Еще не вечер

Вышедшая недавно книга Добренко  (Е.А. Добренко. «Поздний сталинизм». Эстетика политики. М. НЛО. 2020)  вызывает немалый интерес уже временем своего  выхода в свет, когда в очередной раз определяется вектор движения России.
В этом обширном труде проводится подробный анализ феномена советской культуры 1935 – 1953 годов с особым акцентом на послевоенном периоде – 1945 – 1953. «Культура» здесь понимается в широком смысле слова, - помимо искусства включая науку, философию, политику и образ жизни. Исследование проведено чрезвычайно обстоятельно, - с учетом всех связей между составляющими культуры, которой в позднесталинское время было придано единство стиля, соответствовавшего личности Сталина.
В работе показано, что сразу после смерти генералиссимуса в советской культуре начались процессы брожения, приведшие к ее значительной трансформации. Тем не менее, автор утверждает, в эпоху позднего сталинизма был окончательно оформлен советский народ, который с небольшими изменениями сохранился до сих пор. Отсюда он делает вывод – ничем, впрочем, не подтвержденный, что нынешняя Россия – это СССР позднесталинского периода, только несколько видоизмененный. Это – односторонний, чересчур упрощенный и, в конечном итоге, ошибочный взгляд.
Чтобы правильно расставить все акценты, нужно иметь в виду, что каждый из народов, находящихся на периферии Европы, в том числе, российский, делится на две неравные части: «народ», состоящий из «простых» людей, и тонкий слой европеизированной элиты. До 1917 года государственная власть ориентировалась на элиту – ее взгляды, вкусы и интересы. После Октябрьской революции главными в стране стали те, кто до нее были на последнем месте. При этом произошел раскол элиты: часть ее была уничтожена, изгнана за границу или деклассированна; часть же, либо по убеждениям, либо с целью самосохранения встала на сторону нового режима (их назвали «попутчиками»), что его спасло, так как пролетарии по определению мало на что способны.
Этот роман новой власти с частью старой элиты длился недолго: начиная с 1928 года начался процесс замены «попутчиков» на «рабфаковцев» - представителей «народа» поспешно получивших поверхностное образование (многие из «рабфаковцев», например, Софронов и Кочетов, на  долгие годы стали для отечественной культуры сущим проклятием). Старую интеллигенцию всюду преследовали: в 1930 году прошли процессы против технической интеллигенции (дело Промпартии); после съезда писателей 1934 года литераторы стали государственными чиновниками, в конце тридцатых власть взялась за живопись и музыку; многие «попутчики» были отправлены в ГУЛАГ или репрессированы.
Война для элиты была временной передышкой. В послевоенный период Сталин, разделавшись с интернационализмом, принялся отстраивать страну на националистической основе. Как великолепно показано Добренко, используя «диалектическую» логику (двоемыслие по Орвеллу), Сталин создал гибрид национализма и  коммунистической идеи, ставший фундаментом советской идеологии. Методом советской культуры стал «социалистический реализм», представлявший утопическое в формах реальной жизни: сказку делали жизнью. В 1950, по сравнению с1935, жизнь серьезно изменилась: первобытно-общинный строй с примесью рабовладельческого сменился феодально-крепостническим, тем самым приблизившись к современности. Что не поменялось – это отношение к интеллектуальной элите; ее либо уничтожали, либо цинично и нагло насиловали. Техническую и научную интеллигенцию посадили в «шарашки», литературу фактически закрыли (разве можно считать литературой романы Бубеннова, Караваевой, или Вирты?), музыку и живопись насильственно вернули в XIX век. Развернувшаяся в конце 40-х – начале 50-х борьба с космополитизмом на самом деле была борьбой с мировой культурой и ее носителями – российской элитой (она по определению западническая). Писателей, художников, композиторов поучали, что они должны творить не для избранного меньшинства, а для народа. Поскольку, как известно, простой народ в искусстве ничего не смыслит (ведь для этого надо, как минимум, иметь к нему интерес, и уделить время и внимание для самообразования), подчинить творца этому принципу можно лишь актом грубого морального насиля. Чтобы понять, что это значит, прочтите стихотворения Анны Ахматовой 1949 – 1952 годов, написанные ею в надежде на освобождение сына из ГУЛАГА,  - слезы наворачиваются от обиды за ее унижение. Другим примером такого изнасилования является история создания оратории «На страже мира» тяжело больным композитором Сергеем Прокофьевым; - это одна из самых сильных частей книги Добренко. Выдающиеся кинорежиссеры Довженко и Ромм в 1949 – 1953 годах сняли по нескольку фильмов, о которых впоследствии предпочли не вспоминать, так как их стыдились. Народ же всю эту продукцию потреблял исправно, так как она была сварена как раз по его вкусу.
После смерти Сталина элита стала поднимать голову; первыми вышли из укрытий «попутчики» (и их дети), провозгласившие возвращение от Сталина к Ленину, и «той единственной, Гражданской» - будущие «шестидесятники», но оживилась и вся интеллигенция, пока ее не окоротили: Хрущев в Манеже учинил скандал по поводу художников – «абстрактистов». О том, что этот конфликт имел социальные корни, говорит беседа Хрущева с Эрнестом Неизвестным. «Я прошел путь от шахтера до премьер-министра, и я Ваше творчество не понимаю; для кого Вы творите?» - спросил Хрущев.
Я не знаю, что на это ответил Неизвестный, но, если бы он себе позволил быть до конца искренним, то мог бы сказать так: «Я творю для элиты, а если Вы, премьер-министр, как это следует из Ваших же слов, к ней не относитесь, - это плохо для страны!»
Противоречие между простым народом, на стороне которого стояло коммунистическое руководство, и элитой, принявшее форму конфликта в вопросах эстетики, продолжалось до самого конца советской власти. Отсюда – разгон Бульдозерной выставки, осуждение Иосифа Бродского за тунеядство, изоляция Михаила Шемякина в психушке, изгнание Тарковского, угрюмое замалчивание творчества Альфреда Шнитке, и еще тысячи аналогичных примеров.
И вот что не может не вызывать огромного восхищения: сколько ума, мужества и терпения проявили деятели отечественной элиты для возвращения нашей страны в мировую культуру. Об этом Добренко не обмолвился и словом. Эта борьба не могла не подтачивать фундамент советской власти, одним из краеугольных камней которой являлась ненависть простого народа к высокой культуре, и в крахе коммунизма она тоже сыграла свою немалую роль.
Затем произошло событие, которое поначалу было воспринято, как чудо – Великая Августовская Буржуазная революция 1991 года, в результате которой элита стала референтной социальной группой, и остается таковой до последнего времени, в результате чего Россия стала нормальным государством, которого не стыдно. Но простой народ ударился в ностальгию по Совку, желая возвращения в эпоху диктатуры  - если не пролетариата, то серости. У него сразу нашлось множество покровителей – коммунисты из КПРФ, Владимир Соловьев, разыгрывающий Савонаролу на своих телевизионных шабашах, все эти Прохановы, Кургиняны, Делягины, Третьяковы – несть им числа. Сторонники совка пробрались и во все ветви власти, и там его усиленно лоббируют. Кульминацией всего этого советского ренессанса явилось включение в Конституцию положения о правопреемстве СССР. Я понимаю, что это – мелкая уступка, но всякая подачка чревата желанием все новых уступок, и это может кончиться тем, что 9 мая президент будет опять подниматься на мавзолей.
Но не забыто и традиционное поле борьбы против элиты – вопросы эстетики. Здесь особенно активен бывший министр пропаганды Мединский. В этом русле лежит и борьба против современного искусства, в том числе преследование Серебренникова, присоединение ГЦСИ к РОСИЗО,  полное замалчивание Восьмой Биеннале современного искусства, и кампании против крупных российских кинорежиссеров, например, Звягинцева, и превознесение до небес Пахмутовой с ее советскими песнями, и другие малоприятные события.
По сути все это действительно здорово напоминает сталинскую антикосмополитическую кампанию, но на этот раз отечественная элита не намерена сдаваться, консолидированно защищая свои позиции. И если поле политики зыбко: - там неизбежна торговля, то позиция элиты на полностью ею присвоенном поле – в эстетике - должна быть бескомпромиссной: высокое (не массовое) искусство – пространство ничем не ограниченной свободы. Неразвитый вкус простого народа – ему не указ!
Итак, в отличие от Добренко, я нахожу поводы для осторожного оптимизма.
                Март 2020 г.