23 Бесконечное Лето

Бесконечное Лето.

Ранней весной то ли 98, то ли 99 года у меня перестала болеть голова. Совсем. Впервые после госпиталя. Стало так хорошо, что я смог принимать душ больше двух минут. И я стал мыться под душем часами, возмещая себе несколько лет воздержания от этого удовольствия. Я полюбил мыть голову, и перестал бриться наголо каждые две недели. Уже через полгода я украсился роскошными кудрями с красивой проседью. Чтобы волосы не лезли в глаза, стал носить яркие цветастые повязки на лбу.
 
К весне то ли 98, то ли 99 я был уже совсем другим человеком. Сначала бандана на лоб, потом светлые цветные футболки и короткие широкие штаны с карманами. За зеркальными очками консервами спрятались глаза. А на небритой морде постоянно светилась загадочная улыбка. Те, кто встретил бы меня впервые, по одежке решил бы, что я позитивный и открытый человек. Венцом метаморфозы стали кеды. Впервые я носил обувь, которой не стоит пинать в голень и по ребрам. Но как удобна такая обувь. Ноги сами собой отрываются от серого асфальта и кажется вот-вот взлетишь. А ведь где - то есть страны где все так обуты круглый год, и тебя некому пинать ногами.

Я тогда почему-то стал очень часто думать о дальних странах и прочих странных вещах. Иногда, в конце рабочей ночи, выйдя в первый луч раннего летнего рассвета, я слышал, что в дальних, пока заваленных пыльным хламом, коридорах моей памяти звенят колкими осколками рифм, умолчаний и недосказанностей декадентские стихи. Пока чужие стихи. Пока не рожденные. Не рожденные, но уже готовые причинить муки. Готовые прорваться из мрачного страшного пыльного сознания в бесконечный прекрасный мир стихи.  В то лето я был настежь раскрыт радостям мира.

К тому же в то лето торговля анашой под видом марихуаны шла особенно хорошо. Я мотался в Казахстан раз в неделю, а то и чаще. В дороге я был насмерть накурен. Все остальное время я был просто был "убит" Я курил столько травы, что привезенное для себя пару раз заканчивалось раньше, чем у трех моих барыгоботаников, трех моих апостолов новой армии тьмы. Я был так "умотан" все это лето, что всерьез раздумывал, как бы мне поработить мир. И, несомненно, рано или поздно, я бы решил эту задачку. Столько во мне скопилось творческих и креативных сил в то бесконечное лето. Столько во мне было тайных знаний, взявшихся из сумрака ночных проселков. Столько понимания вещей ранее мне совершенно не ведомых. Одним усилием мозга я проникал в самые сокровенные тайны, постигал самые сложные законы мироздания. Мир спасло только то, что каждый раз я решал эту задачку с непременным условием - Как мне поработить мир, не вставая с дивана. Потому что когда ты так накурен, с дивана встать сложнее, чем поработить мир. Мир так огромен. А диван так мягко стелет под задницу…

Естественно, когда ваш мозг проедает изнутри знание о мировых заговорах, когда он раскален от тайных знаков древних текстов, нет никаких сил, оставаться одному в крысиной норе съемной квартиры. Особенно если в этой квартире есть еще неиссякаемый запас тетрагидроканнабинола. На воздух. На улицу зовет тебя ветер, начавший свой разбег в чуйской долине. О! Как она далека. Как мираж далека эта долина. И как я хочу там побывать. Это ведь самая дальняя даль на краю ойкумены. Но именно вокруг той сказочной долины вращался тогда мир.
 
А в том мире было лето. Одно бесконечное лето. Одно на всех. В мире том удивительном бывает солнечно и весело. Особенно когда тебе уже отказывают ноги. Ты бредешь, цепляясь плечами за воздух, сквозь пестрый трепещущий от жары и жажды жизни мир полный самых немыслимых красок. И привычные песни хиты того забытого года звучат вдруг в голове совсем не знакомыми нотами. Все вокруг излучает тепло и веселье. Вечером, в раскаленном знойным августом городе медленно течет по улицам своя жизнь.

Уличные музыканты погружают тебя в дальние тропические грезы перуанскими флейтами. Пронесшийся трамвай заставляет долго смотреть ему вслед. Стая воробьев проносится над головой и топит в колебании звуков. И ты слышишь звук каждого пера в каждом крыле. И только зовущий всепроникающий аромат шаурмы в знакомом ларьке выводит тебя из этого счастливого анабиоза.

Я бродил по улицам лета, в полном одеревенении. И я совершенно не боялся спалиться. Я был не самым удолбаным на этом празднике жизни. Далеко не самым...

В тот год, то ли 98, то ли 99 траву курили все. Студенты и гопники. Бандосы и мусора. Бизнесмены и проститутки. Все автостоянки, все дворовые закутки, все урны и асфальт под скамейками в скверах, все было забросано подпаленной фольгой.
Патрульные стреляли беломор у прохожих. Курили все. Это было всеобщее братство, единство. Все были братья друг другу. Мой Город на какое – то короткое время перестал быть «героиновой столицей» страны. На его улицах кипел короткий праздник новых надежд.

Мы праздновали полную победу над героином. Все, кто не курил к 98 сдохли от водки или героина. А мир, оставшийся нам кротким в наследство был прекрасен.  Как-то резко все перестали стрелять. Наш дежурный дробовик с зимы зарастал пылью.  Затихли криминальные разборки и по телевизору в местных, да и в федеральных новостях перестали мелькать расстрелянные машины. Крупные драки переехали на окраины. Стало тихо. Споры хозяйствующих субъектов закончились, нечего стало делить.

А раз нечего больше делить, то каждый застыл на своем месте в пищевой цепи. Автоматные очереди перестали открывать вакансии тем, кто жаждал занять место в пехоте очередного Нового Порядка. Бизнесменам перестали стрелять в затылок в подъездах, и тем самым закрыли окно вакансий для замдиректоров и старших менеджеров. Каждая дорога к сладкой жизни с мраморным камнем в финале была прочно забита кадровой пробкой. Кончилось время блистательных коротких карьер. И в этом мире стало модно платить долги и доверять по 50% предоплате.  И многие мои знакомые завели себе девушек постоянных, а некоторые из этих девушек даже завели котов.

И было от этого непривычного покоя на душе хорошо. Как в марте. Вроде и снег такой же, и холодно, но все равно понимаешь, что уже весна. Оттепель. Все расслабились и дымили анашой. В шикарных квартирах в центре кальяны источали запах пакистанского чарса. В подъездах новостроек пахло цыганским "ручником". Травой пропахли мужские и женские туалеты техникумов и университетов. И у меня той травы было много. Я мог войти в любые двери. И мне там были бы рады. Но я очень осторожно выбирал круг общения. Поскольку на этом скрытном празднике не явной Победы легкой эйфории над тяжелыми формами опьянения я был не очень своим. Я, хоть и сражался по их сторону баррикад, не был волонтером или добровольцем. Не по призванию мятежной души стал солдатом свободы. Я торговал травой. То есть на их войне я был грязным наемником. А от наемников избавляются. Особенно после победы…………………………………….

Продолжение http://proza.ru/2020/04/14/768