Настоящее 160719

22:57   Лес-гроза-палатка))
Анька рисовала, копировала тушью художника, фамилию которого я не запомнила, там была женщина, я подумала, что одна и та же, с пробором на голове и голыми сиськами. Анька нарисовала пять копий, ноги почти на всех врозь, а на одной картинке юбка чудно смята, и было похоже, будто эта женщина села верхом на большого чёрного кота.

Божественно, бормотала Анька, тут я чихнула и сказала: правда, и она очень оживилась, думала о чём-то своём, наверное.

Я смотрела, как она рисует со второго яруса, пыталась читать Шантарам, дочитала до места, где герой гашиш курит под вискарь и захотелось мне чего-то запретного, вошла в состояние смутного беспокойства. Сделала разминку. Бросила на половине. Долго не могла себя заставить выползти из дома, но всё же выползла. Дошла до гаражей и обратно, через старые дворы. Там много мальв растет и гортензий, то ли рододендронов, я их путаю. У мальв увидела зловещие, прямо багровые оттенки. Подумала про след на носу, про спекшуюся кровищу. Плохо мне было. Сидела внутри стеклянной автобусной остановки, читала журнал Радушки, про которую я думала, что она милая и подружимся, а А. её называл "белорусская проститутка" за то, что она про своего мужчину в порядке вещей пишет "спонсор", я ему показывала кусочек переписки в Вайбере, когда мы в сентябре с ним жили дома у меня.
Почему-то я к ней чувствовала расположение... Может, за искренний интерес к моей персоне, который она не сумела скрыть. А может, просто за искренность, которую она тщетно силилась затолкать в рамки приличий.

"Может, я просто завидую этой ебливой свободной ободранной кошке.
А может, проснулась здоровая брезгливость..." Так она писала.

Мда. Не получилась дружба, видно от зависти, то ли от фрустрации, писала она обо мне снова и снова грязь и гадость, везде, где только можно. И в очередной раз открыла, наверное, чтобы я прочла.
Решила впредь избегать её. Потому, что от чужой ненависти не знаешь чего ждать.

"Зависть – это когда я себе что-то запретила иметь и ненавижу других за то, что те себе ЭТО разрешили".
Расценила это, как признание.

Мне было тоскливо от того, что я в очередной раз ошиблась, от её враждебности, от собственной глупой доверчивости.

Я пришла в продуктовый, долго бродила там, тупо глядя на полки с едой, взяла газировку Байкал. И тут Рыжуля позвонил, что идёт ко мне. И тогда я купила кусок мяса.

Чудесный вечер вдруг спонтанно получился,
я была грустная и думала, что я в этом увязла надолго. Но, неожиданно для меня, вышло хорошо и радостно.

Нажарила мяса на автомате и сварганила салат, Аньку накормила. Пришёл А.

Я всё от него отворачивалась, чтобы он не видел левую сторону лица. И так мне было паршиво, неловко и стыдно, и жалко себя, полный спектр какой-то мутоты тоскливой. Поцеловал, прижал щёку, было больно, невольно я дёрнулась. Посмотрел внимательно, долго стояли обнявшись, гладил по голове. Больше он ни разу не задел, был ласковый, снова звал к себе, целовал, и говорил, как скучал сильно, а потом обнял меня сзади у раковины и мне захотелось, как всегда... И пришла я в себя, когда он уже стащил с меня штаны и тут Анька из комнаты прётся. Я от него метнулась в сторону и штаны пытаюсь натянуть, а они узкие, не натягиваются, Анька вредная говорит язвительно, как училка: я ещё не ушла! А смущенный А. ей отвечает, что мы ничего, мы просто телевизор смотрим... Ой, это микроволновка!?
Потом сказал Аньке: это была смешность, но она не смеялась, и вскоре ушла в зал, жопу качать.

А мы пошли в лес, там мы собрали палатку,
и было очень круто, в палатке. Настоящее приключение, отчасти Титаник, но больше похоже на "Последнего героя".
А. бегал вокруг палатки щедро поливая воздух из баллончика, а я тем временем забралась в палатку, и у меня чуть не выскочили глаза от репеллента, потому что внутрь он тоже пшикнул.
Потом гроза началась и грохотало вовсю и молния сверкала! Дождь лил, сильный, шумел снаружи. Палатка не пропускала воду, но внизу было вентиляционное окошко и со временем туда затекла вода и всё промокло, спальник, карематы, хоть выжимай!

И так вот, на одном дыхании, смеялись, занимались любовью в этой палатке и потом радовались, вспоминали, как всё у нас было.

Начала подтекать вода, А. отдавал команды по защите от дождя и пел: "остаться в живых!!" Потом отшлёпал, не помню за что, но как же без этого! Потом возились, сворачивали всё мокрое, одевались, внутри палатки надо изловчиться, чтобы натянуть одежду, которая ещё и промокла к тому же! Под дождем вытаскивал дуги из палатки. Я делала всё, как он говорил, и у меня получилось, только зонт не всегда держала хорошо и ему иногда мочило спину.
Потом он сказал, чтобы я снова держала зонт и я восхитилась, как из брандспойта, смотрела любопытная и восторженная как он льёт! Рассмеялся, прижал к себе, обрадовался, что я восхищаюсь, или тому, что мы так близки с ним, что даже на это он мне разрешил смотреть и такой бесстыжий.

Лежу, вспоминаю.
Зелёный шатер палатки, его лицо, его вкус.
Вот он мокрый, весёлый, на голове футболка намотана, возится под дождём, я держу над ним зонт, убиваю комаров, на его спине веснушки, я так его люблю! И только что у нас было, очень круто!
Я кричала как на рок концерте, охрипла! И дождь, и гром, и лес стеной, насколько видит глаз, по палатке стук дождя и видно как круглые капли воды стекают снаружи, а он обнимает меня, целует и в восторге, как там у меня сжималось внутри, а он продолжал, пока я приближалась, всё ближе и вот, пришло, а он всё чувствовал. Да, я радовалась, давно у меня не было так сильно! Обнимала его, смотрела в его счастливые глаза.

Потом шли мокрые, под дождем, накрывшись палаткой, я всё время смеялась, видели с ним огромнейшую лягуху, прямо жабищу, и много маленьких лягушек выпрыгивали из под ног. У А. поехали ноги в грязной луже и он почти грохнулся, продемонстрировав чудо эквилибристики, устоял.
В подъезде вылили воду из палатки, дофига там было воды.
Наконец оказались дома, в тепле, я сразу чайник поставила. Сняла с него в коридоре футболку, не удержалась, чтобы обнять и поцеловать.
Потом вешали сушить мокрые вещи на балкон, А. уплетал ещё мясо, и салат доел, расхваливал, как вкусно, а я, счастливая, требовала, чтобы ел ещё пирог, что он ужасно похудел, одни кости! Чай пили... и время летело, стремительное, как один миг, как один вдох, наше ожившее время.
И уже пора ему было уходить, а я пыталась просушить утюгом его футболку, так она и осталась влажная, переживала, что простудится...
Сидела в прихожей, смотрела снизу вверх, как он достает из рюкзака и надевает носки, обувает кроссовки взамен мокрых сандалий, как красную курточку достаёт, застёгивает, чтобы уходить.
Смотрела на него и говорила, что я его люблю.
Стояли обнявшись, прощались, он тоже говорил, что любит меня.
И я верила, что это правда.
Потом он ушёл, и я закрыла за ним дверь на ключ, на четыре оборота.

Писала текст, пока свежи воспоминания.
И грустные мысли не проникали в меня, я была полна счастьем и вспоминала нашу с ним жизнь, писала ему, что главная и яркая эмоция, которую он рождает во мне: рот до ушей и пожар в крови.
А он прислал мне фотографию, как мы целуемся в Середниково на бутафорском корабле, на нашем первом свидании. На нем та самая жёлтая футболка, которую я сегодня тщетно пыталась высушить утюгом, старенькая совсем.

Есть надежда, что наш корабль продержится дольше чем Титаник, ведь он на суше, далеко от воды, улыбалась я в темноте... Уснула быстро и крепко.