Абсолютный шахматист

Во времена моей молодости Верманской сад был излюбленным местом паломничества шахматистов-любителей. Если погода не была категорически против, по вечерам, а в выходные даже раньше, к этому рижскому парку подтягивались поклонники Каиссы — кто с доской под мышкой, кто просто с шахматным выражением лица. Здесь предложить незнакомому человеку «сгонять» партию — другую считалось таким же обычным делом, как спросить который час или узнать дорогу. Мы с Марисом Краузе, тогдашние десятилетние подростки, начинали в этом парке свою шахматную карьеру. В дальнейшем я дорос до международного мастера, участвовал в командных турнирах в Латвии и за её пределами. Особых успехов не добился, но из команды меня не гнали, в прессе хвалили, значит надежды оправдывал. Марис дважды становился чемпионом Риги, вёл шахматные разделы в газетах и журналах. Словом, тоже личность известная.

С годами традиции Верманского сада стали понемногу затухать, шахматистов становилось всё меньше, и к настоящему времени в строю остались только Марис и я. Раз в неделю мы с ним, теперь уже два пенсионера, приходим в парк, занимаем свободную скамейку неподалёку от летней эстрады и начинаем свой очередной микроматч из двух или трёх получасовых партий. Чтобы игра не шла на голый интерес, под доску подкладываем по пятиевровой банкноте. Победитель забирает выигрыш и ведёт утешать проигравшего парой кружек пива в близлежащий бар, заодно и сам утешается. Ничьих в наших матчах не бывает: при равенстве очков победителем считается тот, кто два раза играл чёрными. Возле нас часто останавливаются прохожие, наблюдают за игрой, обмениваются мнениями, некоторые здороваются — ещё помнят наши с Марисом былые подвиги.

В ту сентябрьскую встречу две первые партии нашего микроматча не выявили победителя, и мы начали третью, решающую. Борьба в ней шла на равных, но мне пришла в голову комбинация с жертвой коня, которую я намеревался провести через несколько ходов. Если Марис съест лошадку, я выиграю сразу — и партию, и весь сегодняшний матч. Если же откажется — а так скорее всего и случится: мой противник опытный и умный шахматист, его не так-то просто заманить в ловушку — борьба продолжится, хотя, по моим прикидкам, и в этом случае преимущество будет на моей стороне.

В этот момент у Мариса зазвонил телефон. После короткого разговора он покачал головой и произнёс с оттенком виноватости:

— Николай, мне необходимо уйти. Я сожалею и извиняюсь. Эту партию я, по-видимому, проиграл… ты же сейчас будешь жертвовать коня? В общем, сдаюсь.

Какая проницательность! Я ещё не начал комбинацию, а Марис уже её нашёл, рассчитал и оценил последствия! Достойный противник, с таким иметь дело — одно удовольствие!

— Я могу быть чем-то полезен?

Шахматы шахматами, но мало ли, что у человека стряслось, вдруг требуется помощь.

— Нет-нет, ничего серьёзного, спасибо!

Марис ушёл. Я выудил из-под доски банкноты — в следующий раз с ними разберёмся! — и уже собрался было сложить фигуры, как над моим ухом раздался негромкий раздумчивый голос:

— У вашего противника выигрышная позиция, он должен победить. Но это при правильной игре, а не такой бестолковой, как у вас.

Я поднял голову. Болельщики разошлись, возле скамейки остался только невысокий худощавый парень лет двадцати пяти, ранее мне не знакомый.

— Вы так полагаете?

— Я не полагаю, я знаю.

Чем хуже человек в чём-то разбирается, тем безапелляционнее и напористее его суждения. Я сталкивался с этим неоднократно и обычно не вступал в полемику. Но сейчас захотелось проучить молодого нахала.

— И готовы поделиться своими знаниями?

— Как это?

— Очень просто. Садитесь на скамейку. Садитесь, садитесь!

Я тоже могу быть напористым!

— А теперь покажите, как вы у меня выиграете. Ваш ход, прошу!

Фигуры мой новый противник переставлял своеобразно. Он их двигал в прямом смысле слова: не отрывал от доски, а прижимал к ней, лавировал между другими фигурами, поневоле смещая их в сторону, так что потом был вынужден их поправлять. Я какое-то время наблюдал его дрифты, но потом не сдержался.

— Чего вы мучаетесь? Поднимите фигуру и поставьте её на нужную клетку — это и проще, и быстрее!

Он вроде как внял моему совету, сделал пару ходов нормально, но мне уже было не до придирок. Я запустил свою ранее задуманную комбинацию: пожертвовал коня. Противник не раздумывая его съел и тем самым открыл мне прямой путь к победе. Я уже предвкушал, как эффектно закончу партию, как потом сделаю мальчишке пару-тройку назидательных замечаний по поводу вежливости и деликатности. Ход… второй… третий… И тут вдруг оказалось, что нападать больше нечем! Моя атака была отбита, комбинация опровергнута, противник сам перешёл в наступление, от которого уже не было защиты. Через несколько ходов я сдался.

— Жертва коня была некорректной, — объяснил я свой проигрыш.

Парень внимательно на меня посмотрел, затем быстро и, главное, безошибочно восстановил на доске позицию, которая была на доске непосредственно перед началом комбинации. Надо заметить, что подобным умением обладают только квалифицированные шахматисты.

— Попробуйте по-другому, — предложил он.

Во втором варианте возникали довольно сложные ситуации, которые заставляли меня серьёзно и надолго задумываться. Мой визави, напротив, делал ходы моментально, будто не играл со мной, а игрался, и это действовало на меня угнетающе. Моя позиция неотвратимо ухудшалась, и вскоре я вторично признал своё поражение.

— Если хотите, можете испробовать ещё какой-нибудь вариант, — усмехнулся мой противник, — но все они для вас одинаково бесперспективны. Я в самом начале дал оценку позиции, которая осталась после ухода вашего приятеля, и эта оценка, повторю, основана не на предположениях, которые в какой-то мере всегда неопределённы и сомнительны, а на знании — точном и неопровержимом.

— И много шахматных позиций вы можете вот так, сразу, оценить?

— Все.

— То есть, взглянув на любую расстановку фигур на доске, вы можете точно сказать, чем закончится игра?

— Не всегда. Мне ещё нужно знать, у какой стороны очередь хода. Для некоторых позиций требуется дополнительная информация: можно ли рокировать или снять пешку на проходе. Вопросов нет лишь для начальных расстановок, там всё ясно само по себе.

— Вы хотите сказать, что можете предсказать результат шахматной партии, которая ещё не начиналась? — не мог скрыть я изумления. — Ну и чем она должна закончиться, если не секрет?

— Не секрет. Победой чёрных на сто шестьдесят девятом ходу. Белый король получит мат пешкой на поле эф-четыре. Но это, напомню, при правильной игре обеих сторон.

— И вы можете это доказать?

— Не могу. Если я стану играть сам с собой, вы мне не поверите. А играя против вас, я наверняка выиграю даже быстрее, причём, не только чёрными, но и белыми. Потому что вы не умеете играть. Не обижайтесь, ничего личного, нас здесь двое, я ни перед кем вас не унизил. Да и что может быть личного, если мы видимся с вами первый и, возможно, единственный раз в жизни?

— Извинения приняты, — хмыкнул я. — Значит, выиграть у вас возможно только чёрными?

— Только чёрными. Но играть нужно правильно. Если хотите, можете убедиться в этом на практике. Берите чёрные и попытайтесь у меня выиграть. Я не тороплюсь.

— Хорошо, начали!

— Итак, вы одержите победу на сто шестьдесят девятом ходу.

— Да, я помню ваши слова…

После первых ходов дебютное построение определилось как защита Филидора, о чём я не преминул сообщить оппоненту:

— Франсуа Филидор, в своё время сильнейший шахматист на планете и первый шахматный теоретик. Он утверждал, что партия должна быть рассчитана от первого до последнего хода ещё до начала игры.

— Спасибо за информацию, — отозвался парень. — Про предварительный расчёт ваш Филидор сказал правильно, но вот сама его защита никуда не годится. Теперь вы уже не выиграете, а проиграете, и проиграете не позднее восемьдесят девятого хода.

— Погодите! — запротестовал я, — Защита Филидора признана во всем мире как один из самых надёжных шахматных дебютов, а вы его отвергаете! Чтобы это не было голословно, ну-ка скажите, какой именно его ход является ошибочным!

— Две ошибки подряд. Четвёртый ход конём и пятый — слоном. Из-за этого вы не сможете на семьдесят девятом ходу разменять пешку «аш» и в итоге форсированно получите мат через десять ходов.

— Расстановку фигур через семьдесят ходов предвидеть невозможно!

— А через сколько, по-вашему, реально?

— Ну… я, к примеру, международный мастер, делаю расчёты в среднем на пять, шесть, семь ходов вперёд, гроссмейстеры заглядывают за десять, компьютеры — до шестнадцати.

— Вот и выходит, что вы все играете в шахматы как в пелене густого тумана, на каждом шагу попадаетесь в ловушки, которые расставляете друг другу. А поскольку ловушки вы ставите тоже наощупь, то нередко попадаетесь в них сами. Яркий пример — ваша сегодняшняя комбинация с жертвой коня.

— А вы…

— А для меня в шахматной партии никакого тумана нет, я вижу её целиком, до последнего хода.

— То есть, в вас воплотилась мечта Филидора о предварительном расчёте всей партии?

— Можно сказать и так. Но более важно то, что на мне шахматы вообще закончились как игра.

— Э… поясните!

— Сейчас поймёте, это несложно. Дело в том, что в игре — любой! — обязательно должен присутствовать элемент случайности. Домино, карты, кости, рулетка — всё это стопроцентные игры. Являются ли игрой шахматы? С одной стороны, здесь нет внешнего случайного фактора. Но с другой стороны, отсутствует детерминированность в достижении цели. Нет единого рецепта для выигрыша, каждый шахматист действует по-своему. А что такое отсутствие детерминированности? Это и есть случайность. Поэтому шахматы считаются игрой.

Парень сделал паузу, давая  мне время осмыслить сказанное.

— Ну, вроде понятно… продолжайте!

— Так вот. В моём рассуждении есть ошибка, я сделал её преднамеренно. В шахматах детерминированность не отсутствует, она там есть, но она неизвестна. Когда люди её найдут, то есть, когда рассчитают шахматную партию от начала до конца, шахматы перестанут быть игрой и превратятся в головоломку. Ходы фигур, имеющие сейчас множество различных оценок в зависимости от ситуации на доске, будут делиться только на правильные и неправильные. Исчезнут за ненадобностью такие понятия, как теория дебютов, эндшпилей, гамбиты, комбинации и многое другое. Математическая теория игр, которую шахматисты используют — осознанно или спонтанно — для принятия решений и выработки оптимальных стратегий, больше не понадобится, потому что не будет больше никаких стратегий. Кстати говоря, сами шахматисты тоже будут делиться на две группы: на тех, кто знает решение головоломки под названием «Шахматы», и тех, кто решения не знает. А все ваши степени и звания, такие как разрядник, мастер, гроссмейстер, останутся в прошлом. Титул чемпиона мира также потеряет смысл. «Чемпион головоломки»? Это же нонсенс! Вы согласны, Николай…

— Николай Степанович Марченко.

— Очень приятно! А я Звирбулис Яромир Карлович. Сочетание необычное: мой отец латыш, а мать белоруска. Вот, кстати, моя визитная карточка, возьмите.

Из визитки я узнал, что Звирбулис — кандидат физико-математических наук, преподаёт в Латвийском госуниверситете.

— Вы так юны и уже кандидат?

— Не слишком уж юн, двадцать четыре года, бывают и моложе. А вы, Николай Степанович, кто по профессии?

— Электротехник, высоковольтник, главный инженер в отставке.

— Очень хорошо, вам будет проще меня понять. Ну что, продолжим игру?

Я получил мат раньше предсказанного: на пятьдесят втором ходу. Как ни странно, но третье поражение подряд меня не расстроило. Я уже понимал, что молодой шахматист на голову сильнее меня, что у меня нет ни малейшего шанса ему противостоять. Коробили, конечно, его пренебрежительные слова о моей игре: всё-таки шахматам я отдал значительную часть своей жизни, считал, что кое-чего добился, но его оценка, как ни крути, была хоть и безжалостной, но справедливой.

— Красивая победа! — похвалил я парня. — Мат рокировкой всегда впечатляет! Вы знаете,  последнее время я мало слежу за тем, что происходит на шахматном олимпе, и вас не знаю, но судя по тому, как легко вы разделались со мной, — с международным мастером! — у вас определённо гроссмейстерский ранг!

— Вы ошибаетесь, Николай Степанович, никакой я не гроссмейстер, — покачал головой парень. — У меня вообще нет шахматного звания. Эта партия, которую мы только что закончили, первая в моей жизни. До своего освобождения я вообще не играл ни разу…

— До освобождения?! Из мест «не столь отдалённых»? Тогда понятно, почему я о вас ничего не слышал!

— Вы опять ошибаетесь! Человек может попасть не только в тюрьму, но и в плен, в заложники, в рабство — да мало ли куда ещё! Я лично попал к инопланетянам…

Мой иронично-недоверчивый взгляд парень воспринял как должное:

— Правильно. Стандартная реакция человека на подобного рода заявления. Когда не только контакты, но и сам факт существования внеземного разума не имеет достоверных подтверждений. Я тоже не стану вас в этом убеждать. Если желаете — просто расскажу, что со мной произошло, а верить или нет — решайте сами.

— Желаю.

— Хорошо, проводите меня до университета, здесь недалеко. Мне через полчаса лекцию читать для второкурсников. Я расскажу по дороге.

* * *

«В тот вечер после работы я стоял на остановке возле университета, ждал троллейбуса. Часы показывали четверть седьмого. Это самый час пик, когда машины идут сплошным потоком. И тут на самую середину проезжей части опустилась настоящая летающая тарелка. Настоящая в том смысле, что именно так их изображают на картинках: диск с иллюминаторами по кругу, три ножки — опоры. При этом транспортный поток продолжал двигаться по улице в прежнем темпе, не замечая тарелку, а проходя её насквозь. Когда светофор переключился на зелёный, сквозь тарелку так же беззаботно пошли пешеходы.

Через две или три минуты из днища тарелки на дорогу опустился столб света, а мой мозг принял команду: «Иди сюда!» Я почему-то не мог сопротивляться приказу, дождался зелёного светофора, направился к этому светящемуся столбу и вошёл в него. Какая-то сила подхватила меня, и я оказался внутри тарелки.

На какое-то время моё сознание было, по-видимому, выключено, потому что при следующем его включении я ощутил, что сижу в небольшой комнате в кресле, что на моей голове шлем, и какой-то человек в серебристом комбинезоне с этим шлемом что-то делает. Человек, между прочим, был самый обыкновенный, как мы с вами. Я потом понял, что он вставляет в мой шлем флешки — одну за другой: достаёт из коробки очередную,  подключает, выжидает примерно с полминуты, потом вытаскивает, кладёт её на стол и берёт следующую.

Эффект от этих флешек был ошеломляющий. В мой мозг закачали океан информации. Я узнал, как зажечь шаровую молнию, как запустить термоядерную реакцию, как в домашних условиях из простого карандаша вытряхнуть алмазы. Мне стало известно, что так называемый Большой взрыв вовсе не начало Вселенной, а обычная флуктуация вакуума, только очень мощная. Это потому, что сама Вселенная бесконечна. Что красное смещение — это не разбегание галактик, а налог с фотона, пропорциональный расстоянию его пролёта. Кроме того я стал владеть почти двумя сотнями языков народов мира, причём на самом высоком уровне, на уровне родного. Мне вложили в голову решения математических задач, до сих пор не решённых человечеством, таких как гипотеза Римана, бинарная проблема Гольдбаха и другие.

Потом человека в серебристом комбинезоне кто-то позвал, и он вышел из комнаты. Я на свой страх и риск взял из коробки одну из флешек и воткнул её в разъём на шлеме. На этой флешке были шахматы. Когда вновь послышались шаги, я выдернул её и спрятал в карман.

Эксперимент надо мной, если это был эксперимент, по какой-то причине было решено прекратить. Вернувшись, человек стал производить обратные действия: брал флешки со стола, подключал их к шлему, а потом укладывал в коробку. С каждой флешкой моя голова освобождалась от соответствующей порции полученных знаний.

После того как он закончил, моё сознание снова было выключено. В себя я пришёл на той же самой троллейбусной остановке. Время было пятнадцать минут седьмого — то же, что и вначале.

Из закачанной информации в моей голове остались только шахматы, поскольку эти знания не были выгружены»

* * *

— Вот она, эта шахматная флешка. Как видите, ничего особенного. Возьмите, вставьте дома в компьютер, посмотрите, что там к чему. У меня с ней ничего не получилось, может вам повезёт больше. Завтра принесёте на кафедру теорфизики. А у меня через десять минут лекция.

Из дверей главного входа университета вышел седовласый мужчина, увидел Звирбулиса, подошёл.

— Яромир Карлович, замдекана Берзиньш просит вас перед лекцией зайти к нему на пару минут.

— Зайду, спасибо.

* * *

Флешка оказалась пустая, даже не отформатированная. Никаких действий над ней я производить не стал, чтобы случайно что-нибудь не испортить. Чужое имущество нужно возвращать в том же состоянии, в котором его получил.

В университет меня пропустили свободно. По-видимому, мой почтенный возраст послужил для этого достаточным основанием.

Дверь кафедры теоретической физики была открыта, за одним из столов сидел тот самый седовласый мужчина, который вчера встретился нам на выходе.

— Извините, я принёс флешку, которую брал у Звирбулиса. Где её можно оставить?

Мужчина повернулся в мою сторону.

— У какого Звирбулиса? — спросил он с недоумением.

— У Яромира Карловича.

— Я такого не знаю. Вы что-то путаете.

— Ну как же! Вчера вы просили его перед лекцией зайти в деканат к Берзиньшу. Или его вы тоже не знаете?

— Берзиньша знаю. Он замдекана по физическому потоку. А Звирбулиса… Даже представить не могу, кто это. И, конечно, ни о чём вчера я его не просил и просить не мог.

Замдекана Берзиньш с озадаченным видом вертел в руках визитку, которую Звирбулис дал мне вчера в парке, но тоже не мог сказать ничего конкретного.

— Визитка такая же, как у всех наших преподавателей. Логотип университета тот же, эмблема физико-математического факультета наша, но самого его я не знаю.

— На визитке ещё телефон указан. И мейл.

— Хорошо, сейчас наберу… нет, полное молчание. А мейл…

Берзиньш подошёл к компьютеру, защёлкал клавишами.

— Вот, смотрите. Написано, что такой почтовый ящик вообще не существует. Так что ничем вам помочь не могу.

* * *

Вечером того же дня мы с Марисом снова встретились в Верманском саду и доиграли нашу третью вчерашнюю партию. Марис коня есть не стал, но всё равно проиграл. Возвращаясь после «утешительного» бара домой и размышляя о произошедших событиях, я пришёл к выводу, что всё закончилось не так уж плохо. Шахматы не превратились в детерминированную головоломку, а остались умной, красивой и увлекательной игрой.


Александр Бабенко
Рига, 2020 год