Поцелуй в пятачок

Посвящается Анне Ивановне Ярушиной



Курица только начала елозить дед Степан уже слышит. Не спеша поднялся, подошёл к спящей девочке.
- Анечка, время уже – она как не слышит. Опять её толкает – не выспалась… Потом доспишь. Сейчас уж тётка Наталья придёт. Курям надо дать.
   Аня поднялась и первым делом направилась к наседке, всыпать немного ячменя цыплятам.
   Незадолго до шести подошла тётка Наталья и, как обычно, улыбчиво, задорным голосом:
- Нюрочка, здравствуй. Здравствуй деда Степан. Как спалось? – и, не дождавшись ответа, направилась доить корову.
    Аня, полностью уж придя в себя после сна, повязав платочек, принялась рубить в кадке картошку, сваренную загодя. Немного нарубив, отложила, на глазок, курице. Перемешала с отрубями. Цыпкам отделила от сваренных яиц желток. Пошла к коробу и дала корм наседке с цыплятами.
    Вернулась к кадке, продолжила рубить картошку для приготовления пойла корове, прошлогоднему Быньке и поросёнку.
- Анечка, пошёл…
- До вечера, деда Степан…
- Пойду, Наталье доложусь – и вышел из дома.
     Зайдя в хлев, не подошёл близко, знал норов Майки – может и хвостом мотнуть, или ногой дрыгнуть, ладно ведро не опрокинет, а такое бывало, что и молоко опрокидывала, если кто неопытный подсаживался доить – кинул ей со спины:
-  До свиданья Наталья
- До свиданья деда Степан. Что там наша хозяюшка?
- Картошку рубит, пойло готовит.
- Десятый годок только, а вот, вишь ты: уж на полных правах. Знаешь, что каталу в их избу определили?
- Слыхал. Гриша на днях, может даже завтра, должен подойти подготовки сделать.
- Завтра же родители должны с полей прийти. – Потом сделала паузу и, явно переживая,  продолжила с откровенным сердцем – вот ещё добавок девке будет – мало со скотиной управляться, так ещё и кашу варить придётся.
- Заездят Анютку до прежде времени, чует моё сердце – заездят. Пошёл Наталья, работы нынче много намечается.
   Тётка Наталья молоко в избу занесла, процедила. У Ани картошка нарублена, пойло готово.
- Зачем вы скотину поите? Никто не поит. Вот ведь Секлетинья порядок навела, морока одна лишняя – заложила дров в печь — Анечке из-за малого роста такого не сделать — подожгла огонь – вот, Нюрочка, справила тебе. Побежала домой, до выгона работы ещё уйма. Справишься сама-то?
- Не в первой, тётка Наталья, управлюсь.
- Смотри, большими ведерьями воду с речки не таскай. Тебе тятя, Иван Александрович, отмерил маленькие, их и бери.
- Это же два-три раза лишнего сходить.
- И что? И сходишь. Лучше лишний раз ноги побить, чем потом горбатиться. Тебе ведь, Нюрочка, ещё расти и расти.
- Ладно, тётка Наталья.
- Всё побежала. До вечера.
- До свиданья.   


     Время уж подбежало к шести. Пастухи начали бить в палки – выгоняйте коров. Малька с Бынькой кадушку опростали. Аня открыла дверки и выпустила корову с телёночком в гурто, проходящее мимо их дома. Побежала к козам и овцам – скоро пойдёт следующее стадо, а те ещё не пояны. В ту же кадушку налила кипячёной охлаждённой воды, добавила отрубей – козу, с двумя козлятами, овцу с двумя ягнятами напоила. Успела – блеящая толпа только двинулась; Анечкины козы и овцы возле дома влились в неё.
    Пошла к маленькому, полугодовалому, Быньке. К его пойлу добавила молока – маленький ещё. Он хоть и коровёнок – тоже ребёнок: пил долго, почмокивая, головой бодая, видно, что балуется.
- Бынька, не балуйся – поучала Анечка телёночка – хворостинку возьму, отстегаю – при этом ласково поглаживая его загривок.
    Напился. Аня вывела его во двор и отвела в проулок – пусть сам по себе пасётся.


    Дошла очередь до Борьки – её любимца. Удовольствие с ним она всегда оставляла на опосля. Из отложенной порубленной картошки и ему развела пойла с добавлением отрубей. К этому – в большой тайне от родителей – Аня Борьке добавляла и молока, как и Быньке. Ох, узнали бы, ох бы ей влетело!: зерно и молоко зря не расходовали. После того, как хрюнька всё съел, Аня принялась за помывку. Навела тёпленькой воды, взяла тряпицу и принялась с мылом поросёнка намывать. К этой процедуре никто, кроме самого хрюньки, привыкнуть не мог. Родители, когда видели, возмущались и одновременно смеялись:
- Анечка, с мылом-то зачем – мама шутливо протестовала,
- Аня, с мылом-то зачем – со строгой добротою говорил отец,
- Нюрочка, да что ж ты с мылом-то – откровенно смеялась тётка Наталья…
    Аня никому не внимала. Мыла и всё тут. Просто любила и Борьку, и мыть его. На этот раз то же самое.
- Хрю-хрю-хрю, Боренька – ласково наговаривала Анечка, размыливая тряпочкой кабанчика – хрю-хрю-хрю красненький, хрю-хрю-хрю красивенький будешь у меня – чувствуя ласку, поросёночек и в самом деле, видимо, от удовольствия, слегка похрюкивал и смирно стоял, терпеливо выжидая привычную для него процедуру. Помыв, ополоснув, вытерев хрюшкину мордочку, затем приблизившись к ней своими губками:
- Вот тебе – чмокнула его в пятачок. Хрю-хрю – в ответ от Борьки.
- Иди теперь – сказала Аня, подталкивая его к выходу чуть, пошлёпывая по свиным окорокам.
    Борька же, оказавшись на уличной свободе, сразу принялся искать ямку; найдя её, завалился и давай ёрзать в ней, основательно обваливаясь в пыли.
   

    Оставшись одна, Аня покушала, убрала молоко в верх-погреб и побежала к уже собравшейся компании.
     Около Порохинского дома поджидали Гриша, Маша, Груша, Коля.
- Гришечка, – обратилась Аня к мальчику – куда мы сегодня? – Гриша Порохин был немного постарше и он никем не оспоримо слыл всегда за старшего.
- На остров – серьёзно ответил мальчик.
- Тогда я за Васькой бегу – радостно отреагировала Аня.
- Анька, пошевелись. К двум часам надо вернуться, капусту поливать.
- Да знаю, поди – и побежала к себе домой. 
    Забежав в конюшню, отвязала чернущего-пречернущего, без единого другоцветного островка, козла и повела его за ошейник-поводок за собой. Васька — козёл своенравный, но Ане послушный – на острове бывал уж не раз. Аня туда брала его с собой без всякой боязни. Не решалась лишь таскать Ваську на Юрканскую гору: раз водила —  он убежал, его долго искали, после этого и перестала. На острове не убежишь, но и места  достаточно — погуливай себе, пасись на здоровье, водичку пей. Чем не раздолье. Ваське, похоже, там тоже нравилось – это виделось даже в поведении козла. Вот и сейчас: Аня лишь открыла дверцу, как услышала топтание. Повязала ему поводок, вывела его во двор. Васька радость свою уж не скрывал: идя с Аней рядом – от благодарности, или удовольствия, или от какого-то иного, только ему понятного козлиного счастья – так и стремился то ли поддеть, то ли слегка боднуть свою хозяйку.
- Васька, прекращай бодаться – зря, что козлы не умеют ни говорить, ни улыбаться, лишь бэ-э-экнул и опять легонько задел косым рогом девочку, – ах ты вон как – и села на козла верхом – вези теперь.
    Он и повёз. Так она и прибыла верхом на козле к остальным ребятам. Среди них смеху было!
- Анька, дай мне прокатиться – первым заприставал Колька.
- Анечка, дай мне тоже – вслед попросила Маша.
- Потом, потом – ответила Аня и слезла с козла.
    Детская орава двинулась к реке.


     Самое сложное на пути к острову – это перейти вброд. На середине пути впереди идущий Гриша хорошо знал, что рядом большая яма, оступиться нельзя. Девочки держались за подол, Коля, идущий последним, крепко сжимал Грушу за руку, Аня в середине – правой рукой держится за Машин подол, левой держит козла. Тот послушно идёт, головой не бодает и даже не бэкнет ни разу.


  Реку благополучно перешли. Чуть оклемавшись, дети принялись на полном серьёзе создавать и обустраивать домики: девочки — свой, мальчики — свой. Строительным материалом были всевозможные сучья, которых весенним половодьем нанесло огромное количество. Из вьюнков и крапивы, достигавшей в высоту более двух метров, плели всевозможную домашнюю утварь. По мере готовности своих жилищ общим скопом шли в разный недалёкий окрест за ягодой ежевикой, росшей повсюду в большом количестве; потом начинали ходиться в гости: один дом приглашал другой, после — наоборот — шли к мальчикам; потом на общем месте дети играли, пели песни, частушки; баловались с Васькой — Аня разрешала покататься на нём, — рогатый поначалу катал детишек охотно, но недолго: он или уставал, или ему переставало нравиться, и козёл начинал проявлять характер — нет-нет да и чуть боднёт наиболее строптивого.
    Чуть перевалило за полдень и наигравшиеся ребятишки собрались обратно. Также осторожно переходили вброд, Васька послушно шёл на поводке.


     Подходя к дому, Аня увидела поджидающего возле калитки хрюшку — голодного и всего в пыли.
- Борька, опять весь исчумазился — беззлобно проговорила Аня, открывая калитку и запуская козла и поросёнка. —  Возьму, да как отстегаю, так отстегаю, будешь знать, как в пыли валяться. Сейчас, сейчас пойло дам, не шебуршись — проговорила девочка, отпихивая трущегося возле её ног кабанчика.
     В кадку наложила сколько надо рубленной картошки, добавила отрубей, залила тёплой кипячёной водой. Борька накинулся и принялся с жадностью хлебать.
- Ой, а чем же я тебя мыть-то буду? Воды то ведь и нету. Вот опять маета — взяв маленькие ведёрки, специально приготовленные для неё отцом, направилась на реку.
   Сегодня Аня решила зараз на вечерние и утренние хлопоты воды натаскать. На всех про всех, без малого, литров двести потребуется — бочку надо заполнить, почитай, до верхов. Нынче, всё-таки, ходьбы меньше будет — воды, сколько-то, ещё есть. Тут Анечка смекнула — что можно ещё меньше ходов сделать, если ведёрки взять побольше, такие как у мамы. Сходив один раз и принеся около пятнадцати литров, Аня стала искать мамины вёдра. Не нашла. Как потом оказалось – папа предусмотрел вероятность, что его дочка не стерпит и додумается до больших вёдер, потому их и припрятал. Однако, уж коли загорелось, Ане стало просто невмоготу – искать принялась и нашла …. подойные вёдра. Они не такие большие как у мамы, но, всё равно, больше чем её. С ними и пошла. Худо бедно – литров на пять получилось за одну ходку больше.
     В третий раз, когда поднималась кверху с полными вёдрами на коромысле, как напасть специальная, повстречалась с тёткой Натальей.
- Нюрочка, что ж ты пыжишься – в сердцах выговорила сердобольная женщина – девонька, тебе ж ещё рановатенько такие грузы таскать. – Тут она присмотрелась к вёдрам и вдруг изменилась и в настроении, и в интонации, в которых чувствовалось и удивление, и осуждение – это ж дойные вёдры, кто ж тебя надоумил – ой Нюронька, ой задаст тебе тятенька. Отдай-ко коромысло – отняла она ношу у племянницы и пошла с ними наверх.
    Аня вняла увещеваниям своей тёти и больше так не делала – ходила со своими вёдрами. Сбегала ещё раз пять и разок к капусте – вёдра около неё и оставила. Тот вкусный и полезный овощ хорошо рос на пойменном поле, в котором были нарезаны равные наделы для каждой семьи их деревни. Изобилию капусты способствовала  благодатная почва и близость к воде. Поливать белокочанную и делать прочие за ней ухаживания было обязанностью стариков и детворы. Оставив воду у своего участка, Аня побежала в дом за ковшом. Забежав, услышала, что сильно тарабанит в дверь козёл – «не выпустила ведь Ваську» – со страхом подумала Анечка — «опять рогатиться будет». Подтвердилось: тот только вышел во двор и вместо «бе-е-е-е, бе-е-е-е», начал храпеть, откровенно выказывая этим свою обиду.
- Ладно, Васька, ладно… Сейчас вместе пойдём. Подожди вот, ковшичек возьму.
    Выйдя из дома с ковшом, повела за собою козла на поводке. Поначалу он шёл смирно, но при подходе к спуску Васька вдруг, как будто ни с того ни с сего, а может отомстить: «пошто закрыла и забыла?» чуть поддел свою маленькую хозяйку левым рогом.
- Ты, Васька, опять кочевряжишься?! Недаром тебя мама чёртом чёрным называет. Слушай-ка — у Ани проскользнула озорная улыбка — вези-ка меня вниз – и снова оседлала рогатого.
    Первое время тот немного поупирался, не шибко шёл, но потом, видать понял, что никуда не денешься, побежал под гору. Ноги были несколько длиннее, чем козлиный рост, и Аня их то поднимала, то волокла по земле. Вот за этим гарцеванием со смешливым покрикиванием её и застала тётка Анисья, поднимающаяся вверх.
- Аня, что на козле-то едешь. Нажалуюсь вот отцу-то.
- Мой козёл, что хочу, то и делаю – задиристо ответила девочка и проскакала мимо неё. Та лишь успела отступить, провожая смешную маленькую забияку жалеющей улыбкой.   


      После полива капусты до прихода стада оставалось ещё часа два. Скучковавшись, дети  решали куда пойти.
- А может на берёзы? – высказал предложение Коля.
- Здорово – с весёлостью в глазах и в голосе поддержала Аня.
- Можно – спокойно согласился Гриша
- Я тоже не против – без эмоций отозвалась Маша.
    Податливую Грушу никто, обычно, и не спрашивал, как правило, в общий хор она вливалась молча.
    Берёзы – это несколько молодых берёзок – росли недалеко от поскотины, той окраины деревни, где были их дома. Родительский дом Груши находился лишь немного подале; к тому же с этой стороны в деревню заходили, впрочем, и уходили тоже, коровьи и козьи стада. Залазить на берёзы, висеть на них и потом, покачиваясь, плавно спускаться на землю, любили почти все: лишь Груша не на всякую берёзу отваживалась, но с невысоких берёзонек и она радостно парашютила – поэтому Колино предложение отовсюду  выглядело для всех привлекательным.
    Первой на берёзу устремилась Аня.
- Анька, ты опять на эту берёзу полезла – попытался приостановить Гриша. – Ты же не согнёшь её, весу маловато, будешь висеть. Вот Грушка бы смогла, но у неё духу не хватит.
    Аня не слушала. Залезла на самую макушку, ухватилась за неё и, не думая, отцепилась от ствола ногами, намереваясь склонить деревцо и плавно приземлиться на землю. Ан нет. Видать прав Гриша оказался, весу было недостаточно: берёзка и не выпрямляется и не опускается. Аня заверещала.
- Анка падай – внизу стоял и приказывал Коля.
- Боюсь – хныкала девочка
- Не будешь лезть – рядом сгрудились остальные, чтобы поймать. 
    Вовремя помог Гриша. Живо вскарабкавшись на эту берёзку, он ухватился недалеко от Аниных рук за ствол и, отцепив от него свои ноги, повис, и берёзка согнулась до земли.
    Дети радостно рассмеялись.
- Вот, Анька, говорили тебе – попенял Гриша девочку, а та, вдруг вскочила и снова устремилась к другой, но на этот раз более тонкой берёзке.

 
    До скотины оставалось ещё с полчаса. Наваренной картошки всем, видимо, будет вдосталь. Первое пойло было заготовлено Майке с Бынькой. За ними следуют овцы с козами. Последними поит Борьку, маленького Быньку и Ваську, но это уже после дойки. Тут Анечка вспомнила, что она ещё в хлеву не убиралась. У Борьки с Васькой всё чисто, а вот у коров надо чуть подскрести и соломки чистенькой накидать.
    Заслышала шум приближающегося стада. Бегом к воротам встречать коров, по пути взяла приготовленную краюшку хлеба, Маечка, жуть, как любит и Бынька  к лакомству пристрастился.
    Показались. Каждая хозяйка уж ждёт подле своих ворот.
- Славка, Славка – кричат порохинскую ( та без телёнка ходит).
- Машка, Машка – кричит своих тётка Анисья.
- Маечка, Маечка – вторит своим тоненьким голоском Анечка.
    Очевидно, что зря кричат: каждая корова давно уж знает свой дом и в другой не свернёт.
    За этим гуртом овцы с козами. Анины овечки забежали сами. Прикрыв их, Аня бросилась ловить Мальку. Сегодня тоже как всегда. Коза, только завидя свою маленькую хозяйку, ускорив шаг, почти бегом пронеслась мимо в сторону колхозной конюшни.
- Малька, Малька – кричит Аня, но та не слушает и мчится, увлекая за собой послушных козлят.
   Добежав до изгороди остановилась и принялась щипать травку, козлята последовали примеру своей матери.
- Ма-алечка, Ма-алечка – Аня осторожно приближается, вытягивая руку с хлебом.
    Коза, перестав щипать травку, скособочила голову и одним глазом недовольно поглядывала на девочку, словно заявляя о своей сердитости или даже высокомерии: «знай, мол, меня». Потом Анечка своим мягким голоском Малечку ублажила, хлебушек ей дала, после чего коза снисходительно – «ладно уж, прощаю» – отошла, норов свой усмирила, и пошла за хозяйкой, увлекая и своих козлят.
    Пока Аня с козой возилась, дома скотина терпеливо ждала: не мычала, не хрюкала, не блеяла, не кудахтала. Первым делом принялась поить Майку с большим Бынькой – маленький подождёт; сейчас тётка Наталья подойдёт для дойки и корова должна быть готова. За этими надо козу – доила её сама Аня, зная строптивый характер её надо ублажить – молока больше даст; потом овцы; потом Васька – тот тоже с характером; потом маленького Быньку; потом быстро давала  курям; потом принималась за своего любимчика Борьку: и опять поила, и опять с молоком, и опять мыла его с мылом, и в заключении, с радостной улыбкой – чмок поросёнка в пятачок.
- Нюрочка, да что ж ты свинью-то в пятак целуешь?! – Аня не заметила, как подошла тётка Наталья и наблюдала завершение обрядовых церемоний – поди, опять хрюшку с мылом мыла
- Мыла, тётка Наталья
- Ну, Нюрочка! Светлая душа у тебя, девонька, долгая жизнь тебе светит…


   К девятому часу всё нужное завершила: хлопоты по хозяйству справила, покушала, постельку ко сну приготовила. Наступила отдушина. Вечернее время на деревне общая отрада. Наступало отдохновение после тяжких крестьянских трудов. Традиционное провождение закатных зорь в подавляющем большинстве русских сёл под гармошку, балалайку или просто в окапельном душевном пении, расслабляло, наполняло души красотой и добром. Аня вечерования в своём Тарасово любила пуще всех прелестей родной сторонки. Выйдя из дома, усевшись на завалинку, она одновременно любила смотреть на блики крадущейся Сылвы, на лесные очертания берегов, выискивая в них причудливые образы животных или великанов и слушала красивые гармошечьи наигрыши. Знала, что вокруг сладкой гармошки Фёдора Тихомирова собиралась вся молодёжь. Его игра часто звучала в сольном исполнении бессловесной мелодией, межевалась озорным перебором с исполнением залихватских частушек парней и девчат, когда же запевала под Федину гармошку  Катя Собинова все замирали, ни один голос, наверное, из опасения нарушить красоту звучания, не смел подпевать. Однако, Катя пела не каждый вечер. Будет ли на этой вечерней зорьке? Аня знала, что молодёжь ещё только-только начала собираться. Слышно было, что пока гармошка тихохонько, с явным ударением на высокие ноты, в одиночестве то ли мечтает, то ли плачет.
- А я ведь даже прадеда Федькиного знал – сказал незаметно подошедший деда Степан, усаживаясь рядом с Анечкой – Никита Фёдорович Тихомиров. Они все или Никиты или Фёдоры. Отличие у него было – постоянно говорил так, как будто извинялся. Всё он как-бы снизу глядел на собеседника, словно обидеть боялся. Вообще, надо сказать, что весь тихомировский род похож на пришибленных, в точности по своей фамилии – по-тихому и с миром. В середине того веку я ещё мальчонкой бегал, чуть постарше тебя был, но помню, как Федорыч балалайку возьмёт, как переливы начнёт выдавать, да потом как запоёт – моргнуть боишься. На Крымскую его призвали и никаких вестей. Фёдор Никитич – сын, значит его – тот на кувиклах мастер был. Кувиклы – это такой музыкальный инструмент из трубочек, соединённых полукругом. Каждая трубочка – это флейта, а тут многоствольная флейта. У него была шестиствольная. Тоже виртуоз был, в Кунгур часто приглашали. В начале нашего веку против царя пошёл. Посадили его и оттуда не вышел. Никита Фёдорович – про него говорили феномен. Дар у него открыли, специально в Москву возили, слух имел исключительный. Какой инструмент ни возьмёт, сразу разучит и потом играет не хуже. После революции тифом заболел и не спасли его. У Федьки тоже жилка слышится: так нутро взбередит – слеза сама проступит.
    Вдруг они услышали голос Катерины. То, вероятно, была распевка. В тянущемся бессловесном напеве, состоящем из одной «а» в различных нотных вариациях, хорошо слышалось желание подстроиться под уже играемую гармошечную мелодию. Потом, словно по сговору, голос и гармошка замолкли. Через непродолжительную паузу, точно по указке дирижёра, зазвучала песня, мастерски аккомпанируемая Фёдором Тихомировым:

- Ой, ты конь вороной
Жеребица белая.
Ой, казак удалой,
Смелая не смелая.

В мне и храбрости нет,
В гордости желания.
Мама дай мне совет,
Древние предания.

Как же мне поступить
Вопреки согласию,
Чтоб и то совершить
Сохранив оказию….

Ой ты доля моя
Девичьи стенания.
Свои мысли тая,
Я боюсь скитания…..

   Длинная песня была переполнена сентиментальными, трогательными переживаниями о незавидной женской участи.
   После Катиной песни перешли на частушки, потом пели хором, потом исполнил свою любимую под собственное сопровождение Федя, потом музыка и песни, похоже, сделали перерыв.
- Пойдём, Анютка, спать пора – проговорил деда Степан – завтра родители должны притить, да и катала Гриша намеревался утречком подойти какие-то подготовки сделать. Задолго уж беспокоиться начал.


    Назавтра всё в точности повторилось: курям, коровам (после пойки их в стадо), овцам, козам (и их тоже выгнала), маленького Быньку обиходила (его в проулок); принялась за Борьку – напоила, начала мыть.
- Здорово Анютка – с веселком в голосе поприветствовал подошедший дядя (скорее деда) Гриша, видом своим сходивший за крепенького боровичка: коренастенького, невысокого роста, лысоватого с косматой седой и безобразной бородой – уж, шевелишься?
- Здравствуй дядя Гриша, а как же иначе-то. Кто ж за скотиной ходить-то будет? Папа с мамой в поле, братишка у бабушки с дедушкой в Шамарах.
- Ты что это Анютка свинью что ли моешь?
- Мою, дядя Гриша.
- А зачем?
- А он любит.
- Поди-ко сама забавляешься, а то любит! Сказывали, вы ещё и скотину поите?
- Да, и вечером тоже.
- Гляди-ко. Это ж сколько воды уходит!?
- Утро-вечер – вся кадушка.
- Гляди-ко. Это ж литров двести не меньше! И всё сама! А сколько ж тебе годков, девонька?
- Десятый скоро сполнится.
- Как тебе родители дозволяют?
- Им, дядя Гриша, и без того в надрыв. Утро-день в поле упашутся, а вечером ещё и сено заготовляют.
- Упашутся…. А вот и они, Анютка – родители твои появились. Легки на помине.
- Мамочка – бросилась Аня к своей матери.
    Мама обняла свою дочь, рядом стоявший отец, положив левую руку на её плечо, правой, чуть дотрагиваясь, легонько поглаживал Анечкину головку.
- Встретилось семейство – искренне радуясь, произнёс дядя Гриша. – Вот и хорошо. А я захожу, смотрю, Анютка свинью намывает…., а воды, говорит, по хозяйству, надо полную кадушку, а это литров двести, не меньше…., это ж сколько на речку за водичкой сбегать – раз около 15 будет…, а годов мне, говорит, девять…. Значит, смотрю на Анютку и спрашиваю Ванечку и Секлетиньюшку – ну не маленькая ли это старушка дочка ваша?

А. Симаков
07.04.2020