Дочка священника глава 53

Я как раз закончил возиться с обедом, когда двери открылись и в комнату вошла угрюмая Хильда. Она небрежно побросала одежду на диван и села, молча уставившись, как я раскладываю на тарелке картошку в мундирах. Когда жил один, в первую седмицу обходился краюшкой хлеба, отваром из трав, печёной картошкой с капустой. Но, Хильда вряд ли осилит такое питание, так что нужно было что-то сочинять. У меня плохо выходило, но я пытался.
— Мы пойдём к усадьбе? – спросила она, с недоверием разглядывая скудный обед.
— А поесть? – спросил я.
— Я не голодная, — проговорила девочка, принявшись обратно одевать на себя куртку.
— Может кашу сварить, суп, или чего бы ты хотела?
— Не беспокойся. Я на перемене перекусила.
Погода хоть и солнечная, но всё-таки лёгкий мороз и промозглый северный ветер пробирал до костей. Я и не помню за свою жизнь такой странного климата. Зима без снега, весна капризничает, не давая толком распуститься веткам, зацвести цветам. В небе послышалась журавлиная песня. Птицы негромко курлыкали, возвращаясь в родные края.
— А что у тебя за дела в усадьбе? – спросила Хильда, когда мы вышли на дорогу и направились в сторону старого кладбища.
— Мы с Яковом Моисеевичем, бывшим учителем и смотрителем усадьбы, познакомились ещё когда я сюда только приехал. Тогда в усадьбе функционировал краеведческий музей. Я обожаю историю, решил зайти, так сказать, узнать о местах, где предстояло служить. Музей прекратил своё существование, но Яков Моисеевич, по своей инициативе, продолжает как может сохранять в надлежащем виде здание, кое-какие экспонаты, которые не успели растащить.
— Мне ребята рассказывали, в усадьбе был не плохой музей.
— Вот именно, что был. Теперь такое мало кому интересно. Вот мы со стариком собираемся за чашечкой чая и разговариваем на тему былых времён… Ну, а у тебя как в школе?
— Да, — отмахнулась Хильда. — Всё как-то не так. Ещё вирус этот.
— Что за вирус?
— Да толком никто ничего не знает. Грипп в Китае страшный появился. Люди стали умирать. Китайцы объявили карантин. В общем если не одно, так другое.
— Это уж точно.
Яков Моисеевич встретил нас во дворе усадьбы. Он обрезал сухие ветки яблони, когда мы с Хильдой открыли двери калитки. Это был щупленький, старичок с добрыми глазами, вытянутым носом и реденькими усиками, которых, не смотря на возраст, не коснулась седина. Он очень радушно поприветствовал нас и тут же предложил пройти в особняк, обещая угостить травяным чаем с бубликами.
— Хорошо, что вы зашли, — рокотал Яков Моисеевич своим тихим, скрипучим голосом. — Знаете, какая самая большая радость для одинокого старика? Это гости… Ваша дочь?
Яков Моисеевич остановился в полу развороте, взглянув на Хильду всё тем же добрым взглядом.
— Совершенно верно, — улыбнувшись, утвердительно кивнул головой я.
— Надо же. Я думал вы такой же одинокий, как и я.
Мы прошли в особняк. Здесь было прохладно. В большой прихожей на столе, пыхтел самовар, вокруг которого стояло несколько чашек и миска с сушками.
— Прямо здесь? — спросил я, осторожно отодвигая от стола старинный стул.
— Эх, молодые люди, — прокряхтел Яков Моисеевич, — скоро это уже никому не будет нужно. К этому и сейчас утратили интерес. Все поглощены интернетом, путешествиями в дальние страны, заняты в конце концов, самими собой. А вы представляете, сколько тайн скрывают в себе эти стены?
Как раз в это время Хильда прошла в коридор к портрету княжны. Она пыталась его рассмотреть тогда, в темноте, при свете фонаря. Но, теперь он выглядел совершенно по-другому. Потрескавшаяся краска, лёгкие царапины не портили изображение. Юная, миловидная девушка безмятежно смотрела на своего зрителя, не отрывая взгляда грустных, чёрных глаз.
— А как её имя? – спросила Хильда, завороженно глядя на портрет.
Яков Моисеевич неспешно приковылял в коридор и остановив взгляд на изображении, ответил:
— М-да, хорошая работа. Жаль имя художника мы так никогда и не узнаем… Ты спрашиваешь об имени? Александра Кирилловна Рогозина, так гласит надпись на её надгробьи.
— Это та самая княжна, верно?
— Что, прости?
— Девушка на портрете, дочь князя, бывшего хозяина особняка?
— Вот ты о чём, — Яков Моисеевич покачал головой, рассмеявшись. — Конечно же, как же без баек и легенд. Кирилл Осипович Рогозин никогда не был князем. Местные так говорят меж собой, вот оно уже и вошло в привычку. Надворный советник Рогозин служил государственным служащим в уезде, а здесь находилось его имение.
— То есть, он был обычным помещиком?
— Можно сказать и так.
— Но, на портрете его дочь, правильно?
— Думаю, так и есть. Александра рано потеряла мать, её воспитывал отец.
— Вы сказали о надгробии. Разве она умерла?
Яков Моисеевич немало удивился. Его брови поднялись вверх, а улыбка сделалась ещё шире.
— Милая девочка, — сказал старик, — человек так устроен, что ему рано, или поздно приходиться умирать.
— Да я имела ввиду…
— Я понял, понял. Вы наслушались местных легенд. Одна из них гласит, что барышня исчезла, после казни её отца большевиками, и её призрак бродит по ночам в стенах особняка. Смею разочаровать тебя, это абсолютная чепуха. Тут же, на склоне усадьбы находится семейное кладбище Рогозиных. Могилы старые, на них практически ничего уже не видно, тем более оно практически сравнялось с сельским кладбищем. Но, всё же, любопытный обыватель, если постарается, сможет найти могилу Александры Кирилловны, и её родителей. Мать померла очень рано, судя по дате. А вот девочка… Среди некоторых вещей прежних хозяев, удалось найти несколько рецептов и выписки доктора. Похоже, бедняжка страдала от чахотки.
— Это туберкулёз, да?
— Ты абсолютно права. Подозреваю, последнее время семья, вплоть до событий октября 17 года, именно по этой причине проживала в здешних краях. Тут лес, хороший, чистый воздух, это благотворно действует на лёгкие.
— Но, она всё же умерла? Когда это случилось?
— Ты очень любознательна, дорогая моя. Даты на могиле Александры Кирилловны плохо читаются. По моему предположению, она не дожила до 20го года прошлого столетия. Проще говоря, её не стало либо перед революцией 17го, либо сразу после неё. Тогда мало кому посчастливилось выжить из господ, если те не успели покинуть страну.
— Хм, так странно, — проговорила Хильда не отводя взгляд от портрета. — А мне тут на рассказывали всего разного. Про призраков, про таинственное исчезновение княжны.
— Многие байки, нередко имеют правдивую основу. Передавая их, люди что-то добавят, кое-что переврут, или наоборот, упустят. Так рождаются легенды. Ну, пойдём пить чай, а то остынет.
Разлив по чашкам чай, Яков Моисеевич продолжил. Было видно, эта тема ему самому жутко интересна.
— Вообще то, отец и дочь были захоронены в другом месте, тут, выше усадьбы, на холме. Отсюда и версия о том, что их убили большевики. Там же располагались несколько иных захоронений. Это уже позже, после эксгумации, их перезахоронили возле Елизаветы Андреевны, мамы Сашеньки.
— Я что-то об этом слышал, но так доподлинно конкретно ничего не удалось узнать, — сказал я.
— Эх-хе-хех, отец Павел. Вспомните, в какое время мы жили, — Яков Моисеевич насыпал в чашку несколько ложечек сахара, старик просто обожал сладкое, после чего продолжил: — Дело в том, что во время войны, в место захоронения попала миномётная мина. Могилы частично разрушило. И что самое примечательное…
Старик неожиданно закряхтел, резко поднялся с места и очень быстро отправился по ступенькам наверх, со словами: «сейчас, одну минуточку, я сейчас».
— Куда это он? — тихонько спросила у меня Хильда.
Я лишь молча пожал плечами, не зная ответ на её вопрос. Старика не было минут десять, наконец послышалась лёгкая возня и Яков Моисеевич спускался с довольным видом назад, к столу, держа в руках старенький чемоданчик.
— Что это у вас? – заулыбалась Хильда. — Неужели клад?
— Почти что, — ответил старик с довольным и одновременно загадочным видом. — Видите ли, друзья мои, существуют, на первый взгляд, совершенно невзрачные вещи, которые хранят в себе целые истории, загадки, великие тайны. Вы помните, отец Павел, Петра Мефодича?
— Конечно же, чудный старик. Это он собрал большинство экспонатов в музей-усадьбу. А сколько старинных икон он передал в наш храм. После его закрытия, иконы выбрасывались и прямо во дворе сжигались. Некоторым прихожанам удалось спасти часть иконостаса и святынь. Они их прятали, скрывали, вплоть до нашего времени. Вот Пётр Мефодич помог их вернуть обратно, Царствие ему Небесное.
— Совершенно верно. Он умел хранить исторические памятки, даже если они, по чьему-то мнению, не представляли особой ценности. Тут у меня, — Яков Моисеевич аккуратно освободил часть стола и поставил на него принесённый чемоданчик, — некоторые, с позволения сказать, артефакты. Раз уж пошёл разговор о господах Рогозиных, мне хотелось бы поговорить об этом более подробно. Лишь в том случае, если я не займу ваше драгоценное время.
— Нет, ну что вы, — лицо Хильды вспыхнуло любопытством и восхищением, — нам очень интересно. Правда папа?
Я улыбнулся и утвердительно кивнул головой.
— Так вот, — продолжил старик, — есть экспонаты, личные вещи, просто безделушки, какие нельзя выставить на стендах, но в них скрываются любопытные факты. Помимо прочего, в этом чемоданчике имеются письма некого штурмманна СС Хайнриха Бенеке, служившего в здешних местах в айнзац-команде. Этот каратель был весьма романтической личностью, если такое можно сказать про такого человека. Сохранилось несколько его писем.
Яков Моисеевич принялся выкладывать на стол всевозможные предметы: ржавую зажигалку, потемневший огрызок карандаша, кремни, патронные гильзы, серебряный перстень с выковырянным камешком, прочие безделушки, несколько пожелтевших листов, скрепленных степлером к более современным листам. Каждый предмет старик очень бережно ложил на стол, в двух словах рассказывая где, кем и когда они были найдены.
— Это письма того самого карателя, о котором вы говорили? – спросил я указывая на скрепленные листы.
— Несомненно, — утвердительно кивнул Яков Моисеевич. — Пётр Мефодич уверял, что их нашли у подбитого грузовика в полевой сумке, вместе с некоторыми вещами. Вероятно, сумка принадлежала тому самому штурмманну СС Бенеке. Об этом свидетельствует звание, фамилия и номер полевой почты, где служил данный субъект. Мефодич говорил, что писем было больше, равно как и вещей. Некоторые из них, безвозвратно, взяли представители органов госбезопасности. А то, что осталось, скорей всего не представляло никакого интереса у соответствующей службы. Со временем, Пётр Мефодич попросил перевести текст писем, прикреплённые к ним шпаргалки- текст перевода.
— И что в письмах? – поинтересовалась Хильда.
— Особо ничего такого, — скривился Яков Моисеевич. — Но, два из них, показались мне довольно любопытны. Это касается Александры Кирилловны, вернее её вещей. Я могу зачитать, если вам интересно.
— Очень, — Хильда вмиг взбодрилась, и её глаза заискрились любопытством.
Яков Моисеевич порылся в карманах, достал оттуда старенькие очки и одев их на кончик носа, взял одно из писем. Он негромко промугыкал, пробежав глазами по тексту, затем сказал:
— Письмо адресовано девушке, или скорей всего, невесте Бенеке. Он много и долго приветствует её, говорит, как скучает, сравнивает её с античной богиней и всё такое прочее. Дальше он пишет: «Становится очень трудно. Каждый день привозят пленных, подпольщиков, или пойманных бандитов, которых называют партизанами. Расстрелы не прекращаются. Вилли немного перебрал со шнапсом и нечаянно ухватился за дуло пулемёта. Он обжёг ладонь и неделю не сможет управляться с оружием. Повезло. Я уже не могу смотреть на эту кровь и трупы, слышать стон умирающих, и стирать одежду, чтоб скрыть запах. Мне кажется, я схожу с ума. Только ночью, когда я засыпаю, сны о тебе, Мартхен, лечат и успокаивают. Я не хочу из них возвращаться в реальность… Вчера был трудный день. Бандиты взорвали эшелон с солдатами, отправлявшимися на передовую. Наша группа выезжала, чтоб помочь. Сотни раненных, искалеченных, обваренных кипятком из паровозного котла. Никто из нас уже не чувствует себя в безопасности. Проклятая война, когда это всё закончится?! Помнишь, я писал тебе о старом поместье местного бауэра, где мы квартировались? При обстреле, мина попала в одну из могил, неподалёку. Её разворотило. Там похоронена девушка… Молодая девушка. Она как живая, практически не истлела, такое бывает. Белое платье, наряды, украшения. Берк говорил, что вещи мёртвых приносят удачу и берегут от внезапной смерти. Мы решили взять кое-что из могилы. Покойной они более не потребуются. Представляешь, едва ли Бруно притронулся к телу, как платье рассыпалось в прах. Стало жутко. Берк присвоил себе серебряный перстень. Этот идиот, решил, подарить его своей Ханне. Интересно, что будет, когда она узнает откуда её подарок».
— Мародёры, — проговорил я.
— Даже трудно вообразить себе, что такое могло быть, — тяжело вздохнув сказала Хильда. — Яков Моисеевич, а это правда, что вещи мёртвых приносят счастье, или спасают от смерти?
— Человек, порой, способен поверить во что угодно, лишь бы чувствовать себя комфортно, в достатке, защищённым от опасности, — сказал старик. — Эти мерзавцы были военные преступники, и они прекрасно понимали, ежели чего, с ними церемонится не станут. Вот и находили любые способы обезопасить себя. Есть сведения, что палач, казнивший главных нацистских военных преступников после Нюрнбергского трибунала, продавал, тайком конечно, верёвки от виселиц казнённых нацистов, и сколотил на этом немалое состояние. А покупали их с той же целью – на удачу и чтоб смерть обходила мимо. Самому Вудзу, так фамилия палача, не очень посчастливилось в жизни, да и «наглая» смерть не обошла его стороной. Он вскоре погиб от разряда тока, при ремонте электроцепей. Есть версия, что он чинил электрический стул… А вот что пишет Бенеке в следующем письме: «Мартхен, я с грустью вынужден признать, Берк оказался не прав. Вещи мёртвых не приносят удачу, не спасают они и от смерти. Пару недель назад погиб Бруно от рук лесных бандитов. Совершенно нелепо. Они с Мартином поехали в одиночку на хутор, раздобыть шнапс и не вернулись. Их нашли зверски убитыми возле реки. Мы жестоко отомстили за их смерти, но я стал плохо спать. Ты помнишь, Бруно был моим другом, ещё из Польши. Мы вместе пережили бойню в Каунасе, дошли до Киева. Свои красные бусы, он кому-то подарил. Наверное, он как и я, перестал верить в силу таких талисманов. А вчера, на мине подорвался Берк. Я с ним мог поговорить, когда его доставили раненого в лазарет. К утру он скончался, а я обещал отвезти его Ханне тот самый перстень, снятый из мёртвой девушки. Смеюсь, как же нелепо такое звучит. Но, я не скажу об этом Ханне. Перстень, всё, что осталось от бедняги Берка. Проклятая война. Я один остался со старой группы. Всё чаще говорят об отступлении. Возможно, мы скоро увидимся».
Наступила абсолютная тишина. Каждый думал о чём-то своём и эти мысли вызывали двоякие чувства – некое отвращение, сочувствие и жуткие ощущения.
— А что с ним стало? – неожиданно проронила Хильда.
— С кем? – спросил Яков Моисеевич.
— Ну, с тем фашистом, письма которого вы читаете.
— Кто знает, — пожал плечами старик. — Хочется верить, что суд Божий настиг его и он получил по заслугам. Была найдена только его сумка и письма.
— А с могилой Александры Кирилловны? – спросил я.
— Её засыпали. Немцы тоже люди. Потом была эксгумация и перезахоронение, я говорил уже. Мефодич рассказывал, гробница Александры Рогозиной находилась в бедственном положении, когда её отрыли. Всё раскурочено, видимо, от попадания мины, ну и разграблена.
Хильда осторожно протянула руку и пальцами коснулась перстенька с выковырянным камешком.
— Это что, тот самый перстень? – тихо спросила она, с некой опаской рассматривая предмет. — Тот, о котором говорится в письме?
— Вполне может быть, — согласился старик.
— А вы ещё читали про красные бусы… — Хильду словно озарило в тот момент. — Скажите, а мог тот немец подарить их кому-то здесь? Кому-то из местных?
Яков Моисеевич лишь пожал плечами и улыбнувшись, ответил:
— Уж не ведаю. Об этом, так сказать, история умалчивает.
— Мамины бусы, — чуть слышно проговори сама к себе Хильда, вертя в руках перстень, будто пытаясь на нём разглядеть то, что до сих пор, не заметили сотни пытливых глаз.
— Что прости? – сморщил лоб Яков Моисеевич.
— Нет, ничего, — Хильда резко поднялась с места, как-бы очнувшись от глубоких раздумий и прильнув ко мне прошептала на ухо: — Мне срочно нужно позвонить. Ты долго ещё здесь задержишься?
— Помогу Якову Моисеевичу с коробками и домой. Канон же сегодня.
— Хорошо, тогда я прогуляюсь немного и буду ждать тебя дома.
Она чмокнула меня в щеку и вихрем понеслась к выходу, доставая из кармана телефон.
— Алло, Руслан, — еле сдерживая эмоции, прокричала в трубку девочка. — Мы можем сейчас встретиться, это очень важно! Очень! И захвати с собой две бусины, которые ты нашёл в теплице. Потом объясню, приходи скорей к старому кладбищу.   
Продолжение следует...