Город для одного

     Всё не настоящее. Вы знаете это лучше меня.  Настоящее так зыбко, так непостоянно, так притянуто за уши. Настоящее в потоке времени. Какой формулой описать это мгновение, когда уже «не до» и ещё «не после»? Как? Как. И вот -  самый ненастоящий из всех городов. Мы живем в нём, в пульсирующем, неопрятном, блистательном, отвергающим любые ранжиры. Настоящем. В нём не знаешь кому отдавать честь, кого считать значимым. В нём не кланяешься никому. Свобода. Чистая свобода.  Тут ты  высматриваешь своих, на весь свой тутошний век, цепко, как корни фикуса, вросших в этот песок. И ходят, слоняясь по подворотням, истории, как корни эти поднимали целые дома. Город и люди в нём, вопреки всему заброшенные на Ближний Восток. Ты не знаешь, что делать и куда идти, но кто-то вкладывает в твою ладонь монету, пусть не самого высокого достоинства, номиналом возможности купить счастье, одно, по-настоящему ненастоящее. Тускло-поблескивающее,  тяжёлое, веское, приятно-оттягивающее карман.  «На счастье дайте мне ужин.  Утром я уж как-нибудь. Но ужин подайте.  Я же день простоял, я же ночь продержусь, если ужин случится. Мне же не только для себя, я гостя жду. Он немного заблудился». Человек идёт.  Всегда светлый город сегодня накрыла темнота. Улиц не видно. Моря не видно.  Не видно звёзд. Человек плутает, но не сдаётся.  И ужин не остывает в том кафе, где мы так недавно и так давно отмечали его день рождения. Найденное, последнее счастье ручной чеканки. Бери же его тот, кто пишет Книгу Судеб. Перепиши. Один раз можно. За мою страницу не беспокойся, но эту, будь так добр, да.
 
     Обманитесь, Восток никогда не бывает ближним. Он дальний, не твой, ненастоящий.  Я жду папу, оказавшегося тут ненароком. Он нас поддержал, когда в этот город хотели войти мы, его дети. В тот город, где марево очередного хамсина посреди января, заманивает густым запахом хвои, где надо быть осторожным,  где через пару часов  пустыня пошлет свой горячий последний поцелуй, прижавшись сухими и солёными губами. Тени исчезают,  прячась в прохладных подъездах. И коты (как Вы сумели получить право девяти сроков?) ступают по теням, как по красному ковру.  Но это всё мираж.  В  ненастоящем городе не случается ничего, просто на придуманных людей пролилась палитра  песочного города.  И когда завоёт сирена  мы просто взглянем один на другого. Мы зададим ответ. В сирене не слышно вопросов.  Ненастоящая сирена же? Да? Не по нам? Но по кому? Не волнуйся,  ненастоящий современник, отраженный в  моих зрачках. Не волнуйся.  Не по тебе.  Сирены бывают всякие. Полиция, пожарная служба. И мы освобождаем крайнюю полосу и пускаем по ней тех, кто спешит. Дай им Бог. А бывает сирена... Жёлтый реанимобиль.  Эта сирена наиболее виноватится перед нами. Ей за эту её новость, за нежданную новость, не сносить головы. И потому воет она сильнее и пронзительнее.  Она всегда нежданна. Но мы то знаем, что в ненастоящем городе не бывает настоящего горя.  Да, счастье мы прокутили, но остаётся песня, которую поют, понятную на всех языках, о завтрашнем дне, о поиске новой монеты. О ненастоящем городе, для вросших в него нас. Ле хаим. В любом случае. Я слышу шаги. Человек идёт.

    Город строится.  Город разрастается. Город рвётся ввысь. Так мальчишки (тот, кого я жду был ещё  ого-го каким мальчишкой), становясь на крыло, забираются к самым верхушкам невероятных кедров и оттуда видят свое завтра.  И город -  такой же заносчивый мальчуган. Ему некогда думать о фраке и лаковых туфлях. Смешно. Продираясь сквозь крону, царапая руки, он вдыхает запах коры  и дерево города, живое и тёплое,  держит незванного гостя под шквалом ветра.  Сирена воет.  Сильно и пронзительно.  Пёс заметался и его прикрыла девушка. Ей самой вдруг стало страшно.  Ей впору закричать. Но пёс.  Она прикрывает того, кому назначено самому защищать от всего и всегда. Но сейчас  наоборот. Слова становятся материальны. Слова молчания обнимают.  И пёс перестает метаться.  Невысказанное так громко, как это умеет тишина, даёт ему сил. Понятная и оглушительная тишина. Девушка молчит, закусив губу. Она молчит.  И пёс смотрит ей в глаза.  И  они не верят в то, что происходит вокруг. Это сон.  Такой вот сон.  Элоh'им гадоль. Мимо них проходит человек. Маленький человек. Тот, кого увёз это яркий автомобиль. Они не знают его. Но я знаю его. Он дойдёт. Город строится.  И строят его разные люди. Маленькие люди. И он строил. Не этот,  но другой город.  И вчера и сегодня и завтра города будут строить. Невозможно остановиться.  Надо только вперёд.  Там, впереди, будет хорошо.  Так говорят горожане. «Как дела? Будет хорошо». Ну значит так тому и быть: ведь хорошее же будет.  И ненастоящее ставит печать верности только ему. Только ему. Город растёт. Скажите городу  «привет».  И город, склонив свою, кудрявую тополиную голову, отвечает, что и Ваше нам.  И нам его понять. Мы с ним, плечами соприкасаясь, чувствуем неразделимость.  Нас есть. Пока мы говорим друг другу это «нас есть» мы бесконечны, мы повторяем тот же путь, вновь и вновь. Каждый день - новая жизнь.  Горожане, Вы знаете какой сегодня день? Нет? А зря. Этот день Ваш.  До самой полночи.  Огромный кусок времени. Ненастоящая огромность настоящего времени. И будет завтра.  Пересчитайте жизнь на дни. Не ждите того, чего пока нет.  На дни.

     Город старится, городу пора на покой. Город, собранный наскоро. Никто не строил планов, но строили город. Маленькие люди. Ненастоящая надежда (отвергаемая от смелости такой) на то, что он простоит сто лет, сбылась. Ему вторая сотня. И он подъустал.  Только  дворы тут вовсе не те, которые помню я, не те, которые построил идущий ко мне.  Иные. Дворы уже ненастоящего прошлого, и наверняка не моего.  Скорее всего, потерянным мной в этих дворах детством, пользуются другие, верящие, что монет счастья несказанно больше одной. Тогда всё было на виду, не утаить ничего и не хотелось таить даже. Верность, честь, благородство тех обитателей не утаить.  Сказанное много лет  назад ими, не потеряло свой терпкий вкус. Всё на виду. Причитания и мечты, предсмертный вздох и крик младенца,  шелест поцелуев и ссоры, казавшиеся на века.  Святые и грешные желания,  безутешное горе и сдавленный крик. Прощание и встречи.  Вечером звуки садятся рядом с хозяевами, умолкая. И в круг двора выходит тишина. Тишина - это неспетые песни, это несказанные тосты, это предания, это  оставленные следы. Ты умел так классно молчать. Ты всегда был зверски уставшим. Отдохни, но не дай темноте запутать тебя.  Не дай холодным стенам вырасти так высоко, чтобы не было возможности услышать как тебя зовут, как ждут. 

     Стенам  города пора на слом. И крышам  города,  спящим на стенах, пора на слом.  Город хочет видеть дальше и выше, ближе к небу.  Небо всё понимает.  Все линии в нем давно прочерчены.  И сирены в небе вязнут.  И превращаются в белые облака.  Город хочет нового платья.  Он хочет танцевать, как раньше. Он молод.  И как ему отказать.  Этот январь так, для формальности. Этот январь и не январь вовсе, а молодой апрель.  Монету счастья заложат под угол нового фундамента. Да, ту, которая пошла  на ужин. Вечная, волшебная монета. Ужинать одному? Нет. Газовые горелки, летучие мыши на соседней пальме.  На монете этой, монете счастья, будет стоять, как балерина на цыпочках, город новый, город-задавака. И разные люди, построившие его, вновь увидят, что ненастоящее сбывается.  И пёс и та девушка пойдут по таким знакомым, когда-то новым, улицам.  Они пойдут к началу. А зимы не будет.  Зима - это всегда о том, что кончается. Но ведь это не так? Не так? Те, кто полюбит ненастоящее, придуманное, мечтами сшитое наскоро, те и настоящее не упустят.  И скажут кому-то там, за поворотом, а мои то дворы были иными. Ну помните, когда ненастоящее сбылось? Когда  потерявшийся человек нашел выход.

     Мы старимся. Так заложено в нас, стариться. Нам не поменять стены, не починить крышу. Нас становится все меньше в том песке, который приходит с бурей вместо зимы. Но не о чем жалеть.  Вообще не о чем.  Как хорошо, что тысячи километров уже и не преграда вовсе. И твой город и ты сам, как вода, как океан и ты проныриваешь его на один вздох.  От края до края.  И там ждёт тебя (хотелось бы, что именно этот, нашедшийся) человек.  И его ждут. Ведь когда кто-то кого-то ждет, то эти оба обманывают время. А всё почему? А всё потому, что поверить в ненастоящее невозможно, не живя настоящим. А хочется поверить именно в ненастоящее.  В вечность.  Нет, не для себя, а хотя бы для одного.  Для одного, идущего сейчас в темноте, потерявшего дорогу, смирившегося с этим. Одного горожанина, ближе которого нет.  Для того, кого ищут все, придумавшие Бога, но на самом деле ищущие Отца.  Моего отца. Если бы можно было обернуть ту, его, счастливую звезду (отдельную для каждого из нас) ещё раз. Вместе. И запретить ему темноту. И дать ему знак. И открыть ему дверь, закрывшуюся так внезапно.  И снять тяжелый скафандр астронавта и лететь, лететь. Нарушая  любые правила. Ведь сказано, что пронырнуть сквозь время можно. Пронырни. Заберись на самую макушку.  И там, в ненастоящем, останься жив. Я хочу услышать твои слова...
 
30.01.20