Если можете, простите...

Глава 1.

1
     - Ты оглох? - Даша вбежала в комнату с воспалёнными от гнева, и от бессонницы глазами, и сжатым в поседевшую, скомканную ленту, ртом. Она лихорадочно и совершенно автоматически облизнула сухие губы, что, кстати, являлось одной из доброго полутора десятка её привычек, доводивших меня до тихого бешенства, и резко выдохнув, произнесла:
- Скажи, ты это специально делаешь? Я вопросительно посмотрел на неё, давая понять, что информации всё ещё слишком мало. Не то, чтобы я так уж жаждал услышать то, что, как всегда, эмоционально пыталась донести до меня жена, тем более что у неё вряд ли получилось бы меня чем-нибудь удивить, просто мне отлично известно, что окончание этой очередной канители под названием «будни молодых родителей», находится в прямой зависимости от скорости моей ответной реакции. Я с сожалением ещё раз глянул на экран монитора, где, мой Стрелок, едва отбившись от целой группы мутировавших тварей, застыл, тяжело дыша, на паузе, и спросил, откладывая в сторону наушники:
- Не слышал, прости…Ты что-то говорила? - как ни в чем, ни бывало, невинно расплылся я в улыбке.
- Да! - грубо выкрикнула Дашка, - Я интересовалась, не оглох ли ты? Моя жена - это компактный (148 см), клокочущий и бурлящий с различной интенсивностью, в зависимости от настроения, времени суток и формы деятельности, вечный двигатель. Кроме того, во время экстремальных семейных ситуаций, функционирующий исключительно под высоким напряжением. Это я заявляю со всей ответственностью, как электромонтёр по ремонту и обслуживанию электрооборудования 4 разряда. А экстремальной ситуацией Дашка легко и просто может посчитать, что угодно: невыброшенный в кратчайшие сроки мусор или купленный не той марки йогурт.  Или такую ситуацию, как сейчас, когда я не подскочил в ту же секунду, как ошпаренный, выпрыгивая из собственных штанов, и не предстал немедленно, под её светлы очи, не только готовый к любым поручениям, но и прямо-таки изнывающий от страстного желания угодить, и быть хоть чем-нибудь полезным. От натужной улыбки заломило челюсть и маска беззаботного и ухмыляющегося идиота почти без всякого перехода стекла с меня, как дешёвый грим под напором тёплой воды. Я внимательно смотрел на маленькую женщину, которая вот уже три года являлась моей официальной женой, будто видел её впервые, и всё не мог понять, как нас угораздило пожениться. А ещё меня не переставала удивлять её бесконечная готовность постоянно кричать. Ведь это же на самом деле не просто, я даже больше, чем уверен, что это довольно энергозатратная штука. Хотя сам, признаться, сколько раз не собирался с духом, так и не решился попробовать. Мне это не дано. И это совсем не потому, что я такой выдержанный, уравновешенный и спокойный. Вовсе нет. Всё гораздо проще, мне просто лень. А Дашка разговаривает в нарастающем высоком разрешении и в тех случаях, когда легко может этого не делать. Ей, как раз, наоборот, очень трудно оставаться спокойной даже в условиях относительной стабильности. Не удивительно, что она так устаёт за день. Хотя и ночью, Дашка продолжает энергично с чем-то бороться, отстаивать свою точку зрения, преодолевать трудности, оказывать сопротивление, и даже весьма эмоционально кому-то что-то доказывать. Говоря откровенно, мы с ней настолько разные, что удивительно, как мы смогли вообще познакомиться друг с другом. Но об этом позже.
- Я кричу тебе с ванной минут двадцать, наверное! - возмущённо сообщает мне Даша, - Как горохом об стенку! Уже голос сорвала, - она кашляет, демонстрируя, как пострадали её голосовые связки, (хотя связки у неё лужёные, как у стройбатовского прапорщика, и ещё не на такое способны), - У меня котлеты горят, - жена напряжённо прислушивается к хлюпающим звукам, долетающим из ванной, - и, направляясь в кухню, уже тише, но всё ещё сердито произносит:
- Побудь с Ванькой, пока он купается, а ещё лучше быстренько вымой его и тащи в кровать… Нечего ему в воде рассиживаться, он с утра опять кашлял.
Вот в этом вся Дашка. Вместо того, чтобы сразу договориться, кто будет купать сына, она до исступления предпочитает кричать из ванной. Если с сидящим в воде трёхлетним ребёнком, оставшимся в данный момент без присмотра, что-то произойдет, виноват буду я, потому что не слышал, как она взывала о помощи (уверен, что крикнула она, максимум, пару раз). И по чьей вине могут подгореть котлеты, тоже вполне очевидно. Потому что вместо того, чтобы спокойно заниматься чем-то одним, моя несчастная жена вынуждена разрываться между кухней, ванной и внезапно оглохшим подлецом-мужем (то есть мной). К тому же, если, (тьфу, тьфу, тьфу) Ванюшке станет хуже, и у него потечёт нос или, не дай бог, усилится кашель, виновного тоже долго искать не понадобится. Вот он, пожалуйста, во всей своей неприглядной красе, изображая глухонемого, играет в свою дурацкую стрелялку, пока родной сын мёрзнет в остывшей ванне. Всё это было знакомо настолько, что даже уже не забавляло.
- А я, между прочим, с дежурства, - как бы в продолжение своих мыслей, вслух угрюмо сообщаю я Ване, намыливая его. В ответ раздаётся зычный, и слегка ехидный хохоток моего парня. Неизвестно, что насмешило его больше, информация о работе, куда я заботами тестя был внедрён лишь пару месяцев назад, или так он реагировал на мочалку, поскольку был ужасно чувствителен к щекотке.
- Да, да, - продолжаю я, - И это ничуть не смешно, молодой человек, - тут уж Ванька именно загоготал, басовито и раскатисто. Обращение «молодой человек», таким образом на него действовало почти всегда. Чего я, собственно и добивался. Уже в комнате, вытирая его, я вспомнил, что так и не лёг спать после суток, хотя определённо собирался.
- Между прочим, я тоже имею право на отдых, это даже в Конституции записано, - разглагольствую я, тщательно просушивая сыну волосы полотенцем, - Вот знаете ли вы, Иван Андреевич, что такое, к примеру, Конституция, и что такое право на отдых? Ванька, смотрит на меня своими блестящими, словно тщательно отполированными глазами-оливками, и прыскает себе в ладошки.
- Нет, полагаю, что не знаете… - Ваня запутался в пижамных штанах и плюхнулся с озадаченным видом на кровать. Помогая ему одеться, я всё ещё бубню, как заведённый:
- …Установка изоляторов… монтаж кабелей, куча попутной шелухи, и всё это, заметьте, в мою смену, да впридачу на площади в 90 квадратных метров… Ну, и как вам это нравится, уважаемый Иван Андреевич?
     Вообще-то, я слегка преувеличил. Случаются, конечно, суматошные дни, например, когда пару недель назад вводили в эксплуатацию ещё один склад. Объём работы увеличился, а нас, электриков, как было четверо, так четверо и осталось. Но это, скорей, исключение, так сказать временные трудности. По большей части я валандаюсь с умным видом по территории, либо торчу в нашей каптёрке, тупо пялясь в блёклый и снежистый экран двухканального чёрно-белого телевизора, задолго до моего прихода работающего совершенно беззвучно. Но не стану же я эти подробности сообщать сыну. По крайней мере, сейчас.
    Иван, вдруг сделавшись абсолютно серьёзным, с уговаривающе-вопросительной интонацией, задаёт свой ежевечерний вопрос:
- Не идём завтра в садик? Я выдохнул, стараясь, чтобы голос мой не звучал уж совсем обречённо:
- Идём, сынок, но, - я с фальшивым ликованием потряс, сложенными в замок руками, - Завтра пятница, ты немного побудешь в садике, а потом зато поедешь себе к бабе с дедой, на целых два дня, здорово, правда?! - Ваня отвернулся к стене, накрывшись с головой одеялом. Это означало, что разговаривать дальше бессмысленно. Ванька и меня тоже время от времени причислял к небольшой родственной ему группе негодяев, отравляющих его детские годы систематическими приводами в дошкольное учреждение, которое он люто ненавидел. В комнату зашла Дашка с сиропом от кашля:
- Ванюша, - пропела она, - Надо принять лекарство…Она старательно избегала моего взгляда, что было основным показателем того, что жена всё ещё злится. Я вздохнул, но не покаянно, как она могла бы подумать, а в том смысле, мол, не хочешь, - твоя воля, и пошёл к выходу. Не уверен, что она поняла мою тонкую игру, но зато услышал, как обращаясь к Ване, она сказала:
- …И папа с нами поедет в Донское завтра. Я резко остановился и повернулся в её сторону:
- Нет, папа не поедет, к его огромному сожалению, сынок, - злорадно прошипел я, - Потому что папа работает, о чём он уже говорил твоей маме… - я уничтожающим взглядом смотрел на повёрнутое к сыну Дашкино лицо с застывшей, деревянной улыбкой и почти ненавидел её в этот момент.
-… Причём говорил, не далее, как сегодня, когда вернулся с работы. Возможно, мама сейчас напряжётся и вспомнит, что папа ей рассказывал про Никитича, которого я обещал подменить. Даша, наконец-то, подняла на меня глаза, и примиряюще ответила:
- Я помню, мы на 18.30. поедем, ты же до пяти завтра? - Дашка как-то жалостно и заискивающе улыбнулась. Я машинально подумал, что терпеть не могу, когда она так делает. Это же запрещённый приём, неужели не понятно!? Да впридачу, какой-то ещё и недостойный, что ли. Хотя запрещённые приёмы другими, собственно, и не бывают. Как всегда, я понял, что начал заводиться слишком поздно.
- Надо, Андрюш, поехать, с огородом помочь родителям закончить, ты ещё на тех выходных обещал отцу теплицы поправить, - Дашка подошла ближе, всё ещё продолжая улыбаться этой своей обезоруживающей, идиотской улыбочкой, глядя на которую совершенно невозможно ответить, что ты реально думаешь по конкретному поводу, чтобы не выглядеть при этом законченным негодяем и бесчувственной сволочью.
     Надо ли говорить, что я, мягко говоря, не люблю ездить в родовое, так сказать, гнездо моей жены. Наверное, это из-за того, что я чувствую себя там не в своей тарелке. Хотя не в своей тарелке, я чувствую себя практически везде. Причём всю мою жизнь. Привыкнуть к этому, конечно же, невозможно, но всё-таки есть места, где это не так очевидно и мучительно. Наверное, уже понятно, что село Донское, где живут родители и младшая, самая неудачная, в общественно-бытовом понимании из трёх их дочерей - Ленка, к таким местам не относится. Меня начинает крыть по полной, как только я вхожу в калитку под надрывно-визгливый лай их с напрочь отлетевшими мозгами шавки. Сколько бы раз ни подходил я к этой чёртовой калитке, столько раз эта тварь будет облаивать моё появление. Говорю абсолютно серьёзно, так как однажды специально проводил эксперимент. То есть тупо выходил и заходил, раз пятнадцать, пока тесть, этот бывший труженик совхоза «Путь Ильича» более чем с тридцатипятилетним стажем, а ныне вполне себе нехилый предприниматель в сфере электрификации, в частности, и энергоснабжения вообще, с ласковым недоумением, с каким обращаются к буйно помешанным, не поинтересовался, чем это я занимаюсь. И так уже три года. Едва становится ясно, что поездки не избежать, я начинаюдо краёв наполняться отвращением и мерзостью, как их допотопный и вонючий сортир в огороде дерьмом. Справедливости ради надо отметить, что они тоже вовсе не страдают от избытка любви ко мне. Но, в отличие от меня, делают они это, в общепринятом, конечно, смысле, более цивилизованно. Чёрт бы побрал этот общепринятый смысл… Со стороны они выглядят  так, как надо. То есть,  не хуже других. А то и почище некоторых… Вот, мол, глядите, люди добрые, какие мы: хлебосольные, радушные, чадолюбивые. Зять у нас, конечно, непутёвый, прямо сказать, голь перекатная, да, в придачу, кажется, алкоголик потомственный, хотя туда же, поглядите, носом крутит… А мы, тем не менее, к нему, и к сватам, с улыбкой да пониманием, с накрытым столом да добрым словом. Так-то…Нам же самим много надо, что ли? Да лишь бы у детей наших да внуков ладилось… Мы ж и приедем, мы и поможем, всем, чем только можно. И овощи везём, и фрукты, и мясо, и птицу, а по осени закрутки пошли. А с дитём так то ж вообще отдельная история, на наших руках, считай, Ванечка растёт… Ну и деньгами, само собой. И с работой, понятное дело, раз возможность есть… А как же иначе, кому ж и помочь, как не детям… Так что комар носа не подточит.
     Самое паршивое, что всё это правда, но правда какая-то… плакатно-демонстративная, что ли, образцово-показательная: для родственников, знакомых и соседей. Причём такая, которая стала их плотью и кровью, включилась в обменный процесс, и которую не вычленить даже путём оперативного вмешательства. И дело совсем не в том, что мне отлично известно, как они на самом деле ко мне относятся. Здесь, я как раз с ними солидарен, - лично я сам к себе отношусь ещё хуже. Хотя бы по той простой причине, что знаю себя гораздо лучше, чем они. Нет, дело совсем не в этом. Мне отвратительна их показуха, наигранное радушие и лживая театральность их слов, жестов и поступков. Они напоминают безмерно уставших, плохих актёров в дешёвом театре, продолжающих выкрикивать дурными голосами свои реплики и развлекать почтеннейшую публику.
     Боюсь, что не смогу, как бы ни хотел, избежать столь ненавистного мне пафоса, но мне кажется, я понял, в чём тут дело: в их доме царит невыносимая атмосфера бездуховности. Я её не просто ощущаю, она меня, обволакивая, засасывает, и медленно душит. Она плотная и материальная, как гигантский, непропечённый и тяжёлый из-за сырого теста пирог. И столь же отвратительна.
     В начале нашей совместной жизни, я даже предпринимал несколько жалких попыток объяснить это Дашке. Мне казалось, что она не может не видеть и не чувствовать этого. Наивный дурак, сейчас, конечно смешно вспоминать, но, по-моему, я тогда ещё на что-то надеялся. Конечно же, она не поняла меня. Хотя сочувственно кивала, но затем взялась перечислять, как много её папа и мама делают для нас.
     Вообще, боюсь, что у Дашки все шансы со временем стать почти точной копией своей мамы, моей, соответственно, дражайшей тёщи Марии Васильевны. Только более образованной. С юридическим, так сказать, дипломом. Это уже второе высшее образование моей супруги. По первому она - филолог. Но меня, признаться, вся эта канитель уже мало заботит… Я об этом уже не задумываюсь… Это совершенно излишне… Я абсолютно уверен… Даже не так, - я ни в чём, на сегодняшний день не уверен так, как в этом… Однако, обо всём по порядку.

Продолжение следует...