Тугодум

   Виктор Ружин
   
   Есть такой житель на земле Тутышкин, он проворный в дурашничестве и без него миру не обойтись. Он не то чтобы видный и не то чтобы незаметный, он просто копает свою жизнь в мелочно-маленькой пашне плотского жития.
   Тутышкин мужик яростный и старается всем помочь, где советом, где руками. Но матершинная бацилла его изъела. И слова не выговариваются, и приходится ему изъясняться сквернословием.
   – Вот эту херовину, вот этой херовиной, захеровничай.– Заходится он торжеством в таком слоге. Тутышкин зазверел так в мате, что обычное слово ему не даётся. Сквернословие самое лёгкое и доступное, что он мог почерпнуть в этом мире. Его не волнует, как он живёт, где живёт, он ведомый только желаниями и вожделениями.
   Обычный русский язык для Тутышкина непонятный зашифрованный, и люди говорящие на таком языке, для него лживы и чужды, что-то скрывающие от него. Этим шифром они прикрывают тайну, тайну главной мысли, в чём заключена жизнь. А он признаёт язык только мата. Этот язык для Тутышкина является языком прямым и откровенным, ничего  не скрывающий и не подразумевающий. Говорящие люди языком мата для него чистые и близкие. А те, кто общается без мата, пугают его, они плохие для него и опасные. Такие люди уводят этим языком в дебри, в таёжную путаницу, откуда не выбраться на ясную прямоту, прямоту дня и ночи.  Тутышкину главное не слово, а случай, который возбуждает в нём душевный рывок. И он считает, что случаем, живут все, случай – это движущая сила.
   Тутышкин непонятный обычному уму. Или слишком он умный, или слишком дурак, или засекречен природой.
   Беспощадная жизнь вытесала в нём стойкую небрежность к себе, и он не знает к чему приложиться, что выбрать для себя, чтобы жить. Городскую жизнь Тутышкин боится, она связана отчуждённостью да враждебной теснотой. А деревенская жизнь колкая прямодушной заскорузлостью да набухшими коростами. Самое лучшее – это спрятаться в посёлке. Здесь не как в городе и не как в деревне, это жилищно–проживающий буфер, где позволяется всё: и слабости, и согрешения, здесь всё тонет в тихом забвении. Здесь знают, друг друга не как в деревне и нет городской отчуждённости. Здесь мрачность своя, весёлая и киснет дрожжевой пышностью. Даже раскоряченная жизнь здесь скрашивается, не кричит городской оголтелостью, а втихомолку сопит тихой сапой. И врос Тутышкин в эту жизнь и корнями и необходимостью, как не быть, но надо быть. Он чувствует себя здесь уверенно, здесь  можно много утаить и кое-что приобрести. И приобрёл он здесь жену, семью и родственников.
   Тутышкин пошёл работать в шахту, чтобы получить квартиру. Получив квартиру, он теперь мучается другим желанием купить мотоцикл. Купив мотоцикл, он не останавливается на желании. Ему теперь нужно дотянуть до пенсии в пятьдесят лет. Добрёл до пенсии в пятьдесят, он теперь не знает что делать. Когда он работал, то стелился травкой перед начальством, они ему были нужны. Тутышкин их поил водочкой, задабривал, чтобы на доске почёта висеть фотографией на зависть всем, мол, вот посмотрите каков он. И он этим гордился, что многим утёр нос. Утереть нос это его весь смысл в жизни. А на пенсии ему тереть нос уже нечем и он материт начальство, кроит их в Бога мать, что с них теперь возьмёшь, они уже ему не нужны. Он не то чтобы ругается матом, мат – это его естество, такое разговорное общение – это внутренняя потребность – это его врождённое.
   Бывает, встанет с пастели Тутышкин, громко вскрикнет и пойдёт у него на целый день возня бестолковая. А бывает, тихо молчит и только сонным филином день караулит. Но бывает и активный, дуростью любой ум забьёт. С видом шкодничества у него наглость высоко торжествует, похабной отвратительностью в геройство так взойдёт, что в мерзости важным фазаном гордо закружится. И так засмакуется в чванливости, что в безобразной бессмыслице, разомлевши в доску расшибается.
   Как-то Тутышкин разговорился с соседом.
   – А ты где был то? Спрашивает Тутышкин мужика.
   – Я был в трансе.
   – Где? Где?
   – В трансе!
   – А-а-а, в трассе. А куда эта дорога идёт?
   – Эта дорога идёт в усмердь.
   – А что эта за деревня?
   – Эта деревня – тот свет.
   – А-а-а, тот свет! Значет – что-то светит.
   – Ну, конечно, присветит, так присветит, что лучше не куда.
   – Как ни куда?
   – Эх, горе! Ну и дела!
   – Какая гора? 
   
Дурашничество и бестолковость для Тутышкина естественное пребывание на земле, оно его пестует и оно ему мило. В дурости он органичен. Это его любимое состояние и среда обитания и пища. Дуреть Тутышкину это врождённое свойство, в котором он как рыба в воде. Свыкшись с дуракавалянием, он принимает это как милость, данную ему природой, где и пороки спущены ему сверху, и они необходимы ему для бытия. Без дури ему смерть. Дурь им рулит и если он столкнётся с чужаком да в ином поле, которое ему не обозреть и не обхватить пониманием, он оказывается без руля, он теряется. Это его расшибает, он становится раскатанным в лепёшку. Тутышкин беззлобный, но надоедлив в дурости, липучий, ему всё время надо в дурака играть. Здравость корёжит Тутышкина и мучает, разрушает состояние как нечто враждебное. Разумность пугает и ломает его представление о мире. Придуряться Тутышкин привык с детдома. Он хорошо уяснил, когда прикидываешься, легче живётся. И он врос в это характером. С дурака спроса в России нет.
   Тутышкин не знает, что он отвратительный и мерзкий, это ему не дано, оно ему чуждо. Он считает себя упоительно необходимым и привлекательным.
   Время Тутышкина мучает, жить у него не получается. Не выходит как у всех. Что делать с собой он не понимает. Повеситься он боится. А жить для него невыносимая пытка. Жизнь играет с ним злую шутку. Окружающие его презирают, а он их любит. То ли напустил на него злой рок коварные чудеса расхлёбывать в этой куролесице. То ли судьба неласковая, нахлобучила на него напасти. Он вроде бы хочет к людям быть ближе и нежней, а выходит всё наоборот. Люди его сторонятся, отворачиваются, считают его выходки за грубое хамство. Невеждой его выставляют. А у него только всего на всего какой-то язык непослушный. Как что-нибудь ляпнет, тут люди и озлобляются на него, врагами на него смотрят. А у него всего-то душа нестандартная кобылково - брыкастая и только. Но люди этого не хотят понять и не хотят с ним иметь ничего общего. Чихали на него. Одни называют его больным, другие дураком. А он с этим не согласен. Он сам себя не знает. Кто он? Ему кажется, что он мухи даже не обидит. Что он незлобен. Просто с ним выходит какая-то несуразица, в которой он живёт и он считает эту несуразицу за хорошую жизнь.