Анализ восстания 1877 года по книге Абдулгамидова

“Не видя дружбы меж собой,
мы волчьей рыскали толпой ” (С.Стальский)

5 октября 1877 года восставшие обложили урочище Кусары со всех сто­рон, началось сражение. Очевидец офицер пишет: «Наша цепь вдруг оказалась в окружении горцев-всадников. Командир роты и его по­мощники были смертельно ранены. Лезгины, как ураган, кинулись на нас, но отбитые дружными залпами, рассыпались. Затем они полез­ли на приступ, презирая опасность, и бросились «в кинжалы». Но все напрасно, сила солому ломит… Они, как дикие звери кидались на на­ших, наконец, овладели знаменем. Батальон, наполовину перерезан­ный, отступил… а они со всех сторон налетали и рубили кого воз­можно…». «Много было убитых и раненых. Чтобы остановить кровь, луч­шим средством считался лист подорожника».

До сих пор у нас нет написанной истории восстания 1877 г. в Дагестане. В литературе упоминаются отдельные эпизоды. Если и приводятся какие-либо сведения о восстании, то они отрывочные и отражающие лишь успехи царских войск в подавлении восстания. Остается еще большой пласт исторических фактов, которых не кос­нулся пытливый ум исследователя. При обозрении российской прес­сы дореволюционных лет приходишь к выводу, что возможности объективного описания происходивших процессов не было, души­ла цензура. Поэтому по тем публикациям трудно воссоздать карти­ну времени. Между тем восстание 1877 г. представляет интерес как серьез­ное событие народной жизни, имеющее связь с ходом войны между Россией и Турцией, а также заключает в себе немало поучительного для нынешних поколений. Восстание лезгин неотделимо от восста­ния горцев всего Дагестана, но здесь мы поставили себе задачу огра­ничиться югом Дагестана и на этом примере показать характерные для того времени особенности народной жизни.
Как известно, в 70-х годах 19 века в состав Южного Дагестана, кроме Дербента, входили три так называемых горских округа: Кайтаго-Табасаранский (центр — сел. Маджалис), Кюринский (сел.Касумкент) и Самурский (сел.Ахты). В Кайтаго-Табасаранский округ входили наибства: Уркарахское (сел.Уркарах), Кара-Кайтагское (сел.Джибагни), Нижне-Кайтагское (сел.Башлы) и Северно-Табасаранское (сел.Ерси). Кюринский округ состоял из наибств: Гюнейского (сел.Янан-Кала), Котур-Кюринского (сел. Кабир), Курахского (сел.Курах) и Южно-Табасаранского (сел. Кандык). В Самурский округ входили: Ахтыпаринское (сел. Ахты), Докузпаринское (сел. Мискинджа), Рутульское (сел. Рутул) и Ихрекское (сел. Ихрек) наибства. Эти округа находились в «военно-народном управлении», когда наряду со структурами военного губернатора Дагестанской области функционировали шариатские суды и другие местные эле­менты власти.
Восстание 1877 года, как в округах Южного Дагестана, так и в дагестанском обществе в целом имело глубокие корни. Прежде все­го питательной средой для восстания была тяжелая жизнь народ­ных масс, находившихся под двойным гнетом местных богачей и царских наместников. В восстание на юге Дагестана оказались во­влеченными, правда, каждый по-своему, образованнейшие люди лезгинского общества того времени: Етим Эмин, Гасан Алкадарский и Казанфар Зулфукаров. Они были родоначальниками лезгинской литературы в современном смысле этого слова и творцами литера­турного лезгинского языка и письменности. Поэтому подробности их участия в восстании, изменения их взглядов по мере его развития являются очень ценными для понимания сути этого явления — вос­стания 1877 года.
Кроме того, обращение к тому уроку истории оправдано и по другой причине. Не секрет, что идет брожение умов, и в последнее время определенными кругами делаются попытки героизировать со­бытия, представить дело так, что восстание 1877 года является не­ким звеном в непрерывной цепи противостоянии между русскими и дагестанцами, между христианством и исламом. Это движение про­тив истины. Во-первых, нет данных об этом и причин для такого противостояния. Во-вторых, архивные материалы показывают, что в восстании 1877 года дагестанцы не отстаивали какие-либо собст­венные осознанные интересы, их выступления не были организо­ванны во что-то единое. Крайняя бедность большей части дагестан­цев, провокации турков привели к тому, что в Дагестане состоялось восстание, в конечном счете, в интересах Турции и погибло много людей с обеих сторон. Для горцев это было историческим уроком: надо бороться за свои интересы, а не за чужие.
Мы сознательно приводим в работе много имен и частных де­талей. Тем самым мы хотели бы помочь представителям нынешнего поколения в определении своих корней.
Некоторые участники восстания и его подавления оставили дра­гоценные для нас записи на арабском и русском языках. Они по­трясают выраженной в них силой духа, чистотой правды, перед ко­торой бледнеет даже искусно написанный рассказ, ибо в каждой строчке — боль людская.
Обширный материал, иногда с грифом «секретно», использо­ван нами из архивов Кавказа, Санкт-Петербурга, Сибири. Это — фонды МВД («Сибирь и каторга»), Департамента окладных сборов («О возмещении убытков, понесенных казной во время восстания 1877 г.»), отчеты губернаторов по устройству высланных горцев, до­несения Бакинского губернатора наместнику и др. Только из-под седого покрова времени, из-под архивной пыли мало-помалу воз­никают образы, сочетанием и группировкой которых восстанавли­вается истинный смысл, определяется правдивая характеристика событий.
Большинство архивных материалов, использованных в насто­ящей работе, найдено и подобрано известным дагестанским архи­вариусом Н. В. Бедирхановым. Выражаю ему искреннюю признатель­ность. Считаю его полноправным соавтором, но неуверенность в том, что Н. В. Бедирханов будет во всем согласен с литературной об­работкой документов, с моими оценками и выводами не позволяет мне вынести его фамилию на обложку брошюры в качестве еще од­ного автора.
Игра кошек — смерть мышей
О причинах русско-турецкой войны 1877-1878 годов написано много. Мы не ставим себе цель писать о них. Но эта война прямо или косвенно сыграла роковую роль в судьбах многих дагестанцев. Поэтому мы вынуждены, перед описанием основных событий на­шего повествования о восстании лезгин в 1877 году, сказать несколь­ко слов об обстановке в России и о русско-турецких отношениях того времени.
В этой войне пламенная мечта русской буржуазии о захвате проливов Турции связалась с вековечным стремлением Русской пра­вославной церкви к завоеванию Иерусалима, а значит, и всего Ближ­него Востока. Церковный журнал высказался на этот счет яснее: «Цель войны — крест Христов на храме Св. Софии в Константинополе, взамен венчающего его теперь турецкого полумесяца… Царьград и Бо­сфор должны быть наши, как колыбель веры нашей».
Начиная с петровских времен, Россия, как черепаха, упорно, хотя и медленно, двигалась к Константинополю. Своей цели она теперь хотела достичь, объявив себя «старшим братом» балканских славянских народов.
Перед началом войны финансы России были расстроены. Про­центы по старым долгам уплачивались путем новых займов. Чинов­ники жили больше воровством, взятками, чем жалованьем. Кресть­янство было придавлено налогами и обобрано ростовщиками. Со­здались все условия для социального взрыва. Выход из затруднитель­ного положения правительство пыталось найти в новом колониаль­ном захвате, в войне с Турцией.
Начали много писать о мнимых и не мнимых турецких зверст­вах в Болгарии. Многие в России мечтали стать квартальными над­зирателями в Константинополе, получить исправнические должно­сти в Румынии, Албании, сделаться «пашами» Адрианопольскими.
Для достижения цели все шло в ход. Личные качества посла России в Турции тоже подходили для провоцирования войны. По­сол (с 1881 г. ставший министром внутренних дел) Н.П. Игнатьев был авантюристом, демагогом и виртуозом лжи. Он лгал так много, что в Константинополе его называли «лгун-паша». Это его качество в данном случае как нельзя лучше играло на начало войны.
В России было объявлено, что целью войны является помощь славянскому населению турецких провинций. Народные симпатии к угнетенным «братьям-славянам» выразились особенно в среде мо­лодежи, рвавшейся на «дело освобождения», и в той темной, нераз­витой массе не понимали, что война — кому веревка, а кому — дойная коровка.
С ноября 1876 г. и до объявления войны — этот отрезок времени Турцией был превращен в подготовку к войне. Она успела увели­чить численность своих войск. Сознание побед над сербами и чер­ногорцами охватило всю массу мусульманского населения Оттоман­ской империи, и это помогало подготовке. Турция ожидала вторже­ния русских войск, кроме других направлений, и со стороны Кавка­за. Поэтому она готовилась и рассчитывала на помощь кавказских мусульман. Среди них главным «помощником» должен был быть Дагестан, его называли «сыном Турции». Он был многолюдным, на­род его считался воинственным.
В Турции говорили, что «гордые сыны Кавказа имеют право единения». Султан не только не скрывал своих надежд по отноше­нию к горцам, но и громко говорил о будущем восстании и был, в сущности, одним из главных виновников того обстоятельства, что искра была раздута в пожар.
В самой России вследствие несовершенства реформы 19 фев­раля 1861 г. ожидалось, что крестьяне начнут бунт. Перед самой вой­ной с Россией по Турции уже посыпались слухи о поголовном вос­стании во всем Дагестане и Чечне и о том, якобы, что все солдаты на Кавказе уже перебиты.
Корыстные предприятия нуждаются во лжи. Умышленно пре­увеличенные известия первоначально приносили пользу. Послед­ствия проявлялись позже. Дворцовая партия в Турции видела в под­стрекательстве народов Кавказа к войне с Россией верное средство для достижения собственной безопасности. Благодаря низложению двух султанов, турецкий народ был охвачен воодушевлением. Но бедный народ не догадывался, откуда брало свое начало это воинст­венное движение. Турки начали верить, что снова Турция покорит полмира. Все доводы, что последние сто лет Турция терпела от Рос­сии поражения, для них было не что иное, как кара Аллаха за их грехи. Они твердили, что все блага будущей жизни в раю получат лишь те, кто кончит жизнь в борьбе с «гяурами».
Паломники привозили в Дагестан через границы прокламации и указания «между двойным дном своих священных кувшинов». Один из сыновей Шамиля — Кази Магомед, выросший в Турции, сообщил в Дагестан, что «идет с 40-тысячной армией и с 40 верблюдами, гру­женными золотом для освобождения соотечественников» и что «при­нявшие активное участие в борьбе против русских будут навеки ос­вобождены от налогов…». Он через кровь горцев хотел выслужиться перед турецкими начальниками.
Здесь в связи с поведением этого сына уместно вспомнить об­щеизвестные слова его отца, Шамиля, сказанные им в конце жиз­ни, после путешествия по России: «Если я раньше знал, что такое Россия, то я никогда с нею не воевал бы». Очевидно, Шамиль имел в виду большую просвещенность России по сравнению с Дагестаном, ее богатства и мощь.

"Царские власти назначили беков и в некоторых селениях, где их никогда не было: Мискинджа, Ахты, Кара-Кюра, Касумкент, Курах. Следующие слои местной знати были наибы, офицеры мили­ций, нукеры при управлениях, старшины, судьи в селениях.
Наиб получал из казны денег 3000 р. сер. в год (цена 1500 бара­нов). Наибы, подобно бекам, занимали выжидательную позицию: если победит Турция, непременно подключиться к восстанию. По­этому зорко следили за ходом военных действий, особенно на кав­казском фронте, выписывали газеты, при их задержке ездили в Дер­бент, где читальный зал городской библиотеки в этот период пере­полнялся читателями, конечно, не Шиллера, а сводок с фронтов.
Правильно говорил Н. К. Ковалевский: «Разбойники не лезгины, а их муллы, кадии, беки и всякая им подобная дрянь — эти трутни пче­линого роя, фанатизирующие честных и добрых производителей — эти коноводы, боявшиеся лишиться своих выгод».
Ахтынский нукер на допросе после восстания показал: «Когда я сообщил, что Карс пал и турки вошли в крепость, о чем имеется и корреспонденция, Кази Ахмед быстро хватил газету, уединился и скоро исчез, как выяснилось, ночью скакал в Согратль, приехав, энергично начал агитацию, объявил себя ханом».
Кайтагский Мехти-хан лежал на деревянном полу, когда пору­чик ему сообщил о падении Карса. Он начал машинально бараба­нить пальцами по полу, затем выскочил, не сказав ни слова. Вспо­минается литературный герой Швабрин, когда он начал говорить о том, а что если Пугачев придет в их крепость. Как известно, «здесь он прервался и начал посвистывать французскую арию».
Тот же Кази Ахмед, сын Гаджи, пользовался благами царского правительства за то, что в 1848 году, во время осады Ахтынской кре­пости горцами, он с семейством перешел в крепость и защищал ее, после чего им назначена была пенсия. В 1856 году он на казенных харчах ездил в Москву на коронацию царя, как представитель от Самурского округа Прикаспийской области. А по приезду был на­значен Ахтыпаринским наибом, в 1861 г. он стал капитаном мили­ции, ибо назначен был на его место наибом бывший в том же 1848 г. с ним вместе в крепости Агаси-бек. Кази Ахмед обиделся и с 1861 г. охладел к царской власти, хотя один из его сыновей учился в рус­ской столице, а другой служил в личной гвардии царя.
Известный нам Гасан Эфенди Алкадарский служил наибом в Южном Табасаране. Когда восставшее население на митинге тре­бовало от него отказаться от русской службы и примкнуть к восста­нию, то он в качестве «сырого полена» воспламенился общим огнем возмущения и сорвал с себя погоны и бросил их на землю.
«Сытому не до голодного», «волчица не сможет рожать ягнен­ка», «кто хана сочтет другом, в жизни того не будет радости», «по­кинь общество людей богатых и влиятельных»… Действительно, все богатые и самозванцы подделываются под народные желания и, за­трагивая слабые струны в этом народе, пользуются его доверчивос­тью для своих целей. Когда на сходе жителей в сел. Мискинджа один спросил, чем объяснить, что во главе восстания стоят беки, наибы, кадии, последовал ответ: «Разве мы — наибы, беки — не мусульмане и не любим свободу народа».
А когда мулла с беком спелись — народ пропал. Неискушенно­му человеку они могут показаться благородными, сверхграмотны­ми, но под их обманчивой внешностью скрыты порочные черты. Бедный народ в их руках — как чистый лист, на котором можно пи­сать что угодно. Наибы, беки, письмоводители, муллы рассчитыва­ли получить у турок должности пашей, бейлербеев, каймакамов"
"Как вела себя в той слож­ной ситуации основная масса местной знати? В одном заявлении житель сел. Мискинджа сообщает: «Вследствие восстания в Мискиндже и Ахтах я убежал с письмом, написанным обществом в Кубу к Абдулла Ага Бакиханову и к уездному начальнику для оказания им, рус­скому правительству, крепкой преданности. Поехал и в Курах. Три раза секретным образом я был в Самурском округе для разузнания помеще­ния мятежников. Последний раз я был с кара-кюринцем Агашириновым Б. с целью дать знать расположение мятежников начальнику Самурского округа. Ночью под селением Мискинджа на нас напали два мятежника, кои изловили Агаишринова Б., а я четыре дня скрывался в горах…».
В другом заявлении жителя этого селения Али Эскендара гово­рится: «…ввиду восстания я убежал в Кубу к Абдул Али, к уездному на­чальнику Разляковскому и оказал преданность России…, т. о. три раза я разузнавал расположение мятежников. Узнав об этом, Кази Ахмед, побив моих братьев, разграбил вещи из моего дома на сумму 586р.»
Такое же сообщение поступило начальнику Кубинского уезда от всадника земской стражи, жителя Кара-Кюры Казума, сына Умуд Али: «Во время смуты в Самурском округе и Кубинском уезде я был по­слан Вами в Ахты с письмом. По дороге я остановился ночевать в Кара- Кюре. Перед рассветом я хотел идти по направлению к Ахтам …и тут меня поймали и раздели, а письмо я успел спрятать дома… Когда Кази Ахмед приказал отправить меня из Ухула в сел. Хазры, меня привели нагого и босого не туда, а в селение Ясаб для того, чтобы убить меня, но я убежал в сел. Кара-Кюра и тем спас свою жизнь. В тот же день бунтовщики разошлись, я взял спрятанное письмо, отправился в Ахты, где и передал начальнику, и потом прибыл сюда…»
«Кази Ахмед наказал меня, — говорит Каранай сын Булата, — 200 ударами розог, из бороды и усов повынимал волосы и отправил меня в поход в Кубинский уезд, ругая скверными словами перед народом из-за того, что я с племянником Шукуром и с сельчанами приняли присягу на Коране, что не буду подчиняться мятежникам… Я послал Шукура в Курах и Кубу для оказания преданности русскому правительству, но Кази Ахмед, узнав об этом, поймал Шукура, убил его …»
Приказом по управлению наместника от 3 декабря 1879 г. «за ревностное служение и заслуги, оказанные правительству», были награждены медалями «За успех» кадий суннитского учения Таджи- дин Эфенди сын Рахматулла Эфенди, кадий шиитского учения молла Абдул Джават, сын Ахунд молла Курбана и все остальные должност­ные лица всех деревень Кубинского уезда, не принявшие участие в восстании".
"С окончанием войны турецкий султан отправил сына Ша­миля на пенсию, произведя его предварительно в маршалы"...

(по материалам книги "Восстание 1877 года в Лезгистане".Абдулгамидов Н.А.)