В зоопарке

  Обезьяна гамадрил смотрела на меня через прутья своей клетки с нескрываемым любопытством. Не то чтобы я сильно ее интересовал, не более чем ее соседи, макаки. Просто я был в очках, а этот факт озадачивал гамадрила. Видимо, устав от долгих размышлений о том, зачем этой человекообразной обезьяне, глазеющей на нее, очки, обезьяна гамадрил отвернулась от меня, продемонстрировав ослепительно красную заднюю часть тела, и замерла в таком положении. Потеряв надежду, что обезьяна вновь ко мне обернется, и, поразмыслив о том, что теория Дарвина, хоть и уступает ныне более «модной» теории о нашем космическом происхождении, все же очень сильна, я пошел к другим клеткам. Странное все-таки чувство возникает у меня при посещении зоопарков и зоомагазинов – несколько схожее с посещением магазинов типа «Охотник и рыболов» и отделом фотопринадлежностей. Двойственное ощущение ученого-физиолога, разделывающего лягушку, – и жалко, и интересно. Ох, уж это человеческое любопытство! Вспоминаю, как в одном из зоопарков мужчина ткнул палкой через прутья в бок спящему волку. Волк мирно спал в своей клетке, не подозревая, что этот «царь природы» заплатил деньги за билет и желает «хлеба и зрелищ». Интересно, ткнул бы этот человек спящего волка в лесу? Да, прав был Джек Лондон, сказав «как мал человек и как велик»... Перед клетками с тиграми, львами и медведями мне всегда хочется извиниться. Такая тоска у них в глазах, такая обида, что самому завыть хочется. Говорят, что звери читают мысли человека по глазам. Возле клетки с рысью я задержался и заглянул прямо в ее желтые глаза. Я хотел, чтобы рысь поняла – я прошу у нее прощения за весь род людской, за всю людскую жестокость, наглость и самонадеянность. За всех людей прошу у нее прощения, и за этих детей, которые беззаботно смеясь, кидают в клетку кусочки хлеба. Но рысь, глянув на меня, только зашипела и выгнула дугой спину. Возле вольера со слоном у меня стало немного легче на душе. Слон медленно и чинно кружился в своем слоновьем вольере, посетители были довольны. «Вот мы похожи», – подумал я. Слон и я, актер, знаем, что такое  работать на публику.
И все удовлетворены прекрасно сыгранною ролью, и лишь глаза его полны нечеловеческою болью...
  Я понимаю тебя, слон.
Две гиены мирно искали друг у друга блох и выглядели вполне счастливыми. Хоть эти как-то устроились, может приплод  дадут. Правда, звери в неволе долго не живут. Возле вольера с ослом я задумался надолго...  Его-то за что?
Осел – это же священное животное, на нем Христос в Иерусалим въехал! А его в зоопарк, на потеху публике. Экзотического в осле тоже немного, а может, специально, чтобы люди о Боге вспомнили? Хорошо, если так, только вспомнят ли...         Вот кто меня успокоит, примирит и рассудит – Ворон. Ворон все про всех знает, про всех и про все: что было, что будет, когда закончится... Знает, но не скажет, только глаза у него грустные и черные, как ночь. Выходя из зоопарка, я увидел пустую клетку, в которой стоял стул. Самый обыкновенный деревянный стул. Надписи на клетке не было, и для меня так и осталось загадкой, для кого же он был поставлен.
1997 г.