Вера

Серая пелена за окном – дождь льет с самого утра, не позволяя выйти из дома и отправиться к ее окнам, чтобы хоть одним глазком взглянуть на силуэт, двигающийся за портьерами словно в неизвестном мне танце.
Конечно у меня есть зонт, но против такого стихийного бедствия он вряд ли поможет – скорее меня смоет с тротуара вместе с ним. Может это и не самое плохое завершение всей моей жизни – безучастный заплыв по сточным канавам среди мусора, плевков и бензиновых разводов.

Вчера Стенли в очередной раз долго и пристально смотрел мне в глаза с той смесью жалости и брезгливости, когда я упомянул ее имя, что мне стало не по себе.
Я кажусь смешным и наивным, и все друзья мои за спиной отпускают по этому поводу скабрезные шуточки. А иногда и в открытую предлагают проводить меня на улицу Сан-Тори и оплатить самую шикарную и дорогую проститутку, чтобы я навсегда забыл и думать об «этой фарфоровой дамочке».

Я знаю, что в чем-то они правы, я становлюсь одержим мечтой быть рядом с ней. Я начинаю истово верить в то, что это возможно. «Каждому дается по вере его» - разве не так? Может моя вера поможет мне обрести то, чего я так безумно желаю - возможность касаться ее белоснежной кожи и струящихся пепельно-русых волос...

Сквозь неплотно прикрытую дверь я слышу, как в холле звонит телефон. Звонок разносится по коридорам, и я представляю, как моя фарфоровая красавица в этот момент у себя дома, в своей безупречной гостиной, откинувшись на спинку дивана, обтянутого атласом, прижимает к своему безупречному ушку трубку и дышит горячо и сбивчиво, обсуждая что-то с невидимым собеседником.

По холлу раздаются шаги мисс Келмин, и звонок смолкает.

Надо бы подумать о том, чтобы сменить квартиру. Стенли говорит, что за такие же деньги можно найти что-то поприличнее, с меньшим количеством соседей и с хозяйкой «позадорнее». Но хозяйки мало интересуют меня, а их задор – тем более.
Но вот если бы квартира была чуть ближе к улице Клементин – это было бы и правда хорошо. Ведь тогда, по дороге на службу, каждое утро и каждый вечер, я проходил бы мимо дома увитого плющом, в недрах которого обитает моя любовь.

Легкий стук в дверь, и она открывается еще шире, чтобы явить мне голову мисс Келми, увитую седыми кудряшками (она каждый вечер перед сном накручивает остатки своих старческих волос на бумажные букли – зрелище не для слабонервных).

- Мистер Маккей, вас вызывают к телефону. Это мистер Хинли. – Она явно не слишком довольна поздним звонком, но ничего не скажет мне по этому поводу, слишком воспитана.

- Благодарю вас, мисс Келми. – Я торопливо выхожу из комнаты, осторожно обходя хозяйку, чтобы ненароком не зацепить ее и не подхватить запах ее лавандового мыла, духов с нотками сирени и легкого аромата бренди, которым старушка щедро сдобрила свой вечерний кофе. Все эти запахи так не похожи на тонкие ароматы моей безнадежной (безнадежной ли?) любви, что меня пугает сама возможность посадить их на свой пиджак.

Пока я иду к телефону, я представляю, что это звонит Она…Смешной и наивный – в этом весь я.

- Я слушаю! – трубка прохладная и гладкая, словно кожа лягушек, которых я в величайшем множестве успел препарировать за время обучения в академии.
- Мистер Маккей, добрый вечер! – голос главврача сбивается, словно он пробежал кросс. – Я прошу прощения за столь поздний звонок, но у нас безотлагательное дело, вы нужны в больнице прямо сейчас!

Я не задаю вопросов. Если я нужен – я иду.

Дождь, на мое счастье, немного утих, и я решаю сделать крюк, чтобы пройти под ее окнами, надежно скрытый черным зонтом и сумерками. Меня ждут, но что стоит эта спешка против возможности увидеть милый силуэт за легкой шторой?

Дом на улице Клементин тонет во мраке. Ни огонька, ни движения. А чего, собственно я ждал? Молодая и красивая женщина не станет проводить такой ненастный вечер в одиночестве дома. Наверняка она отправилась на какой-нибудь прием, где шелест платьев, смех и звон бокалов заглушают музыку.
Я представляю, как она танцует в объятиях какого-нибудь нахала, бесстыдно шепчущего ей пошлости в ухо, щекоча ее бархатную кожу щеки своими напомаженными усами.

Видение такое явное, чтоб я в ярости сжимаю ручку зонта как можно сильнее и мотаю головой, пытаясь прогнать неприятную картину.
Ничего… Я верю, что и у меня будет шанс обнимать ее легкий стан и шептать ей под звон бокалов о своей любви. Главное верить.

Ускоряю шаг, стараясь обходить самые глубокие лужи – мои ботинки давно требуют починки и лишнее купание не пойдет им на пользу.

Когда я добираюсь до больницы с меня течет ручьем, не смотря на зонт.
- Доктор, наконец-то! Скорее-скорее, пожалуйста, вас ждут в операционной, уже все готово.
- Что случилось? – Я быстро сбрасываю мокрый пиджак, торопливо вытираюсь ветошью, которую сует мне в руки санитарка Мари.
- Авария, доктор, ужасная авария! Столько крови, просто кошмар, я теперь точно не усну!

Милая Мари. Она совсем недавно работает в больнице и еще не успела привыкнуть к тому, с чем я сталкиваюсь каждый день. И все еще спит на ночных дежурствах сном младенца.
Когда я, полностью готовый, захожу в операционную, там уже все «накрыто». Пациентка за ширмой, помощник хирурга и дежурная медсестра стоят наготове. Я быстро осматриваю поле своих дальнейших действий и понимаю, что чуда не будет – слишком серьезны повреждения, кровопотеря превысила все лимиты. Бедную женщину словно попытались прокрутить через мясорубку.

Но что есть понимание, если есть долг?

И я делаю все, что могу сделать в этот момент. Я стараюсь не думать о том, что пациентка с вероятностью почти в сто процентов умрет у меня на руках. Я думаю о моей фарфоровой красавице, чьи прелестные пальчики когда-то будут перебирать мои волосы. О изящной головке, покоящейся на моем плече всю ночь… О безмятежном дыхании сна и сбивчивых судорожных вздохах любви, предшествующих сну.


Я стою у окна операционной и курю. Дым моей сигареты уже не может никому помешать – все усилия мои, как я и думал, оказались тщетны. Жаль, очень жаль…
- Мари, что это за женщина, вы не знаете? – не то чтобы мне было и правда интересно, как звали при жизни ту, что сейчас лежит на каталке в коридоре и ждет, пока санитар отвезет ее на громыхающем лифте в подвал к таким же несчастным, как она…Но стоит проявить уважение к почившей, раз ничего другого я сделать не смог.

- Не знаю, доктор. – Мари отжимает в ведро тряпку, и вода буреет от крови. – Только знаю, что авария на улице Клементин случилась. А леди то какая красивая, лицо совсем не пострадало…. Дождь то ужас какой, доктор, не видно ни зги, вот водитель и не справился и сам погиб. А все потому что…

Но я уже не слушаю Мари. Я тороплюсь выйти в коридор, где санитар уже неспешно направляется с каталкой к лифту. Я догоняю его и дрожащими руками сдергиваю простыню с лица погибшей…

«Каждому дается по вере его» - разве не так? Моя вера помогла мне обрести то, чего я так безумно желал - возможности прикоснуться к ее белоснежной коже и струящимся пепельно-русым волосам…
Но этого ли я желал на самом деле???