Книжные черви

Оказавшись, волею обстоятельств, на первом курсе философского факультета, я был подвержен распространенной тяге к познанию тайн. Я хотел читать Упанишады, пусть и в переводе Сыркина, и «Так говорил Заратустра» Ницше, а простому смертному,  в те времена, это было недоступно. Все искомые тайны, как объяснил мне Константин, ранее в них посвященный, находились в помещении с гордым названием «спецхран», в недрах университетской библиотеки имени Горького. 
И вот  мы восходим по ступеням выщербленной лестницы Двенадцати коллегий на второй этаж, и пускаемся в путь по бесконечному коридору, с левой стороны которого чередуются окна и портреты корифеев науки, а с правой – книжные стеллажи. Корифеи смотрят нам вслед, вращая невооруженными глазами или преувеличенными очами в пенсне. Их живые подобия попадаются нам навстречу. Периодически Константин толкает меня в бок, и говорит:
- Это профессор Троянов – историк, а это профессор фон Клейн – антрополог. -
Мы ускоряем шаг, и от того наше движение начинает казаться падением Алисы на дно кроличьей норы. Пытаясь задержаться, я перебираю взглядом названия фолиантов и походя провожу рукой по поверхности стеллажей. Остается солидное слово compendium и протяженный след пальца на пыльном стекле. В конце тоннеля мы влетаем в светлое зало библиотеки. Константин шепчет заветные слова на ухо библиотечной девушке, вызывая сдержанное хихиканье.
      -  Сейчас ты увидишь Гностика, - обернувшись, говорит он мне, с видом фокусника, достающего кролика из цилиндра.  Роль Гностика заключается в том, что за какие-нибудь материальные блага, или просто за спасибо, он выносит из спецхрана друзьям и знакомым почитать и отксерокопировать запрещенные книжные фолианты. Наконец, девушка приводит существо с вьющейся шевелюрой, как у Бобби Фарелла*, облаченное в синий халат – униформу советских уборщиц.
- Знакомьтесь, - говорит Константин,  соединяя наши души жестом мистагога, - это наш корифан, Сергий, – а это наш общий друг, Гностик.
Существо пытается сфокусировать на мне взгляд, но это ему не удается по причинам природного порядка. Синий халат указывает, что в служебной бюрократии библиотеки он занимает невысокое положение, но в иерархиях тайноведения является видным лицом.
-    Мысли у него часто путаются, - замечает Константин, - кивая на кудреватую шевелюру Гностика.  И, не смущаясь собственной фамильярности, продолжает:
- Вы нам, батенька, вынесите Ницше, «Так говорил Заратустра», для начала.
- Вы - жалкие профаны, - ответствует Гностик, не меняя выражения лица, безлично благожелательного и крайне скептического одновременно. Он удаляется, и через минуту возвращается с пожелтелым фолиантом в кожаном переплете, выглядывающим из-за ворота халата. Корешок фолианта намекает нам на то, что мы участвуем в конспирации.
- Даю только на одну ночь, - безапелляционно заключает Гностик, - завтра она должна быть в спецхране.
Я прячу фолиант под свитер, тот самый, красный в черную полоску, доставшийся от папы, а Константин похлопывает меня по спине, видимо, чтобы гармонизировать получившийся объем.
- Ну что? – заглядывает мне в глаза Константин, словно повисая в воздухе вопросительным знаком, - как тебе Гностик? Я говорю, с трудом подбирая дежурные фразы, что это, безусловно, замечательный человек. На что Константин отвечает, что Гностик - всего лишь безобидный, но полезный, сумасшедший. На этом мы расстаемся.
Ночь проходит в галопирующем чтении Заратустры. Времени мало, а ритм захватывает, и я погружаюсь в образы, следуя  за ними. Я схожу с горы и вижу канатного плясуна,  говорю со зверями, и испытываю страшную тоску по сверхчеловеку,  с полным принятием правоты того, что человек должен быть преодолен. Достигнув метемпсихоза в Заратустру, на утро я выхожу из общежития в сиянии. И если меня спросить в этот момент, что я знаю о сверхчеловеке, я, молча, укажу на самого себя. Впрочем, по мере движения троллейбуса к Менделеевской линии, приходится усилием воли вернуть себе человеческий облик, чтоб не напугать Константина и Гностика, которому нужно отдать книгу. Константин стоит под желтыми сводами факультета и курит.
- Как прошла ночь?, - спрашивает он с иронией, из- за дымовой завесы.
- Я все понял, - отвечаю, едва сдерживаясь, чтоб не наговорить лишнего.
- Познание умножает скорбь, - отзывается он словами Экклезиаста, выяснив накануне, что и я не чужд меланхолической мудрости царя Соломона. Окурок падает в лужу. Нам надо идти.
Гностик встречает нас на пороге библиотеки почти равнодушно, и принимает фолиант из рук в руки. Я спрашиваю,  нельзя ли подержать книгу еще одну ночь? Здесь его глаза наливаются неприязнью и он произносит:
- Не превращайтесь в книжных червей! -
Я  не придаю этому банальному выражению никакого особого значения. Я читаю с детства и много, повредил этим занятием зрение, и только сегодняшней ночью мне приоткрылось что-то настоящее…  Между тем, Гностик делает приглашающий жест:
- Так уж и быть, я покажу вам спецхран – я там дежурю сегодня.  –
Не в силах противиться любопытству, мы с Константином идем между стеллажами за фигурой в халате, исчезая для окружающих за белой массивной дверью. Мы спускаемся в недра книгохранилища, как будто в дантов ад или, по-крайней мере, в чистилище. Там снуют люди, в одинаковых синих халатах, со стопками книг, а вдоль стен лежат какие-то коробки. Проходим мимо каталога с множеством нумерованных деревянных ящичков, и Гностик с гордостью рассказывает, что он удалил оттуда целый ряд карточек, чтобы профанам было недоступно знание, и оно доставалось достойным. Наконец, мы останавливаемся перед дверью с надписью «Для служебного пользования». Гностик прикладывает палец к губам и прислушивается.
- Что там? – спрашивает Константин.
- Книжные черви, – без всякого желания нас задеть, ответствует Гностик.
- Я войду сначала, и посмотрю, все ли там в порядке, а потом позову вас,  – бормочет он скороговоркой, и захлопывает перед нами дверь.
Из-за двери слышится шорох,  похожий на то, как мешки с мукой волокут по земле, и невнятное бурчание, будто Гностик разговаривает сам с собой. Наконец он, слегка побледневший, выглядывает из дверной щели:
- Заходите, только тихо! –
 Мы заходим, как экскурсанты в Эрмитаж, - только, что на наших ногах нет войлочных тапочек. Мы неслышны, как тени. Вокруг те же стеллажи, что и в общедоступной части библиотеки. Но книги на них - с заманчивыми именами и названиями. Вот я уже вижу на предпоследней от потолка полке Собрание сочинений Ницше.  Тянусь  к нему, и спотыкаюсь о что-то мягкое. Почти падаю, но меня удерживает на весу налившаяся железом рука Гностика. Я открываю глаза во всю ширь, пытаясь понять, обо что я споткнулся. Оно, виясь и изгибаясь, уползает в дальний конец помещения.
- Это черви, книжные черви, вы должны к ним привыкнуть, – шепчет Гностик.
 Тут только я замечаю, как между полок перемещаются удлиненные кольчатые тела, похожие на гигантских гусениц. Оглянувшись, я вижу, как некоторые из них расположились на стеллажах. У них вполне человеческие, и даже узнаваемые головы, и червеобразные тела, покрытые бурыми волосами. Вон там вылитый профессор Шахнович, лысый, с кустистыми бровями, жует пергамент книжной страницы. Сверху свешивается, как торшер на длинной шее, лицо академика Митина. Я инстинктивно щипаю себя за мочку уха, но кошмар располагается на прежних позициях.
- Костя, -  жалобно говорю я, - пойдем отсюда, меня тошнит.-
 И мы удаляемся, оставляя Гностика в привычном ему обществе.