Телеханские евреи

Б.Мельник. Часть первая, раздел четвёртый. Перевод с польского Т.Цыркуновой.


Усилием воли возвращаюсь в минувшие годы. Уже вижу себя подросшим мальчиком, который топает по мягкой, влажной траве бульвара. На огромных деревьях тихонько шумят листья. Сквозь их густоту с трудом пробиваются лучи солнца, выкладывающие    на траве золотистые пятна. Высоко надо мной, скрытые в зелёной листве, иволги и дрозды заливаются пением. От воды в канале доносится её чистейший запах, напоминающий свежее сено.
Таким был тот телеханский бульвар в тёплый весенний день. Служил всем, кто желал насладиться его неповторимой зелёной красотой. От тех лет, когда затихла завируха Первой мировой войны, весной и летом в погожие праздничные дни, бульвар был для жителей местечка местом прогулок, родственных и товарищеских встреч, а также местом парада моды для большинства  здешних дам. Это было чем-то почти обязательным для заполнения досуга   в праздничные дни. Для евреев в шабаш, то есть в субботу, а для христиан – в воскресенье.
Вот сегодня – суббота, солнечная и тёплая. В полдень, над берегом канала в тени деревьев сидят несколько мальчиков с удочками в руках. Сегодня ловят рыбу в проточной воде канала, а не на своём постоянном месте возле шлюза. Привело их сюда любопытство, желание увидеть прогуливающихся по бульвару евреев. Быстрые глаза мальчишек внимательно наблюдают, что же на нём происходит. О, по бульвару идёт уже группка еврейских девушек. Большинство из них в белых, длинных, почти до щиколоток, платьях. Некоторые в цветных, узорчатых. Все в белых чулках. Почти каждая девушка имеет длинную косу. Эти косы цвета воронового крыла, реже – медно-рыжие.
Девушки идут, громко разговаривая на своём языке, смеются. Стреляют глазами в ребят, которые идут группками им навстречу. У каждого из ребят на голове какой-нибудь головной убор, чаще всего обычная кепка, реже – мицка, а если у кого-то из них – шляпа, то она обязательно чёрного цвета. У многих – пейсы. Младшие ребята, ещё подростки, смущаются от кокетства девушек. Улыбаются как-то неуверенно, как бы смущённо. Зато старшие, у которых начинает отрастать борода, уверены в себе. Смеются громко, перекликаются между собой, хотят обратить на себя внимание де- вушек. Светятся глаза и одних, и других. Глаза у всех большие, карие, реже чёрные или зелёные. В тёмной оправе ресниц и бровей. Прошло немного времени, и бульвар запестрел прогуливающимися еврейками  с  детьми.  Почти  все  они  были солидных форм, а некоторые даже и слишком толстые, расплывшиеся. Все одеты празднично, на головах – шляпки с вуалью, но чаще – чёрные кружевные шали. У многих из них наголо бритые головы, на которых надеты парики. У некоторых парики такого высокого качества, что его невозможно отличить от натуральных волос, у других – просто
«режут» глаза своей искусственностью. У евреек лица ярко накрашены, и той же блестящей красной помадой, которая у них на губах, выкрашены изнутри ноздри. Буквально у каждой из еврейских модниц. Исходит от них такой сильный запах разных духов, что мы даже улавливаем его здесь, над каналом. Прогуливающиеся женщины унизаны золотыми побрякушками: серьгами, кольцами, цепочками, различными кулончиками, подвесками.
Женщины идут компаниями, сопровождаемые кучами своих детей. Разговаривают очень громко, смеются, перекрикиваются между собой. Дети бегают, орут. Этих детей как-то страшно много.
В этой бабской толпе мужчин меньше, чем в дозе, используемой, как лекарство. Трудно не заметить, тем не менее, высокой и брюхатой фигуры купца Черни. Фактически, то его фамилия – Черноморец, но все зовут его Черней. Так удобнее.
Купец Черня бросается в глаза издалека. Даже не столько из-за своей мощной фигуры, сколько из-за традиционного еврейского наряда, которого кроме него никто не носит. Большая борода купца «отдыхает» на бархатной жилетке, поверх которой надет чёрный сюртук. Куцые брюки заканчиваются сразу же за коленями, а ниже на бутылеподобных икрах видны белые чулки. Снизу фигура Черни заканчивается блестящими лакированными туфлями. Голову купца прикрывает плоская чёрная шляпа с большими полями. Положенные на плечи руки обнаруживают серебряные запонки на рукавах рубашки. Купец степенно шагает один, никто его не сопровождает. Его жена, вся в чёрных кружевах, следует в двух шагах за ним. Размерами тела она немногим уступает своему мужу. У неё, как и у других евреек, на лице много косметики, на губах – яркая помада, и у неё тоже изнутри накрашены помадой ноздри. Жену купца, которая вся сверкает на солнце золотыми украшениями, окружают несколько пухлых еврейских модниц, которые заглядывают ей в лицо, непрерывно что-то рассказывая. Она сразу же принимает доброжелательный вид, который говорит о том, что она согласна быть в их компании. Далеко от этой компании распространяется густой
запах от смеси разных духов.
Чтобы сосчитать остальных мужчин, пяти пальцев на руке слишком много. На прогулке присутствует ещё торговец кожами крупного рогатого скота, Левин. Имя его – Абрахам, но в Телеханах все люди, исключая евреев, зовут его – Абрамэк. Абрамэк
ездит на своей повозке по всей обширной околице и скупает на бойнях и у хозяев кожи. Потом доставляет их куда-то на кожзавод. Когда торговец едет через местечко на своей повозке, запряжённой неказистой лошадкой, все об этом знают заблаговременно, потому что издалека доносится ужасная вонь от этих кож.
Однако в шабаш, замусоленный в обычные дни Абрамэк Левин, здесь, на бульваре выглядит как господин Абрахам Левин. Гладко выбритый, в белой рубашке, чёрном костюме и в шляпе, он прогуливается с двумя другими торговцами – Ароном Рубиным и Шлёмой Раком. Они также сейчас не выглядят, как обычные, заработавшиеся телеханские евреи. Лица у них тоже гладко выбриты,  и они одеты в чёрные костюмы.
Арон и Шлёма – партнёры. Летом, на станции узкоколейной железной дороги скупают у полешучек болотные и лесные дары этой земли; чернику, бруснику, клюкву и грибы. Закупленный товар, элегантно упакованный в лубяные корзиночки, ещё в тот же день поедет в Ивацевичи. Оттуда ночным скорым поездом будет ранним утром доставлен в Варшаву, где уже будут ждать его местные купцы. Кроме того, Арон и Шлёма имеют общие интересы с Ландманом, арендатором Вульковского озера. Выловленная в нём полешуками рыба распродаётся бесчисленным потребителям. Зимой торгуют, в
основном, дровами.
Тройка этих торговцев идёт совместно. Громко о чём-то рассуждают, энергично жестикулируя. Выглядит это так, как будто они между собой спорят. Жёны торговцев с кучками детей идут в нескольких шагах за ними. Они тоже громко разговаривают между собой, а дети дразнят друг друга. Временами мужчины ещё громче начинают разговаривать. Останавливаются и, стоя тесным кружком, лицо к лицу, просто кричат, размахивая руками перед носом. Тогда их жёны хватают за одежду ближайших детей из своей компании и тоже стоят на месте.
Эта остановка длится до тех пор, пока купцы не накричатся. Когда, наконец, замолкают, снова начинают двигаться. За ними вслед топают их жёны, толкающие перед собой детей.
Удивляло меня такое их поведение и то, что в шабаш прогуливаются только женщины с детьми. Спросил как-то у мамы, почему в воскресенье католики и православные гуляют на бульваре целыми семьями, а евреи в субботу ведут себя так странно. И что в таком случае делают мужчины, если их на прогулке нет? Должен был я также узнать и такую тайну: почему эти четыре купца, даже если и появляются на прогулке, то идут отдельно от своих жён и детей, которые тянутся за ними где-то в их «хвосте»? Мама тут же объяснила мне, что много лет тому назад евреи приехали сюда из страны, где приняты такие обычаи. А для верующих евреев суббота
– это такой святой день, что в этот день ничего делать нельзя. Они должны сидеть в своих домах и читать святые книги. «Ага, значит, эти четверо, которые гуляют по бульвару, не являются верующими!» – такую резолюцию накладываю я на это объяснение.
 «Сын, не суди так о людях. Если гуляют, то это их дело.
Каждый обычай, который не вредит другим, надо уважать», – закрыла тему мама.
А на бульваре вся эта голосистая нарядная толпа, распространяющая облако разных запахов духов, проплывает в одну и другую сторону. На нас, мальчишек-рыболовов, никто не обращает внимания. Прежде всего, потому, что их вид с удочками в руках над каналом в шабаш – это обычная картина.
Солнце уже начинает прятаться за кронами деревьев. Воздух нагрет солнцем, но от воды начинает исходить влажная свежесть. От предвечернего ветерка листья на деревьях начинают шуметь. На бульваре евреи продолжают кричать, их дети вопят, а на высоких деревьях птицы пытаются своим пением пересилить этот шум.
Толпа на бульваре начинает редеть. Прогуливающихся всё меньше. Те, которые ещё остались, начинают отбиваться от комаров. Комары начинают допекать и нам. Время уже идти домой. Мама будет недовольна, что так поздно возвращаемся. Даже пойманные рыбки не помогут. Снова будет говорить, что на канал больше не отпустит. Поэтому быстро – домой. Там ещё провести пару часов, потом мыться, ужинать и спать. Утром – воскресенье.
В воскресенье, в предполуденный час католики и православные идут в костёл и в церковь. Православных гораздо больше.
После богослужения в костёле и в церкви одни люди сразу идут домой, а другие останавливаются, чтобы повидаться с родственниками, приятелями, знакомыми. Хочется с ними побеседовать, как здесь говорят. Однако костёл и церковь достаточно удалены друг от друга. Именно поэтому от весны до осени, если только позволяет погода, бульвар над каналом Огинского, чаще называемый бичевником, является местом для родственных и дружеских встреч. Он также служит местом показа новых модных нарядов для телеханских модниц. Здесь демонстрируются новые платья, шляпки, туфельки, сумочки, перчатки…
В нашей семье моя мама и сестра Мундзя посещают церковь, а отец, мой брат Стефан и я – костёл. Выйдя из церкви и костёла, мы все встречаемся на уличке, ведущей на канал Огинского. В некоторые воскресенья при хорошей погоде мы не идём сразу домой, а часок времени посвящаем прогулке на канале под тенью старых деревьев.
Через каких-нибудь полчаса после окончания служб на бульваре уже очень людно. Одни прогуливаются в одиночестве, другие парами, а некоторые – целыми группками. Одни дети идут чинно, рядом со своими родителями, другие самовольно бегают между взрослыми. Иногда какой-нибудь маленький ребенок споткнётся, распластается на траве. Немного поплачет. А прогулка родственников продолжается.
Вот уже вижу издали среди гуляющих семейство дяди. Они очень редко посещают  бульвар.  Дядя Стефан идёт с женой, тёткой Маней.   С ними их взрослая дочь Малгося, моя любимая Мурочка, тоненькая хрупкая девушка в очках. Дядя – высокий, как подпорка для вьющейся фасоли. Ходит как журавль, ритмично двигая головой на каждом шагу. Тётка наоборот, маленького роста и толстая. Твердит, что когда-то была худющая, а эта её нездоровая полнота является следствием больной печени. Когда дядя это слышит, то заливается смехом и говорит тётке, чтобы дала покой той бедной печени. Ничего не случилось   с той печенью, если она выдерживает такое обжорство. На что тётка обижается и ворчит что-то об отсутствии такта, а дядя машет рукой и, на всякий случай, уходит в другую комнату.
Сейчас тётка опирается на предплечье дяди, переваливается на своих коротких ногах. Не люблю тётку, она меня – тоже. Говорит, что при таком характере из меня может вырасти только большевик. Интересно, как назвать то, что выросло из тётки.
Но вот уже наши семьи поравнялись, дальше идём вместе. Идёт разговор, который мне не интересен. Иду чинно и смотрю на людей. О, вот подходит аптекарь, господин Бохинский с женой. Он невысокий и худющий, а его старомодный костюм своим покроем нисколько не похож на костюмы моего отца или дяди. Как и сорочка аптекаря со старомодным, высоким, накрахмаленным воротничком. В галстуке, выглядящем, как поясок, блестит украшенная шпилька. Шляпу держит в руке, а его голова голая, как яйцо. На темени выросло блестящее красноватое новообразование, размером с большую сливу. Ведомый ненасытным любопытством, я давно уже добыл от родителей объяснение, что эта шишка на голове аптекаря – какая-то серьёзная болезнь, вылечить которую невозможно. Аптекаря сопровождает объёмная женщина. Это госпожа Бохинская. Лицо её накрашено, начиная от шляпы, и заканчивая каскадами подбородков. Под ними колышется несколько складок тела, прикрытых цветастым платьем. Этот массив поднимается вверх и опускается вниз на каждом шагу. У аптекарши модная шляпка с вуалью и кружевные перчатки. Исходит от неё сильный запах духов, так же, как и от еврейских модниц в шабаш.
А вот и новые поклоны, улыбки, обмен приятными словами. Это Пальчинские. Он – высокий, она – маленькая, как девочка. Под руку с ними идёт довольно большая дочь Нинка. Все называют Нинку – Песткой. Здесь же и оба сына Пальчинских. Старший – Меце – щеголяет в мундире гимназиста и форменной шапке. Меце учится в гимназии в Ивацевичах. На выходной день приехал домой. Младший сын, который тоже старше меня – это Веня. Как-то спросил у него, что означает его имя, то услышал от него, что я – глупец. Но я потом спросил о том же у мамы, и она мне объяснила, что это – Веньчислав. Проходит одиноко между гуляющими старый кавалер Крученко.
Его имя – Ростислав, и люди зовут его по-русски – Ростя. Когда в поклоне Ростя наклоняет голову, сняв шапку, то на голове его видна жалкая прядка волос, зализанных с помощью бриллиантина. На нём спортивный костюм в английском стиле. Клетчатый пиджак, короткие широкие бриджи и пёстрые носки.
А вот наступает обмен поклонами с бывшим бургомистром Телехан, господином Ковалевским и его женой. Бургомистр постоянно снимает шляпу и любезно улыбается, наклоном головы посылает поклоны знакомым налево и направо. Его жена солидарна с ним.
На самом деле господин Ковалевский исполнял функции начальника местечка, так как должности бургомистра в Телеханах никогда не существовало, но люди сами так его называли: «Господин бургомистр». Он – коллега моего отца ещё с молодых лет.
Когда родился мой брат Стефан, то господин Ковалевский стал его крёстным отцом. Поэтому мой брат, я и сестра называем его дядей, а его жену – тётей. С Ковалевскими идут их дети – две девочки.
На бульваре появляется следующая персона, которую знают все Телеханы. Это доктор Войдило со своей женой и детьми. Доктор – это мужчина со спортивной фигурой, носит аккуратные усики, а густую шевелюру стрижёт под «ёжика». Ему не надо поминутно снимать шляпу, как господину бургомистру, потому что её у него просто нет. Собственно говоря, неизвестно, носит ли он вообще какой-нибудь головной убор, так как он не ходит, а ездит на мотоцикле. Кроме Телехан под его врачебным надзором находятся и другие поселения. Ездит на мотоцикле в Святую Волю, в Выгонощи, и ещё один Бог знает, куда.
А вот круглую фуражку снимает в поклоне другой медик – фельдшер, господин Драмович. Любезно улыбаясь, кивает лысой головой. Когда надевает шапку, то сзади из-под неё виден ещё большой участок лысины.
Ну, наконец, что-то приятное! Идёт тётя Екатерина, крёстная моего брата Стефана. Очень её люблю. Бывает у нас часто, потому что это сердечная приятельница моей мамы. Они подружились ещё до замужества.
Тётя Екатерина идёт в сопровождении своих детей – Нади и Николая, Коли. Сразу же начинаются приветствия, обмен улыбками, целование дамских ручек. Я, мой брат и Коля, стоим в стороне, смотрим на прохожих и нам скучно. Наконец, наша компания начинает двигаться вперёд.
Нам так скучно бессмысленно идти вместе с взрослыми, когда кажется, что они о нас просто забыли. Болтают и болтают, лихо знает о чём. А над водой вижу Якубашков, Тадика и Мундзика. Есть причина, чтобы убежать от взрослых.
 «Мамуся, мы немного побегаем! Там мальчишки…» «Хорошо, только аккуратно. И прилично ведите себя!»
А, до того ли нам. Разве что в этих новых ботинках бегать страшно неудобно. Но снять их мама, разумеется, мне не разрешит. «Дети, возвращаемся!» – зовёт тётя Екатерина. В самом деле, уже конец бульвара. Там дальше только высокая нескошенная трава, красивые старые ольховые деревья и заросли лозняка. Из веточек лозняка делаем себе весной свистки. В моих руках ещё нет столько силы, чтобы вырезать из ветки вербы настоящую курительную трубку. Это делают старшие ребята, такие, как Веня Пальчинский или хромой Гене Гилис, который потихоньку уже покуривает папиросы. Мы, младшие, удовлетворены были изготовлением свистков из веток лозы, или трубочек из молодой липовой коры. Когда на канале мы делали эти свистульки, и нам уже надоедало это занятие, то купались нагишом и загорали, лёжа на тёплом песке.
В последнее время вместо изготовления свистящих безделушек, мы всё чаще стали тайно ходить на какой-то километр за насыпь для железнодорожных путей, которые над каналом бегут по высокому деревянному мосту. Стали мы туда ходить после того, как Роберт подсмотрел, что туда же ходят ребята, которые значительно старше нас. Вот так это и началось…
Сразу за железнодорожной насыпью расположена поблизости пилорама с громко работающими, шумными пилами. По мосту из деревянных брёвен мы переходим широкий перекоп, заполненный водой, по которому доставляются на пилораму деревья из лесов, сплавляемые по каналу. На огромной территории пилорамы лежат готовые к погрузке в железнодорожные вагоны штабеля досок и балок. Здесь же находятся кучи древесных отходов и огромная пирамида с обрезками. Эти отходы используются как топливо для паровых машин, работающих на пилораме и в стоящей неподалёку мельнице.
Проходим участок, сильно пахнущий сосновой смолой, и углубляемся в чащу молодой ольхи и лозняка. После преодоления части дороги в этой чаще начинаем прислушиваться, не доносятся  ли с канала девичьи голоса и смех, что означает, что там купаются молодые евреечки.
В этом месте, между зарослями и каналом лежит широкая полоса золотистого песка, длиной несколько сотен метров. Она протянулась вдоль канала. Много лет тому назад здесь брали песок, бывший сырьём для производства стекла в Телеханском стеклозаводе. Спрятавшись в чаще лозняка, затаив дыхание, смотрим мы на девушек, которые плескаются в канале в длинных облепивших тела сорочках. Как только кто-нибудь из девушек выйдет  на  берег, чтобы снять и отжать мокрую сорочку, мы внимательно ощупываем её взглядом, особенно те места тела, которые обычно закрыты от чужого
взгляда. После такой «учёбы» по дороге делимся впечатлениями.
Как-то Роберт подслушал одного почти уже взрослого парня, который рассказывал другому такому же парню, что он ходит подсматривать за купающимися еврейками для того, чтобы доставить себе полное удовольствие. Интересно, что же он имел в виду?
Ну, так, однако сегодня никуда не пойдём. Находимся вместе с родителями на воскресной прогулке. Может быть, удастся после обеда придти сюда одному. Сейчас пошёл бы уже домой. Очень неудобные эти новые ботинки и очень хочется есть. Дома ждёт уже приготовленный обед, потому что мама быстро приготовила его ещё перед уходом в церковь. Съедим его после возвращения домой.



Т. Цыркунова «Наши Телеханы»


Что я могу написать о евреях?
В Телеханах шестидесятых годов никакой еврейской общины уже не было, да и не могло быть после чёрного августа 1941 года.
Первое детское впечатление о евреях было у меня не очень хорошим.
В шестидесятые годы многие еврейские семьи приезжали летом в Телеханы на отдых. Так повелось издавна, многие семьи приезжали из Бреста, Минска и Пинска в наши целебные сосновые края. Издавна считалось, что мягкий сухой климат и великолепный телеханский сосновый лес, а также озеро, расположенное недалеко от Телехан, обеспечивают хорошие условия для полноценного отдыха. В лето, уже не помню какого года, в здании бывшего военкомата, а это было здание прежнего телеханского отеля, размещались семьи пинских евреев, приехавших с детьми на отдых. Это здание находится почти напротив нашего дома и поныне, с той лишь разницей, что сейчас оно приспособлено под жильё.
Наша семья всегда держала коров. Детей в семье было пятеро, надо было их чем-то кормить. Мама не любила продавать молоко, предпочитала, чтобы оно оставалось для собственных детей, но папа всегда шёл людям навстречу. Так было и на этот раз.
Семья евреев, приехавшая из Пинска на отдых, попросила у моего отца, чтобы мама приносила им молоко и другие молочные продукты утром и вечером ежедневно. Мама не хотела этого делать, но, в конце концов, ей пришлось уступить отцу. Она ежедневно приносила утром и вечером парное молоко, а иногда ещё творог, сметану. Рассчитаться эти люди обещали перед отъездом. Так продолжалось целый месяц. Как-то утром, за день до назначенного срока отъезда отдыхающих, мама пришла домой расстроенная и растерянная. Оказалось, что эта семья евреев уехала на день раньше, не рассчитавшись, не оставив ни своего адреса, ни денег. Мамина интуиция не подвела её и на этот раз, не зря она так сопротивлялась, не хотела продавать молоко.
Давно это было, а в памяти сохранилось. От этого случая остался какой-то неприятный осадок. Мы, конечно, не разорились от такой потери, но впечатление было тяжёлое.
И совершенно другое мнение о людях этой национальности сложилось у меня после близкого общения с Зимаком Захаром Ошеровичем – бывшим директором Телеханской школы-интерната и его женой – Александрой Хильевной.
В 1969-1970 годах после окончания Телеханской средней школы я почти год работала в Телеханской школе-интернате лаборантом физкабинета.
Первое впечатление от знакомства с Захаром Ошеровичем было довольно приятным. Он расспросил меня, как я училась в школе, какие у меня увлечения, чем занимаюсь в свободное время. Мы с первой минуты общения нашли с ним общий язык, и не могу сказать, что подружились, так как слишком разное было у нас положение, да и возраст, но как-то сразу стали хорошо понимать друг друга.
Поработав какое-то время вместе с этим человеком, я хорошо узнала его характер, привычки, методы его работы.
С высоты прожитых мной лет сегодня могу сказать со всей определённостью, что это был прекрасный педагог, превосходный хозяин, талантливый организатор.
В период его директорства школа-интернат стала лидером по содержанию, воспитанию и обучению детей не только в Ивацевичском районе и в Брестской области, но и во всей нашей республике. Дети были сыты, одеты, обуты, им были созданы все условия для достойной жизни и учёбы. Построены были новые корпуса, оборудован стадион, игровая площадка, организовано подсобное хозяйство.
Для детей проводились экскурсии в разные города нашей страны. Были экскурсии в Брестскую крепость, в Москву, в Ленинград, в Хатынь, на Минский Курган Славы, в Волгоград, на Мамаев Курган, все поездки трудно перечислить. Запомнился мне поход   на то место, где раньше была расположена деревушка Красница, сожжённая во время Великой Отечественной войны фашистами.
В школе-интернате организовывались встречи с интересными людьми, я запомнила приезд брата Веры Хоружей – Василия Захаровича.
Летом школа-интернат превращалась в пионерский лагерь, в котором с удовольствием отдыхали и телеханские дети из полных, благополучных семей. Все они были одеты в красивую форму, ходили стройными колонами, горн играл подъём и отбой.
В коротком моём повествовании не представляется возможным рассказать обо всех добрых делах Зимака. Это был яркий последователь таких выдающихся педагогов, как А.С. Макаренко и В.А. Сухомлинский.
Школа-интернат была правопреемницей Телеханского детского дома, созданного сразу после окончания Великой Отечественной войны. Она была открыта в 1961 году, сначала была семилеткой, а с 1965 года стала средней.
Уже из книги Богдана Мельника я узнала, что директором детского дома до Зимака был Алексей Петрович Ильницкий. В детском доме находились дети, потерявшие родителей во время войны.
Зимак Захар Ошерович сменил Алексея Петровича Ильницкого на этом посту.
Захар Зимак (на фото) родился в многодетной еврейской семье в предместье Варша- вы в 1920 году. Семья была бедная, но детям старались дать образование. К середине 1939 года Захар четыре года проучился в гимназии и один год изучал естественные науки в Лицее. 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война. Толпы беженцев хлынули из  Польши на территорию Белоруссии. В статусе беженца оказался и Захар Зимак. Он окончил курсы преподавателей математики и немецкого языка. Трудовая деятельность его началась в деревне Альба вблизи Косcово.
С началом Великой Отечественной войны начались испытания для  семьи  Зимаков.  К тому времени Захар Ошерович уже был женат   на    Александре    Хильевне.    Девичья  фамилия Александры Хильевны – Моджевская. Какое-то время семья Зимаков находилась в Коссовском гетто. На себе испытали они все «прелести» немецкого порядка, прошли через голод, холод, бесправие, унижения. На их счастье, на охранников гетто совершил нападение партизанский отряд имени Николая Александровича Щорса. Командиром этого отряда был Пронягин Павел Васильевич – один из первых организаторов партизанского движения в Белоруссии. Семья Зимаков попала в партизанский отряд. Более подробно обо всех этих событиях написано в мемуарах Захара Ошеровича и в книге Павла Васильевича Пронягина «У самой границы», которая вышла в 1979 году, издательство «Беларусь», г. Минск.
Захар Ошерович был замечательным человеком во всех отношениях. Мне запомнилось, как на педсоветах он отстаивал интересы каждого ребенка, останавливал слишком ретивых воспитателей, стремившихся наказать ребёнка за самую малую провинность. Помню, как кто-то из воспитателей пожаловался директору на педсовете, что дети очень быстро изнашивают подошву обуви. Реакция Захара Ошеровича была мгновенной. Он поднялся из-за стола, за которым сидел, в одну секунду снял свой правый ботинок и показал всем присутствующим стоптанный каблук, сказав при этом: «Вот и Александра Хильевна постоянно меня ругает за стоптанные каблуки, говорит, что на тебя не напасёшься никакой обуви, а что же взять с рёбенка, он ведь должен постоянно двигаться, бегать, прыгать, такая у него жизнь. Будем своевременно ремонтировать обувь, только и всего».
В любое время дня и ночи Захар Ошерович мог появиться то в спальных корпусах, то в столовой, то в главном корпусе школы-интернаты, чтобы  проверить, как идут дела (на фото – Александра Хильевна и Захар Ошерович Зимаки в Израиле).
Мне запомнилось, как шло уничтожение списанных одеял, подушек, простыней, поношенной одежды. Ещё весьма хорошие, на мой взгляд, вещи в присутствии Захара Ошеровича рубились топором и складывались, чтобы потом использоваться, как ветошь. Я не могла смириться с такой расточительностью и спросила у него: «Зачем же уничтожать такие ещё хорошие вещи?» На мой вопрос Захар Ошерович ответил так: «Вот поэтому и надо уничтожать вещи, которые уже отслужили свой срок, иначе они будут бесконечно в пользовании детей, а новые вещи потихоньку «перекочуют» в дома недобросовестных работников». И он лично следил за всем процессом. Только убедив- шись, что всё уничтожено, уходил.
В своей последующей жизни, только считанные разы мне довелось познакомиться и подружиться с людьми такого склада. Назову их, они достойны такого упоминания. Это Герой Республики Беларусь, председатель колхоза «Октябрь» Гродненского района, Кремко Виталий Ильич, ныне уже покойный. Это – Хворик Фёдор Иосифович, Генеральный директор Гродненского агрохолдинга «Хлебопродукт», тоже рано ушедший из жизни.
Это – Маркевич Василий Петрович – Генеральный директор Барановичского ОАО «Птицефабрика «Дружба», это – Гришук Анатолий Георгиевич – Генеральный директор Гродненского мясокомбината. Эти перечисленные мною люди значительно опередили своё время, каждый из  них  –  выдающаяся  личность,  сделавшая за короткое время столько, сколько порой бывает трудно сделать большому коллективу.
Эти люди, как первопроходцы, за которыми устремляются все остальные, они – как маяки, на свет которых направляются идущие в темноте корабли. Такие люди оставляют после себя такой значимый след, что память о них передаётся из поколения в поколение. И это делается по справедливости, они это полностью заслужили!
Вот к таким же выдающимся личностям я отношу и Зимака Захара Ошеровича.
Захар Ошерович внедрял новые методики изготовления наглядных пособий для детей. Часто поручал мне этим заниматься. Пом- ню, что под его руководством я сделала хорошие аппликации на мягкой фланелевой ткани для изучения детьми английского языка. Зимак Захар Ошерович занимался научными исследованиями,
он работал над кандидатской диссертацией, ему надо было часто отлучаться в Брест, в Минск, чтобы работать там в библиотеках. Он проэкзаменовал меня на предмет знания английского языка. Видимо, результат его удовлетворил, и он поручил мне, вчерашней школьнице, вести занятия по английскому языку в 6,7,8-х классах школы-интерната.
Я отнеслась к его поручению очень серьёзно, готовилась к каждому уроку добросовестно. На первых моих уроках присутствовал Захар Ошерович. Наверное, он остался доволен тем, как я вела урок, так как никаких замечаний от него я не услышала.
О том, насколько ответственно относилась я к поручению Захара Ошеровича, свидетельствует такой случай.
Вместе с родителями мы поехали в деревню Выгонощи на проводы в Советскую Армию моего двоюродного брата – Лукашевича Ивана Ивановича. В то время это событие широко праздновалось.
Ночевать мне пришлось у посторонних людей, так как в доме покойного дяди места всем не хватило. Первый автобус, на котором я должна была уехать вместе с родителями в Телеханы, уходил утром, в половине шестого. Я проснулась, когда не было ещё пяти часов, быстро собралась и побежала на автобусную остановку. И с ужасом увидела вдали только светящиеся задние фары отходящего автобуса. Почему он уехал минут на пять-семь раньше, чем должен был отправиться по расписанию, не знаю. Но автобус уехал, а я осталась. Первой моей мыслью было: «Я же опоздаю на урок английского языка, который должна начать в восемь часов утра в этот день, что же мне делать»? В панике стала я прикидывать, успею ли пешком добраться до Телехан, расстояние между Выгонощами и Телеханами двенадцать километров. Рассчитала, что если половину пути пробегу, а половину пройду быстрым шагом, то успею на урок.
Это было в конце ноября, снег в тот год ещё не выпал, дорога была не скользкая. Не помню точно, была ли уже заасфальтирована дорога между населёнными пунктами, хорошо запомнила я только то, что ночь была очень тёмная, безлунная. Родители мои ночевали в доме дяди и ничего не знали о моей беде. Сообщить им – это означало дополнительную потерю такого ценного для меня времени. Позволить себе не явиться вовремя на урок, даже и в мыслях у меня не было. Делать было нечего. Я побежала в Телеханы. Сначала бежать было легко, но с каждым километром становилось всё тяжелее. На мне было тёплое зимнее пальто, такие же утеплённые сапоги, да ещё на каблуках. Добежала я до Новинского лесничества и поменяла своё первоначальное решение. Я шла быстрым шагом от одного телеграфного столба к другому, а затем бежала такую же дистанцию, дело пошло лучше.
Вот так и добралась я до моста через канал Огинского в деревне Вулька-Телеханская, до Телехан оставалось три или четыре километра. А на мосту догнал меня следующий рейсовый автобус, о котором я не знала. Автобус остановился, я вошла в него вся запыхавшаяся, растрёпанная, распаренная, красная, как рак, которого только что вынули из кипятка. Мама и папа сидели в автобусе, они стали дружно меня ругать, я ведь доставила им немало тревожных минут. Они переживали, не случилось ли что со мной ночью на лесной дороге. Папа спросил у меня «А если бы тебе встретились волки или какой-нибудь плохой человек, что бы ты делала»? Я ответила со всем легкомыслием молодости: «Бедные бы были те волки и тот плохой человек»! И все сидевшие в автобусе люди дружно рассмеялись.
Много времени я отводила дома на собственную подготовку к занятиям с детьми по изучению языка, что дало свои положительные результаты. Вскоре стала читать детям книги на английском языке. Каждое предложение обсуждалось, выяснялось, что дети поняли из него, задавались вопросы. Я старалась, чтобы дети на слух воспринимали язык.
Особенно дети любили слушать «Принц и нищий» Марка Твена и рассказы о Шерлоке Холмсе Конан Дойла. Тогда я не могла даже в самых дерзких своих мечтах предположить, что побываю когда-то в Лондоне и воочию увижу музей Шерлока Холмса и памятник ему. Как говорится: «Неисповедимы пути Господни…»
Жена Зимака – Александра Хильевна, – преподавала детям в школе-интернате немецкий язык, воспитывала своих троих детей, двух дочерей: Тамару и Мирославу и сына Вениамина. Она иногда приходила ко мне на урок, а потом давала очень дельные советы, которым я всегда следовала.
Встретившись с моим отцом на каком-то совещании в Ивацевичах, Захар Ошерович подошёл к нему и сказал, что мне следует быть только педагогом. Отец ответил, что я уже взрослая и сама выберу свою профессию, но, тем не менее, передал мне содержание этого разговора. Я не стала педагогом, но то хорошее, чему научил меня Захар Ошерович, пригодилось мне в жизни.
4 октября 2013 года на 94-м году жизни в Израиле скончался Захар Ошерович Зимак. Он умер, когда в нашей Белоруссии праздновали День учителя.
Уже много лет спустя после знакомства с семьей Зимак, узнала я некоторые особенности психологии этого незаурядного народа, его вероисповедания, побывала в «святых местах» в Сирии и в других странах, расположенных на Ближнем Востоке.
«Земля та течёт мёдом и молоком» – эти слова папы Урбана Второго из послания крестоносцам приходят на память в стране, которая хранит святыни трёх монотеистических религий – иудаизма, мусульманства и христианства.
14 мая 1948 года политический лидер Бен-Гурион объявил: «Мы, представители еврейского населения и сионистского движения, в день окончания британского Мандата на Палестину, в силу нашего естественного и исторического права и на основании решения Генеральной Ассамблеи ООН, провозглашаем настоящим создание Еврейского государства на Земле Израиля – государства Израиль». Эта декларация осуществила давнюю мечту многих поколений еврейского народа. Мечта об обретении независимости наконец-то стала реальностью.
С запада израильская земля омывается Средиземным морем, с юга – Красным, а на границе с Иорданией находится самое удивительное из морей – Мёртвое море с целебной, насыщенной минералами и солями водой.
Государственный гимн Израиля «Атиква» переводится как «Надежда», и это название глубоко символично. Многие поколения еврейского народа выжили только потому, что никогда не расставались с надеждой на лучшее.
«Иерушалаим» с иврита переводится как «место мира». Масличная гора, Храм Гроба Господня, Мечеть Скалы, Стена Плача, Геенна Огненная – это далеко не полный перечень здешних святых мест.
Каждый израильский город имеет своё лицо и своё предназначение. В Хайфе находятся самые современные производства. Тель-Авив отличается деловой жизнью, здесь разрабатываются главные стратегические направления экономики и заключаются крупные сделки. Деловые люди умеют хорошо отдыхать, в этой неофициальной столице страны находится много театров.
Нетания – это город алмазов. Обработка этих драгоценных камней является основной отраслью местной промышленности.
Назарет и Вифлеем посещают паломники со всего мира, чтобы с благоговением взглянуть на место рождения Спасителя, Храм Благовещения или на прозрачную воду Святого источника, у которого произошла встреча Марии с Елизаветой.
Акко знаменит туннелем Тамплиеров и подземными залами крестоносцев.
Эйлат находится в необычайно красивой местности, где можно заняться дайвингом, посетить Коралловый заповедник, отправиться на сафари на джипе, автобусе, на лошади или на верблюде. Прекрасное впечатление оставляют Красный Каньон и Парк птиц.
В Национальном  Парке  Тимна  можно  увидеть знаменитые "Копи царя Соломона", знакомые нам по роману, прочитанному ещё в далёком детстве. Неподалёку находятся скалы, между которыми в глубокой древности проходил путь торговых караванов. Назывался этот путь Дорогой Пряностей.
При своей глубокой приверженности к иудаизму, евреи, тем не менее, достаточно терпимы к другим религиям. Происходит это, на мой взгляд, от глубокой веры этого народа в то, что Израиль, а точнее, Иерусалим, – центр мира, начало всех начал. И точно так же, как водный источник утоляет жажду всех желающих из него напиться, не уточняя при этом, к какому роду или племени принадлежит человек, так и «источник веры» предоставляет каждому человеку право уверовать в то, что ближе всего ему по духу, по его сердцу и уму.
На территории Израиля находится то место, где некогда стоял древний храм Соломона – Иерусалимский храм на горе Мориа, этот храм был некогда колыбелью Ордена тамплиеров. Этот храм представляет собой очень важную святыню для представителей трёх религий: иудаизма, христианства и ислама. На страницах Ветхого Завета можно обнаружить записи о том, как царь Давид решил возвести великий «дом Господа». С этой целью им было приобретено место у одного из своих подданных. Построить же храм удалось только сыну Давида – царю Соломону, который за семь лет выполнил эту работу. Храм Соломона был возведён в десятом веке до нашей эры. В 587 году до нашей эры Иерусалим был покорён вавилонским царем Навуходоносором. Воины вавилонского царя разграбили святыню и полностью сожгли её.
Прошло более полувека, и Вавилон был покорён персами. Они разрешили переселённым в Вавилон евреям вернуться на свою родину и исповедовать прежнюю религию. Для управления евреями был назначен Зоровавель, который решил построить новый храм  на месте разрушенного. Это было огромное здание, но его убранство оставляло желать лучшего. В этом храме богослужения происходили в течение нескольких веков.
В 168 году до нашей эры сирийский царь Антиох Епифан потерпел поражение в долгой и кровопролитной войне с могущественным в те времена Египтом. В качестве реванша за своё поражение он напал на земли иудеев, для которых с его вторжением начался один из самых страшных периодов. Завоеватели под страхом смертной казни запретили обрезание и празднование субботы. Для полного унижения евреев, которым по законам Моисея запрещалось есть свинину, Антиох соорудил на священной горе Мориа жертвен- ный алтарь, на котором приносили в жертву свиней.
Завоёванный народ не покорился, сирийский царь совершил ошибку, унижая религиозные чувства иудеев. Самые активные евреи объединились и создали партизанский отряд, под названием: отряд повстанцев – маккавеев. Первым его руководителем был некий иудей под именем Маттафия. За ним руководство перешло к сыну Маттафии, которого звали Иуда.
 Враги не считали повстанцев способными на серьёзное сопротивление, о чём свидетельствует тот факт, что перед решающей битвой один из вражеских полководцев заранее условился с работорговцами, что он продаст в рабство всех иудеев, которые уцелеют после битвы. Эта уверенность основывалась на значительном численном превосходстве сирийцев. Однако это превосходство не очень-то и помогло сирийцам. Маккавеи выиграли это сражение, и после целого ряда битв заняли Иерусалим. Они вошли в священный храм, чтобы возблагодарить Бога за одержанные победы над врагами, но обнаружили, что в священной меноре почти не осталось масла. Не было масла ни в одном священном сосуде во всём храме. Ритуал освящения масла для совершения религиозных обрядов иудеев был очень сложным и занимал по своей продолжительности не менее восьми дней, а того масла, которое оставалось, не хватило бы и на один день. Победителей маккавеев это не остановило, они приступили к обряду, и произошло чудо – менора с остатками масла не угасала в течение восьми дней и ночей – до тех пор, пока не завершился обряд освящения новых порций масла.
До настоящего времени евреи помнят об этом чуде и поэтому празднуют праздник огней – Хануку. На праздничный стол в Хануку обязательно подаются пончики, начинённые повидлом и жаренные в масле.
Обретённой свободой иудеи не смогли воспользоваться длительное время, так как скоро новые завоеватели пришли на святую землю, на сей раз это были римляне. На две тысячи лет они лишили евреев власти над Священным городом, до Шестидневной войны 1967 года. Наместник римлян, царь Ирод постарался расширить и украсить Иерусалимский храм.
По его желанию для расширенного фундамента на юго-западном склоне горы была возведена массивная опорная стена, таким образом, царь Ирод выразил своё желание, состоящее в том, чтобы второй храм стал больше первого.
По преданию, именно в этом перестроенном храме, во дворике с колоннадой, обучал своих учеников Иисус Христос. Однако у этого храма срок жизни был очень короткий.
Началась гражданская война в Иудее и римляне разрушили храм до основания. Всё, что сохранилось от этого знаменитого некогда храма – это часть той самой опорной стены, которая сейчас называется Западной стеной, или Стеной Плача.
В 1967 году после захвата Иерусалима Израиль не стал предъявлять свои права на гору Мориа. Мусульмане охраняют эту гору, так как в настоящее время вместо «дома Господня» на ней расположены две мечети, воздвигнутые там за времена исламского владычества. Самая знаменитая из них – это Скальная мечеть, украшенная золотом и мозаикой. Такая ситуация невольно порождает недовольство среди израильтян.
В Израиле есть фундаменталисты, именующие себя «Гуш эмуним» – «Преданные» – которых не устраивает то, что мусульманские обряды совершаются на месте Храма Господня, а евреи имеют доступ только к стене у подножия горы.
Христиане, в свою очередь, не могут не почитать своей святыней древний храм, где проповедовал Иисус Христос и откуда Он изгнал торгующих.
Католическая церковь предложила сделать Иерусалим интернациональным городом. Многие поддержали это предложение, но оно не решает проблему, так как спор идёт не за сам город, а всего лишь за несколько акров священной земли на горе Мориа. Смогут ли приверженцы трёх великих религий ужиться на этом крошечном клочке земли в мире и согласии? Найдут ли они единство на трёх великих путях, ведущих к одному и тому же Богу, покажет время.
Я привела эти общеизвестные исторические сведения для того, чтобы лучше понимать психологию этого вечно гонимого и унижаемого народа.
Если мусульмане говорят: «Нет бога, кроме Аллаха и Магомет – пророк его», тем самым отрицая право других людей на собственного Бога, и всех немусульман называют неверными, то иудеи веруют в единого Бога, признавая различные формы поклонения ему.
Яркое свидетельство тому – храм на горе Голгофа. Это даже не один, а как бы несколько храмов, объединённых вместе.
Это как бы огромное здание, в котором с разных сторон находятся греко-католический, мусульманский, православный и иудейский храмы. То есть смысл этого строения тот же, опять всё сходится к тому, что все вероисповедания соединяются в единой любви к Богу именно здесь.
Наша бывшая соседка тётя Катя Белкина в молодости работала служанкой в доме богатых евреев. Рассказывала свои впечатления о жизни обеспеченной еврейской семьи. Евреи в своём быту придерживались определённых правил.
Например, нельзя было пользоваться одной и той же посудой для приготовления мясных и молочных блюд, так как это противоречило бы правилам кашрута. Кашрут – это свод религиозных предписаний, связанных с пищей. Посуда была разделена, хранилась отдельно. Нельзя было употреблять в пищу свинину и рыбу, на которой нет чешуи. За время всей службы тёти Кати не было разбито ни одной тарелки, ни одного стакана. Тётя Катя рассказывала нам, что её хозяйка очень огорчалась этому и не один раз повторяла: «Ой, это не к добру!»
В еврейских домах на каждой двери были прибиты жестяные баночки, в которых находились свёрнутые трубочкой бумажные листы, на которых были написаны молитвы. Этот обычай исходит из глубокой древности и записи молитв на бумажных листах сим- волизируют собой «Тору» – древнее писание на пергаменте. Кстати, и до сих пор, «Тора» не печатается, а только пишется вручную. Чтобы приобрести «Тору», надо заказать её написание примерно за один год до предполагаемой покупки. Само собой разумеется, что и стоит такое вручную написанное произведение божественного со- держания весьма дорого.
Особенным днём у евреев была пятница, а именно пятничный вечер. Каждую пятницу в доме готовился праздничный пятничный ужин – чулент. Зажигалось семь свечей в подсвечнике, имевшем определённую форму, в котором все свечи располагались в одной плоскости.
Такой подсвечник символизировал собой древний сосуд с маслом – менору, который использовался для богослужений. Вся еврейская семья в праздничной одежде усаживалась за накрытый стол. Так торжественно отмечался приход шаббата, дня великого отдохновения, субботы, в который ничего нельзя было делать. Следовало отдыхать и предаваться молитвам. Один день в неделе – в субботу, евреям надо было проводить в общении с Богом по завету еврейского пророка Моисея.
Мой отец много рассказывал о еврейских ремесленниках и торговцах. Ему нравилась организация труда в мастерских евреев. Он много времени проводил, общаясь с евреями – жителями деревни Выгонощи. Особенно часто папа рассказывал о купце Ландмане, который арендовал часть дома моего деда Корнея, используя его под магазин. Близкое общение с евреями позволило моему отцу хорошо понимать еврейские языки: иврит и идиш, психологию этого народа, узнать еврейские традиции, образ мышления евреев, уклад их жизни.
В послевоенные годы он вёл активную переписку с евреями-земляками, которые уехали из родных мест и уцелели от страшного варварского истребления во время Великой Отечественной войны.
Вот слова древнееврейской молитвы «Душа всего живого»:
«Если бы гортань наша была полна гимнами, словно море водою, а на языке нашем были бы песни, звучные, словно шум его волн,   и на устах наших хвала, беспредельная, словно ширь небосвода, а глаза наши сияли бы подобно солнцу и луне, и руки бы наши были распростёрты, как крылья орлов поднебесных, а ноги наши были бы легки, словно ноги ланей, всё равно не смогли бы мы отблагодарить Тебя, Господь, Бог наш и Бог отцов наших…»
Приведу ещё несколько известных еврейских изречений. Своим врагам евреи говорят так: «Я желаю тебе быть рабом у раба», «Чтобы в вашем доме было так тихо и чисто, как на кладбище». А такие слова выражают мудрость этого великого народа: «Дай человеку всё, чего он желает, и ты погубишь его». «Пусть милостыня, которую вы собираетесь подать – запотеет в вашей руке». «Чему быть, того не миновать». «Лучше худшее от хорошего, чем лучшее от плохого».
У раввина спросили, как это может быть, что Бог часто являл себя людям в давние дни, а ныне его никто не видит. Рабби ответил: «Сегодня не осталось никого, кто мог бы поклониться достаточно низко».
Я уже не говорю о целом кладезе мудрости и сарказма – знаменитых «гариках» Игоря Губермана, каждый из которых сродни великолепным «рубаям» Омара Хайяма, только более смешной и дерзкий.
И ещё об одном священном обряде у евреев, который проводится на древнем арамейском языке. Десять почтенных еврейских раввинов, одетых в чёрную одежду и один, в белом одеянии, ночью собираются на кладбище и читают определённые заклятия из Каббалы, вызывая смерть человека, которого они проклинают.
Если же этот человек не заслуживает такого древнего проклятия, то оно оборачивается против самих совершающих этот обряд раввинов, то есть, «Пульса Денура», так называется этот обряд, имеет обратную силу. В своё время обряд «Пульса Денура» был применён против Ариэля Шарона.
Несколько слов о Каббале. В переводе с древнееврейского языка это слово означает – предание, традиция. Это тайное религиозное учение, возникшее во втором веке в среде приверженцев иудаизма. В шестнадцатом – восемнадцатом веках оно свелось к магии и колдовству, к символическому толкованию текстов Ветхого завета, в ходе которого словам и числам придавалось мистическое значение.
И завершить эту главу я хочу весёлой старинной пасхальной песней еврейского народа:
«Козлёнка, козлёнка отец мой купил, Два гроша, два гроша всего заплатил. Козлёнка, козлёнка кот чёрный сожрал, Кота за околицей пёс разодрал.
Тяжёлая палка расправилась с псом. Сжёг палку огонь.
Сжёг палку огонь, а потом, а потом Вода из колодца огонь залила.
Вол выпил всю воду. Ну, и дела!
Резник пришёл и зарезал вола.
А резника смерть навсегда унесла.
А тут появился наш праведный Бог.
Он смерть придушил и с собой поволок».
Жизнеутверждающий конец у этой песни, не правда ли?



Из детских воспоминаний моего мужа, Цыркунова Владимира Максимовича, связанных с бичевником и каналом Огинского (моя литературная обработка):
Описывая Огинский канал, следует упомянуть ещё об одном небольшом гидросооружении, без которого канал не мог бы полноценно существовать, так как наличие его предусматривалось проектом. Речь идёт о так называемом «приканавке», который был выкопан одновременно с каналом и задачей которого, вероятно, был приём излишков воды из канала и искусственного озерца в периоды их максимального наполнения. Такие годы с выпадением обильного снега зимой и частыми летними ливнями были не редкими на нашем Полесьи до проведения масштабной мелиорации болот, о чём свидетельствуют многие дошедшие до нас исторические документы.
Избыток воды поступал в «приканавок», находящийся за котельной нынешней школы-интерната из искусственно выкопанно- го озерца в виде расширения канала, необходимого для разворота пароходов. К сожалению, вид и состояние самого озерца, некогда имевшего глубину несколько метров, и «приканавка» на протяжении многих десятилетий были удручающими. Озерцо полностью заросло травой, сохранив только прежние свои очертания, а поверхность «приканавка» в летнее время всегда была покрыта ряской, которую местное население собирало граблями для откорма домашней птицы и свиней.
В зимнее время «приканавок» активно использовался местной детворой. Его ровная замёрзшая поверхность представляла собой прекрасный компактный каток, по размеру соответствовавший небольшой хоккейной площадке. У телеханских детей зимой по- являлась хорошая возможность проводить здесь многие часы за увлекательной игрой. По двум сторонам площадки устанавливались импровизированные хоккейные ворота, чаще всего они были обозначены весьма условно.
Хоккеем наши детские забавы на льду «приканавка» можно было назвать с большой «натяжкой», так как «хоккеистами» местного «разлива» вместо настоящего спортивного инвентаря использовались самодельные «клюшки», с изогнутыми концами, которые игроки вырубали здесь же, на берегу озерца, из растущих рядом кустарников или молодых деревьев. «Шайбой» чаще всего служила небольшая жестяная банка круглой формы, или её подобие, вырезанное из прочного каблука давно отслужившего свой срок старого ботинка или сапога.
Это отсутствие настоящего хоккейного снаряжения не мешало нам устраивать самые настоящие ледовые «побоища», которые зачастую длились несколько часов до полного изнеможения маленьких игроков. «Хоккейные баталии» чаще всего происходили на льду «приканавка» вблизи большого деревянного дома, принадлежавшего в то время семье Никитиных, а ныне в нём живёт семья Куратников.
Фёдор Фёдорович Никитин работал в то время на должности директора СМУ, свой новый дом он построил вблизи «приканавка». По месту расположения в то время дом Никитиных относился к улице Дзержинского, на которой с 1957 года стала жить и наша семья. Фёдор Фёдорович был строгим руководителем на службе, но дома, в быту, он был очень мягким и интеллигентным человеком. Я хорошо его знал, так как он часто вместе с моим отцом бывал на охоте, проводил время в нашем доме, общаясь с моими родителями. С внутренним устройством большого дома семьи Никитиных, так нравившегося мне снаружи, я ознакомился в десятилетнем возрасте, когда зимой 1964 года умерла моя мама – Цыркунова Анна Терентьевна. Тогда на несколько дней семья Никитиных забрала меня к себе, желая смягчить потерю матери и как-то отвлечь меня
от моего горя.
За нашим домом на улице Дзержинского в сторону «приканавка» впоследствии строительство жилых домов было продолжено.
Вскоре после окончания строительства нашего дома был построен дом семьи Позняков, а дальше за ними – семьи Барановских – Ивана Григорьевича и Надежды Петровны, к сожалению, которых уже нет в живых. В семье Позняков росли две дочери, обе скромные, послушные и симпатичные девочки: Тамара и Валентина. Семья наших соседей Позняков позже пережила большую трагедию: в результате несчастного случая в котельной (сорвался котёл), погиб дядя Коля, большой труженик и настоящий хозяин. Жизнь семьи значительно усложнилась после потери главного кормильца.
Судьба старшей дочери Тамары в дальнейшем сложилась удачно, она вышла замуж за телеханского парня по фамилии Винярский, создав собственную семью. Младшая её сестра Валентина тоже вскоре вышла замуж, но этот брак не был счастливым, а вско- ре Валентина перенесла тяжёлую операцию, после которой не смогла полностью восстановиться. Сложная психологическая ситуация после перенесённой ею операции усугублялась постоянным бытовым стрессом, что привело к преждевременному уходу её из жизни. В семье Барановских было три сына, все ребята отличались приятной внешностью и хорошим воспитанием. Старший – Иван, в настоящее время проживает в  наших  Телеханах.  Женился  Иван на Лидии, медицинской сестре, работавшей в те времена в Телеханской больнице. Средний сын – Анатолий женился на девушке из Пинска, там и проживает вместе со своей семьёй. А вот с младшим из сыновей семьи Барановских – Виктором, меня связывали в детстве тесные узы дружбы. Виктора все называли так, как он сам себя назвал в раннем детстве, когда ещё не умел говорить правильно – «Китей» и, хотя он был на два года старше меня, разницы в
возрасте мы не ощущали.
Всё свободное время мы проводили вместе, в дружеской компании, в которую входил ещё один наш сосед – Баран Ростислав, живший в большой семье на соседней улице, но огород и калитка этого семейства были расположены на нашей улице, напротив нашего дома. Многие хорошие воспоминания из далёкого детства связывают меня с этими ребятами. Это и рыбалка, и сбор грибов, и ягод, и совместные наши далёкие походы, это и разные мелкие проделки. Это и купания на восьмом шлюзе, это и ловля там налимов. В своих воспоминаниях возвращаюсь к «приканавку». Этот небольшой отрезок водной магистрали, начинаясь от детдомовского озерца, продолжал своё движение вдоль канала и был отделён от
него, так называемым Телеханским бульваром или бичевником.
Первое название – «бульвар» в моей памяти совершенно не сохранилось, а вот слово «бичевник» мне часто приходилось слышать от разных людей и самому произносить по любому поводу, связанному с каналом.
В моём детстве, к сожалению, уже не было обязательных массовых прогулок жителей Телехан по бичевнику в выходные дни.
Однако всё же некоторая часть телеханцев в тёплое время года сохранила привычку в праздничные и выходные дни бывать на бичевнике. Место над каналом всегда привлекает возможностью отдохнуть там всей семьей или провести несколько часов с друзьями, так как его зелёный и ровный травяной покров манит своей чистотой и бархатистой мягкостью. Какая-то особенная аура этого столь значимого для телеханцев места окружает канал Огинского и всё, что так или иначе связано с ним.
«Приканавок» запомнился мне ещё и тем, что в той его части, которая тянулась от искусственного озерца до небольшого моста через него (напротив восьмого шлюза), по которому машины с улицы Первомайской выезжали в сторону Пинска, нередко проводились соревнования по рыбной ловле, неизменно привлекавшие внимание присутствующих зрителей.
В этом месте «приканавка», ограниченного с одной стороны большим садом, так называемого Янэка (фамилию хозяина участка я никогда не знал), а с другой стороны – бичевником, мы часто с моим старшим братом Николаем и ребятами из соседской семьи Баран (Гриша, Женя, Ростя) занимались рыбалкой. При этом удочками мы никогда не пользовались.
У нас было самодельное приспособление из рыболовной сети, натянутой на треугольный жёсткий каркас, которое называлось местными людьми «кломля» или «топтуха». Это примитивное устройство мы устанавливали в «приканавке» недалеко от берега и загоняли (затаптывали) в него рыбу. Несмотря на очень илистое и засыпанное обломавшимися ветками ольхи и вербы дно, а также  на множество оголённых в воде корней от деревьев, растущих в изобилии на берегах «приканавка», нам всегда удавалось «натоптать» в нашу сеть несколько средних щучек, а иногда и крупных щук. Для такой экзотической рыбалки необходимо было заранее хорошо подготовиться – найти самую старую одежду и обувь, которую повторно уже невозможно было использовать, настолько она приходила в негодность. После удачной рыбалки и илистых водных приключений нас, малолетних рыбаков, всегда ждала чистая и тёплая вода Огинского канала, постепенно смывавшая с нас «чёрные метки» «приканавка».
Вода в «приканавке» даже в сильную жару была намного холоднее, чем в канале. Причина такого резкого температурного перепада была нам хорошо известна. В «приканавок» впадали несколько небольших природных ручейков, начинающих свой путь в лесу на западной окраине наших Телехан. «Приканавок» продолжался параллельно дороге, ведущей из Телехан в Пинск, вплоть до седьмого шлюза на Огинском канале. Вдоль «приканавка» располагались построенные там кирпичные и деревянные дома жителей Телехан, к каждому из которых был сделан индивидуальный мостик для переезда транспорта.
Семья моих соседей Баран была многодетной. Глава семьи – Степан Иванович, многие годы работал на лыжной фабрике, его жена – Мария Васильевна, трудилась уборщицей в поселковом совете. Как нередко бывает в многодетных семьях, ребёнок старшего сына может быть старше младшего ребёнка в семье. Так было и в семье  Баран,  когда  младший  сын  Анатолий  оказался младше племянника – первенца своего старшего брата Ивана. Ещё одной из особенностей таких многодетных семей,
в полной мере относящейся и к семье Баран, является то, что дети были очень дружны и не ссорились по пустякам. Старшим сыном был Иван, долгие годы работавший на лыжной фабрике, затем – Григорий, Галина, Евгений, Зоя, Ростислав и Анатолий.  К сожалению, всё то, что не дополучили дети в детстве, не могло не сказаться на здоровьи большинства членов этой дружной семьи, особенно мужской её половины. Прожив короткие жизни, они ушли в иной мир вслед за родителями. Последним в этом печальном списке потерь оказался мой друг детства –  Ростя, умерший от острой сердечной недостаточности в коридоре Телеханской больницы, не дождавшись приёма. В моём понимании врача с большим стажем практической работы этот нелепый случай вызывает много нареканий и претензий к моим коллегам, а также мне очень обидно за своего друга детства.
И ещё упомяну об одном важном событии, которое, когда-то прошло незаметно в официальной летописи Телехан. В наше время такое событие, безусловно, отразили бы в средствах массовой информации. В последние годы в разных странах мира часто происходят официальные открытия памятников животным, птицам и даже овощам. Вспомним знаменитого «Чижика-пыжика» в Санкт-Петербурге, или памятник верной собаке «Хатико» в Японии, или «Утку с выводком утят», проходящую по тротуару в Нью-Йорке.
Начало подобной традиции в наших Телеханах было положено моим отцом – Цыркуновым Максимом Ивановичем (на фото в центре), по инициативе которого на бичевнике, рядом с дорогой в сторону Гортоля, на обочине, между двумя мостами,  был  открыт памятник животным – медвежатам, сражающимся за бочонок меда. Этот памятник напоминал жителям о том, что когда-то в наших краях жили медведи. Приятно осознавать, что     и до сих пор этот памятник, изображающий двух весёлых мед- вежат, «сражающихся» за бочонок с мёдом, является одной из главных достопримечательностей наших Телехан.
Одновременно он увековечивает и память о тех людях, наших земляках, которые в меру своих сил старались разнообразить и украсить трудную жизнь тех далёких времен. В связи с открытием памятника, выезд транспорта в сторону Пинска через маленький мост на «приканавке» напротив 8-го шлюза был закрыт.
Во времена моего детства 8-й шлюз на Огинском канале уже был полуразрушенным. Тем не менее, его деревянная основа впечатляла своей мощью. В шлюзовой камере, которая была окаймлена по сторонам высокими бортами с сохранившимися вертикальными деревянными сваями, на полуметровой глубине лежали большие, хорошо сохранившиеся деревянные створки (ворота) шлюза, когда-то полностью перекрывавшие водный поток (на фото функционирующий 8-й шлюз).
По их деревянной поверхности необходимо было идти медленно и очень осторожно, чтобы не упасть из-за скользкого налёта, пройти не менее пяти метров, чтобы достичь так  называемого  «водопада», высота которого едва достигала одного метра, и насладиться в полной мере прохладным, падающим на спину и голову, мощным потоком воды. Спрыгнув вниз с лежащих в воде ворот шлюза, в полутора метрах от
«водопада», мы погружались в бурлящую, шумящую, наполненную массой пузырьков самого разного размера, воду. При этом мы испытывали удивительные ощущения, которые не поддаются описанию.
Это место для проведения водных процедур выглядело весьма устрашающе, не каждый осмеливался подойти к падающей  воде,  а тем более попытаться забраться под «водопад», где свободное дыхание очень затруднялось. Однако ожидаемое наслаждение этим процессом было доминирующим, что позволяло преодолевать страх, и не обращать внимания на крик ребят, уже находящихся под «водопадом».
Сразу за восьмым шлюзом по течению находился примерно десятиметровый участок канала, глубина которого не превышала двадцати сантиметров, а течение значительно замедлялось. На дне под тонким слоем прозрачной воды был хорошо виден золотистый, чистый песок, на котором, после всех пережитых «ужасов» массажа «водопадом», отдыхала и расслаблялась местная детвора. Этим участком канала и заканчивалась бывшая шлюзовая камера. В воде канала уже не было никаких остатков бывшего гидросооружения, только по сторонам канала кое-где ещё виднелись полусгнившие, отслужившие свой век, деревянные сваи, некогда формировавшие «корыто» канала.
Основным местом для купания на Огинском канале для поселковой (местечковой) молодёжи был участок Огинского канала перед восьмым шлюзом. Протяжённость купальни была не более ста метров, но эта длина устраивала всех: и детей, и взрослых. Глубина канала в этом месте была не более полутора метров, что позволяло свободно плавать, а некоторым смельчакам даже нырять. Для ныряльщиков на берегу был сооружён трамплин, с которого после разбега и прыжка можно было пролететь над водой пару метров и скрыться в ней. За так называемым городским пляжем против течения канала можно было проплыть только опытному пловцу, маневрируя между зарослями многочисленных водорослей. Плыть надо было по свободной от зарослей узенькой полоске воды, как змея чешуёй, сверкающей на солнце, в глубине которой нередко можно было увидеть окуньков, пескарей, или лягушек.
Как правило, после длительного купания, кончавшегося посинением и дрожью тела, местная детвора собиралась на берегу возле костра, который разжигали на середине просторного бичевника между каналом и «приканавком». Создавалось впечатление, что этот костёр в летние месяцы никогда не гас, так как в течение всего длинного светового дня происходила постоянная смена телеханских мальчишек и девчонок, поддерживавших горение костра. Дети в любую погоду летом испытывали и закаляли силу воли в прозрачных водах Огинского канала.
Бичевник прерывался в районе возведённого памятника медведям дорогой Телеханы – Гортоль, а сразу же за ней опять продолжался, переходя в известную в настоящее время автомагистраль районного масштаба, сообщением Телеханы – Пинск».