Без названия

Б.Мельник. Часть первая, раздел пятый. Перевод с польского Т.Цыркуновой.


У моего дяди с обедом всё иначе. Мурочке редко удаётся уговорить тётку пойти прогуляться. Тётка говорит, что когда она много ходит, то потеет, и у неё болят ноги. Обычно сразу после службы в церкви она своей утиной походкой торопится домой. Говорит, что должна проследить за служанкой Дарьей, которую она называет тупицей,  чтобы та  не испортила обед. Интересно, каким это образом тётка контролирует свою тупицу, если после возвращения из церкви, обед уже ждёт её. Согласно распоряжению тётки он должен быть готов ровно в двенадцать часов. Дядя говорит, что это – идиотизм, с досадой машет рукой   и обедает в двенадцать.
В то время, когда в нашем доме обед, тётка, наверное, готовится к приёму своих гостей.
Круглый год в каждое воскресенье после обеда навещают тётку Маню приятельницы. Преимущественно первой появляется огромная, полнокровная баба, жена старого адвоката Пищика. Тот старше своей жены  более  чем  на  двадцать  лет.  Хотя  жена  Пищика и  является приятельницей тётки Мани, но тётка говорит о ней,   что это вредная баба. Высказывается при дяде, что когда-нибудь выскажет ей в глаза своё мнение о полной её ничтожности и глупости. Потому что жена Пищика должна каждый день благодарить Бога за свою судьбу. Прежде всего, за то, что раньше была простой служанкой у старого кавалера, адвоката Пищика. И так сумела подойти к нему, говорит тётка, что тот на ней женился. А сейчас им помыкает.
– «Не говори мне этого, знаю хорошо, что это за номер. Скажи это той бабе, если она так тебе не нравится – не выдерживает дядя – зачем приглашаешь её к себе в гости, если она такая плохая»?
– «Было или не было, однако сейчас она – жена адвоката, а ты когда-то был у него практикантом» – объясняет тётка свои связи с женой Пищика.
– «Я отличаю Пищика от этой мегеры. А ты принимай её, если желаешь, мне всё равно…» – дядя Стефан закрывает эту тему вместе с дверью в другую комнату, в которой исчезает, освобождаясь от приставаний тётки.
В самом деле, жена Пищика, где только может, говорит о том, что муж её – полное ничтожество и не любит свою дочь – Баську. О муже говорит, что это – простофиля, который загубил её жизнь, потому что ничего не сделал так, как другие люди. А Баська – это неудачница, приносящая матери только одни огорчения. Родители поиздержались на содержание дочери и на её образование в Пружанах, но ничего хо- рошего из неё не вышло. Жена Пищика не знает, кто так повлиял на Баську, что в голове у той всё перевернулось. Бога не боится и стыда на грош не имеет. Когда у неё наступают нечистые дни, то если бы не мать, она своё грешное тело мыла бы ежедневно.
Такая же простофиля, как и её отец, даже не сумела найти себе порядочного жениха. Осмелилась сказать матери, что на всю жизнь полюбила какого-то молоденького офицерика из Пружанского гарнизона. Что из того, что мать присмотрела для дочки кандидата в мужья? Этот богатый и с солидным положением вдовец из Пинска по возрасту годился ей в отцы. Такого молоденькая Баська могла бы с лёгкостью обвести вокруг пальца. Он имеет огромное имение и достаточно уже стар, чтобы…
Однако Баська сказала, что лучше лишит себя жизни, чем выйдет  за вдовца замуж. Отец Баськи встал на её сторону. Одной надеждой и радостью жизни для жены Пищика является её старший сын Павел. Она называет его – Павлятко. Пищик Павлятко – ровесник сына тётки Мани, Стефана. Тётка своего сыночка тоже называет нежно – Сцешик. Этот Сцешик ростом два метра и весит сто двадцать килограммов. Павлятко и Сцешик учатся в университете в Вильно. Должны стать юристами. Так же, как и их отцы.
Тётка Маня жалуется на жену Пищика, но, по моему мнению, то  же самое и у неё. Постоянно придирается хоть за что-нибудь к дяде и, наверное, не любит дочь Малгосю, мою Мурочку. Вечно имеет к ней какие-то претензии. Мурочка часто плачет. Из-за тётки. Я думаю, что речь идёт о Польдке, женихе Мурочки. Польдек, так же, как и жених Баськи Пищик – офицер, и тоже служит в Пружанском гарнизоне. Когда Мурочка и Баська учились в гимназии в Пружанах, на их выпускной бал были приглашены молодые офицеры из гарнизона. Завязанные там знакомства со временем превратились в любовь…
Пока что, после обеда у дяди в ритуальные двенадцать часов, тётка Маня готовится к приёму своих гостей. Печенье для них держит в буфете под замком, а ключ носит с собой.
Подноса с печеньем в руки служанки Дарьи не даёт, хотя испекла печенье не тётка, а именно Дарья. Поставила на стол сама и всё пересчитала, указывая на каждое пальцем.
Кроме жены Пищика, в гости к тётке приходят ещё две старушки. Одна из них – госпожа Эльжбета Васильевна Годлевская, вдова предыдущего телеханского попа, Юлиана Годлевского. Другая – это её сестра, так же вдова, госпожа Надежда Васильевна Крученко. Вдовы маленькие и худенькие, а их рты похожи на сушёные яблоки для зимнего компота. У обеих редкие, белые, как молоко, волосы. Заплетены они в тоненькую, как шнурок, косу, которая закручена в узелок величиной с  грецкий орех.
Одеты в странную одежду, скорее всего, ещё из времён их замшелой молодости. Длинные, тёмные платья, все в воланах, складках и строчках. К тому же воротнички, жабо, манжеты… Чудные шляпки и сумочки. Платья под шеей украшают то серебряные, то эмалевые броши по очереди. С тонких шеек у них свешиваются золотые цепочки, с позванивающими на них украшенными часами.
Когда-то, как малый бездумный шутник, попробовал я при маме пошутить над видом этих дам. Мама тут же строго меня остановила. Сказала, что надо оказывать им уважение не только из-за их возраста. А за то, что это люди очень благородные, и не один раз своим поведением всем это доказывали.
Когда старушки входят в дом дяди, то сразу появляется запах нафталина, смешанного с лавандой. Сами же они имеют как бы удивлённый вид. Здороваются почти шёпотом. Затем как-то боязливо, одновременно протискиваются в салоник через дверь, завешенную тяжёлой зелёной портьерой.
В салонике – ковры на полу и на стене. Висят портреты и иконы. Стол и кресла с резными выгнутыми ножками. Над столом висит огромная украшенная лампа с небесно-голубым фарфоровым противовесом, для регулирования высоты. Под окном стоит огромная китайская роза.
Тяжёлая атмосфера салоника ещё более угнетает обеих дам. Садятся на самый краешек зелёных плюшевых сидений кресел как-то неуверенно. После занятия такой позиции старые дамы с трудом достают ногами до пола. Зато жена Пищика бесцеремонно и громко занимает своим телом всё кресло и то, что не поместилось в кресле, свисает с него с двух сторон. Тётке сиденья достаточно, но и только.
Служанка Дарья вносит шумящий мощный отполированный самовар. На его макушке «сидит» фарфоровый чайничек с чайной заваркой. На этом чайничке две японочки в цветастых кимоно тоже пьют чай.
Тётка Маня и жена Пищика наливают в чашки много заварки, старушки – как бы по капельке. Затем наполняют их кипятком из самовара. Тотчас все выливают часть чая на блюдца. Из серебряной сахарницы берут по куску сахара. Обмакивают его в чай на блюдце и отгрызают этот смоченный кусочек. После чего, осторожно дуя на чай в блюдце, запивают им отгрызенный кусочек сахара. Такое питьё чая чисто старорусское и называется «вприкуску».
Тётка Маня с женой Пищика почти кричат, ведя свои разговоры. Звенит фарфор и иногда осторожно почти зашелестит тихим голосом кто-нибудь из старых дам.
Не проходит и часа, как самовар уже пуст. Тотчас все четыре дамы за столом начинают угощаться печеньем. Хвалят кулинарные способности хозяйки. Не знают, что испекла их служанка Дарья, или тупица, как зовёт её тётка.
Когда поднос с печеньем опустошается, одна из старушек открывает крышечку часов и на её личике появляется выражение, означающее страх, что уже так поздно. Как будто не было ей слышно, что стоящие в углу огромные часы Беккера громко бьют каждую четверть. Обе вдовы слазят со своих кресел на пол, разбираются со своими шалями, шляпками, сумочками. Так же и жена Пищика, неохотно и явно не торопясь, поднимает свой корпус. Открывает сумочку, вынимает из неё пудреницу и пудрится. Для чего, если и так её нос блестит, как навощённый огурец. Только что иного цвета.
Потом, уже в прихожей, тётка почти с отчаянием выражает своё сожаление, что дамы так скоро уходят. Было так мило!
Дом дяди пустеет и когда за гостями захлопнется уже калитка, тётка говорит дяде, что наконец-то может отдохнуть. На что дядя с пониманием кивает головой, машет рукой и, шипя что-то об идиотизме, выходит в другую комнату. Служанка Дарья убирает в салонике, а тётка Маня укладывается на софе и, не теряя зря времени, высказывает Дарье какие-то свои претензии. Когда Дарья молча уберёт и уйдёт на кухню, тётушка прицепится к Мурочке. Порядок должен быть, хотя непонятно, о чём тётка говорит.
Дядя использует эту ситуацию и уходит из дома. По тропинке в огороде идёт проведать нас. Наверное, снова засядут с моим отцом до позднего вечера, разговаривая о политике. Пьют при этом ароматный чай, а отец курит папиросы. Некурящий дядя морщит лицо и отгоняет от себя табачный дым, как назойливую муху.
Мама, как-то глядя на них, сказала, что  они  как  берёза  и сосна. По внешнему виду очень разные, однако, корни у них – в одной земле. Имея совершенно разные характеры и интересы, разговаривали бы между собой день и ночь.
Отец мой – обычный чиновник. Бургомистр очень ценит его за знания, но в доме мой папа не очень способный. Как-то раз попробовал забить гвоздь в стену, сразу же ударил себе молотком по пальцу. Потом неделю носил на этом пальце «куклу» из бинта, однако ноготь с пальца всё-таки слез.
Дядя Стефан, наоборот, способен делать всё. Имеет много инструментов и любит мастерить. Поэтому я часто бываю с ним, не обращая внимания на недовольство тётки Мани. Дяде даже нравится, что кручусь возле него, хотя иногда и отругает меня. Однако настоящей его страстью является огромный сад. В местечке никто не сравнится с ним знаниями по садоводству, хотя он по образованию – юрист, только что по специальности уже не работает.
Дядя Стефан является «молодым пенсионером» по принуждению. Когда у него была юридическая контора, он, как единственный в целом повете юрист, вёл дела против осадников с центральной Польши, среди которых было много бывших легионеров Пилсудского. Случалось, что власти наделяли их землей под имения – фольварки, и при этом новом разделении пахотной земли обижали полесских крестьян, нарезая им земли гораздо худшего качества, чем та, которую они до этого обрабатывали.
Дядя занимался ведением таких дел и выигрывал в судах на пользу полешуков. В конце концов, это разозлило поветовые власти. И они написали соответствующую «обоснованную» жалобу на дядю в свои высокие властные инстанции.
Дядя был вызван к воеводе и услышал, что должен оставить правовую деятельность и выйти на пенсию. В то же время, если он не примет этого предложения и продолжит свою «извращённую» деятельность против интересов общества, то не выберется из ожидающих его неприятностей. Услышав о такой альтернативе, дядя неохотно, но со- гласился выйти на пенсию.
А ведь господин воевода оказался очень достойным человеком, найдя настоящее «соломоново» решение выхода из этой сложной ситуации. Решение не столько административное, сколько политическое.
* * *
Меня такие сложности жизни взрослых ещё не очень-то и интересуют, как и тема их сегодняшнего разговора. Я также достаточно наигрался с братом и сестрой, а они – со мною. Выхожу из дома. На улице погода изменилась, уже не такая, как была до полудня. Очень душно. Над садом висит красное солнце, огромное, как медный таз. Мама говорит, что это означает перемену погоды и может быть сильный ветер. Однако сейчас воздух абсолютно неподвижен. Кажется мне, что даже ласточки летают как-то лениво.
Думаю, как же мне вырваться к Тадику. Иду как бы в сад, а потом потихоньку через огород, через двор дяди, к Якубашкам. Получилось. Тадика и Мундзика  нахожу на их дворе и тотчас же, втроём, бежим  на канал. Залазим на наклонившийся ясень и с высоты трубы дома наблюдаем за прогуливающимися по бульвару влюблёнными парами.
Тадик как-то объяснил мне, что если девушка – порядочная, то она не позволит парню целовать себя. Уверяет, что это правда, потому что сам слышал, как его мамуся так говорила одной даме. Поэтому мы пристально наблюдаем, какая из них порядочна, а какая – нет. Только что комары начинают всё сильнее докучать. Слазим с дерева и по короткой дороге бежим домой.
– «Где ты был, я уже охрипла, пока звала тебя!» – сердится мама Тадика.
– «Мамууусю, я нигде не был, я только не слышал…» – ноет Тадик. Незамеченный, потихоньку выхожу и вот я уже на веранде нашего дома. На всякий случай смотрю маме прямо в глаза, а мама обеспокоена, хватает меня за руку.
– «Куда ты подевался? Зову и зову…»
– «Мамусю, я был у Тадика, он  тоже не  слышал, как мама  его звала!»
– «Сколько раз я тебе говорила, чтобы не отходил от дома без разрешения…» – голос мамы смягчается.
– «Вода налита, мыться и ужинать, всё!»
Завалившись в мягкую, душистую постель, вижу за открытым окном размазанные в сумерках зарисовки фруктовых деревьев сада.
В ничем не нарушаемой тишине вечера, с расположенного за улицей Боровой хутора Жура, доносится напевная полесская песня. Это чистыми девичьими голосами поют две его дочери Журышки, как их называют люди. Это сестры – близнецы, Зойка и Алёна. Песня за песней плывёт оттуда, а мне здесь удобно, приятно, беспечно… Засыпаю.
Сладкое беззаботное детство. Гавань безопасности – это дом, со всех сторон обсаженный кустами сирени и жасмина. Над дядиным двором царствует мощный клён с гнездом аистов в его кроне, а наш двор охраняет большая развесистая берёза.
А в доме – мама, самая лучшая из мам, всегда находящая для нас, детей, время на улыбку и нежность. Правда, как вижу я уже с перспективы  лет, тех улыбок для нас, мальчишек, было больше, чем для нашей сестры Мундзи. Однако она больше находилась рядом с мамой, чем мы. С малых лет, а была она старшим ребёнком в семье, приучала её мама быть хорошей хозяйкой дома, грамотно вести домашнее хозяйство. Мы же с братом, кроме учёбы в школе, не имели никаких обязанностей. Вот такие сыночки-пустышки. Ну что же, такие в те  времена  были  обычаи,  и  таким был раздел ролей в нашем доме (на фото семья Б. Мельника в 1936 году: отец Станислав держит меня на руках, мама Анна в центре, правее неё – дочь дяди Стефана Мурочка, её приятельница Баська. В первом ряду стоят сестра Мундзя и брат Стефан).



Т. Цыркунова «Наши Телеханы»
 

Я хорошо запомнила с раннего детства, какие огромные участки земли принадлежали этим двум семьям – семье Богдана Мельника и семье его дяди – Стефана Устимчука.
Эти участки начинались от улицы Ленина, бывшей Костёльной, и тянулись от бывшего костёла, мимо их домов наискосок, на северо-запад, вплоть до улицы Красных Партизан, бывшей Боровой. По моему представлению, площадь каждого участка была не менее одного гектара. Участок Стефана Устимчука располагался сразу за угловым домом на улице Ленина, в котором жила семья столяра Перельштейна. Большая еврейская семья Перельштейнов имела только маленький огородик в форме треугольника и крошечный палисадник, располагавшийся перед домом, весь надел земли этой семьи не превышал двух-трёх соток.
Откуда я знаю эти сведения? От своего отца, который был хорошим агрономом и всегда очень восхищался прекрасным садом Стефана Устимчука, с редкими фруктовыми деревьями. О большом фруктовом саде дяди неоднократно упоминает в своей книге и сам Богдан Мельник.
В настоящее время на месте этого огромного сада построено несколько домов нынешних жителей Телехан.
В моей памяти сохранились воспоминания о райских яблочках, которые росли в саду Стефана Устимчука, а также о великолепных сливовых и грушевых деревьях.
На территории участка Стефана Устимчука сохранился блиндаж, построенный ещё во время Первой мировой войны. В детстве мы играли там в прятки.
Не один раз интересовалась я у своего отца, кому же при Польше принадлежали эти огромные участки земли. И всегда был один и тот же ответ – польским легионистам-пилсудчикам, их фамилий мой отец никогда не называл, скорее всего, он их просто не знал, так как детство и юность его прошли в Выгонощах, а не в Телеханах. Книга Богдана Мельника вышла в 2006 году, а мой отец умер в январе 2003 года. Сожалею только о том, что отец не дожил до выхода в свет книги Богдана Мельника, из которой он получил бы полное подтверждение своим знаниям.
Польские осадники – это легионисты-пилсудчики, обезоруживавшие отступающие германские войска в 1918 году, а затем активно воевавшие против советской власти в 1919-1920-х годах. Они при этом хорошо вооружались, организовывались в отряды, и в иные воинские подразделения. Идейным вдохновителем и лидером для них был Йозеф Пилсудский, ярый противник Советского Союза. После заключения позорного Брестского мира легионисты-пилсудчики получили самые лучшие пахотные земли на территории Западной Белоруссии. В государственных и хозяйственных учреждениях буржуазной Польши они занимали руководящие должности.
О несправедливости, которую чинили польские власти по отношению к коренному местному населению, пишет в этой главе и Богдан Мельник. Его дядя, Стефан Устимчук, будучи сам белорусом, неоднократно испытывал это на себе.
Польские осадники были явными врагами белорусского народа. И это хорошо понимало белорусское население. Часть польских осадников была мобилизована на польско-германскую войну в сентябре 1939 года.
После освобождения Западной Белоруссии частями Красной Армии в сентябре 1939 года, часть осадников, опасаясь советской власти, осталась в оккупированной немцами Польше, в так называемой Центральной Губернии, организованной фашистами. Большинство семей оставшихся осадников в 1940 году были репрессированы и вывезены за пределы Белоруссии, а их земляные наделы были переданы колхозам. После оккупации Белоруссии немецкими войсками, осадники начали возвращаться на свои прежние места жительства. Как правило, все осадники так или иначе были связаны с немцами: кто-то из них был комендантом полиции, кто-то работал переводчиком, зная немецкий язык, а большинство работало на различных должностях в других ор- ганизациях и учреждениях. Немцы использовали бывших легионеров Пилсудского в своих целях, активно привлекая их к работе на себя.
С 1924 года буржуазно-помещичья Польша безраздельно господствовала на оккупированных землях западных областей Украины и Белоруссии по 17 сентября 1939 года. Местное белорусское население подвергалось национальному и экономическому угнетению, испытывало дискриминацию, облагалось многочисленными налогами (податками). Поляками чинились всяческие препятствия для получения высшего образования белорусами. Доходные и высокооплачиваемые должности занимались, в основном, поляками, или людьми, которые были лояльны к польской власти. Белорусы были на своей земле людьми «второго» сорта. Лучшие люди, патриоты своей земли, белорусы активной жизненной позиции, не желали мириться с тем, что их называют «быдлом», «холопами», польскими полешуками и т.д.
В феврале 1919 года, когда польские легионеры разоружили многие части отступающих немецких войск и двинулись на восток против только что созданного Советского государства и малочисленных частей Красной Армии, население нескольких деревень Телеханского и Логишинского районов: Краи, Гутка, Речки, Валище, Липники, Пучины и других, – организовали партизанский отряд под командованием Николая Григорьевича Мялика, уроженца деревни Речки. Отряд занял дорогу Телеханы – Речки и удерживал её на протяжении двух месяцев. Все попытки польских легионеров прорваться по ней на восток, отряд отбивал с большими потерями для противника. Николай Григорьевич Мялик во время Великой Отечественной войны был уже немолодым человеком, но вместе со своим братом он являлся связным партизан, помогал партизанам всем, чем только мог.
Описанная Богданом Мельником картина навеяла воспоминания о редких праздниках и приёмах гостей в нашем доме. Жила наша семья очень бедно, трудно, детей было пятеро. И каждому надо было купить одежду, обувь, маечки, трусики, носочки, чулочки и т.д.
Одним словом, было не до праздников. Редко, может быть, только  в дни рождения, нам покупали конфеты, чаще всего, это были знаменитые кавказские.
Помню, как-то папа привёз мне из Минска очень красивую картонную коробку, в которой было несколько отделений, заполненных разноцветными «морскими камешками», так тогда называлось драже, внутри которого был изюм. У меня был день рождения. Я очень обрадовалась такому приятному подарку, угостила всех родных, какую-то часть съела сама, а остальные конфеты спрятала. Мне казалось,  что они надежно спрятаны, но, увы, это только казалось. В какой-то день   я подошла к тому укромному месту, достала коробку, что-то она мне показалась подозрительно лёгкой, открыла её и ахнула: внутри было пусто. Я не заплакала, хотя и было очень обидно, что кто-то из наших детей единолично съел все конфеты, не оставив ни единой.
Я рассказала о случившемся маме, а та пожаловалась отцу. Вечером, когда вся семья была в сборе, папа спросил:
– «Дети, кто съел Танины конфеты»? Никто ничего не сказал. Тогда папа продолжил:
– «Я расскажу вам быль, а вы сами решите, хорошо или плохо вы поступили.
В одном селе жил крестьянин, у которого рос сын. Когда мальчик подрос, отец решил приучить его к какому-нибудь ремеслу. Он старался научить сына сеять рожь, ухаживать за посевами, жать её, сушить, молотить, молоть зерно на муку, печь хлеб, и этим трудом обеспечить себе жизнь. Сыну очень не понравился этот сложный путь. Слишком долгим и трудным был путь от посева зерна до румяного пышного ка- равая, много сил надо было затратить на то, чтобы получить хлеб. Отказался сын от этого занятия.
Согласился отец, что растить хлеб трудно. Предложил сыну стать плотником. Поработал сын несколько дней в учениках у плотника и вернулся домой:
– «Не хочу быть плотником. Брёвна огромные, пока одно обтешешь, кровавые мозоли на руках появляются, ночью спать невозможно, так руки ноют от тяжёлой работы, да и спину ломит от неподъёмных брёвен».
Опять поддержал сына отец:
– «Да, сынок, тяжела работа у плотника. Отдам-ка я тебя в портные».
Сказано – сделано. Отдал отец сына в обучение к портному. Не прошло и недели, как сын возвратился домой. Спрашивает его отец:
– «Что случилось на этот раз»?
– «Не хочу я быть портным, надо углями горячими утюг наполнять, ткани разные утюжить, да и шить трудно, все пальцы иголкой исколол, не зря ведь народ пословицу придумал: «С иголки хлеб колкий», да и заказчики капризные, никак им не угодить. Пришлось отцу согласиться, что и этот труд нелёгкий.
– «А кем же ты станешь, сынок, жить тебе как-то надо, я не вечный, умру, что же ты делать будешь»?
Отвечает сын:
– «Я стану вором, это ведь так легко и приятно, трудиться не надо, украл всё, что захотел, вот и пользуйся»!
Согласился отец с сыном:
– «Да, сынок, это, в самом деле, лёгкий путь, а с чего же ты начнёшь свою лёгкую работу»?
– «А я, отец, уже присмотрел в соседнем селе вола, вол хороший, большой, и никто его не караулит».
Отец подробно расспросил сына, в каком доме находится вол, одобрил его решение украсть вола, и все в доме легли спать. Утром чуть свет отец отправился в соседнюю деревню и оплатил хозяину стоимость вола, объяснив, что животное вечером или ночью заберёт его сын.
Привел сын «украденного» вола в следующую ночь, привязал его во дворе. На другой день зарезали они с отцом вола, якобы для того, чтобы скрыть «следы преступления». Мясо засолили и стали его есть. Отец предложил сыну замерить объём талии, на сколько каждый из них поправится от воловьего мяса. Сын согласился. За- мерили, запомнили. Стали готовить пищу на воловьем мясе. Сели обедать. Отец ест спокойно, а сын всё на дверь оглядывается, не идёт ли за своим волом хозяин? И так было всё время, пока вола   не съели. Закончилось воловье мясо, опять предложил отец сыну замерить талию, и оказалось, что сын от краденого мяса похудел, а отец поправился. Сын спросил:
– «Отец, почему же ты поправился, а я похудел, ведь ели мы одинаково»?
– «А потому, – ответил ему отец, – что я ел то мясо, которое сам же и оплатил, а ты ел ворованное, опасаясь в любой момент разоблачения».
И понял сын, что на ворованном далеко не уедешь, чтобы прожить, надо много трудиться».
Этот урок запомнился нам, детям, на всю жизнь. Больше таких происшествий в нашем доме не было.
К нам часто заходили по делам разные люди. Кто-то приезжал, чтобы пообщаться с папой, получить от него какие-то сведения, справки, узнать что-нибудь о потерянных во время войны родных. Некоторое время в нашей семье жил молодой парень, Павел, потерявший родителей во время войны. Мой отец устроил его на работу в райпромкомбинат. Позже Павел женился и уехал на постоянное место жительства в США. Долгие годы он переписывался с моим отцом, был очень благо- дарен за помощь, оказанную ему в самое тяжёлое послевоенное время. Я очень ценю и уважаю свою мать. И всё-таки, как это ни грустно признавать, больше я уважаю и люблю своего отца. При этом я полностью отдаю себе отчёт в том, что папа был далеко не идеальным человеком, ничто человеческое было ему не чуждо, но в сложных жизненных ситуациях он всегда находил верное решение, потому что он никогда не руководствовался в принятии своих решений чувствами, им управлял разум.
Я запомнила один папин разговор с его партизанским другом – Иваном Михайловичем. В то время я была уже подростком, находилась в соседней комнате, читала что-то очень интересное. Выходить из своей комнаты и прерывать чтение мне очень не хотелось, вот и услышала я невольно этот разговор двух взрослых людей. Иван Михайлович пришёл к папе посоветоваться, он был очень расстроен и огорчён женить- бой одного из своих сыновей. Не могу точно сказать, кого из них. На все жалобы друга и выраженное им недовольство решением сына папа ответил так:
– «Иван, твой сын уже взрослый, самостоятельный человек, если его устраивает эта женщина, то, какое право ты имеешь влиять на принятое им решение? Ты дал ему жизнь, помог получить образование, и на этом твоё участие в его личной жизни должно закончиться, пусть сам отвечает за свои поступки»! И продолжил:
– «У меня три дочери и два сына. О сыновьях говорить пока рано, они ещё совсем маленькие. А три мои дочери по характеру совершенно разные. Мария – большой дипломат, может ко всем приспособиться, умеет обходить острые углы; Таня – решительная, целеустремлённая, она всегда своего добивается, за неё я спокоен, она состоится, в этом я уверен. А вот Нелли остаётся до сих пор для меня загадкой, какая она, что для неё главное, какой у неё характер, я не могу сказать. Они пока ещё дети, но я намерен уважать в будущем их выбор мужа. Я всегда поддержу их решение. Советую и тебе поступать так же».
И в дальнейшей жизни нашей семьи отец оставался верен этим сказанным им давным-давно словам (на фото мой отец). Не один раз именно он поддерживал нас, своих детей, в сложные периоды жизни. Папа никогда не ошибался в оценке людей, и жизнь всякий раз только подтверждала его правоту. Влияние папы и на формирование моего характера, и на моё отношение к семейной жизни, к мужу, огромно. И хотя внешне я очень похожа на свою мать, можно с уверенностью сказать, что по характеру, манере поведения, мировоззрению, я – папина дочка!
В марте 2017 года исполнилось сто лет со дня рождения моего отца. Я написала в честь этого, столь важного для меня события стихи, посвящённые папе.
Моему отцу

 
Сто лет прошло с поры той давней, Когда в паломничьем пути Родился мой отец в изгнании – Вдали от мест родной земли…

В церквушке маленькой и тесной Старик-священник окрестил: Гавриилом – именем небесным Нарёк, и этим освятил.

Семье, вернувшейся с чужбины, Мой дед построил новый дом, И детям – все были мужчины, Хватало места в доме том.

И быстро полетели годы Его крестьянского житья, Преодолел он все невзгоды И все преграды бытия.

И дальше жизнь не баловала, От тяжкого труда устав, Постиг отец наук начала
И Войска Польского Устав.

Отцу легко всё удавалось: Ученье, труд, ходьба, косьба; Легко читалось и писалось: Хватало памяти, ума…

Пять молодых парней, пять братьев Создали дружное звено:
В труде, в походе, и в несчастьи Они все были заодно.

Брат Афанасий – самый старший: Подпольщик, умница, эстет…
В НКВД застенках страшных Исчез его безвестно след…
 
Война внезапно накатилась, Накрыла их своей волной, И Выгонощи задымились,
Зажглись, как факел смоляной.

Сгорело всё, погибли люди, Но приютил их лес родной… И сотни партизанских будней Пошли своею чередой.

Двенадцать эшелонов вражьих Они спустили под откос,
И ратный труд мужчин отважных – В Победу был весомый взнос.

Познали преданность Отчизне, И дружбу, и тепло костра,
И тяготы бездомной жизни, Походы ночью, до утра.

В среде полесских патриотов Они прошли через войну,
У них была одна забота – Освободить свою страну!

В самом конце войны – в апреле, Известье почтальон принёс:
«Трофим погиб!» – прошёл метели, А вот весну не перенёс!

А дальше – годы жизни строгой, Женитьба, пять детей, дела… Прямою, честною дорогой Судьба отца всегда вела!

Отец всех нас и «вывел в люди», Не ждал он свой «последний час», Трудился в праздники и в будни, Примером, вдохновляя нас!
 
Именно благодаря отцу я никогда не принимаю сколько-нибудь серьёзного решения, не посоветовавшись предварительно со своим мужем. И только получив его одобрение, я начинаю что-то делать. Рациональное начало гораздо более развито у мужчин, и с этим приходится считаться. Какой бы умной и образованной ни была бы женщина, всё-таки, изначально она задумана Творцом не как ведущая, а как ведомая.
Чаще всего навещали отца бывшие партизаны, а также его земляки и родственники из деревни Выгонощи (на фото мой отец – Лукашевич Гавриил Корнеевич). Мама всех принимала, поила чаем, подолгу беседовала с папиными земляками, узнавала новости. Мой отец выглядел намного старше своих лет.
Сказались лишения партизанской жизни, голод, холод, постоянные стрессы. Эта фотография очень хорошо отражает характер моего отца. Таким он и был – прямым, честным, достойным человеком, большим тружеником и правдолюбом!
Папа хорошо играл в шахматы, часто по вечерам к нам приходил его друг Климов Дмитрий Климентьевич. Между ними устраивались настоящие шахматные сражения. У нас до сих пор сохранились самодельные деревянные шахматные фигурки, вырезанные папиными руками, и такая же оригинальная шахматная доска. Я неизменно при- сутствовала при их игре, не сводя глаз с шахматного поля. Я была ещё очень маленькой, но уже научилась играть в эту увлекательную игру. Научил меня этому мой отец, он сразу стал играть со мной «на равных», не поддаваясь мне, и не делая никакого снисхождения, и я сразу же в полной мере осознала, как много мне надо учиться, чтобы сыграть с папой, хотя бы вничью.
Когда я стала школьницей, то нередко участвовала в районных и областных олимпиадах не только по химии, физике и математике, но и по шахматам, и при этом занимала призовые места. Когда подрос мой внук Вова, мы с ним стали играть в шахматы. Я научила его всем тем приёмам шахматной игры, которым когда-то давно меня научил отец. И сделала это, как говорится, «ища приключений на свою голову». Оказалось, что   у внука большие способности к шахматной игре. Вскоре Вова стал играть гораздо лучше меня, мне было неловко от того, что я ему постоянно прои- грываю, и я потихоньку устранилась от участия в этой игре.
Как-то Вова попросил моего старшего сына Максима сыграть с ним партию. Тот согласился. Обрадованный Вова мгновенно расставил шахматные фигуры на доске. Почему-то при розыгрыше ему почти всегда выпадают белые. Началась игра. Максим небрежно переставлял шахматные фигуры, одновременно разговаривая со мной. Он был уверен в том, что выиграть у Вовы, которому тогда было лет семь или восемь, не составит особого труда. И вдруг с ужасом увидел, что у него уже почти не осталось никаких фигур. Он прекратил разговор со мной и стал играть с полной отдачей и кое-как с большим трудом свёл игру к ничьей. Больше ни он, ни я, уже не садились играть с Вовой в шахматы. Вспоминая на страницах этой книги свои шахматные «сражения» с внуком, которые длились не один час, а часто даже переносились на следующий день, я написала это шутливое стихотворение об одном таком продолжительном и упорном шахматном «бое» со своим внуком Вовой:
 
«Бой»  с «Чингиз-ханом»
 
Король, пажи и королева На каждой стороне доски:
Белые – справа, чёрные – слева, Как на холсте чьи-то мазки.

И оба мы уже в неволе – Ведь войско на доске стоит… И как на Куликовом поле –
Всем нам сраженье предстоит.
Так повелось в подлунном мире – Сразится вскоре зло с добром,
Е-2 пойдёт на Е-4…
И кто кого? Вопрос ребром!
Беру я, молча пешку левой… Куда мой рок меня ведёт?
А может, чёрной королеве Сегодня всё же повезёт?

Идёт серьёзное сраженье: Манёвр, коварство и обман, И наступленье, и паденье – У каждого – особый план.

Играем с полною отдачей: Никто не хочет уступать… У каждого из нас задача: Атаковать и наступать!

Игра идёт пока на равных: Уже открыт сраженью счёт. На направлениях ударных Сегодня важен лишь расчёт!

И продолжается сраженье – Атаки, планы, верный ход, Возможно, точное решенье Определит борьбы исход!

Как будто от игры исхода Зависит чья-нибудь судьба, Как от военного похода – Так разгорается борьба!

Вот белый ферзь отходит влево, И что туда его ведёт?
Ах, всё же, чёрной королеве Сегодня точно повезёт!
Ура-а-а! Мы, кажется, у цели – Вот «съели» у врага коня!
Хотя не все мы уцелели… Вдруг внук остановил меня.
 
Как гром раздался голос внука:
«Ну, бабушка, тебе – «Гарде!» Вот это да! Моя «наука»
Уже «выходит боком» мне!
Себя я вовсе не жалею… Немного жаль фигур своих… Всё ж отыграться я успею, Хоть и сражаюсь за двоих:
И за себя, и королеву:
Ей клятву мысленно дала, Что честь её спасти сумею, Как бы ни шли мои дела.
Так не хватает мне удачи! Вот только б дух перевести, Ведь нет почётнее задачи – Честь королевскую спасти!
Белые дружно наступают: Они упрямы и горды…
И этим мне напоминают Налёт воинственной орды!
Была ведь цель моя простая – Разбить врагов к исходу дня… Увы! Уже с другого края
Для нас готова западня!
Жаль, что тщетны мои надежды – Победный слышу внука смех… На поле – белые «одежды»
И им способствует успех…
Так долго шло это сраженье, Что смолк меж нами разговор, И вот в недоброе мгновенье Внук объявил мне приговор:
Сначала – «Шах!», «Мат!» шёл левее, И завершил на поле зло:
Как жаль, что чёрной королеве Сегодня так не повезло…
Не обольщайся зря надеждой, Каждой потере веди счёт, Ведь и под белою одеждой Коварство на Земле живёт!
Держи в глубокой тайне планы, В ответе ты за свою рать…
Когда вдруг с юным «Чингиз-ханом» Садишься в шахматы играть…
 
День Победы» в доме моих родителей обязательно устраивалось большое застолье. В нашей семье это был один из главных праздников. Мама готовила что-нибудь вкусное, она хорошо умела приготовить мясные блюда, это были всевозможные паштеты, мясные запеканки, рулеты, сальтисоны, буженина, окорок, и  проч. Научилась готовить эти мясные блюда она уже  в Белоруссии, когда жила на квартире, на хуторе у Сигневича Николая Лаврентьевича.
Приходили к нам папины друзья, пели партизанские песни, рассказывали разные истории, вспоминали интересные случаи из своей военной жизни. Поминали своих погибших друзей, которым не удалось дожить до Великой Победы, одним словом, это застолье длилось долго.
Я впитывала партизанские рассказы, как впитывает губка воду. Все эти услышанные в детстве сведения впоследствии мне очень пригодились.
А моя младшая сестра Нелли хорошо поёт, этот талант проявился у неё ещё в раннем детстве.
Помню, как папа поднимал Нелли на руки, ставил её на высокую табуретку посреди комнаты, и Нелли звонким детским голоском пела разные песни:
– «Веет свежестью ночь сибирская, собрались друзья у костра.
Ты навеки нам стала близкою, величавая Ангара…» и т.д.
Её репертуар был обширен, начиная с песен военных лет, и заканчивая самыми последними модными песнями. «Концерты» Нелли щедро оплачивались папиными друзьями, их умиляло то, что такой маленький ребёнок знает наизусть столько разных текстов и правильно поёт, не фальшивит, слух у сестры
– идеальный. Особенно восхищались Нелиным пением те люди, у которых по каким-то причинам не было собственных детей.  Ни я, ни старшая сестра Мария, никогда в этих концертах не участвовали. В лучшем случае, по настоянию папы, я могла прочитать стихотворение, посвящённое Марату Казею:
– «В разведку шёл мальчишка четырнадцати лет, Вернись, пока не поздно, сестра сказала вслед…» и т.д.
Или же могла под настроение прочитать на белорусском языке «Камсамольскi бiлет» Аркадия Кулешова, и на этом моё участие в праздничном концерте было закончено.
А Нелли была у нас признанной «примой», упивалась собственным «сценическим успехом», и как соловей, часами распевала свои песни.
Моя мама на этих семейных праздниках всегда была в центре внимания. У неё была правильная красивая речь, она отличалась эрудицией и знанием многих русских народных песен. Мама хорошо играла на гитаре, знала русскую поэзию.
История семьи моей матери – Лукашевич Анны Евдокимовны (девичья фамилия её – Кудряшова) очень тяжёлая, семья мамы утратила многое в результате сталинских репрессий.
Мама родилась в России, под Тулой, в 1925 году, в семье потомственного священника – Кудряшова Евдокима Иовича, который был сыном известного в своё время в Тульской области священника – Кудряшова Иовы Ионовича. Иов Ионович – дед моей матери по линии отца, был протоиереем, старшим священником, он  обладал многими достоинствами и  качествами.  К нему везли со всей округи больных и одержимых людей, и он помогал многим исцелиться. Этот священник был известен своей благотворительностью, он помогал многим людям не только Божьим словом, но и материально. Средств для оказания такой помощи в  семье было достаточно. Из  поколения в  поколение  в семье моей матери передавались по наследству ценные старинные иконы, церковная утварь, облачение для проведения службы, подсвечники, чаши для причастия, столовое серебро, старинные религиозные книги, дорогая посуда и многое другое, что было накоплено не одним поколением священнослужителей.
Жизнь многодетной религиозной семьи проходила безмятежно до начала коллективизации крестьянских хозяйств. Во время проведения коллективизации в двадцатых годах у семьи моей матери была национализирована земля, водяная мельница, расположенная на реке Упа, молотилки, косилки, весь сельскохо- зяйственный инвентарь, небольшой свечной завод, огромная пасека, все лошади, коровы и другая живность. Было запрещено привлекать к ведению хозяйства наёмных рабочих, да им уже и нечего было делать в этом разграбленном хозяйстве.
Однако это был только первый этап экспроприации. Второй, ещё более грабительский, пришёлся на 1937 год, год тяжёлых политических репрессий. Достаточно было любого повода, чтобы попасть под колесо НКВД. Так произошло и с отцом моей матери.
У него был поэтический дар. Писал стихи лёгким слогом, на одном дыхании. Больше всего стихов он посвящал родной земле, воспевал русскую природу, писал лирические и религиозные произведения. Был патриотом родной земли и не мог смириться с тем, что русское крестьянство уничтожалось, как класс. Был ярым противником коллективизации, писал стихи на «злобу» дня. Если бы эти записи попали в руки НКВД, никто из маминой семьи не остался бы на свободе, но бабушка Устинья Николаевна была очень дальновидной, умной женщиной. За несколько дней до первого обыска она тайно от дедушки сожгла все тетради с его записями в бане.
К сожалению, мой дедушка не скрывал своего поэтического дара, читал стихи родственникам, знакомым, друзьям. В той политической обстановке это не могло быть длительное время тайной. Последовал донос, начались бесконечные обыски с целью конфискации не только крамольных стихов,  которые  к тому времени были все уничтожены, но главной целью, привлекавшей внимание НКВД к семье моего деда, были материальные ценности, копившиеся не одним поколением священнослужителей. Я написала такие стихи:
 
Стихи не пишутся годами…
 
Стихи не пишутся годами…
В какой-то непонятный миг
Они вдруг возникают сами,
Как бьющий из земли родник…

Любого повода довольно,
Чтоб зазвучать такой струне:
Крик журавлиной стаи вольной,
 Иль народившейся луне…

Займёшься темою любою –
И мысль свежа и глубока,
Вот так же дружною весною
От льда вскрывается река…

Как будто выстраданная фраза
Давно жила в моей душе  –
Вот так отчётливо и сразу
Она уложится в клише…

Слова легко воспринимаю:
Они звучат, как бы внове,
Я словно что-то вышиваю
По заготовленной канве…
 

Мелодия стиха привычно,
Мгновенно набирает темп,
Сюжет и просто, и логично
Укладывается в рифму тем.

Как-то светло, непринуждённо
Сами собой звучат стихи,
Как музыкою вдохновлённы,
Благословенны и легки.

И отчего так происходит?
Ложится за строкой строка…
Моей рукой как будто водит
Невидимая мне рука…

Наверно, этот лучик света
Мне передался от него –
Убитого НКВД поэта –
Святого деда моего…
 
Дед Евдоким был арестован, отправлен в Тулу, в тюрьму. Обыски повторялись, всё ценное имущество конфисковалось, чудом сохранилась только швейная машина, которую бабушка кому-то одолжила на время.
Один раз власти разрешили навестить арестованного в тюрьме. Мама упросила бабушку взять её с собой. Впечатление от встречи было самое тяжёлое. Дедушка был весь распухший, отёчный, говорил, что весь рацион заключённых составляет ржавая сельдь, а воды после приёма такой «пищи» не дают. На любые, даже самые незначительные просьбы деда, у его тюремщиков был один ответ:
– «Ты же поп, вот пусть тебе и помогает твой бог»!
Приём передач от родных был запрещён. Вскоре состоялся «суд», на котором дедушка получил десять лет лагерей и был сослан в Ферганскую долину. Из лагеря семья получила только одно письмо, вскоре после отъезда, больше никаких известий от него и о нём не было. Он безвестно погиб в сталинских лагерях… А дети автоматически стали детьми «врага народа», со всеми вытекающими из этого последствиями. Мама с  детства мечтала стать учительницей русского языка и литературы. Обладала замечательной памятью, помнила наизусть все произведения Некрасова, почти все стихи и поэмы Лермонтова, Пушкина, Есенина, Блока. Разговаривала на литературном русском языке,  очень  грамотно  писала,  обладала  каким-то  врождённым чувством грамотности, лексикон её был богат и разнообразен. Знала и любила русскую литературу, в доме была прекрасная библиотека. Книги Толстого, Лескова, Тургенева, Гоголя, Достоевского, Пришвина всегда были в нашем доме.
А позднее, когда появились и стали доступными, такие ранее запрещённые авторы, как Бунин, Есенин, Мережковский, Алданов, Ахматова, Цветаева, то и эти книги стали её лучшими друзьями до самых последних дней жизни. Любовь к чтению художественной литературы нам была привита с раннего детства.
Когда своя библиотека была прочитана, мы стали читать художественную литературу из Телеханской поселковой библиотеки. Здания этой библиотеки уже не существует, оно было расположено на перекрёстке улиц Советской и Семнадцатого сентября вблизи нынешнего автовокзала. Библиотекарем тогда работала Надежда Дмитриевна Терновец. Мы звали её «тётя Надя». Я приходила в библиотеку примерно один раз в неделю. Выбирала несколько книг, за неделю их «проглатывала» и приходила в библиотеку опять. Сначала тётя Надя не могла поверить, что я так быстро читаю, несколько раз тактично спрашивала у меня содержание той или иной книги и убеждалась в том, что я действительно её прочла, а потом привыкла. И  если я  приходила  на несколько дней позже, то она спрашивала о причине такой задержки.
Предпочтение я отдавала иностранной литературе, собраниям сочинений Голсуорси, Теодора Драйзера, Теккерея, Джека Лондона, Стендаля, Доде, Бальзака, Флобера, Виктора Гюго, Ибсена, Сенкевича, Бруно Янсенского, Болеслава Пруса и многих-многих других авторов. Я специально перечислила этих известных авторов, чтобы показать, что подбор книг в Телеханской библиотеке того, давнего уже времени, был очень достойным.
Надежда Дмитриевна Терновец была не только прекрасным добрым человеком, она была ещё и хорошей портнихой. Дочь Надежды Дмитриевны – Зоя, училась в параллельном со мной классе. У неё была очень яркая внешность. Зоя была темноволосой, кареглазой стройной брюнеткой. Мать старалась одевать Зою по последней моде, и это ей удавалось. Много лет наши пути с Зоей почти не пересекались. А потом мы встретились в Телеханах в кафе «Трактир на Огинском», где происходила встреча наших выпускников. И я убедилась, что Зоя Терновец сохранила свою прежнюю привлекательность и обаяние. Мне показалось, что с возрастом она стала ещё красивее. Не зря ведь умные люди говорят, что в молодости мы выглядим, какими нас создал Бог, а в старости такими, как заслужили.
Надежда Дмитриевна постоянно направляла меня в чтении художественной литературы. Однажды она посоветовала мне прочесть серию «Жизнь замечательных людей», основанную в 1933 году Алексеем Максимовичем Горьким. Таким образом, я узнала биографии многих известных людей.
Она же тактично советовала, чего пока не стоит мне читать, учитывая мой юный возраст. Солидный багаж знаний и самых разных сведений, полученный в детские годы от прочитанной мною художественной литературы из Телеханской поселковой библиотеки, многократно помогал мне в самых разных жизненных ситуациях. Я могла поддержать беседу с образованными людьми самого высокого уровня, за что с огромной благодарностью вспоминаю простого телеханского библиотекаря – Терновец Надежду Дмитриевну! Именно это детское пристрастие к чтению художественной литературы и породило мою привычку к постоянному чтению, которая сохранилась у меня на всю жизнь. Я читаю одновременно несколько книг, и это, как ни странно, помогает лучше понимать и запоминать их содержание. Утром я читаю что-то серьёзное, вечером – лёгкое, развлекательное, обязательно выписываю несколько «толстых» журналов, которые просматриваю в течение дня. Мне никогда не бывает скучно, на скуку не хватает времени, всё расписано по минутам.
Моя мать Анна Евдокимовна была прирождённым педагогом. Она не читала никаких нотаций нам, пятерым её детям, никогда не повышала на нас голос, просто объясняла нам, что хорошо, а чего не следует делать. Авторитет её среди нас, пятерых детей, был очень большим. И достаточно было маме посмотреть на нас, как мы уже понимали, хорошо или плохо мы ведём себя. Получить похвалу от неё было очень трудно, зато, какая это была радость, если мама нас за что-то хвалила.
Мне было лет тринадцать, может быть, четырнадцать, одним словом, это был переходный возраст, когда хочется испытать себя в каком-то трудном деле. И я не придумала ничего более подходящего, как залезать на высокую вышку, которая была выстроена солдатами на Лысой горе для наблюдения  за  лесными  пожарами. Вышка была построена кое-как, лестницы в нормальном её исполнении там не было. Лезть надо было по перекладинам, которые были наскоро прибиты к оструганным боковым брёвнам и держались часто на единственном гвозде. Особенно тяжело было
«проходить» переходы по ярусам, так как там вообще не было перекладин, и надо было перелезать по гладким брёвнам. Я «тренировалась» так почти ежедневно. Кто-то из взрослых людей заметил мои «упражнения» на вышке и рассказал  о  них  матери.  Она не стала меня ни ругать, ни тем более, наказывать. Просто сказала мне:
– «Если ты сорвёшься с вышки и разобьёшься насмерть, то   мы все какое-то время погорюем, поплачем, и будем жить дальше без тебя, но если ты упадёшь и станешь инвалидом, то учти, что ухаживать за тобой будет некому. Ты – не единственная моя дочь, у меня кроме тебя ещё четверо детей, которые тоже нуждаются в моей заботе. Сделай сама соответствующий выбор…»
И эта спокойная речь мамы мгновенно меня «отрезвила», больше я не хотела «испытывать свою силу воли…» подобным образом. И ещё один пример маминого воспитания мне хотелось бы привести в своём повествовании.
Я знаю о нём из рассказа моей сестры – Нелли, в то время я уже училась в Витебском медицинском институте. А Нелли училась ещё в седьмом или в восьмом классе.
Как-то мама пришла с родительского собрания очень расстроенная, у Нелли уже появились тройки, успеваемость значительно снизилась. Сказался тот же пресловутый переходный возраст, в котором и я решила совершать ненужные «подвиги».
И вскоре после родительского собрания, на котором мама узнала, что с учёбой дочери не всё обстоит благополучно, Нелли «случайно» услышала состоявшийся разговор родителей. Вечером они беседовали между собой, как бы не зная, что Нелли находится в соседней комнате и всё прекрасно слышит.
Начала этот разговор мама, которая сказала, обращаясь к отцу:
– «Знаешь, Гаврюша, наверное, нам не стоит сдавать нашу тёлочку в колхоз».
В то время было принято сдавать маленьких тёлочек в колхоз для увеличения поголовья дойного стада, резать телят мама никогда не разрешала, жалела их.
И продолжила:
– «Она подрастёт, станет к тому времени дойной коровой, вот   и будет хорошее приданое для нашей Нелечки. Учиться девочка  не хочет, как-нибудь окончит школу, выйдет замуж и обзаведётся домашним хозяйством, как ты на это смотришь»?
Папа сразу же выразил своё согласие с маминым решением и добавил:
– «Ты права, надо будет для неё ещё и пару поросяток к тому времени подрастить, да и с десяток молоденьких курочек дать на первое время».
На этом разговор между родителями закончился, а для Нелли наступило время тяжёлых раздумий. Подобная «радужная» перспектива вовсе не входила в её планы. Как же так, думала она, мои сестры учатся в институтах, станут специалистами с высшим образованием, а я в это время буду заниматься только домашним хозяйством? С это- го дня сестру точно подменили, она со всем усердием взялась за учёбу, и учебный год окончила без единой тройки. В последующих классах школы она была уже почти отличницей, и в итоге поступила в медицинский институт на лечебный факультет. Стала доктором, и даже не простым, а главным врачом крупного района.
Удивительным образом умела мама воздействовать на нас. Ведь при этом сестре не было высказано ни единого слова упрёка, не показано никакого недовольства, не прочитано ни одной нотации, ровным счётом ничего не было сказано непосред- ственно в её адрес. Родители просто как бы обсуждали свои хозяйственные вопросы, а каков был результат этого обычного житейского разговора? (На фото «золотая» свадьба моих родителей).
В доме был установлен определённый порядок, все знали свои обязанности. Приходить домой, даже когда мы стали взрослыми, надо было в точно установленное время, никакие объяснения по поводу опозданий мамой не принимались. Я думаю, что только благодаря этой жёсткой домашней дисциплине, все мы, пятеро детей, получили высшее образование, стали достойными людьми.
В нашей семье был культ отца. Если папа прилёг отдохнуть, в доме наступала мёртвая тишина. Лучший кусочек всегда был предназначен для папы, всё мамино внимание и заботы, в первую очередь были направлены на него. Папа садился за обеденный стол, и мама сразу же всё ставила перед ним, сам он никогда не искал ни кастрюль, ни тарелок, ни ложек. Ранним утром мама уже успевала сварить для отца суп, он пристрастился к горячей еде, так как достаточно настрадался от «сухомятки» во время войны, в партизанских отрядах. Ел он очень аккуратно, тщательно пережёвывая каждый кусочек, никогда не переедал, сколько бы мы ни уговаривали его взять ещё. Эта привычка выработалась у отца тоже в партизанских отрядах, так как там надо было заботиться не только о себе, но и постоянно думать о тех, кто был рядом…
– «Спасибо, достаточно», – так он нас останавливал, и не было никакой возможности заставить его что-то ещё съесть. По старой крестьянской привычке папа вставал раньше всех, ухаживал за животными, работал в своей столярной мастерской, и только после нескольких часов физической утренней работы, он приходил в дом завтракать.
С годами я поняла, почему мама так заботилась об отце. Прежде всего, потому, что была умной женщиной и прекрасно отдавала себе отчёт в том, что без помощи отца она не сможет ни правильно воспитать нас, ни поддержать нас, ни дать нам высшее образование. Потеряв своего отца в двенадцать лет, она в полной мере осознала, как тяжело, как невыносимо трудно жить без отца…
Мама и нас, трёх дочерей, приучила жалеть своих мужей, оберегать их, во всём помогать им, поддерживать, стать для них самыми лучшими друзьями и помощницами, говорила нам так:
– «Если вы вышли замуж за этих людей, то знайте, что это навсегда. Никогда не предавайте своих мужей, поддерживайте их, несите свой крест до конца, каким бы человеком ни оказался ваш избранник»!
Мы твёрдо усвоили с детства, что если поссоримся с мужьями, то и для нас не будет у мамы места. Она всегда при ссорах поддерживала не нас, своих родных дочерей, а была на стороне наших мужей.
И вот результат такого маминого воспитания: моя старшая сестра Мария, будучи двадцатилетней студенткой, вышла замуж 9 августа 1969 года. Прошла со своим избранником  все испытания  и «вырастила» мужа от лейтенанта до полковника, начальника кафедры, кандидата технических наук. Я вышла замуж за студента второго курса медицинского института 6 ноября 1974 года. За совместно прожитые нами годы мой муж стал профессором, доктором медицинских наук, заслуженным деятелем науки Республики Беларусь, член-корр. Бел. АМН и Нью-Йоркской академии. Нелли вышла замуж 6 ноября 1977 года. И нашей младшей сестре пришлось идти по самому тяжёлому семейному пути. Только благодаря Нелли её муж буквально «выкарабкался» с «того света» после тяжелейшей автомобильной аварии, дождался внуков.
Не перестаю удивляться маминому педагогическому таланту и восхищаться им. Она научила нас никогда не требовать от своих мужей ни красивых нарядов, ни дорогих подарков, уметь ценить их за другие качества, быть им в первую очередь помощницами и надёжным тылом. Учила нас, своих дочерей, как следует нам поступать:
– «Никогда не просите у мужей, чтобы они вам что-то покупали, что-то дарили, или что-то для вас делали приятное, но ведите себя так, чтобы они с радостью делали это для вас сами, по собственной инициативе».
Мама мечтала поступить в педагогический институт, но дочери
«врага народа» путь туда был закрыт. Пришлось учиться там, куда можно было поступить. Этим учебным заведением оказался «Лесотехнический техникум» в Тульской области.
Годы учёбы в техникуме совпали с Великой Отечественной войной. Студентки постоянно привлекались к земляным работам. Особенно трудным был сорок первый год, когда немцы стояли под Москвой. Было не до занятий, все силы отдавались фронту. Студентки копали противотанковые рвы, строили земляные укрепления, работа не очень подходящая для юных девушек, но каждый день доводилась до руководства техникума разнарядка, и приходилось отправлять студенток на эти работы. Хлеб выдавался по скудной норме военного времени, его не хватало для нормального питания, чувство голода постоянно преследовало студенток. Крохотный кусочек тяжё- лого «военного», плохо выпеченного хлеба незаметно съедался ещё во время занятий. Приходилось дополнять скудный рацион мёрзлой картошкой, из которой студентки ухитрялись испечь блины. Блины эти были невкусные, бледно-синие, неприятного сладковатого вкуса, остроумные студентки сразу же «окрестили» их «тошнотиками».
«Тошнотики, тошнотики – военные блины…»! Долгие годы мама не могла даже смотреть на наши знаменитые белорусские «драники», так как они напоминали ей блины того трудного голодного времени. Здание лесотехнического техникума было разрушено при бомбёжке. Заниматься пришлось в разных приспособленных помещениях, с длительными перерывами в занятиях, составлявшими иногда несколько месяцев. В результате срок обучения растянулся на несколько лет. Только в 1947 году мама получила диплом о среднем специальном образовании и была направлена на работу в
Белоруссию, в Телеханский лесхоз.
Уехала мама из России на три года, чтобы отработать обязательный срок после окончания среднего специального учебного заведения, а осталась в Белоруссии навсегда, и никогда об этом не пожалела.
Мама рассказывала нам о том, что вскоре после её приезда в Телеханы, органы МГБ (Министерство госбезопасности) – так называлось уже переименованное к тому времени ведомство НКВД, направляли её на учебу в Минск, на юридический факультет института. Мама, понимая, что её  родословная  будет  подвергну- та тотальной проверке, благоразумно отказалась, сославшись на плохое самочувствие.
Она и в самом деле была не совсем здорова, с детства болела туберкулёзом лёгких. Бабушка Устинья Николаевна категорически запрещала ей выходить замуж, говорила:
– «Ты – больная, отработай положенный срок и возвращайся домой, не «завязывай» руки хорошему человеку, какая из тебя жена, ты долго не протянешь…»
Целебная белорусская природа и хорошее питание совершили чудо: мама не только выздоровела, но и  родила,  и воспитала пятерых детей, и прожила почти восемьдесят три года… Дождалась внуков и правнуков. Белоруссия стала для неё второй настоящей родиной (на фото – мои дорогие родители
– Лукашевичи: Гавриил Корнеевич и Анна Евдокимовна).
Мама очень любила белорусские леса, часто бывала в них, эти прогулки придавали ей сил, заряжали энергией. Она благополучно справилась со своей болезнью Мне представляется, что не последнюю роль в этом её излечении сыграл великолепный телеханский сосновый лес.
Происхождение из семьи потомственных священников наложило глубокий отпечаток на личность моей матери. Она имела от природы очень сильный волевой характер. При всех трудностях и бедах жизни нашей семьи она никогда не падала духом, не уныва- ла, и нам, своим детям, говорила, что не надо в радости слишком бурно радоваться и нельзя в горе слишком сильно горевать. Человек должен достойно нести крест своих и радостей, и тягот: «Терпи холод, терпи голод, терпи всякую нужду»… Какие бы беды ни приходили в нашу семью, она говорила:
– «Сегодня мы все погоревали, поплакали, а завтра надо начинать новый день и жить дальше…»
Мама обладала необычайно развитым чувством интуиции. Ей  не надо было спрашивать у нас, студентов, как мы сдали сессию, она всегда знала наши результаты и при встрече сразу же сообщала их нам. Точно так же мама знала о положении дел в каждой семье своих детей, и часто звонила нам, обеспокоенная произошедшей у нас какой-нибудь неприятностью или болезнью внуков.
Мама никогда не ошибалась в своих предчувствиях, настолько сильно был развит в ней этот дар интуиции. Какую-то часть этих способностей унаследовала от мамы и я. После тяжёлого воспаления лёгких, которое она перенесла в 2000 году и едва не умерла от этой болезни, дар необычайно развитой интуиции был ею утрачен безвозвратно, и она уже не предчувствовала будущее.
В тот год, когда тяжело заболела мама, на праздник Крещения Господня – Богоявления, под утро мне приснился вещий сон. В этом сне я шла мимо нашего Свято-Покровского Кафедрального Собора на улице Элизы Ожешко в Гродно и вдруг заметила, что дверь в Храм приоткрыта. Я посмотрела в глубь Храма и увидела большую икону Спасителя. Хотела пройти мимо, но неведомая сила заставила меня опять взглянуть на икону. Я увидела, что Иисус Христос на иконе делает знак ру- кой, как бы этим жестом приглашая меня войти в Храм. Я послушно вошла в Храм, подошла к иконе Спасителя и услышала его слова, обращённые ко мне:
– «Ты редко бываешь в Храме, дочь моя! А тебе надо придти в Храм и поставить свечу за здравие»!
В тот же миг я проснулась, рассказала о своём сне мужу, потом приятельнице. Она предложила мне пойти в церковь, да я и сама чувствовала, что это следует немедленно сделать. Мы с ней пошли в Храм, я поставила свечу за здравие, как мне и было приказано Спасителем в моём сне.
Прошло короткое время после праздника Крещения Господня, не более одной или двух недель, и на работу в аптеку мне позвонила двоюродная сестра Ярмолович Надежда Афанасьевна. Она сказала мне:
– «Твоя мама тяжело больна, немедленно приезжай»! Я сразу же позвонила на работу мужу и сказала ему, что уезжаю ближайшим автобусным рейсом в Телеханы. Он ответил:
– «Возьми антибиотики, поедем вместе на автомобиле».
Пока муж доехал до аптеки, я за несколько минут собрала очень много лекарств, взяла и сердечные средства, и антибиотики, и кровезаменители, и растворы солей, одним словом, это был огромный ящик лекарств и средств ухода за больными. Не знаю, чем руководствовалась я при этом лихорадочном сборе, но всё взятое мною, пригодилось, всё было использовано для лечения мамы.
Мы ехали в Телеханы со скоростью, превышающей все допустимые нормы, нарушающей все правила дорожного движения. Не прошло и двух часов, как мы были дома. Мама была уже без сознания. Папа рассказал нам, что только что уехала «Скорая помощь». Муж, посмотрев на использованные две ампулы, лежавшие на столе, и прочитав, что маме ввели успокоительное средство сильного действия, очень этому удивился. Измерил маме кровяное давление, которое в тот момент не определялось. Это была уже агония…
Мой муж – врач от Бога, я не устаю это повторять, не один    раз в жизни я делала такой вывод; внимательно осмотрев маму, сразу же поставил диагноз: крупозная пневмония. Муж стал пытаться поставить капельницу маме, но вены на руках мамы были спавшиеся из-за низкого давления и значительного обезвоживания организма, однако приобретённый мужем опыт практической работы, помог ему после многократных безуспешных попыток, ввести иглу в вену на наружной стороне кисти руки. В качестве держателя флаконов с растворами они с папой приспособили стойку-вешалку. Я сидела и держала маму за эту руку, а муж постоянно менял вливаемые растворы, чередуя их. Мы с ним постоянно советовались, что следует вводить. Он сказал мне, что надежды совсем мало, что сил выжить у мамы почти не осталось, но будем делать всё возможное, чтобы её спасти.
А меня ни на один миг не покидала твёрдая уверенность в том, что мы спасём маму. Я помнила о своём сне. Ведь в этом сне Спаситель приказал мне придти в Храм и поставить свечу «За здравие»! Это не могло не иметь значения! Я была абсолютно уверена в том, что мама выживет!
Я просидела весь оставшийся день, вечер и всю ночь, не вставая с места и держа мамину руку в своих руках, так как очень боялась, что при малейшем неосторожном движении игла проколет хрупкую венку, и больше муж не сможет подключиться. К утру мама пришла в сознание, стала со мной разговаривать. Она сразу же сказала мне, что, наверное, пришло и её время уходить. Я тут  же возразила ей:
– «Мы все когда-то должны уходить, но это будет не сейчас»!  И сразу же рассказала ей о своём вещем сне. После моего рассказа она тоже вспомнила, что недавно видела во сне, как её настойчиво приглашала пожить в своём заброшенном доме покойная Елена Романовна Очеповская, её близкая приятельница, но мама отказалась там жить, сказав Елене Романовне, что ей лучше пока остаться в собственном доме. Этот разговор очень приободрил маму, она поверила в то, что выздоровеет.
В тот же день приехала моя сестра Нелли. Она меня подменила, и мы по очереди держали мамину руку, а мой муж всё вводил и вводил нужные лекарства.
Возле нашего дома стояли соседи и знакомые, никто уже не верил в то, что мама поправится, а меня эта уверенность не покидала с самого начала борьбы за спасение маминой жизни.
Прошло несколько дней, маме стало гораздо лучше, кризис миновал, муж уехал в Гродно, ему надо было читать лекции студентам, заменить его никто не мог, а мы с сестрой остались лечить маму дальше. Ежедневно я усиленно растирала спину, грудь, плечи, шею, руки, ноги мамы спиртом, не слушая её протесты, не обращая никакого внимания на её недовольство, на её жалобы, что ей очень больно, не давала ей «залёживаться», заставляла садиться и принимать пищу, пить отвары и травяные чаи. С большим неудовольствием, с досадой и неохотой, с постоянными выговорами и обвинениями меня в жестокости, она мне всё-таки подчинялась, а Нелли никак не могла заставить маму что-то съесть. Мы разделили функции, Нелли занималась ведением хозяйства, а я выхаживала маму. По очереди мы с сестрой спали с мамой в одной комнате, чтобы в любую минуту придти ей на помощь. Так прошёл месяц, потом приехала наша старшая сестра Мария и сменила нас. Мама уже шла на поправку, ей требовался только уход.
В Телеханах тогда никто не верил, что мой муж спасёт свою тёщу. В ту зиму умерли многие старики, да и маме было семьдесят четыре года. Мимо нашего дома по улице Ленина почти каждый день проезжали траурные процессии. Мама, как бы чувствуя это, спрашивала у нас с сестрой, что это за машины гудят на улице? Мы всякий раз отвечали ей, что это развозятся по домам баллоны со сжиженным газом. Не хотели её расстраивать.
При таком заболевании очень важен психологический настрой больного. Я часто вспоминаю прелестную новеллу американского писателя О,Генри «Последний лист» о девушке, больной пневмонией. О том, как старый художник Берман создал свой последний в жизни шедевр, стоивший ему самому жизни, изобразив ночью очень достоверно лист плюща на стене дома, чтобы этот, якобы уцелевший от непогоды лист, дал надежду на выздоровление умирающей юной девушке, загадавшей, что она умрёт в тот же день, когда упадёт этот последний лист плюща. Вот так же и мы с сестрой обманом старались оградить маму от тяжёлых переживаний. И всё-таки, несмотря на все сложности и почти полное отсутствие вначале надежды на выздоровление, мой муж спас маму. Весь тот  ящик  лекарств,  который  я  в  страшной спешке собрала в своей аптеке, был полностью израсходован на лечение мамы. И она выжила, и прожила ещё после этой тяжелейшей болезни более
восьми лет!
Мама, безусловно, была глубоко верующим человеком, но никогда не посещала церковь. Я только с возрастом стала понимать, почему так произошло. Думаю, что посещения церкви больно бы ранили её, напоминая ей утраченного отца и всю трагедию её семьи. Она не хотела каждый раз переживать всё заново, поэтому инстинктивно устранилась от этого. Реакция самосохранения…
И ещё вот какую тему мне хотелось бы затронуть.
В последнем абзаце раздела Богдан Мельник написал о своей матери, что она обучала ведению домашнего хозяйства только свою дочь, а сыновья росли «пустышками», не принимая участия в домашней работе.
Ну, что же, можно только сказать по этому поводу то, что мать Богдана была мудрой женщиной. Она понимала, что заботиться о  её сыновьях во взрослой жизни будут их жены, а дочери придётся взять на себя все заботы о быте будущей собственной семьи. Вот  и обучала она, как говорится «с младых ногтей», свою дочь этому нелёгкому делу.
С грустью часто наблюдаю я за тем, как молодые мамы ласково называют своих дочек принцессами, царевнами, королевишнами, звёздами и т.д. И невдомёк этим мамам, что психика ребёнка устроена таким образом, что всё сказанное мамой, самым автори- тетным человеком на свете, воспринимается за «чистую монету». А ведь между словами: «Ты выглядишь сегодня, как настоящая принцесса» или «У тебя платье, как у самой настоящей принцессы» и категорическим утверждением: «Моя принцесса» лежит огромная пропасть. Мамины слова: «Моя принцесса», – воспринимаются ребёнком буквально, он в это верит безоговорочно, он и будет считать себя тем, кем его назвала мама.
«А дальше всё то, что случиться и должно» – это я цитирую Эдуарда Асадова, приходит такая «принцесса» или «звезда» в детский сад, а там таких же доморощенных принцесс и звёзд – пруд пруди. И оказывается, что наша «принцесса» и не самая красивая, и не самая талантливая, и не самая умная. И появляются у нашей
«принцессы» первые разочарования, возникает первое недовольство, но только не собой, а окружающим её, «несправедливым» миром, а дальше – больше.
В школе оказывается ещё больше способных девочек, уже хорошо приученных к упорному труду, более умных, более развитых, которым их разумные мамы не внушали с пелёнок, что они «принцессы» и «звёзды», а заставляли работать до «седьмого пота», как самых настоящих трудолюбивых лошадок. И эти труды дали свои положительные результаты. Есть девочки, которые уже умеют читать и писать, знают иностранные языки, хотя бы пока в самом скромном объёме, играют на музыкальных инструментах, хорошо рисуют, поют и т.д. И только наша условная «принцесса» сама по себе, она просто хороша собой, а уровень её интеллектуального развития оставляет желать лучшего. Она и двух слов связать не может. И идут в «Большую жизнь» целые легионы таких никому не нужных, никем не востребованных «принцесс», с необоснованно завышенной самооценкой, с непомерно высокими материальными запросами, с претензиями ко всем и  к  вся, с  желаниями «иметь всё и сразу», со святой верой в то, что им все что-то должны. А как же иначе, им с раннего детства внушалось, что они – «принцессы» и точка! Они не имеют ни малейшего представления о том, что как сказал Омар Хайям «А тот, кто хочет всё и сразу, уж беден тем, что
не умеет ждать…»
Основной жизненной целью этих «принцесс» является не получение достойного образования, не нравственное развитие, не становление себя, как личности, не поиск своего места в жизни, а стремление выйти замуж уж если не за принца, то хотя бы за олигарха. Только мало принцев на белом свете, да и те почему-то, негодные, предпочитают взять в жёны «Золушку», а не такую «принцессу». И олигархи потому и стали олигархами, что с детства трудились, как рабы на галерах, да к тому же ещё обладают недюжинными способностями к многоходовым финансовым комбинациям, и уж «просчитать» такую доморощенную «принцессу» им ничего не стоит.
К чему я это всё пишу? А вот к чему.
Если мама не хочет, чтобы её дочь в «…дцать» с хвостиком, как у анаконды, лет всё ещё ждала  «принца  на  белом  коне», или прибытия капитана Грея на  корабле под алыми парусами,   то пусть постарается внушить своей любимой доченьке, что ни- какая она не принцесса, а самая обыкновенная трудолюбивая девочка, способная всё сделать своими собственными маленькими, но уже такими умелыми руками, готовая к любым жизненным невзгодам и испытаниям.
Пусть с раннего детства мама научит её всем тем исконно женским делам и занятиям, к которым, кроме прекрасного образования и обучения светским манерам, правилам придворного этикета, игре на музыкальных инструментах, иностранным языкам, тан- цам, верховой езде и т.д., издавна приучали настоящих царских, и королевских дочерей. Эти исконно женские дела и занятия: шитьё, вышивание, вязание, кулинария, ведение домашнего хозяйства, уход за ранеными и больными, лечение животных и птиц, воспитание собственных детей и т.д.
А там, глядишь, и «принцы» подтянутся…, и будет всем вам счастье…