Падалица

-  Мужика бы тебе хорошего!
Сколько раз слышала Нинка это сердечное пожелание! И только насмешливо фыркала в ответ.
  «Да, где ж его взять хорошего мужика? Когда в тебе под два метра росту и обнимать тебя, всё равно, что телушку трёхлетку сдуру обхватывать.»
А всё-таки… Сердце. Есть, наверное, где-то оно, шевелится, стучит, мечтает, тревожится, на разные глупости толкает.
   Иначе почему поддалась на Валькины уговоры познакомиться с братом её двоюродным.
-  Он у меня знаешь какой! Работящий! Пьёт в меру. Правда беда одна.
Валька замялась.
-  Дитё у него. Жена десять лет назад померла, дочку двухлетку оставила.
-  Так чего же ты мне чужой приплод на шею повесить хочешь?!
Нинка усмехнулась, зубы хищно сверкнули и всё-таки согласилась.
Принарядилась, подкрасилась, как могла и пошла на знакомство с чаепитием. Ох, зря его устроили.

Квартира не убрана. Сразу видно неуютное холостяцкое жильё. Сам мужик тощий, помятый, пегий какой-то. Щетина торчит неопрятно. Видать дня четыре не брился.
-  Валера! – разом брякнул он, представляясь, и достал бутылку с прозрачной жидкостью, нарезал на газетке колбасу.
-  Нинуля, - насмешливо промурлыкала Нинка, поняв, терять всё равно нечего. – А сестрица твоя на чаёк то меня зазывала. 
- Ну дык… Я… Вот… Так…
-  Совсем язык проглотил и разговаривать не умею.

И тут дверь второй комнатёнки открылась. Из неё высунулось неприглядное существо. По-другому не скажешь, тощее, пегое, как и отец, ручки спички, губки дрожат.
-  Брысь! – рявкнул Валера.
Девчонка отскочила назад. 
Нинка поднялась над столом во весь свой двух-метровый рост.
-  Ну ка вернул дочку назад! Иначе сразу уйду без всякого чаепития!
-  Нюшка! Пойди сюда!
Тростинка вернулась. Робко присев за стол, во все глаза уставилась на колбасу.
-  Это чего, папка тебя совсем не кормит?
Мужик , как рак покраснел, начал громко сопеть.
- Не, он у меня хороший, мы просто бедные.
-  Ремонтник жековский колбасу дочке купить не может!

Выпивать не хотелось.  Разговор не заладился. Сердце не встрепенулось.
  «Пожалуй, мужика и получше этого на улице подобрать можно.»
Уходила Нинка с тянущей пустотой в груди.
  «Ещё и девчонка эта! И допускает же Господь таких неприкаянных сиротками оставаться! Нюшка, на селе так свиней кличут. Хоть бы Анютой назвал что ли!»


И вспомнился ей как взаправдашний, родной, неухоженный двор, забор покосившийся.
Мамка отцов ей каждый год меняла, но ни один ни порядка кругом не навёл, ни забора им не покрасил, ни то что поправить.
Летом хорошо, можно в сарае или на диване в садке поспать. А зимой от пьяной брани, и пьяной любви не спрячешься. 
Услышала как-то она разговор соседок.
-  И зачем Верка эта вообще родила. Она ж кроме рюмки ничего на свете не видит.
-  И Нинка вон у неё растёт, как цветок случайный.  Падалица.
  «Так падалицей до сих пор и осталась кривая да неухоженная. Вон и другая, такая же поднимается, себе на беду!»
   Нинка разозлилась. Швырнула к стене нарядные туфли, сдёрнула на диван платье.
Всю ночь не спала, ворочаясь.
Утром встала мрачная. Тревожила сердце тоска. Вечером в магазинчике на углу купила шоколадных конфет и палку дорогой колбасы, каких отродясь не брала.
Казалось, ноги сами принесли её к неухоженной Валериной квартире. 
-  Ты чего?! Ко мне?!
Глаза у мужика выпучились. На повторный визит он явно не рассчитывал.
-  К тебе, к кому же ещё!
Нинка грохнула колбасу и конфеты на стол.
  - Анюта, поди ка сюда, - сказала она и тише, и мягче, увидев девчонку. Та подошла осторожно, словно неприручённый зверёк.
-  Вон, конфеты лежат, бери. А то от папки твоего чаю пока дождёшься!
Глаза у девчонки оказались ясные, с пушистыми ресницами.
  «Ух ты, осмелеешь, так стрелять ими по сторонам ещё как научишься!»
  - Спасибо, тётя Нина!
Тростинка глядела на неё с застенчивой благодарностью.
-  Пожалуйста. Чего уж там! Трудно разве?!
Рука большой, неласковой женщины потянулась погладить тоненькие волосики. Девочка испуганно вздрогнула.
  «Падаличка ты моя, пугливая! Эк тебя холодами прибило! Ничего, весной и ты к солнышку потянешься.»
И словно в ответ на невысказанные слова Анюта доверчиво улыбнулась.