любого.

– Ну, да, так и примут? – затряс ее весело Василий.

– Васенька, я же не груша, не тряси меня, – вторя ему засмеялась и Наталья. – Примут.

– Раз трясти не дозволяешь, закружу. – Взял ее на руки и закружил.

Девушка резко оборвала смех и попросила поставить ее на землю. Удивленно Василий исполнил ее желание.

– Что-то боязно стало родной. Что будет с нами, если отцу своему скажешь о нас? Он ни за что не разрешит тебе взять меня в жены, мы ведь бедные, а вы богатые. А матушка твоя хоть и знает о нас, может тоже против, только не говорит об этом пока. Боязно мне.

– Не бойся, чего задрожала? Что раньше сроку страх напускаешь. Не отступлюсь от тебя. Матушка не против, я чувствую, хоть молчать будет, но и сторону батюшки не возьмет, а это уже легче. Если батюшка не даст своего согласия, все равно, по-моему, будет. – С ожесточением ответил Василий.

– Суровый он у тебя, не разрешит. Что будет?.. Боюсь об этом даже думать. – Она поежилась, как от холода.

– Не бойся, родная. – Приподняв за подбородок ее голову, стал обсыпать поцелуями лицо. – Не бойся, только не бойся.

– Не за себя, за тебя боюсь. Ты первый удар на себя возьмешь, когда с отцом о нас будешь говорить. Я привычная к такой жизни Васенька, а ты в достатке с самого рождения. Невесту найдут богатую. Неужели откажешься, не побоишься?

– Если пойдешь за меня, если любишь как я тебя, откажусь от всего, не побоюсь. Веришь?

– Верю тебе. Люблю больше жизни, на край света за тобой пойду. Но все же боязно, ой как боязно.

Наталья сильней прижалась к своему суженному. Сердечко учащенно застучало в груди и неведомый страх, словно паутиной, все больше и больше опутывал ее, не давая вздохнуть полной грудью. Окружающая красота блекла перед неведомым будущим.

– Все будет хорошо, поверь мне. Вот увидишь, мы будем вместе, – успокаивал Василий ту, которая была смыслом его жизни.

Так и просидели возле речки, не заметив, что уже наступает утро, звезды на небе одна за другой тухнут, луна уступает свое место солнцу и природа, стряхнув ночную дрему, начинает просыпаться.

– Засиделись! – встрепенулась Наталья. – Ругать тебя будут. Да и мои волнуются, наверное.

– Не волнуйся. Матушка никогда не ругает, а отца нет. – Успокаивал Василий.

– А брат? Он не такой как ты, отцу расскажет, да еще и приукрасит.

– Пусть рассказывает, не боюсь. Мы ведь все уже с тобой решили, значит, будет хорошо впереди.

Под призывные звуки просыпающейся природы, они пошли навстречу своему будущему, взявшись за руки.
* * *
– Ворота побыстрей открывайте, хозяин вернулся, – хлопотала Степанида.

Прислуга кинулась открывать, но из-за суматохи, засов не сразу открылся. Было слышно ворчание вернувшегося хозяина. Наконец засов отодвинут и легкая, красивая коляска въехала во двор.

– Вы чего так долго не открывали? – недовольно сказал Филипп. – Хозяин за порог и пожалуйте, распоясались. Управы на вас нет, хозяйской руки.

– Чего муженек расшумелся. Засов застрял, поэтому сразу и не открыли. С приездом тебя, – сказала супруга. – Приехал раньше, чем ожидали. Не случилось ли чего? Больно суров нынче.

– Все в порядке, съездил удачно, раньше управился. Почему обязательно, чтоб что-то случилось. Не накаркай как ворона, беду накаркаешь. Управился и вернулся. – Сердитые складки на переносице разгладились.

Сыновья, стоявшие в стороне, подошли к отцу. Ощущалось какое-то напряжение, ожидание чего-то.

– Наконец подошли, – сказал Филипп. – Чего в сторонке стояли, не чужой ведь, отец родной. Давайте поцелуемся.

Расцеловал обоих сыновей. Подошел к Степаниде и поцеловал в лоб. От его прикосновения, по ее телу прошла неприятная дрожь. Словно покойницу целовал.

– Батюшка, как съездилось? Мы рады вашему приезду. – Нарушил молчание Василий.

– Мы рады, очень рады батюшка. Немного растерялись. С возвращением. С чем приехали? – вставил слово Николай.

– С чем приехал? Подарки привез. Съездил удачно, даже не ожидал, что быстро управлюсь, – от удовольствия потер руки. – О главном поговорим завтра. Устал с дороги. Пошли в дом. Баньку приготовьте, – обратился к слугам.

Занесли в дом дорожный чемодан, поставили в гостиной. В комнате было прохладно и тихо, только периодически тишину нарушали большие настенные часы, отсчитывающие время.

Первому гостинец достался Николаю. Отец привез ему золотые часы на цепочке и золотой портсигар, зная его пристрастие к табачному зелью, хотя сам этим не баловался и младший Василий, не пристрастился. Красивое седло, хорошей выделки вручил младшему, с удовольствием погладив рукой. Супруге привез отрез на платье и серебряный браслет, в виде сцепленных змей. Глаза их сверкали темно-красными камешками. Холодом веяло от браслета.

– Ох, не к добру этот браслет супруг купил, мертвый какой-то, зловещий. Угораздило же такое приобрести, – подумала Степанида.

– Угодил гостинцем? – обратился Филипп к сыновьям.

– Угодил батюшка. От таких подарков речь потеряли, дух переводим. – Николай подошел к отцу. – Ишь, часы то, какие, любо дорого, а портсигар, залюбуешься. Не из дешевых подарки, угодил батюшка.

– Пустяки, – ответил важно Филипп. – Себя тоже не обидел. Запонки купил, нынче мода, костюм прикупил, обувку, надобно приодеться, поизносился; кое-что по хозяйству, сервиз серебряный по случаю прикупил, сладости на потеху сладкоежкам. – Посмотрел на супругу, вытаскивая подарки.

– Благодарствую за заботу, – ответила она.

– Хорошее седло, добротно сделанное, спасибо, – отозвался Василий.

– Банька готова хозяин. Извольте попариться, – в дверях показалась прислуга.

– Лады. Подарки без меня смотрите, пошел в баньку. – Филипп вышел из комнаты.

Пока хозяин приводил себя в порядок после дороги, Степанида приготовила легкий ужин, разобрала гостинцы, уложила все по своим местам, периодически растирая виски. Постоянное напряжение последних дней, бессонница, привели к головным болям.

– Приехал, нежеланный. Сразу видно, нашел невест моим мальчикам, – подумала она.

Горькие складки легли в уголках губ, которых раньше не было. Легкой поступью, словно молодая, пошла навстречу мужу, вышедшему из бани.

Раскрасневшийся, довольный, отфыркиваясь, зашел в комнату, устало сев на стул.

– Уф, ужарился маленько, разморило нынче-то, устал. – Обратился к подошедшей Степаниде.

– Как не разморить, с дороги, да не близкой. Умаялся и возраст уже не молодой, сказывается.

– Возраст, возраст... – сердито оборвал ее. – Не стар еще, соображать надобно, что говоришь. Перепарился, дольше в баньке был, чем всегда. У самой возраст. Ишь, чего сказала.

– Хватит ворчать. Есть будешь? Если нет, уберу со стола. Расшумелся по пустяку, не так сказала. Как сказала, так и есть, не мальчик.

– Это чего ты такое говоришь? Белены объелась, супружница. – У Филиппа перехватило дыхание от жениных слов. Не ожидал такого отпора.

– Объелась, не объелась, взрослей стала. Не хочешь есть, иди, отдыхай, болтать завтра будем, дел еще много у меня по дому.

От следующей тирады словесной, хозяин не в состоянии был сказать ни слова, только молча, уставился на Степаниду. Перебранки не получилось. Кашлянув, сердито сказал:

– Есть буду, немного, потом спать лягу.

Ужинали молча. Сыновья в размолвку не встревали. Филипп рассеяно ковырял в тарелке, переваривая сказанное супругой, удивляясь, что его бессловесная жена нынче разговорилась. Так и не решив, что с ней случилось, встал из-за стола, буркнув, что идет отдыхать, пошел в спальню. Сыновья со Степанидой пожелали ему хороших снов.

– Ничего, завтра новый день и все будет по-старому, – решил он, погружаясь в сон.
* * *
Колесо времени не остановить, тем более не повернуть вспять. Прошлое остается прошлым, которое нельзя изменить, но можно на ошибках прошлого учиться, строя фундамент своей жизни, закладывая настоящее и будущее не только для себя, но и для своих детей и внуков. Какой фундамент заложим, так и проживем. Слабая основа, разрушается, сильная, веками стоит.

Если бы Филипп это понял, унял свой крутой нрав, жадность не перехлестнула разум, может, и жизнь его детей сложилась по-другому. Часы стучат, отмеряя время, им нет никакого дела до наших подъемов и падений, накручивают по минутам нашу жизнь, не останавливаясь. Мы в ответе за все, что совершаем.

Спит Филипп, а беда уже рядом, у порога. Какие сны снились ему в эту ночь? Видно не очень хорошие, ворочался до утра, рукою от чего-то отмахивался, бормотал во сне. Степанида не будила, иные заботы тревожили ее, до утра не сомкнула глаз. Впервые, заботы мужа не волновали ее.

Филипп, Филипп, есть еще время, подумай, прежде чем сыновьям свое решение объявишь... Как бы поздно не было.

Тикают часы, спешат вперед, утро наступает, петух запел...
* * *
Болела голова. Филипп спустил ноги с кровати, посидел несколько минут, молча, что-то переваривая в голове, потом позвал Степаниду.

– Завтрак подавай, где запропастилась, – недовольно проворчал он.

– Чего расшумелся с утра, бурчишь. Сон, небось, плохой видел. Завтрак давно готов, ждет, не остыл еще. Настроение куда вчерашнее делось? Одевайся, завтракать пора, – ответила жена на ворчание супруга.

От такого ответа у хозяина дернулась щека, как от тика. Вторично разговаривала она с ним в таком тоне. Сведя брови к переносице, хотел ей что-то ответить, но передумал, и вяло, махнув рукой, сам себе, удивляясь, сказал:

– Ладно, Степанида, не ругайся, голова болит с утра. Иди, подойду. Плохо спал эту ночь.

Завтракали молча, каждый думал о своем, потаенном. Что принесет это утро: радость или разочарование, удовлетворение или боль?

– Ну, что ж, – прервал тягостное молчание хозяин. – Завтрак закончен, пусть убирают. Пошли в другую комнату, поговорить надобно. С утра оно лучше.

Перешли со столовой в другую комнату, и расселись поудобнее.

– Вчера, с дороги, не стал вести разговоры о поездке, решил до утра отложить, – начал Филипп. – Любопытно узнать, о чем речь поведу?

– Любопытно, батюшка. Ждали, когда расскажешь, – вставил слово Николай.

– Коль любопытно, почему не спросили сами, как съездил. Не чужие ведь.

– Тятенька! Вчера сами сказали, что потом все расскажете, поэтому не тревожили расспросами, – ответил Василий.

Настал ответственный момент, когда решалась судьба всей семьи. Филипп, хорошо ли подумал, прежде чем объявить сыновьям свою волю. Еще можно дать отступного, изменить будущее...

– Не буду мучить в неведении. Мы с матерью вашей, до моего отъезда, обговаривали вопрос о вашем будущем, и пришли к такому решению: женить. Пора семьями обзаводиться, внуков нянчить желаю. Ради этого и ездил в город, невест подыскивал. Не желаю, чтобы женились, на ком ни попадя. Как из вчерашнего намека поняли, поездка была удачной, невест нашел, кровь с молоком, и с хорошим приданным. Свадьба не за горами, женю сразу двоих. Не обессудьте, я так решил. Что на это скажете, мои сыновья?

– Как скажете батюшка, вам виднее, перечить не стану. Ваша воля для меня закон. А почему б и не жениться! Возраст, в самый раз, обрастать своим хозяйством пора, – отозвался первым Николай.

Василий молчал, что-то обдумывая, сведя к переносице брови, поджав губы. С тревогой ожидала ответа Степанида, прижав ладони к груди, как бы удерживая, сильно бьющееся сердце.

– Чего молчишь, Василий, – прервал тягостное молчание отец, – или от радости дух перехватило.

– Не перехватило. Хоть и знал, что рано или поздно такой разговор произойдет. Не ожидал так скоро.

– Ишь, не так скоро, – передразнил Филипп. – Что в своей голове удумал? Отвечай. Не до седых же волос холостым бегать. Женишься вместе с Николаем.

– Жениться не прочь... – Василий сделал над собой усилие. – Но на той, кого люблю, на Наталье. Других мне не надобно.

– Что? – лицо Филиппа побагровело. – Это на какой Наталье? Не на Ивановой дочке случайно, не на голытьбе этой?

– На ней. Других мне тятенька не подсовывайте, нет надобности. – Василий выпрямился, с вызовом посмотрел на отца.

– Не бывать этому. Женишься на той, которую укажу. Ишь, чего удумал. Не срами отца, слово дал. Покажу Ивану, как дочь свою подсовывать. Разбогатеть захотел за счет нас. – В бешенстве Филипп сжал кулаки.

– Им от нас ничего не надо. Люблю Наталью, и она меня тоже любит. Все равно на ней женюсь, люба она вам или нет. Мне с ней жить, мне и решать судьбу свою.

– Да как ты... да как ты... – отец хватал воздух губами, задыхаясь от злобы. – Щенок. Степанида, куда ты смотрела! – заорал на супругу. – Как он смеет перечить отцу... прокляну...

Обстановка накалялась. Николай сжался в жалкий комок в своем углу, боясь, чтобы гнев отца ненароком не обрушился и на него. Степанида наоборот, выпрямилась, готовая к прыжку, стать на защиту сына. В ней открылось второе дыхание, глаза лихорадочно заблестели. Это уже была не та Степанида; робкая, соглашающаяся с супругом, молчаливая. В ней проснулась другая женщина, готовая бороться с деспотом – мужем, за счастье сына. Она как бы проснулась от долгой спячки и с удивлением увидела другой мир, в котором жить, как жила не хотелось.

– Угомонись Филипп. Перестань кричать понапрасну, – тихо сказала она.

Он удивленно уставился на свою, всегда послушную супругу. От душившей злобы, не мог ничего сказать. Наконец, прейдя в себя, выпалил сердито:

– Чего это растявкались. Вашего мнения никто не спрашивает. Кто здесь хозяин? Я, хозяин. Мое слово закон. Молчи, женщина, твое дело слушать и сидеть молча. Распоясались, перечить вздумали. Пока жив, не быть, по-вашему. – Он вскочил и заметался по комнате.

– Тятенька! Не ломайте мою жизнь, сам желаю ей распорядиться. Дадите или нет благословения, все равно женюсь на любимой, уйду от вас.

Видя, что супруг готов вцепиться в своего непослушного сына, Степанида встала между ними, отстранив Василия.

– Сказала же, угомонись, – начала свой нелегкий разговор, измученная внутренней борьбой, женщина. – Василий женится на Наталье. Это его право. Хватит все решать за нас. Жизнь мою искалечил, погубить сына не дам. Безропотно сносила тяжелый характер ваш, в кого превратилась из веселой, жизнерадостной девушки. Замкнулась, завяла под сапогом тяжелым. Жизнь без любви – полынь горькая, вечные дожди. В любви, как бы ни было тяжело, солнышко греет.

– В своем ли уме, Степанида... – оробел муж. – Не уж то худо жилось со мной? В достатке жизнь прошла, не последний кусок ела. Как из города приехал, словно подменили. Какая муха укусила. Жена мужа слушать должна, не перечить. Испокон так заведено, муж голова...

– Разве достаток счастье заменит? Хоть раз сказал ласковое слово, приголубил, в глаза заглянул. Всем недоволен, вечно, все не так, все плохо. Крики да упреки. Коль любви нет, худо в доме. Долгими ночами свою жизнь обдумывала. Кроме маленького пятнышка, не было в ней ничего хорошего. Это – дети. Да и то, Николай ради выгоды и чтоб угодить суровому отцу, готов во всем согласиться с вами. Васенька не такой, свое право на счастье отстаивает. Тихого нрава сынок, в меня, боялась, что не хватит у него сил перечить вам, но мужчина вырос, кремень. За это люблю его, отстаивать его право на свою жизнь, буду. Не мешай. Пусть жениться на Наталье.

В комнате установилась напряженная тишина. Василий с благодарностью смотрел на свою изменившуюся мать, с пылающим, помолодевшим лицом. Готов был кинуться в ее ноги и прижаться, как в детстве. Но, что-то удерживало его, только улыбка, едва коснулась его губ.

– Спасибо матушка, вовек не забуду защиты вашей, – прошептал он.

Николай испуганно переводил взгляд с отца на мать, лицо его посерело, глаза потускнели. Багровое лицо Филиппа, наконец, приобрело обычный цвет, он тяжело опустился в кресло.

– Удивила, супружница, – через силу выдавил он. – Не ожидал. Любви захотелось, все не так. Зачем она нужна, любовь ваша, одна маета, хлопоты лишние. Всю жизнь мышкой прожила, не перечила. Ласки захотелось. Раз все так обернулось, слушайте, что скажу, последнюю волю объявляю!

Три пары глаз в напряжении смотрели на Филиппа. Решалась судьба не только младшего сына, но и будущее их. От слов, что сейчас будут произнесены, может резко измениться жизнь каждого...

– Василий! – торжественно сурово начал Филипп. – Против воли отца пошел, мать втянул в распрю... Решение мое такое: женись на своей разлюбезной, – видя, что сын в порыве Радости вскочил, сделал движение рукой, чтобы сел Василий на место. – Не радуйся раньше времени. Условие у меня есть. Если женишься на Наталье, в наследство не получишь ничего, все к Николаю перейдет. На свадьбу не пойду, жить будешь у них. Согласен или нет на условие такое? Подумай. А ты, Степанида больше не перечь, свое слово уже сказала. По-твоему вышло, но не все.

– Что мне думать. Как сказал, так и будет. Мне ничего не нужно, и на том спасибо, что с любимой жить буду. Не пропадем. Матушка! – обратился к Степаниде, увидя, что она готова опять сцепиться с мужем. – Спасибо за защиту, но не надо больше за меня просить. Не хочу, чтобы на вас обрушился гнев тятеньки. Мне и так хорошо. Пусть Николаю все останется, мне без надобности.

Василий подошел к плачущей матери, нежно обнял за плечи и поцеловал в мокрую от слез щеку. Резко развернувшись, вышел из комнаты...

Тик-так, тик-так, тикают часы. Время бежит вперед, ход событий закрутился, ничего уже не изменишь, не исправишь, а жаль. Настоящее предопределило будущее...
* * *
Свадьба, счастливый день для тех, кто влюблен. А кто не испытал этого чувства?

Николай женился на той, кого выбрал отец. Довольный, свалившимся на него богатством, окунулся в дела семейные.

Василий, с благословения матушки, взял в супруги Наталью и переехал жить к ней. Хоть и бедно жили ее родители, но дружно и зятя приняли, как родного сына, радуясь счастью своей дочери.

Через несколько месяцев после свадьбы, скоропостижно скончалась Степанида. Под утро ей стало плохо, она потеряла сознание и в бреду звала Михаила... Филипп с напряжением, наклонившись над ней, пытался уловить каждое ее слово, но кроме имени ничего разобрать не смог. Степанида резко открыла глаза и посмотрела на склонившегося мужа.

– Грех на нас, грех большой, – четко сказала умирающая. – Перед Богом скоро отчет давать будем. Вижу... Васенька...

Душа покинула измученное тело, глаза, с остановившимся взглядом, смотрели в невидимую даль. Так и не увидела напоследок младшего сына.

Смерть матери потрясла Василия. Когда опускали гроб в могилу, скупые мужские слезы скатились из глаз, оставив мокрую полоску на щеках. Он не стыдился этих слез, ушла мать, которую нежно любил, С ее уходом окончательно оборвалась нить, связывавшая его с отчим домом.

Матушка! Не уберегли, прости нас, виноваты мы все перед вами.

Филипп после смерти супруги осунулся, отдалился от дел, передав управление поместьем Николаю. Часто бродил по окрестностям, что-то бормотал, разговаривая сам с собой. «Свихнулся», – говорили про него соседи. Через три года после смерти Степаниды и он покинул этот бренный мир. Взъерошенный, с расширенными от испуга глазами, изрыгая проклятие, неизвестно кому, как подрубленное дерево рухнул посреди комнаты на пол, уставившись безумными глазами в потолок, пытаясь, что-то сказать окружившей его прислуге. Тонкая, темная струйка крови показалась в уголках губ...

Жизнь продолжалась. Василий жил хоть и не богато, но счастливо, трудился от зари до заката солнца и постепенно достаток стал ощущаться в их доме. Родители Натальи не могли нарадоваться на своего работящего зятя, видя, как расцвела их дочь, жившая в любви. Со временем построили собственный дом, обзавелись небольшим хозяйством, и звонкие детские голоса звучали во дворе.

Старший брат Василия жил плохо. Получив после свадьбы в наследство отцовское поместье, счастья в наследство не получил. Супруга ему досталась с капризным характером, постоянно докучающая непомерными требованиями, вызывающая на частые ссоры. Николай стал замкнутым, раздражительным. Зависть закралась в его сердце, зависть к счастью брата. Он, имея все, живет хуже, чем Василий, который благополучную жизнь променял на нищенскую любовь. После редких посещений брата, настроение его ухудшалось, он впадал в такие минуты в какую-то ярость и обрушивал весь свой гнев на жену и прислугу. В такие минуты она старалась закрыться в своей комнате и молчать, отыгрываясь на нем в часы затишья.

Постепенно зависть перешла в ненависть к жене брата. После долгих, бессонных ночей, он решился на страшный поступок, не осознавая до конца, к каким последствиям это приведет. Однажды, рано утром, едва забрезжил свет, тайком запряг лошадь в повозку и поехал... к колдуну...
* * *
Жизнь Натальи и Василия резко изменилась. Куда подевалась цветущая, добрая, веселая молодая женщина? Растворилась в Николаевой ненависти и ее место заняла грубая, скандальная баба, с безумными глазами, с пеной у рта. В момент безумия гавкала, мяукала, кидалась на близких, посылая проклятия неизвестно кому. Лицо осунулось, приобрело серый оттенок, похудела, постепенно превращаясь в безумную, злобную старуху.

Во время затишья, Василий, обнимая поникшую супругу, гладил поседевшие волосы.

– Наталья, сердце мое, опомнись! Господи, что же делать, как спасти тебя, родная? Что приключилось, откуда напасть такая на нас свалилась?

Она понимала его в эти минуты, прижималась и плакала, в его мокрую от слез рубаху.

– Васенька! Прости любимый. Не понимаю, что со мной. Это я и не я, кто-то другой во мне сидит. Не бросай меня, помоги.

Горе поселилось в доме Василия, измаялись и ее родители, потеряв надежду на исцеление дочери. Куда только не возили Наталью, ей становилось все хуже и хуже. Никто не мог помочь, только разводили руками беспомощно.

– Пропадет бабенка, – как-то сказала одна знахарка. – Не ко мне, я здесь бессильна, к другому ей надобно. Знаю такого, не одного с того света вытянул, от безумия, были случаи, спасал. Далеченько живет, народу много у него бывает, но не каждого принимает, кого и отсылает, кого ждать заставляет. Он, единственный, кто может помочь вам. Плохие люди боятся ведуна, их не жалует. Дам адрес, если поедете.

– Поеду, – сказал решительно Василий. – Давайте адрес. Спасибо за участие в нашем горе.

– Да, что уж, совет не помощь, поезжайте, раз решились, может получиться. Хоть какая-то надежда осталась, поезжай родимый, попытайте счастья. С Богом вас.

Старая знахарка дала адрес, и когда очередной приступ прошел, Василий связал Наталью, посадил на телегу и  повез к тому, от которого зависело, жить ей дальше или умереть. Родители остались присматривать за детьми.

К знахарю, как всегда, было много людей. По утрам обходил пришедших и приехавших, и сам определял, кого принять в первую очередь.

Выйдя из избы, остановился, стал осматриваться, прежде чем начать обход. Его внимание привлекла телега, стоявшая в стороне от основной группы людей. На телеге сидела женщина с безумными глазами, а рядом мужчина, с тоской и любовью, смотрящий на нее. Ведун сразу подошел к ним.

– Пошли, родимые, в избу. Знаю о горе вашем, попробую пособить.

Едва переступили через порог, больная осмысленным взглядом стала озираться. Знахарь оставил Василия в сенях, а Наталью повел с собою в комнату.

– Побудь пока здесь, посторожи. Чтобы не услышал, не входи, иначе быть беде. Сам позову, если надобность будет. Помолись за нас.

Долго находилась Наталья наедине со знахарем, какие-то странные звуки доносились из-за двери: бормотание, всхлипывание, хрюканье. Василию казалось, что его со всех сторон обступает неведомая, враждебная сила, готовая в него вцепиться. Хотелось выбежать на улицу и кинуться в рядом журчащую речушку и смыть с себя липкую, противную, невидимую паутину. Но, помня наказ, не сдвинулся с места, только сжал зубы и стал молиться.

Дверь открылась, навстречу ему шагнула его прежняя Наталья, с живыми, осмысленными глазами, робко улыбаясь. Только худоба тела, бледность лица и седина в волосах, говорили о том, что она перенесла тяжелый недуг. За ее спиной стоял знахарь.

– Васенька! Я вернулась к тебе, – только и сказала она, притулившись к мужу.

Несколько минут простояли молча, пока их не окликнули.

– Отведи супругу к телеге и зайди ко мне, поговорить надобно. Будь здорова, сердешная, иди с Богом, там и подождешь мужа, – сказал знахарь.

Наталья кинулась ему в ноги, с благодарностью хватая его за руку.

– За кого молиться, добрый человек. Скажите, как вас зовут? – умоляюще попросила.

– Мужа благодари. Припоздай он, поздно было бы, не смог бы помочь. Сила в нем сидит могучая, редкостная: любовь и вера. Мне помощниками они были. – Он высвободил свою руку  из ладоней Натальи. – Мой путь мне Господь указал, ему и следую. Молись ему. А меня дедом Никодимом зовут. Ну, иди родимая, умаялась, иди.

Василий отвел жену к телеге и вернулся в дом. С какой благодарностью смотрел на того, кто вернул к жизни его ненаглядную Наталью.

– Слушай, сердешный, – обратился к нему дед Никодим. – Хоть вашей супруге стало легче, но это еще не полное выздоровление. Очень сильный и злобный наговор наложен на несчастную. На смерть поделано, плохим колдуном. Если бы раньше привезли ко мне, управился без вашей помощи, пока начало болезни было. Сейчас временно отошла, пакость. Помощь ваша нужна. Но ноша слишком велика.

– Что должен делать? – умоляюще посмотрел на знахаря.

– Чтобы полностью снять проклятье, особые молитвы нужны на здравие и защиту. Но дело в том, что проклятье вернется к хозяину, кто заказал. Это страшное решение... Согласны ли вы?

– Согласен. Грех на том, кто сделал такое, – сказал Василий.

– Даже если это ваш брат? – спросил дед Никодим.

– Вдвойне его грех, зла ему не делал. У него было все, а он позарился на жизнь моей ненаглядной. Мне от него ничего не нужно. За что он со мной так. Брат, за что? – Василий закрыл лицо руками.

– Хорошо! Слушай внимательно. В течение семи дней молиться буду за рабу Божью Наталью, а вам даю эту бутылочку. – Он подал Василию небольшую темную бутылочку, с туго пригнанной пробкой. – Берегите ее, как зеницу ока, никому не показывайте и не говорите о ней. Будете каждый день капать в ложку семь капель и давать ей тайно, с молоком. Прочитайте вот эти защитные молитвы, – протянул исписанную бумажку, – на зорьке, чтобы никто не видел, не слышал, у речки прочитайте, сожжете бумажку, пепел в речку, руки омойте, поклонитесь на четыре стороны, поблагодарите. Понял?

– Понял. Сделаю, как вы велите, – ответил Василий.

– Хорошо, что понял. Через несколько дней к вам прейдет  брат, злой, серый лицом, расспрашивать будет о супруге; чем болела, как вылечили. О том, что были у меня, что все знаете, ни слова. Скажете, что в какой семье ссор не бывает, сперва поругались, теперь помирились, а болеть, ничем не болела, здоровой была, здоровой будет. Попытается что-нибудь у вас выпросить на память или тайком украсть, следите, ничего не давайте. Близких предупредите, иначе быть беде. Про бутылочку молчите, если хотите жену спасти и от дальнейших напастей избавиться. Иди, родимый с Богом, больше не увидимся. Прощай.

Василий счастливый, отвез Наталью домой и сделал, как говорил знахарь. Жизнь налаживалась, супруга стала поправляться, и веселый нрав вернулся к ней.

Через несколько дней пришел брат. С порога Николай стал оглядываться, что-то выискивая, дергался, настроение плохое, лицом сер, осунулся.

– Слышал я, Василий, что жене твоей стало лучше, вроде бы ей было плохо, умирала. Не скажешь, что произошло, как выздоровела супруга?

– У нас все хорошо, супруга была и есть здоровой. Откуда слухи, брат? Ошибка приключилась, а ссоры в любой семье бывают. Сегодня поругался, завтра помирился. Зря про нас нашептали злые языки, ошиблись они, Николай.

– В порядке, так в порядке. Не хочешь говорить, не говори. На днях уезжать собираюсь, не дашь что-нибудь на память, в дороге вспоминать буду, – попросил Николай.

– Зачем тебе какая-то безделица, вспоминать можно и без нее. Ты богат, а нам любая вещица в хозяйстве нужна, лишнего не имеем.

Проклиная Василия и его семью, ушел старший брат, хлопнув дверью. Лютая ненависть сжигала его.

Проходили дни за днями. Заболел Николай, ничего не помогало, через несколько месяцев скончался.

Случилось непредвиденное – исчезла темная бутылочка, которую дал дед Никодим. Оставалось совсем немного темной, пахучей, вязкой жидкости. Поиски не дали результата. Заволновался Василий, помня наказ знахаря...
* * *
Нагрянула беда за бедою – революция, раскулачивание. В этот период родились у них еще двое деток – Мария и Александра. Теперь уже семерых детей нужно было поставить на ноги.

После ареста мужа, как кулака, Наталью с детьми, родителей уже не было в живых, выселили из их небольшого, но добротного хозяйства, погрузили в холодный вагон, не разрешив ничего с собой брать, и повезли неизвестно куда.

В дороге, к несчастью бедной матери, умерло пятеро старших детей, один за другим, в одночасье. Бедная женщина надломилась, чувствовала себя самым несчастным существом на свете, у нее отнялись ноги. С двумя, оставшимися в живых детьми: Марией и Александрой, выгрузили на станции, оказавшейся на пути их следования.

Слава Богу, Русь не оскудела на добропорядочность, доброту и отзывчивость, есть на ее земле сердобольные люди, которые в тяжелые годы, переступая через собственный страх, эгоизм, отчужденность, протягивают руку помощи тем, кто так в этом нуждается.

Нашлись на тяжелом Натальином пути именно такие, когда казалось, что все кончено и больше ничего хорошего не будет. Жизнь уходила, осталось ждать недолго, когда она вместе со своими последними двумя девочками, которых так любила, покинет этот негостеприимный, жестокий мир...

Совершенно чужие люди приютили ее вместе с дочерьми в своем доме и окружили вниманием и заботой, помогали писать письма, разыскивая сгинувшего Василия.

Однажды раздался стук в дверь и на пороге, этого уже такого родного дома, стоял Василий...

– Я вернулся, любимая, меня отпустили. – Он подошел к лежащей Наталье и поцеловал ее, потом прижал к груди двух последних деточек, испуганно смотревших на него.

Беседа была долгой. Как он постарел, поседел, горе давило на его сгорбленные плечи. Пятеро деточек безвозвратно ушло, жена больна, сколько горя выпало на их долю. Его рассудок помутился. Смотря не видящими глазами куда-то вдаль, бил себя в грудь приговаривая:

– Не уберег, виноват, не уберег. Прости Наталья, детки простите, потерял бутылочку. Дед Никодим, ой не уберег... потерял...

Быстро сгорел Василий, отмучился. Горюет Наталья, еще одна потеря, ушел любимый муж, а она как колода лежит, жизнь не в радость. Чужие люди смотрят за ней и доченьками ее... Нет, не чужие, родные. Уйти бы поскорее, не быть в тягость.

Сколько времени прошло? Много. Тикают часы, отмеряя жизнь, назад возврата нет, а она все лежит и лежит.

Однажды, это было, кажется перед войной, постучали в дверь. В доме, кроме Натальи, никого не было.

– Входите, дверь не заперта, – отозвалась она.

– Мир дому этому, – в дверь зашел, крестясь на икону в углу, седой старец. – Хозяюшка, почему двери не заперты? Время лихое идет.

– Брать, дедушка, нечего, мы не богаты, зариться не на что. Что привело вас в этот дом?

– Долго по свету хожу, стар, стал, голод и жажда мучают. Дай, думаю, зайду, может добрые люди, хлебушка дадут и водицей напоят.

– Возьмите дедушка, на столе под салфеткой: хлебушек, картошечка и капустки соленой немного найдется. Водица в ведре на лавке, утром детки принесли из колодца, холодная. Если не хватит, рядом со мной на табуретке еще картошечка осталась. Кружка на полке, сами возьмите, я подать не могу, ноги уже много лет не ходят. Оставил меня Господь. Пятеро деток покинули меня, умерли в одночасье, двое осталось, муж мой, несчастный, ушел из жизни, не выдержал. Лежу как бревно, радости никому. Бога прошу забрать меня к себе, не берет.

– На Бога не сетуй, сердешная. Знаю про горе твое, но знаю так же, что смертью детей и мужа, остановилось проклятье давнее, до конца не уничтоженное. Не сетуй, милая, двое деток оставлено. За хлеб, соль, спасибо, добрая душа. Расти твоему роду, множиться. Хватит лежать, залежалась, поди, тело истосковалось за движением. Вставай, ноженьками пошевели. – Он перекрестил ее и пошел к двери. – Подымайся, измученная душей и телом, не бойся, жить тебе еще долго, – сказал на последок и исчез, даже не отворив дверь.

Наталья растерялась. Куда исчез этот удивительный, странный посетитель. В порыве неведомой силы, еще не осознавая, что случилось, машинально опустила ноги на пол, встала и сделала несколько шагов. Чудо! Она пошла. Колени дрожали, она задыхалась от нахлынувшего чувства, слезы счастья бежали по щекам.

– Господи! Спасибо за такой щедрый дар. Господи, прости, растерялась и забыла поблагодарить старца. Всю жизнь помнить буду.

Первой пришла домой младшая дочь Александра. Увидев мать, растерянно стоявшей посреди комнаты, онемела от удивления.

– Не бойся, доченька. Как видишь, стою на ноженьках своих. Рассказать, не поверят, какое чудо со мной произошло. Как в былине об Илье Муромце. Все соберутся, поведаю, как ходить стала.

Вечером, когда собрались вместе ее дети и люди, приютившие их, Наталья поведала свою удивительную историю исцеления; об удивительном старце, знавшем о ее нелегкой судьбе, словом исцелившего ноги и исчезнувшего странным образом, не дав ей опомниться.

Со смешанным чувством слушали рассказ об исцелении присутствующие, затаив дыхание. Но факт выздоровления был на лицо. Кто он, этот удивительный старик, почему пришел именно к ней? Догадок много, но были ли правильными ответы? Много воды утекло с тех пор. Кто его знает, о чем говорили они в этот волшебный, удивительный день.

Можно было бы поставить точку на нашей удивительной и трагической истории... Она еще не закончилась. Остался небольшой штришок, чтобы уже окончательно поставить точку, пару строк, чтобы завершить начатое...

Ноги у Натальи чудесным образом пошли, жизнь постепенно налаживалась, но боль утраты не  проходила. Дочери стали замечать, что их мать изменилась. Появилась странная, блуждающая улыбка на лице, как бы чему-то радуется, сама себе улыбается. Счастлива, но от чего?

Поддавшись натиску детей, рассказала, что по ночам к ней приходит Васенька, как живой, ласкает, хорошие слова говорит. Заволновались дочери, поведали о случившемся соседке, та, долго не думая тут же к ним зашла, поговорить с Натальей. Без утайки повторила ей свой рассказ Наталья.

– Не муж это, – сказала соседка. – Душа его в другом месте находится. Это кто-то плохой вместо него приходит, покоя не дает, силу жизненную забирает. Ой, Наталья! Прогнать нужно того, кто под видом мужа приходит, беда от этого приключится.

– Что мне делать, скажи? – испуганно спросила бедная женщина.

– В таких случаях, когда прейдет ночь, нужно лечь спать между близкими, Марией и Александрой. Когда появится оборотень, не отвечай на ласку и слова, не шевелись до утра. Он уйдет тогда навсегда. Запомни, если обмолвишься или зашевелишься, пострадаешь. Не забудь перед этим помолиться.

Так и сделала Наталья, как соседка сказала. Легла между дочерьми и стала ждать гостя. В полночь дверь отворилась, и вошел он... Стал пришелец разговаривать с ней, ласкаться. Не ответила. Кругами ходил возле нее, ругался, но близко не подходил. Лицо все больше и больше перекашивалось у него от злобы, черты стали расплываться.

Тело Натальи затекло, на какой-то миг зашевелилась, вытянула чуть-чуть ногу. Но этого и ждал чужой. Он подскочил к ней со стороны ног, схватил за пятки и с силой рванул, ударив спиной о печь. В ту же минуту растворился, как туман. Дочери проснулись от крика матери и шума падающего тела. Их любимая мама лежала возле печки, потирая сильно ушибленную спину. Они подняли ее и уложили на постель. Наталья рассказала о происшедшем.

С тех пор он больше не приходил, а у нее стала болеть спина.

Вот и все. Теперь можно поставить точку. В заключение хочется сказать:

– Любовь прекрасное чувство, дар Божий. Низкий поклон вам Наталья и Василий за то, что боролись за это прекрасное чувство, за свое счастье. Жизнь жестоко обошлась с вами, но вы уберегли этот чистый источник. Две дочери продолжили род и сохранили, светлую память о вас. Мир и счастье потомкам.

Тикают часы: тик-так, отмеряя еще чью-то жизнь. Может быть, когда-нибудь напишем и о них.