Цвет любви. Глава ХХ

      Глава ХХ.  ПЕРЕЛЁТ, ПОЧИНКА (ОКОНЧАНИЕ)


      Итак, ноги надо было восстановить как можно скорее, но не в глупом темпе «поспешишь — людей насмешишь»: положение таково, что в случае неуспеха результатом будет не забава окружающих, а личный крах, трагедия. Выращивание совершенно идентичного с сохранением всех характеристик было долгим процессом: органика — дело ещё более тонкое, чем Восток, а в наборе блонди — к тому же и филигранно сочетаемая с неорганической химией структура. На кости, максимально подходящие по составу своим собственным (Ясон затребовал лучшее из того, что могла предложить самая передовая экспериментальная лаборатория, но идеального стопроцентного соответствия, конечно же, не получилось), слой за слоем накладывались сухожилия, сосуды, мягкие ткани, нервы. Температурный режим, стерильность, фиксирующая все параметры, и сообщающая о ближайших действиях компьютерная программа, датчики, мини-насосы, питательные среды и протоплазма на основе кода Ясоновой ДНК шаг за шагом растили необходимое — это был первый образец.

      Второй блонди запустил в надежде на более быстрый рост, здесь уже в дело пошли катализаторы, о которых Рауль рассказывал вне зависимости от того, лежал ли он в постели с первым в Танагуре и во всём мире или тосковал на дежурном пет-шоу, уже преданный и покинутый. Естественно, тоже не полное воспроизведение ускорителей, а бледная копия.

      В основу третьего легла цепная реакция: нужные клетки программировали себе подобные, далее их пары превращались в четвёрки, и геометрическая прогрессия страдала только в случае забора части размноженного на анализ.

      В четвёртом ткани росли отдельно друг от друга и только после набора определённой массы и заданной формы должны были соединиться в единое.

      В пятом, последнем, Ясон просто сделал ставку на количество, компенсирующее малую скорость естественного процесса: в многочисленных боксах создавалось необходимое, что опять-таки надо было собрать по достижении нужных параметров.

      Варианты со второго по пятый страдали изъянами: помимо озабоченностей Рауля, Ясон и сам подозревал, что творимое с той или иной долей отхода от натурального, природного развития может оказаться недолговечным, но он рассчитывал на то, что воспользуется полученным временно, до полного созревания первого: запаса прочности должно было хватить на определённый период, а потом, при обнаружении недостатков, он просто заменит «исполняющее обязанности» на основной вариант.

      С Рикиным членом дело обстояло намного легче: и по размеру, и по массе, и по количеству тканей. Ясон пробежался по волнам своей памяти, с удовольствием оценил сокровище во всех его функциях и параметрах и обнаружил естественную реакцию в своём, но благоразумно отложил поступательно-возвратный процесс на полночный час (при полном непротивлении). В сущности губка, корректно наречённая «пещеристым телом», не хватает только её, разве это можно сравнивать по сложности с тем, что творил Рауль, восстанавливая с нуля полный комплект!

      Блонди обозрел результаты своих усилий, проверил и перепроверил всё, передохнул и продублировал все варианты, включая и Рикин, копируя их так — на всякий случай, для гарантии, если что-то с чем-то будет неладно. А вот теперь не грех и расслабиться, хорошенько поужинать и завалиться на боковую, пока не покушаясь на недостроенное. Молодец Рики: носился по дому, как заправский фурнитур, ни в чём не сбился и теорию выучил. Мой Рики…

      После закладки фундамента Ясон вторично свалился в изнеможении, как в первый день по прилёте, разница заключалась лишь в том, что и в нынешнюю, и во все последующие ночи нужно было вставать, прерывая сон, чтобы проверить, ладно ли идут дела на «кухне ведьмы», как шутливо окрестил блонди своё хозяйство, мимоходом посвятив Рики в наследие страны, где они оказались по воле такого причудливого зигзага судьбы. Ясон проснулся, монгрел спал, доверчиво сопя в его подмышку. Когда бывший Консул смотрел на спящего полукровку и чувствовал под своим боком биение его сердца, он готов был продать душу дьяволу, только бы это не кончалось никогда; когда Рики, просыпаясь, начинал покусывать и вылизывать то, что находили его зубы и язык, ощущение усиливалось, и Ясон проваливался в бездну наслаждения. Возможно, она была даже глубже, чем он сам себе представлял, потому что как-то случайно в разгар утренней возни выдал полустоном «Улька».

      — Ты чё сказал? — насторожился Рики, прервав исследования.

      — Я? — Ясон сам удивился сорвавшимся с губ звукам. — «Уй как», а ты не разобрал?

      — Аа…

      — А что?

      — Ничего, мне просто послышалось не то…

      — А что?

      — Неважно. — И монгрел продолжил любимое занятие.

      А Ясон добавил «тце». Уль Ка Тце. И не мог понять, с чего это вдруг…



      Деяния его ума и рук росли и зрели, Рики совал любопытный нос так близко, как только мог.

      — Ты уверен, что получится?

      — Не знаю, я же в первый раз этим занимаюсь. До этого имел лишь базовое представление, и Рауль мне рассказывал кое-какие тонкости… Знал бы — слушал бы внимательнее. В крайнем случае обойдусь протезами, а ты — виртуальной реальностью.

      — Это как?

      — То, что должен испытать, — впрямую, на мозг.

      — Что-то…

      — Мне тоже сомнительно. Будем надеяться на лучшее, но держать в уме худшее, чтобы быть готовыми к возможной неудаче.


      Прошло несколько дней, оборудование пополнилось здоровым комплексом. Хорошо, что Ясон подготовил Рики к приёмке, а то его «ого!», сложенное с парой словечек из церерского лексикона, породило бы ненужные подозрения у выгружавших и устанавливавших. И хорошо, что вместо угроз и шантажа сработал бартер: блонди просто выдал пару гениальных идей и первую половину их осуществления главврачу, отложив распечатку оставшегося на третьи сутки после доставки робота. «Коллегу» просто повело от захватывавших дух перспектив, и он с чистой совестью подогнал временное отсутствие «да Винчи» под внеплановый техосмотр, сославшись на наспех сфабрикованные фикции. Арендная плата приличная, залог внесён — чего ж ещё? Главврач был старым мудрым человеком и видел только то, что считал нужным видеть, полностью соглашаясь с пословицей, которая приравнивала большие знания к великим печалям. А вот знания, относящиеся к медицине, половину которых он получил, — это нечто!.. Надо, надо наладить сотрудничество с безвестным гением и для установления деловых отношений учтиво не лезть в скрытое за кадром.

      — Ясон, ну и махина!

      — Да, здесь многое страдает гигантоманией. У Рауля всё гораздо компактнее.

      — А на Амои тоже с такого начинали?

      — Нет, первые поселенцы высадились уже при другом уровне развития техники, а это архейская эра. Технологии, не относящиеся к вооружению, работают по остаточному принципу. Полёты в космос, например, — следствие разработок способов более быстрой доставки ядерных боеголовок на территорию противника, информационная сеть отпочковалась от систем связи и слежения.

      Архейскую эру блонди, конечно, осилит. Ясон уже знал, как это работает, но вот самому себе склеивать кости, сшивать сосуды с сосудами, соединять сухожилия и не просто не терять при этом сознания, а сохранять ясность головы и твёрдость рук… Ладно, он применит местный наркоз, купирует всю боль, какую только сможет, Рики перевернёт его, когда дело дойдёт до задней стороны бедра, но не ошибётся ли он сам? Или лучше сдвинуться на край операционного стола, положив частично присоединённое на приставку и открыв область оставшейся работы снизу? Подвести освещение не проблема, но в такой позиции кто-нибудь когда-нибудь вообще работал?! Хоть плачь, хоть смейся. Похоже, задача-минимум — остаться в живых и очухаться. Всё, что может, он передоверит компьютеру и Рики. А пока потренируется на макете.



      — Запомни порядок действий, если я потеряю сознание.

      Ясон раздаёт последние указания и умолкает. Тишину нарушает негромкое гудение активированного робота.

      — Понял.

      — Дай мне руку. — Ясон жмёт горячую ладонь и бледнеет. — Поехали!

      Лицо становится бесстрастным. Он хладнокровный блонди. Он должен. Он сможет.

      То, что происходило в течение следующих двадцати четырёх часов за плотно занавешенными окнами в тихом особняке, без содрогания могут представить только медики, работники мясокомбината и находящиеся в центре событий на Курбан-байраме; автору же, не относящемуся ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим, остаётся только подивиться разуму природы, закрывающему её глубины от неискушённого взгляда, вывести за рамки повествования достойное нескольких Нобелевских премий в области медицины и выхватить из судьбоносных суток только руки Рики, то и дело вытиравшие пот с благородного лба бесстрашного экспериментатора, соединившего в себе новатора, хирурга и пациента, и подносившие к закушенным губам стакан воды. Тяжело вздымавшаяся грудь наконец испустила чудовищный вздох; пальцы разжали манипуляторы; кисти и предплечья расслабленно опустились по бокам усталого тела.

      — О боже!..

      — Ясон! Всё? Ты в порядке? Действительно всё?

      Последний взгляд на компьютер.

      — Выключи систему. Вытри кровь. Разбуди меня через три часа: лишь тогда можно будет делать первые выводы.


      Рики, все последние часы взбадривавший себя кофе из термоса, прошёл на кухню и сел на табурет. Только бы всё срослось, только бы не было отторжения! Мой бог, ведь это всё из-за меня! Мне никогда, всей своей жизнью не искупить своей вины. Даже если захотел бы… Да я хочу, но знаю, что не смогу. Что мне дать тебе взамен? У меня ничего нет, кроме любви к тебе. Мужайся, Первый. И отдыхай. Спи.

      Проходят два часа. И ещё тридцать минут. Бульон. Чашку горячего бульона, он совсем обессилел. Включаю газ. Копаюсь в холодильнике. Вытаскиваю кастрюлю. Близится час Х. Момент истины. Подхожу к своему богу.

      — Ясон!

      Раскрываются прекрасные синие глаза. Я так редко видел, как ты просыпаешься, и лишь теперь обращаю внимание. Это волшебство. Чуть дрогнули и взметнулись вверх веки, опушённые тёмными ресницами, свет сапфиров заполняет пространство, лучится, завораживает, поглощает. Точёные черты. Бледные чувственные губы. Платиновые волны. Изумительная кожа — шёлковая, белоснежная, ослепительная. Чуть бьётся голубоватая жилка на шее. Мой Ясон.

      Смотрю пытливо. Не томи уже. Поднимается рывком, кидает взгляд на аппаратуру.

      — Ясон?

      Оборачивается. Рука летит вдоль тела и оглаживает мою.

      — Три часа. Полёт нормальный.

      Мои губы безудержно кривятся, и я утыкаюсь ему в живот, уже задыхаясь в рыданиях. Рука бога зарывается в мои волосы.

      — Успокойся. Всё в порядке.

      Я полный дурак! Мне же с этого надо было начинать! Кидаюсь на кухню, беру большую чашку, наливаю. Обратно.

      — Выпей, ты сутки ничего не ел.

      — Спасибо, напомнил. Да отпусти ты чашку, не разобью.

      Смотрит насмешливо. У меня отлегает от сердца. Я знаю этот взгляд. Он говорит мне, что всё чудесно. Теперь котлета, плитка шоколада и апельсиновый сок. Я уже счастливо смеюсь.

      — Лопай, лопай.

      — Сам-то поел?

      — Конечно. И покурил. И тебе того же, — протягиваю пачку. — Ясон, а когда…

      — Сегодня.

      — Уже можно, уже встанешь? — но радостно удивиться мне не удаётся.

      — Вообще-то я имел в виду твою операцию.

      — Аа…

      — Или она тебе не нужна?

      Меня прорывает.

      — Ясон, я так виноват перед тобой! Всё то, что было между нами с моей стороны. Попытка побега, моя грубость, моя глупость, Гай… Простишь?

      — Первое не удалось, второе прошло, третье перевоспиталось, четвёртое поумнело, с пятым ты расстался. Так за что тебя прощать?

      — За свою боль. За разлуку с Амои.

      — Я фаталист. Как всё сложится…

      Обнимает и притягивает к себе. Мгновение — и я уже не помню, о чём говорил. Разве это важно под твоими губами?



      Вечером, когда «нормальность процесса» насчитывала уже сутки, а не три часа, успокоенный Ясон взялся за Рики. По сравнению с тем, что было сделано накануне, предстоящая операция казалась ему лёгкой прогулкой. Впрочем, в том районе всегда так и было. Не сорвалось и на этот раз. «Любишь кататься — люби и… инвентарь чинить», — подумал первый в Галактике биотехнолог (по рейтингу на 2015 год земного летосчисления) и начал восстанавливать замки в дверях рая, строго-настрого запретив себе думать в ближайшие часы о раненой газели, глазами которой смотрел на него пациент, пока наркоз не заставил их закрыться. Ясон снова был собран, строг и всемогущ, каждая мысль, руки и движения снова были отточены, он снова должен был выйти победителем — и позволил себе расслабиться лишь тогда, когда всё было закончено. Нежно поцеловав плоды своих трудов, Ясон откатился от Рики, предоставляя монгрелу самому приходить в себя, и схватился за сигарету.

       Никотин успокаивал, напряжённость спадала. Как же он устал от этой необходимости рассчитывать и предусматривать всё, от мобилизации всех своих ресурсов, от трудно достижимой даже для блонди сверхконцентрации ума и рук на очевидное-невероятное, от ходьбы на грани, балансировки на краю, скальпеля на точности десятых миллиметра! На Амои он был не один, на Амои над ним кто-то стоял, мать оберегала его, он мог делить ответственность ещё с кем-то, полагаться ещё на кого-то, а здесь? Кто он? Беглец, изгнанник, нелегал, авантюрист, гений поневоле. Он просто устал от груза проблем, он просто скучает по далёкой родине, мамочке, Раулю, Катце, тишине и изысканности Эос, великолепию Танагуры, своей значительности, должности, наплечникам сьюта, аэрокару, приличной еде и толпе слуг, предупреждающих каждое желание. Первым там ему не быть. Неужели до конца дней своих он так и будет влачить жалкое существование и сражаться с бандами порочных негодяев в примитиве средневековья? Или ему надо заделаться ещё и астрофизиком, чтобы взрезать пространство и время? Ясон Гидеонович. Ну и ну! Да, это там, на востоке используются отчества. Сможет ли его спасти лишь одна любовь, не слишком ли её, даже такой огромной, мало?..

      Ясон достал очередную сигарету и подкатил к окну. Вон та маленькая звёздочка на небе — его Глан, и вокруг него вращается Амои. «Берег мой, покажись вдали». Тоже оттуда, где есть отчества. Надо Рики, как очухается, загрузить немецким и историей, а то ещё зациклится на том, как всё будет функционировать. Лишняя нервозность не лучшая прелюдия к пуско-наладке, но это не сегодня, сегодня вечером он сам должен попытаться встать. Ясон открыл окно. Тиха неукраинская ночь. Что же, надо постараться во всём этом чужом мареве отыскать что-то положительное. Вкрадчивость темпа провинции. По сентябрь — жара, до рассвета — покой. Идут, идут часы. Что-то завозилось за спиной. Оборачиваюсь. Да, эти глаза, хоть сами с забытья, но и покойника поднимут. Подъезжаю.

      — Ты как?

      — В норме. Посмотреть можно?

      — Сначала лучше перекусить и покурить, оставь в покое свой агрегат, пусть лежит тихо-мирно, чтоб быстрей набраться сил и встать убедительно и надолго.

      — Тебе опять хочется услышать, как я кричу?

      — Не раньше послезавтра.

      — Ну посмотреть. Ясооон…

      — Только на мобильнике, — сдаюсь на несколько мгновений. — Успокоился? А теперь, — склоняюсь и гипнотизирую. — Ты не должен зацикливаться на этом, оно вне зависимости от тебя будет приживаться, и самое лучшее сейчас — об этом не думать. Поэтому в ближайшее время ты будешь сдавать мне историю и географию и учить разговорный немецкий.

      — Ну ладно, уговорил.

      А то!.. Слушаю краткое изложение коллизий европейского средневековья, оно резко сместилось назад. Противостояние, войны, передел, противостояние, войны, передел. Эти проклятые террианцы только и делали, что бились друг с другом. Как же это оказалось заразно! Я тоже бьюсь, вспоминаю минувшие дни и закладываю в компьютер обещанное главврачу. Хоть один приличный мужик нашёлся. Интересно, завтра я смогу собственной персоной выйти грузчикам навстречу, или снова придётся Рики в авангард выставлять?

      — Таким образом, в конце VIII века Карл Великий…

      — А какие ещё династии…

      — После Каролингов Капетинги, Валуа и Бурбоны…

      «Ален Делон не пьёт одеколон — Ален Делон пьёт двойной бурбон. Ален Делон говорит по-французски». А Рауль Ам прекраснее его во сто крат. И говорит по-амойски… А, Рики ещё комедиями можно занять. Двухмерными, правда, зато программу перевода я уже запустил. Помимо всего прочего, на мне ещё и обязанности кухарки повиснут. Скорей бы встать и завести прислугу!

      И вот он, ещё один вечер. Как и все предыдущие, судьбоносный. Рики встал и подошёл ко мне. Готов подхватить в любой момент. Нечего ему лишнюю нагрузку на себя принимать, но разве отгонишь?

      — Чем дальше ты отойдёшь, тем больше у меня будет стимулов встать самостоятельно и приблизиться.

      Несколько шагов для начала меня устроит. Неуверенно поднимаюсь и распрямляюсь, руки намертво ухватились за опору. Ощущения. Чувствительность появилась ещё вчера. Слух. Вроде бы ничего не треснуло. Медленно переношу вес с рук на ноги. Стою. Пока тяжело и непривычно, но… Иду!.. Несколько робких шажков вдоль стены. Зрение. Блестят-переливаются родные глазёнки. Да, и душу не жалко за этот взгляд, и даже Гая можно понять: отдать такое… Осторожно поворачиваюсь — и обратно, уже не в коляску, а в кресло. Уф! Следующий подъём через полчаса. В обсидиане вскипают непрошеные слёзы. Сегодня мы победители. И хорошо, что сделал оперативно, а то бы отвык сильнее.

      — Иди сюда. Мой Рики.

      — Мой Ясон.

      Довольно сопит под ухом, чувствую на шее влажный след. Господи, сотвори и ему то же!



      Через два дня после описанных событий в кабинете тихого мирного особняка сидел достопочтенный важный чин в иерархии миграционной службы и чувствовал себя, мягко говоря, не очень уютно. Утром его хитроумно запароленная почта украсилась новым письмом, в котором ему в самых изысканных немецких выражениях высказывали просьбу как можно скорее явиться по указанному адресу, причём просьба была изложена так, что более походила на требование, а не на настойчивую рекомендацию; доводы следовали тоже весьма убедительные. Г-ну Фишеру ничего не оставалось, кроме как поёжиться, отнеся передёргивание плеч к утренней прохладе, сесть в машину и включить зажигание. Выкладки рассекреченных виртуозных махинаций с фондами, хитрая обширная жопа и скромные по сравнению с нею мозги говорили о том, что на сей раз горло г-на Фишера сжимает железная рука и дело придётся иметь не с обычными иммигрантами, тяжёлая поступь которых в последнее время сотрясала старый материк так, что по сравнению с ней меркли и двухтысячелетней давности марши легионов Цезаря, и более свежие в памяти человечества крестовые походы; опасения оправдались, когда, подъехав к воротам, через решётчатую ограду он разглядел на заднем плане вертолёт и повсеместно — ухоженность достатка, очевидно превосходившего его собственный.

      Ворота открылись автоматически, несколько секунд спустя в проёме входной двери в особняк обрисовался стройный черноволосый силуэт, с заметным акцентом выдавший приветствие и приглашение проследовать в кабинет. Белокожий черноглазый парень был так изящен и красив, так не походил на собирательный образ переселенцев, что у г-на Фишера мгновенно помутился взгляд, увлажнились ладони и сладко заныло в паху. Когда он вошёл в кабинет, ко всему этому прибавилась отвалившаяся челюсть; его восхищение, изумление, растерянность, подкашивавшиеся ноги и невнятный лепет полностью соответствовали закономерной реакции на видение сидевшего за столом невозмутимого чуда. Водопад роскошных густейших волос падал ниже поясницы и распространял вокруг золотое сияние, перед которым меркли солнечные лучи; синие глаза, опушённые длинными тёмно-пепельными ресницами, сводили с ума; бледно-розовые губы изумительного рисунка приводили в полуобморочное состояние; шёлковая гладь белой кожи вгоняла в столбняк; разворот широких плеч над тонким станом захватывал дух; сердце бешено стучало при попытке смятённого ума дорисовать линии фигуры в узкие бёдра и стройные длинные ноги, скрытые поверхностью и тумбами письменного стола. «Мамочка, что же это такое передо мной сидит? Я никогда не видел ничего подобного» было единственной внятной мыслью, посетившей голову ещё так недавно важного и значительного, а теперь беспомощно растекающегося на предложенном стуле бесформенной массой чиновника.

      — Вам нехорошо? Что я могу предложить: сердечные капли или рюмку коньяка? — осведомился на чистейшем немецком голос, столь же прекрасный, как и сам его обладатель. В хрустальных ручьях мелодичного тембра сквозила откровенная издёвка, но г-ну Фишеру было не до того.

      — Коньяк, если позволите, — с усилием и запинаниями выдавил пятидесятилетний толстяк. Потребовалось несколько минут и две рюмки, чтобы он хоть немного пришёл в себя. Слюну он постоянно сглатывал, но от пота взмок совершенно, несмотря на открытое окно и далёкое от зенита солнце.

      — Вам жарко? Включить кондиционер? — во вкрадчивости интонаций чётко обозначилась ехидца.

      — Нет, благодарю, это со мной бывает, — смущённо пробормотал сановник.

      «Все вы одинаковы: и федералы вшивые, и девятисотлетней давности провинциалы» подумалось по другую сторону стола. Тем временем черноглазый юнец расположился одесную прекрасного незнакомца. Брюнету можно было дать лет двадцать или чуть больше, возраст блондина укладывался в двадцать-тридцать: на вид он был и очень молод, и очень зрел.

      — Тогда я могу начать? — Фишер молча кивнул. — Итак, после того, как мы высадились на берег, наш баркас разбился в разгулявшемся шторме, а документы смыло водой. Мы прошли пешком тысячи километров, наконец увидели дом, который нам приглянулся, и решили здесь остановиться. Гражданство в будущем и пособие в настоящем нас абсолютно не интересуют, а вот легализация и разрешение на индивидуальное предпринимательство окажутся весьма кстати.

      — Вы… ведь… не из Рисии?

      — Откуда вам будет угодно — то, что необходимо для минимума формальностей и максимума результата. Добавлю ещё, что на наших счетах лежит вот эта сумма. — Листок бумаги проехал по столу и остановился на его краю, точнёхонько напротив изрядно похудевшего за последние минуты брюха г-на Фишера. — Естественно, она осядет в ваших банках и будет работать на государство. Возможна также простая покупка паспортов. Если здесь наметятся неожиданные задержки, мы эмигрируем, скажем, в Россию и уладим свои проблемы там: на неофициальном уровне всё, как вам, наверное, известно, улаживается скоро. Что касается лично вас, то ваше вознаграждение будет обратно пропорционально времени, которое вы потратите на наши дела.

      — Вы так прекрасно говорите по-немецки… Зачем вам нужны дальние страны… Там зимы очень холодны… Разумеется, я задействую все ресурсы… И уже в ближайшее время… Смею вас уверить… На чьё имя оформлять документы?

      — Ясон Минк, пятнадцатого апреля 1986 года рождения, Рики Дарк, девятого октября 1994. Рост, вес, группа крови, отпечатки, сетчатка, в общем, биометрия. — На стол перед г-ном Фишером легла тонкая папка. — Бывшее гражданство, национальность, причины переезда — на ваше усмотрение. Желателен статус, обеспечивающий свободу передвижения по миру. И постарайтесь, чтобы, занося необходимое в базу данных, мы провели в вашем ведомстве не более часа. Я достаточно ясно изложил свою нижайшую просьбу? — блонди издевался откровенно.

      — Конечно, доводы в вашем письме очень убедительны, — сказалось. «Да я бы за счастье почёл у тебя в рот взять. С проглотом. И вовсе не потому, что ты сделал несокрушимые выводы из документации по строительству приютов, увязав их с моими счетами, номера которых у тебя как на ладони», — подумалось.

      — Вот и отлично. Всего доброго! Рики, проводи! Впрочем, я тоже выйду, утро приятное. — И блонди встал из-за стола, явив г-ну Фишеру нижнюю половину своего тела, столь же идеальную, безукоризненную, прекрасную, чарующую и соблазнительную, как и верхняя.



      «Боже, что это творится! Да откуда ты взялся? Хоть бы не разбиться по дороге на службу!»