Письмо матери

Ты еще жива, моя старушка?
Жив и я, хоть есть чего терять:
сколько б ни нагукала кукушка,
не дано ей сроки отмерять.

Помнишь, прибежал я полоумный,
босиком, сквозь колкое жнивье,
а в слепых сенях споткнулся шумно,
двести лет услышав от нее?

Как смешно. И как не хочется смеяться
над надеждами на долгий этот срок,
над бравадой здесь обосноваться,
подчинив себе покорный  рок.

Нет, не получилось и не вышло
стать «приличным» с золотом в мошне,
треснуло во время скачки дышло,
Ну и пусть, ты не печалься обо мне.

Как хочу к тебе я воротиться,
обласкать, забывши о тоске,
и воды колодезной напиться,
и улечься на скамеечной   доске.

Что у нас? Все тихо, слишком тихо,
 улицы пустынны и грустны –
всех загнало вирусное лихо
в тугодумь квартирной тесноты.

Что нас ждет? На что купить баранки?
Почему нельзя ходить гулять?
Где деньгу хранить - в кубышке или в   банке?
И когда начнут по нам стрелять?

Ресторан мой на семи печатях,
тарантас вчера угнал патруль,
я лежу уныло на кровати,
как муки заплесневелой куль.

Жду. Чего, и сам не знаю.
Вспоминаю низенький наш дом.
Говорят, что к середине мая
разрешат заняться прерванным трудом.

Кабы так! Моя далекая родная!
Как бы прежнее с потерями вернуть.
Пусть в июне, ну и пусть не в мае –
лишь бы отстоялась эта муть.

И когда откроются кордоны,
я вернусь припасть к твоей груди!
Только ты под радужные звоны
не буди к обедне. Не буди!

Не тревожь. И не зови молиться.
И не плачь над мертвостью моей.
Что сбылось, тому нельзя не сбыться.
Что грядет, тому не затворишь дверей.

Ты жива еще, моя старушка?
Знаю, что жива, прошу дождись.
Здесь сегодня солнце, как ватрушка!
А на завтра обещаются дожди…