14 Праздник Без Даты

Праздник без даты.
Помещения Нашего Клуба находились сразу за городской чертой. Юрисдикция городских властей заканчивалась перед нашей оградой. Поэтому для нас не существовало никаких ограничений. Ни по уровню шума, ни по местам на парковке. Да и уголовный кодекс действовал тут весьма формально выборочно и не всегда. Все вопросы мы решали с майором, начальником районной милиции. И решали в нашу пользу. Очень недорого. Даже рейд по наркотикам или контрабандному алкоголю городской милиции тут нельзя было провести, не ставя в курс майора. А ему совсем не нужно было, чтобы рейд был удачным. Наверное, в этом была одна из причин успеха Нашего Клуба.

Одна из, но далеко не главная. Совсем не это манило ежевечерние партии страждущих душ, в не близкий и не безопасный путь. В этот непостижимо обманчивый, но такой сверкающий, яркий, не имеющий точных очертаний, но строго следующий стандартным представлениям о идеале храм бессмысленных богов.

Чтобы добраться до Нашего Клуба без машины нужно было долго ехать в троллейбусе сквозь заброшенный индустриальный район, вдоль длинных заборов заводов и военных частей, железнодорожных разъездов, старого туземного кладбища, долгих лесных участков. Остановка перед конечной называлась «Дурдом». Там и располагался психоневрологический диспансер. Даже на этой остановке уже почти никто и никогда не выходил из промерзшего троллейбуса. А все, кто ехал дальше, до конечной, ехали к нам. От конечной нужно было еще перейти Башкортийский тракт, не освещенный и без пешеходных переходов. Переход был. Подземный. Но спустится туда мало у кого хватало духу.  Каждую осень его затапливало, а потом эта вода замерзала. Только бомжи жгли там костры. Менее опасно чем быть съеденным бомжами, было перебежать трассу перед летящими из Башкортии ночными фурами.
 
Девчонки преодолевали трассу на каблуках. И так же на каблуках шли 300 метров от трассы по дорожке к вечно освещенным воротам Клуба. Эту дорогу никто никогда не чистил от снега. Но она снова и снова протаптывалась ногами страждущих света музыки танцев и бамперами их недорогих машин.

И в конце этого путешествия ждал их, распахнув пылающие объятия Клуб. Который был их Раем, их Землей Обетованной, их Меккой и Мединой. Тут им всем были рады.
Злобные вышибалы, еще до того, как касса выдавала им разрешение на вход, наливали каждому паленой казахской текилы, а каждой паленого шампанского. Текилу наливали из сливного отверстия кожуха охлаждения бутафорского пулемета Максим. Пулемет был настоящим, только умелые руки вынули их него все механизмы. Шампанское наливали из раскрашенного под Палех самовара. Шампанское готовили из рома, яблочного сока и углекислого газа прямо в самоваре. Стакан был один на всех. И было в этом действии, что-то от причастия.

Фейс контроль не был строгим. Те, кто знали пешую тропу в Клуб, не были посторонними. Посторонние нипочем не нашли бы дорогу в Рай. Они были нашими друзьями, гостями, единомышленниками, братьями во Христе, братьями по оружию. Все они были званными и желанными гостями на этот веселый пир во время затяжной чумы. Это был их заслуженный праздник. И ему ничего не должно было мешать. Никаких случайных и посторонних. Тут все только свои.

От всех прочих их защищала охрана. Мы дрались как львы, и готовы были истечь кровью на обледенелых ступнях лестницы в Рай, но никто из посторонних не переступил порог Клуба. А первое время желающих было предостаточно.

В основном оборзевшая юная пехота, какой ни будь этнической преступной группировки, решившая толпой на шару без билетов, этих даже не били особо. Молодо – зелено. Мальчишки. Но попадались и по-настоящему опасные люди. Впрочем, где ты в те времена найдешь не опасных. Мы и сами были опасны. За это нам и платили. Но работали мы не за деньги. Мы знали, что там, за нашими спинами бушует настоящий праздник. И мы должны сделать так, чтобы он не закончился раньше времени. И каким - то чутьем безошибочно угадывали, кому можно продать билет, а кому стоит сразу выстрелить в ногу, во избежание неприятностей. Застывшие лужи крови на ступенях крыльца стали привычны. Этот мир, тупой и жестокий, время от времени хотел прорваться в Клуб. За что и бывал тупо и жестоко избит на ступенях, ведущего в страну Нашего Клуба. В Нашу Грешную Нирвану.

Те, кому можно было на нашу вечеринку, были отмечены какой-то особой печатью. Что – то светилось в глазах такое. Что – то было растворено в дыхании. Они были уже отравлены, и уже причащены. Им уже отпустили и грехи авансом. И это было их место. И чем – то, необъяснимым, но заметным, как клеймо на лбу каторжника, они отличались от остальных. Ведь не мы, а они создают этот удивительный мир. И этот бесконечный праздник получает от них больше чем от нас. Мы были только жрецами этого странного места. А они сгорали в нем дотла.

Это была та счастливая страна, в которой не стыдно быть молодыми и веселыми. Уже в фойе декоратор устроили бутафорские тропики, при помощи ламп, раскрашенных под джунгли стен, зеркал и нескольких пальм в бочках.
 
Да, у нас были декораторы. Три пухлые очкастые девушки не самой первой молодости, в джинсовых комбинезонах и толстых серых свитерах. Они были всемогущи и неутомимы. И вечно испытывали родильную лихорадку мук творчества. При помощи, фольги, баллончиков, скотча, степлера и хлама из дедушкиных гаражей легко создавали любые миры, которые существовали миражами и тенями только до утра понедельника. После чего-либо перекрашивались, перестраивались, либо выносились на задний двор, вдруг этот хлам пригодится опять? Кто знает, чем будет Клуб в следующую пятницу?   Космический корабль, или Лас – Вегас, Боярская усадьба с пьяными медведями в кокошниках или мир пост Апокалипсиса. Вампиры или пираты. Все менялось. Кроме пальм и зеркал. И стакана паленой текилы из кожуха пулемета «Максим». Перед кассой у гардероба, там, где стряхивают снег с шапок и башмаков, всегда были тропики. Тут начиналась особая климатическая зона. Погода благоприятная для праздника.

Им дарили праздник. Все улыбались им. И, наверное, только тут им были искренне рады. Ведь они приносили с собой деньги. И скромные лепты мелких студенческих купюр так же были угодны Клубу, как и доллары сытой публики. Все равны были перед бессмысленными богами. А еще они оставляли в Клубе часть своей молодости и жизненной энергии. Оставляли щедро. И я до сих пор не понимаю, куда все это девал Клуб. Но если подумать об этом, то впадешь в самую темную мистику. Но один хрен, Клуб был алтарем, невнятного новорожденного бога. Или демона, один черт. Хрен редьки не слаще.

В гардеробе из - под дубленок и пуховиков на свет появлялись яркие, как тропические рыбки, девчонки. И стриженные под тройку пацаны. И они не были похожи на остальных обитателей Города. Где и как выживали они, яркие, радостные, кроме Нашего Клуба? Все они пришли за праздником. И праздником был танцпол.

Танцполом повелевал dj Утюг. Природа редко дарит гениям внешность героев – любовников. Им редко достаются тяжелые подбородки и широкие плечи киногероев. Но в случае с ним она вовсе была скупа и даже жестока. В миру Женя Сячкин, был мал ростом, худ, кривоног. На его невыразительном лице остались рубцы от юношеских угрей. Да и одеваться так, чтобы не подчеркивать недостатки внешности он так никогда не научился. Но он был богом танцпола. Никак не меньше. В Клубе был добрый десяток djев, но только Утюг был его повелителем. Каждую пятницу он, и только он, открывал новую вечеринку. Иначе просто не могло быть. Ровно в 23 32, он вставал к пульту, как морские волки встают к штурвалу в самый лютый шторм, как командир батареи ПТО сам встает к панораме, когда чужие танки давят гусеницами пехоту прикрытия. Такое было у него лицо, когда весь свет падал на него, и он останавливал музыку.
 
На несколько секунд над танцполом замирала оглушающая тишина. И в эти секунды не было в мире и в Клубе никого важнее. Он управлял тишиной. Он управлял музыкой. А музыка управляла всем живым в радиусе поражения огромных колонок. Утюг вздевал руку вверх, то ли приветствую публику, то ли зигуя луне. И рождался звук. И рождался ритм. Басы сразу срывались в рев. Пол начинал вибрировать, раскачивать, задавать ритм движения сердечных мышц. С темного неба, от самого потолка бывшего заводского цеха, падал на головы замершей толпы рейв. Все это рейв!!!  И не существует ничего, кроме рейва. Он изгибал в конвульсиях юные тела. Колотил в молодые мозги. Врывался в страждущие спасения и откровения души… И они попадали в его власть. Будь ты проклят – dj Утюг. Ты делал с толпой все что хотел. Всех вместе и каждого персонально, выжимал их до капли. В ручьях пота искажались их лица. Любовью или тоской исходили их глаза, наполняясь черным омутом лютого баса из драм машин. В конвульсиях и пароксизмах танца просыпались бесы, живущие в душе каждого танцора. Кружили, гнули, трясли их тела. И Утюг, знал, чем кормить этих бесов. Он знал, чем их стегануть вдоль хребта с оттяжкой. Он знал, какую музыку любят адские твари, скрывающиеся в тихи студентах и начинающих бандитах. Он знал все их тревоги и чаяния и вышибал им мозги рейвом. Даже мне, трезвому и злому с трудом удавалось удержать на месте ботинки и не сунуть голову в динамик колонки на 6 000 К Вт, и закончить свой жизненный цикл, превратившись в кровавое облако запахов и звуков над танцполом. Чтобы вывалить, наконец, из моей черепушки прекрасные декадентские стихи, так и не написанные мной.

При помощи адских потусторонних звуков и рева басов DJ Утюг наполнял души страждущих, души, корчащихся на танцполе, той буддийской пустотой, которая сама может быть и не является счастьем, но только она одна может утешить и усмирить. Только она может напоить покоем, усыпить боль несбывающихся надежд, испарить страх перед будущим, примирить с несовершенством мира и себя самого.  Танец умерщвлял их плоть, она стекала литрами пота, истязал их мускулы и нервные окончания немыслимыми рваными движениями. Рейв бил, ломал и корежил. Рейв крушил и плющил. И не было сил, способных устоять против этого ритма.

Рейв растворял тонкую мембрану телесной оболочки и превращал каждого в частичку космоса. Танцующего космоса. Космоса, который сам по себе и есть все, из чего он состоит, поэтому он полон сам себя и безмятежен. Каждый из них старался выходить в открытый космос. И Космос тот имел ритм. И ритм был этим Космосом. Алкоголь и таблетки были всего лишь катализатором необходимым, чтобы сжечь самого себя дотла и стать пылинкой бескрайнего.  Стать квантом света. Стать ничем, и стать при этом всем космосом сразу.

Ни один шаман, ни один проповедник, ни один замполит, ни один великий кормчий, при помощи бубна и отвара пантерных мухоморов не мог сделать ничего такого со своей паствой. А Утюг, сволочь, мог. Они плясали сквозь слезы и через силу. Завтра у всех будет обезвоживание и мозоли от туфлей на высоком каблуке. Завтра они будут бессильны и безнадежны. Завтра все они станут старше на пару веков. Они будут опустошены и выжжены. Завтра… Черт побери, не бывает никакого завтра, и не бывает никакого сегодня, когда у вертушки Утюг не существует ничего кроме рейва.  Полная чаша мира заполнена им до краев. И это был счастливый мир, без времени и без пространства. Это был космос, сотворенный прыщавым задротом с дурацкой кличкой DJ Утюг.

Повелителем пространства был Фидель. Он носил бороду, надеясь, что она сделает его похожим на команданте, но она делала его похожим на злого гнома, обитателя джунглей электрокабеля. В миру скромный выпускник электротехнического колледжа, он так же мало походил на эталон мужской красоты. И так же был гением. Ну или как минимум, героем. Световую аппаратуру Коржик купил в Польше. А вот инструкции к этому оборудованию, даже на польском не купил. Сейчас бы это не было проблемой. Погугли и будет тебе счастье. Но в те времена у электриков был только путь проб и ошибок. И, поскольку каждая ошибка могла стоить больших денег, путь этот был усеян зведюлями и терньями. Однако он разобрался со сложной механикой и электроникой, а это был подвиг достойный античного героя. Хотя сомневаюсь, чтобы хваленый Геракл сам смог починить хотя бы кофеварку. Даже с инструкцией. А Фидель мог починить абсолютно все, что можно воткнуть в розетку. И еще он мог творить чудеса светом. А тут мало технической грамотности. Тут должно быть врожденное чутье. И он был верным соратником Утюга. Большую часть времени предавался алкоголю и неге в аппаратной, но каждую пятницу, ровно в 23.32 он вставал к пульту. Как скандинавские боги встают плечом к плечу на пути рагнарека, вставал он плечом к плечу к Утюгу, богу в бейсболке диджея. Иначе просто и не могло быть. И он творил свое волшебство, попадая в какие - то странные унисоны и общие ритмы с замыслом Утюга. Еще более удивительно, что за пределами пятницы они вовсе не общались.

Маленькими локальными божками были бармены. Они тоже добавляли красок в измененные рейвом мозги наших дорогих гостей. Выстраивали бутылки, освещали полки. Они исполняли свою роль в большом празднике и тоже творили шоу. Играли роль добрых волшебников, щедро отпуская дешевый алкоголь и бесплатно раздавая бутылочки с минеральной водой из-под крана. Они следили, чтобы никто из гостей не перебрал, и не умер от обезвоживания. Есть у экстази такая особенность. А уж если смешать экстази, алкоголь и амфитамин, то и вовсе можно сгореть дотла за одну пятницу. И все они горели!!! И все возвращались. Всегда возвращались. Каждый, кого пятница отметила утренней бледностью, черными кругами под глазами, всю следующую неделю жили мечтой снова накопить денег на билет в открытый космос, снова ступить на землю обетованную имя которой Танцпол……………………

Танцполов было семь!!! Волшебное магическое число. И на каждом творилось свое волшебство, свое безобразие. На любой вкус. Клуб предоставлял путевки в непознанное любой публике. И студентам, которым в обрез хватало на входной билет, таблетку и три порции «куба-либро», и тем, кто прибывал на собственных дорогих машинах. С собственными девчонками. Они были старше, богаче, лучше одеты. Они уже имели определенный вес в некоторых кругах, и телом были крупны. У каждого на плечах был тяжкий груз предательств и преступлений, ибо только по этой лестнице можно добраться до вершин, украшенных собственным джипом и персональным оператором минета. Их не так-то просто было отправить в космос такие увесистые туши. Да и души в таких телесах не сразу и найдешь. Их прижимало к земле ложное чувство собственной значимости. Ведь в реальной жизни, за пределами Клуба, это было главным мотивом всех их поступков. Одной таблетки им было явно недостаточно.
Но Наш Клуб не был бы Тем Самым Клубом, если бы отступал перед трудными задачами. Серьезную публику ждало серьезное шоу. И к утру, они выползали такими же духовно пустыми и морально сломленными, как и студенты. А другими Клуб никого не выпускал из своих когтей. Для этого приходилось обратится к демонам. Секс, наркотики и Рейв, Старая проверенная триада.
 
Все, что - так или иначе, было связанно с демонстрацией обнаженной человеческой плоти, подчинялось самому странному существу из местного пантеона. Лена, так он хотел, чтобы его называли. Ну, в крайнем случае, Лёня. Хотя по паспорту он был Андрей. Или все - таки она? Не знаю, был он «голубым» или нет, но одевался он так, что его принимали за очень некрасивую бабу. Вышибалам он казался забавным. И даже когда он пытался кокетничать с рослыми мускулистыми бойцами, это вызывало скорее смех, чем гомофобию. Потому что мы не боялись, что Лена нас изнасилует. Нет шансов. Мы один хрен сильнее. Нас возьмешь только лаской. Без букета не подходи.

А вот девочки их стриптиза боялись его, как новобранцы боятся старшину. Хотя им тоже не угрожало изнасилование. А вот колотить их он колотил. Иногда даже шваброй. И крыл их такими словами, что сильно расширял лексикон вышибал. И где Лена набрался таких выражений? Ведь в свободное от Клуба время он исполнял обязанности хореографа-постановщика в ансамбле народного танца областной филармонии. Клуб позволял Лене быть самим собой. Не притворяться и не прятаться, а делать то, что он любил и умел. Делать шоу. Тема вечеринки. Костюмы танцовщиц. Хореография номеров и порядок выхода на подиум. Все это подчинялось ему. И, пожалуй, именно в Клубе он мог позволить себе все то, что никак не могло быть в программе народного танца.
 
Дисциплина и физподготовка во вверенном ему подразделении была как в показательном гвардейском полку. Команды не обсуждались, а выполнялись бегом. Не исполнение приказа каралось на месте, показательной расправой, вплоть до изгнания из коллектива Клуба. Но до такого доходило очень и очень редко. Девушкам нравилось быть частью праздника не меньше чем нам-вышибалам. Мы относились к ним, скорее, как к товарищам по оружию. Как будто, и мы и они были там, на пути Рагнарека, плечом к плечу с богами Утюгом и Фиделем, осененные заблеванным и неадекватным Троцким, который каждую полночь все еще швырял таблетки в толпу на танцполе. Стриптизерши не спали с охраной. И не спали с барменами. Не спали они и с диджеями. Да что там, они даже с клиентами не спали. Тогда, на излете двадцатого века, еще была четкая грань между танцовщицами и проститутками. И никакие 200 долларов не позволяли её переходить.
 
Основное театр боевых действий Лениного батальона был на главном танцполе. В середине танцпола стояла кольцевая барная стойка. Вот на ней они и танцевали. Да, гардероб у девушек был более чем скромный, но это были настоящие артистические костюмы. Да и движения их максимально отличались от чопорных и скромных народных танцев, но это был танец. Это было шоу. Это была хореография. И никакого ****ства.

Еще были стальные клетки, раскачивающиеся на цепях над малым танцполом на третьем этаже. Иногда вместо клетки из - под потолка спускался Харлей Девидсон, верхом на котором они тоже творили шоу. Танцами назвать это было уже нельзя. Особенно если девушек было две. И, если говорить честно, то и мотоцикл был не настоящий. От Харлея там был только бензобак. Все остальное от старого «Урала» покрашенного «кузбаслаком». Но в свете прожекторов и стробоскопов и танец, и мотоцикл выглядели лучше, чем любые настоящие вещи. Это было волшебство Клуба. Делать настоящими иллюзии и растворять настоящие вещи в бесконечной пустоту внутреннего космоса.
 
Еще на одном танцполе была прозрачная ванна, воду в которой можно было окрашивать в любые цвета при помощи светофильтра подсвечивающего прожектора. Но все равно, сколь бы не была велика эротическая составляющая каждого номера, это все же были танцы, правда на самой острой грани… Но все же танцы. И публика, тоже училась танцевать.
 
Танцующих на подиуме над танцполом девушек трогать руками было нельзя никому. За этот проступок штрафовали на месте. Ударом в голову. Кулаком или даже барной табуреткой. Особого искусства в пресечении недозволенных физических контактов достигли братья Шмелевы. Они с удивительной меткостью швыряли высокий барный табурет в голову правонарушителю. И делали это при любой удобной возможности, соревнуясь друг с другом, кто попадет с большей дистанции. И так ревностно, что просто вышагивали вдоль подиума за спиной беснующихся гостей, спрятав за спину заготовленный табурет и злорадно улыбаясь. Иногда рикошетом попадало и в стоящих рядом, но они легко переводили это в шутку. Пострадавшего случайно поили коньяком за счет заведения, а нарушителя спокойствия за ноги вытаскивали из Клуба и закидывали в ближайший сугроб. Если у него хватало ума сопротивляться, его еще немного били. Но без фанатизма. Поскольку этот проступок не закрывал для него двери Клуба, и мы снова были рады ему в следующую пятницу.

А для тех, кто приехал на джипе, были приватные танцы. Именно танцы. И каждый танец стоил как моя месячная зарплата. И они того стоили. Но, максимум, что позволялось клиенту – снюхать дорожку амфитамина с манящей ложбинки между лопатками изогнувшейся танцовщицы, слизнуть с её сосков пару таблеток, выпить водки из её пупка.

Зрелище это было не для слабонервных. Но поскольку девушек трогать было нельзя, от чего они становились только желаннее, при каждом танце присутствовал вышибала. И чувство долга заставляло его бдительно следить за происходящим. А мужское естество так и вовсе не позволяло отвести глаза. Потом он долго сидел в баре, с идиотской улыбкой, погруженный в себя, в мечты, в грезы, и пил большими глотками водку из пивного стакана.

А «дорогих» гостей размазывало в сопли. От порошка, таблеток, алкоголя и чего-то еще, что будило в их отягощенных злом и безнадегой душах забытое прекрасное и недоступное. Обнаженная изгибающаяся красота танца била в мозг без осечек. Как тупорылая пуля нагана. И вот уже, без мозга и всей злой нелепой ерунды, наполняющей его ежедневные мысли, он скакал без рубашки на танцполе, среди таких же безмятежных и растворившихся в рейве. Или, ближе к утру, ползал на четвереньках по бескрайним диванам чил-аутов.

У самых упорных и выносливых гостей с тугими кошельками хватало сил добраться до подвальных номеров сауны и вызвать проституток.

Проституток было полно. На любой вкус. Они не были частью коллектива, хотя все знали всех по именам. Но это были иррегулярные союзники.  Вспомогательные отряды варваров, служащих Легиону. От них мы знали, что большинство вызовов в сауну были ложными. Клиенты либо теряли сознание, не добравшись до парной, либо получали экстаз от пары легких прикосновений и забывались счастливым сном. Это еще один побочный эффект экстази. Те, кто пробовал секс под таблетками, расскажут об этом подробнее.

Частью этого шоу были и мы – вышибалы. Мы должны были внушать чувство ужаса и стабильности и отлично справлялись со своим амплуа. Мы выглядели максимально опасными. Даже друг перед другом мы изображали слегка не адекватных гоблинов, способных на все. Но мы очень вжились в эту роль. Так вжились, что частенько перегибали палку. Причем так перегибали, как и могут только неадекватные гоблины.
Ну, да, мы не подарки.  Даже те, кто не контуженый. А куда же без нас? Мы обеспечивали безопасность всего этого праздника. Охрана входа и сбор денег за билеты были только одной из бесчисленных наших обязанностей. Надо было следить за танцполом. Чтобы вовремя вытаскивать из толпы блюющих, это уже не от экстази а от водки, и тех, кто танцует, не приходя в сознание. Тех, кто упал замертво, надо было вытащить из-под ног, танцующих, и, если он подавал хоть какие-то признаки жизни, оттащить в прохладный чил-аут. Этот и остальные чил-ауты патрулировали каждый час с фонариками заглядывая в лица гостей и громко спрашивая, не нужна ли кому помощь врача. Если тело не в силах было отрицательно помотать головой, его проверяли на общие признаки жизни. Если признаки жизни были не явные, тело тащили в специально отведенное помещение за гардеробом. Там их осматривал фельдшер, проводил реанимационные мероприятия, либо вызывал скорую помощь, если того требовала клиническая картина. Поскольку мы относились не к Городу, а к одному из районов, скорая приезжала быстро, поскольку за каждый визит мы немного доплачивали. Но из-за одного гостя мы её не вызывали. Ждали, когда их наберется тела три-четыре. В спокойную пятницу скорая помощь приезжала раза три за ночь. Хотя бывало по - разному. Иногда просто не успевали грузить. На моей памяти только один человек умер в Клубе. Кое - кто умер в районной больнице, но это уже не наше дело. Мы тут совершенно ни причем.

А ближе к утру, когда праздник выбивался из сил и падал, все эти люди выползали из щелей и углов, из баров, приватов, чил-аутов, саун, и медленно вытекали на улицу. В злое зимнее утро. И все они уходили, оставив тут что-то важное. Частичку своей бесстыжей молодости, бесполезной энергии, на хрен никому не нужной за пределами Клуба любви, страсти, нежности. И им становилось чуточку легче жить в том страшном сером мире. У каждого еще долго плясал в крови алхимический коктейль, а в голове отдавались осколки баса и ритма. И от этого все их существование до следующей пятницы приобретало хотя бы тень смысла.

Все мы были то ли сектой свидетелей апокалипсиса, то ли бандой заговорщиков. Все мы ждали, что скоро, вот - вот, буквально этим летом, или максимум следующей зимой, случится что-то и Праздник станет всемирным. Ну, или еще какая то случится хорошая хрень. И привести нас в эту страну, дату, точку, мог только Сема Троцкий, локальный божок, удолбаный и непостижимый. Поскольку он создал этот мир из наркотиков и воображения, и существовал этот мир только в его воображении. Мы все верили ему. И верили в этот мир. Какое - то время.

Но иногда, когда ОМОН, выламывал двери, реальность намекала нам - Мир уже создан. Он такой, какой есть. Нашим надеждам не суждено больше сбываться. Впрочем, и ни чьим другим надеждам тоже не суждено. Уходящий в никуда век двух мировых воин и хреновой кучи революций, век, сокрушивший последовательно монархии и социализм, век кровавых тиранов и безмолвных безымянных рабов, век за который человечество пронеслось от паровой машины, до орбитальной космонавтики, так и не дал им ничего. И они были ему не нужны. Вообще ни за чем не нужны. Все их поколение, застряло между страницами календаря и не попало ни в чьи списки. Революция, которая вот-вот должна была состояться, сдохла так и не родившись, а больше и нечего было ждать. На страну наползала тяжелая туша стабильности. А стабильность — это когда завтра ничем не отличается, ни от сегодня, ни от вчера.

Им некуда больше было прийти за праздником, только в Наш Клуб. И некуда было нести этот праздник с собой. Ведь встающий на горизонте новый век, новое тысячелетие, не обещал им ничего, кроме будничной суеты потребления. И они это прекрасно понимали.

Поэтому они всегда возвращались. Каждую пятницу Клуб был полон. И каждую пятницу, мы все, вышибалы, бармены, танцовщицы, наркоторговцы, придумывали для них новый праздник. Новую вечеринку. Была бы пятница, а уж мы постараемся сделать её яркой. Праздник обязательно состоится. В любую погоду…………………………………………………

Продолжение http://proza.ru/2020/04/13/816