Нюся

Человек создан для счастья, как птица для полёта
                В. Г. Короленко

В семье  родилось двое детей, дочери Феодосия и Анна. Феодосия , светленькая, голубоглазая девочка – вся в маму. Внешность  Нюси, так называли Аню в семье, была совершенно  необычная для глухого украинского села.  Как будто некое семя откуда-то из Таиланда  занесло сюда неведомым ветром. Особенно это стало бросаться в глаза, когда она подросла.  Миниатюрная, с нежным овалом лица без единого пятнышка, с живыми карими глазами. Фигурка точённая, стройные ножки с маленькими ступнями. Эта девочка с раннего возраста удивляла родителей живостью, ранним развитием, любознательностью, радостным ощущением жизни. Была очень музыкальной. Мать по воскресеньям брала своих детей  в церковь.  Уже в два годика Нюся выпевала почти всю «службу», слов не разобрать было,  а мелодию выводила точно.
Родители  души в ней не чаяли, любила её и Феодосия, тихая застенчивая девочка, старше Нюси на четыре года. Иногда, робко прижимаясь к матери,  Феодосия просилась «на ручки», мать поднимала её  и, как бы оправдываясь, говорила:
- Ты ведь уже большая, а Нюся маленькая. Так всегда и было, Нюся была маленькой, обожаемой, а Феодосия страдала от дефицита внимания, особенно материнского.
Девочки любили друг друга, никогда не ссорились. Компанию им составлял Яша, ровесник Феодосии, последыш бабушки, матери отца. Она и досматривала  детей, так как мать работала в колхозе.
Жизнь в деревне была тяжёлой и  усложнялась тем, что отец являлся священником,  подвергался преследованиям, обвинялся в антисоветизме. И чтобы не мозолить властям глаза и не привлекать внимания к семье, он служил в другом районе.
Особенно тяжело пережила семья  тот период, который позже стали называть голодомором.
Исчезло всё. Съели всех домашних животных, включая собак и кошек. Ели траву лебеду и крапиву, кору и листья липы, ботву. Ели грибы, собирая все подряд, не брали только мухоморов и бледных поганок. Мать отваривала их, меняя три раза воду,  и ничего, не отравились. Особенно тяжело было Нюсе, которой в то время исполнилось десять лет. И без того слабенькая девочка просто обомлевала в поле, куда  мама брала детей на прополку свеклы. Себе и Феодосии - по два рядочка свеклы, Нюсе – рядок между ними. И с двух сторон подгребали за неё. За выполненную норму в конце каждого дня выдавали 400г хлеба взрослому человеку и 200г ребёнку. От духоты и зноя  Нюся теряла сознание, мать, плача, вытирала ей лицо мокрым платком. Может и не выжила бы девочка, но сжалился бригадир, определил её помогать на кухню, где готовили обед трактористам.
Нюся подбегала к матери и радостно сообщала:
-А мне дали косточку погрызть и я перебирала морковку, так и морковку разрешили  поесть.
Вечером уходили с поля. Останавливались у родника в долинке, умывались, мыли ноги.  Там же съедали половину пайка, запивая свежей родниковой водой. Спадала жара, исчезал гнус, приходила относительная сытость. Отдыхали.  Как-то Нюся спросила:
- Мама, а повар говорил, что раньше хлеб у людей лежал на столе и никто его не просил. Разве такое  может быть?
У них в семье к хлебу всегда было бережное отношение, хлеб съедали весь.
Отдохнув, шли домой. Возле села их встречал чёрный  кот, худющий, чуть живой, скрывавшийся в кустах,  благодаря своему окрасу оставшийся в живых. Мама давала ему кусочек хлеба, который он с урчанием тут же съедал.
 Потом, когда жизнь наладилась, этот кот не ел ничего, кроме хлеба.
 Позже мама говорила:
-   Нюся  такая  невысокая выросла, потому что на период её  роста пришёлся голод.
Отец тоже выжил, и рассказывал маме, что там, где он служил,  люди даже  ели мертвечину.
Девочки подрастали.  Феодосия поступила учиться в педагогическое училище.
Нюся очень скучала по сестре, но не унывала. По утрам просыпалась с ожиданием радостных событий. И находила их во всём -  в домашней работе, в общении со сверстницами, в танцах, в пении.
Село Шумовцы славилось своими голосами. Любовь к песням передавалась из поколения в поколение. Отец, старший в семье,  (детей родилось двенадцать человек) пошёл учиться в семинарию, так как кроме способностей к учёбе, обладал прекрасным голосом.
А куда ещё мог пойти учиться крестьянский сын?
Вот и у Нюси был сильный голос, да ещё она была тонко чувствующей, умела подражать. Об учёбе в институте думать не приходилось, туда детям попа путь был заказан. Поэтому  после окончания семилетки в семье решили, что поедет Нюся в город Немиров поступать в театральное училище.
И она поступила. Рассказывала, что когда читала басню, изображая в лицах всех героев, то рассмешила всю приёмную комиссию.
  Открытая, искренняя и доброжелательная  Нюся была старостой в группе.  Летом, приезжая на каникулы, она организовала в селе театральный кружок, учила сверстников декламации, танцам, пению.
С удовольствием ходили вместе с Феодосией и мамой в клуб на танцы.  Мама ведь была ещё совсем  молодой – едва за тридцать пять.
Когда приезжал домой отец, они с Нюсей много разговаривали, делились мнениями о прочитанной литературе. Отец  знал древнеславянский, греческий и латынь, самостоятельно освоил немецкий и английский языки, много читал – Гёте и Шиллера, Пьесы Мольера, Бернарда Шоу, произведения Шекспира, русскую и украинскую классику.
Он привил своим детям любовь к литературе. И никогда не посвящал их в то, чем занимался сам. Запуганный отношением властей к нему - попу и считающий, что так уже будет всегда, он предоставил их воспитание школе. Нюся была комсомолкой, росла с верой в счастливое будущее, не замечала противоречий между лозунгами и действительностью. Это было поколение людей, которые потом, на фронте совершали подвиги, шли на смерть.
Нюся с удовольствием училась. Большое значение в училище придавали изучению русского языка, и  вскоре русская речь её стала чистой, без акцента.
На выпускном экзамене, когда Нюся играла дочь девочки, потрясённой гибелью отца, артист, игравший роль этого отца, сказал после спектакля:
-  Меня просто ужас охватил, когда Аннушка наклонилась надо мной и настоящие слёзы закапали мне на лицо.
Но вот училище осталось позади.
Направление на работу Нюся получила  в Винницкий театр оперы и балета, который в 1940году  переименовался в областной музыкально-драматический театр.
Репертуар театра был разнообразным – много украинских постановок:  «Наталка-Полтавка»  И. П. Котляревского, «Лесная песня» Леси Украинки, Назар Стодоля», «Маруся Богуславка», а также «Фауст», «Энеида»,  «Евгений Онегин», – это не полный перечень.
В театре было много молодёжи. Аннушке, как стали звать её в труппе театра, нравилась её новая жизнь. Здесь она познакомилась и вскоре полюбила Янковского Павла Филипповича, молодого артиста, старше её на пять лет. Павел не блистал красотой, но был жизнерадостным, остроумным. Он уже играл во многих спектаклях.  Очень хорошо  схватывал и проникал в сущность тех людей, с которыми общался. У Павла был хороший вкус, он разбирался в искусстве. Во время гастрольных поездок посещал церкви и монастыри, где рассматривал иконы. И там же разживался чёрным деревом, потому что любил резьбу по дереву и кости. Вырезал статуэтки,  затейливые шахматные фигурки.  Невысокого роста, стройный и гибкий, он хорошо танцевал и был очень музыкальным. Нюсю он сразу отметил и сумел её очаровать. 
Матери Павла, тоже актрисе этого театра, понравилась молоденькая симпатичная девушка, её искренность, большое желание развиваться. И её жизнелюбие.  В то же время себя и своего сына она считала «белой костью», а Анна была выходцем из крестьянской семьи. Ходили слухи, что когда-то в Киеве у них был собственный театр.  О своём происхождении мать не распространялась, корни её  терялись где-то в Польше.
    Павел и Нюся поженились.  Нюся со своим простодушным характером чувствовала себя в семье совершенно счастливой. Мир театра, музыка, столько новых впечатлений!  И любимый Павел со своей жизнерадостностью,  обожающий её, не перестающий удивлять своими талантами!
Её беременность получилась не запланированной, и Нюся восприняла её без особой радости. Но и трагедии в этом не усмотрела. Жалела только, что так быстро это произошло, не успела, как следует освоиться в своей специальности, так мало ещё играла на сцене.   
Наступил 1941год. Это было время, когда в театре ощущались трудности с выплатой заработной платы, когда он стал превращаться в эстраду – бесконечные гастрольные поездки. Когда во время гастролей не выплачивался даже «прожиточный минимум», как тогда назывались командировочные. Но ещё не было ощущения надвигающейся беды. А она была уже близко.
Решено было отправить Нюсю в декретный отпуск к родителям.   
Павел писал письма почти ежедневно, радовался, что она находится рядом с родными. 
 Шёл май, цвели вишни, сливы, абрикосы. Вся долина вдоль речушки Волчок сияла цветущими огоньками. Нюся, несмотря на приближающиеся роды, ощущала себя лёгко,  надёжно под крылом  мамы, которую очень любила. Они понимали и чувствовали друг друга без слов.
Девочка родилась 24мая, по просьбе Павла назвали её Ларисой.
Когда грянула война, труппа театра находилась где-то у границы с Польшей, откуда  пришло последнее  письмо от Павла, датированное 19 июня 1941года.  Феодосия, которая жила в это время в западной Украине, сумела добраться до родителей со своим двухмесячным ребёнком.
- Слава Богу, что все мы вместе, - приговаривала мама.
Но и она не знала что предпринять, ведь война грянула внезапно, и никто не мог предположить, что будет  дальше. Прошло десять дней, а фашисты уже захватили Проскуров. Село Шумовцы, где родители жили, находилось всего в семи километрах от этого города.
 Была опасность, что молодых женщин отправят в Германию. Поэтому сообща  решили оставить  детей матери, а самим попытаться уйти с отступающими войсками. Мать отлучила от груди свою третью годовалую дочку Раю и стала выкармливать внуков.
Однако  немцы наступали стремительно, и Феодосия с Нюсей оказались в оккупации.
Феодосия отправилась к дальней родне, где никто не знал, что она является женой  офицера,  а здесь  мог кто-нибудь выдать её.
Нюся осталась дома, сначала помогала маме справиться с детьми, а позже подрабатывала в городе, где придётся. Оккупанты выгребали всё продовольствие, население просто выживало. « Новый порядок» был жесток. Возникали повсеместно еврейские гетто, появились первые румынские концлагеря. За укрытие евреев полагался расстрел. А ведь в Проскурове половина населения были евреями. Их расстреливали за городом в оврагах.
Жила Нюся в постоянной тревоге за Павла, от которого не было вестей. Но всё-таки  жила надежда, что, может, попал в окружение и сражается где-то в партизанском отряде.
 Многие уходили в  партизаны. Правда, до поры о них ничего не было слышно, очень многие «партизаны» активизировались, когда наши войска уже погнали оккупантов прочь. Основная масса гражданских людей просто выживали, как могли. Сельские жители работали на полях, горожане  - в действующих учреждениях и производствах.
Нюся не могла поверить в то, что «новый порядок» немцев будет всегда. Надеялась на освобождение.  В свои двадцать лет  при её невысоком росточке и худенькой фигуре она выглядела подростком. И это было хорошо, немцев она не интересовала.
- Как жаль, - говорила она матери, - что мы с Феодосией не сумели уйти!  Я бы сейчас была на фронте, пошла бы санитаркой.   
 При отступлении немцы взрывали всё, что могли, во время боёв вся семья  отсиживалась в погребе. А потом, после освобождения, появилось  понятие - «была в оккупации», что  предполагало  - коллаборационисты.  Многие попали в положение «без вины виноваты».
Прошёл слух, что всех, бывших в оккупации, будут переселять из родных мест. Правда, слухи не подтвердились. Трудно представить, как такую армаду и куда переселять.
После освобождения Нюся послала запрос о судьбе мужа и получила ответ:
- Янковский Павел Филиппович год рождения 1916  призван в ряды Советской Армии 5июля 1941года и пропал без вести.
Тут уж Нюся оплакала гибель Павла, потому что если бы он был жив,  то дал бы о себе знать.
Вокруг были такие же молодые женщины, получившие похоронки или потерявшие надежду на возвращение  мужей. Но жизнь продолжалась.
     Нюся узнала, что театр, куда она получила направление на работу после окончания училища, перевели из Винницы в город Каменец-Подольский.   Она оставила дочку у матери и отправилась в старинный этот город.
Здесь во время боевых действий велись ожесточённые бои, весь город был разрушен. Знаменитый мост, соединявший старый город с Новым Планом, взорван. Остались невредимыми только опоры моста высотой около 40м, построенные при царе Александре, турецкая крепость, возведённая когда-то османами, и турецкий мост.
Но артистам выделили коммунальные квартиры в так называемом  «доме актёров», жизнь возрождалась. Нюся  забрала к себе дочку.
Вскоре  девочка тяжело заболела туберкулёзом. Туберкулёз был самым распространённым заболеванием у ослабленного населения. Лариса болела очень тяжело, казалось, что её уже не спасти. Однажды ночью она стала задыхаться, хрипеть. В ужасе Нюся закричала, прибежала соседка по коммунальной квартире, схватила три банки и поставила их на грудь ребёнку со словами:
- Дыши, давай!
И Лариса задышала, наутро ей стало лучше и она начала поправляться. С тех пор Нюсю не покидало тревожное чувство, она боялась потерять ребёнка.
 Ларисе выделили путёвку в санаторий Малиевцы, где восстанавливали здоровье дети, переболевшие туберкулёзом. Корпус, в котором во время войны размещался немецкий госпиталь, немцы при отступлении не успели взорвать.  Целебный воздух, хвойный лес, хорошее по тем временам питание – всё это помогло ей окрепнуть. В этом санатории девочка была потом часто, помнила себя там в любое время года. Нюся не всегда могла её навещать, добираясь на случайных попутках.
Часто, вспоминая о Павле, о  счастливом периоде их жизни, Нюся тосковала. Очень скучала по ребёнку, со слезами вспоминая, как не могла оторвать её от себя, когда нужно было уезжать. Как отчаянно кричала дочка. Ведь ей было  около четырёх лет, в санатории она была самая маленькая. Там же была она, когда наступил День Победы.
Прошёл год после освобождения Каменец Подольской области и четыре года с момента расставания с Павлом. И в жизни Нюси  появился молодой человек - Ремизов Георгий, красавец с копной кудрявых волос, артист этого же театра. И Нюся опять поверила в  свою счастливую звезду, в то, что ей повезло в жизни. Правда, мать Павлика не простила ей второго брака, и навсегда отреклась от неё и от своей внучки.
  Нюся опять была актрисой, была семья, - муж и ребёнок. А впереди планы на будущее в каком-то большом театре. Потому что их театр имени Петрашевского перевели в Проскуров, ставший областным центром. В Каменец Подольском  театр совсем захирел, а позже и вовсе был расформирован.
Омрачало Нюсю отношение Георгия к ребёнку, он терпеть не мог капризы болезненной девочки. Осознавая это, Нюся устраивала Ларису то в санаторий «на поправку», то отправляя её к родителям. А однажды увидела безобразную сцену, когда Георгий в бессильной ярости корчил  ребёнку страшные гримасы. Потом он просил прощения, обещал укротить свою нетерпимость, и Нюся простила его.  Но Георгий  раздражался по любому поводу -  когда ребёнок мешал ему учить роли, или когда видел, как Нюся ласкает её.
И всё же была молодость, была семья, была сцена.  Нюся очень любила Каменец-Подольский, расположенный на скале, окружённый ущельем, утопающий в лесопарке. Его памятники старины, правда, обветшавшие, с фасадов которых обрушивались скульптуры.   Были развалины, в которых часто погибали играющие там дети под рухнувшими лестничными маршами или разбирая  неразорвавшиеся  гранаты.
Каждый раз Нюся наказывала Ларисе, отпуская её погулять:
- Играй только во дворе!  Не подходи к ущелью, не играй в развалинах.
 После дождей, когда каждый камешек был промыт, а вода скатывалась вниз в ущелье в тихую смиренную речку Смотрич,  город казался умытым.   Особенно красиво было весной, когда расцветали каштаны в лесопарке, вздымая в небо бело-розовые лампионы, и благоухали огромные деревья грецких орехов.  Удивительно, как сохранился этот лесопарк с канадскими клёнами, стройными ясенями. Ведь столько раз были бомбёжки!
Жители города оберегали его, хотя топить было нечем. Вязанка хвороста стоила столько, сколько бутылка молока.
Было много бытовых трудностей, особенно донимал холод. Топили хворостом, по ночам договаривались со сторожем, чтобы разрешил срезать сухие ветки в лесопарке.
 Было непросто с едой.  Ремизов на празднование Нового года подстрелил как-то ворону. И Нюся подала её, как курицу. На аванс иногда выдавали продукты из американских продуктовых посылок. Однажды Нюся уговорила Георгия, и они взяли аванс в виде  невиданной в то время американской куклы для Ларисы. Нюся радовалась вместе со счастливой девочкой:
- Видишь, Георгий, сколько радости?! Да гораздо больше, чем от этих продуктовых посылок!
В какой-то момент у Георгия умерла мать, которая несколько лет  была лежачей больной. Георгий поехал на похороны и возвратился с отцом и братом подростком. Нюся, плача от сочувствия и  брезгливости, стала выводить вшей, стирать, отпаривать и приводить в порядок их бельё.
Почти год жили все в одной комнате, разделённой фанерной перегородкой от кухни. Георгий очень удивился, что его отец, в своё время не баловавший  вниманием своих трёх сыновей, привязался к дочке Нюси.  Это его тоже раздражало.
После того, как театр был расформирован, Георгий отправился в Ленинград, где проживал его  старший брат, с намерением устроиться с Нюсей там. Нюся временно переехала к родителям в райцентр Михайловку, куда перевели отца. Вскоре пришло письмо от Георгия, в котором он писал, что о работе он договорился, пришлёт ей вызов, но чтобы Нюся ни в коем случае не  брала с собой Ларису, потому что в Ленинграде для неё «совершенно неподходящий климат».
Родители Нюси были возмущены.  Давно заметили, что девчонка раздражает Георгия. И что пора уже матери заняться её воспитанием.
- Нюся, что же ты не смотришь правде в глаза?  Мешает Георгию Лариса. Сколько же ещё ребёнок будет жить без мамы? – говорил отец, а мама добавляла:
- А как скучает ребёнок! Прячется где-нибудь с твоим носовым платком со следами губной помады, спросишь,  почему она там затихла, а она только заплачет.  Нужно тебе приобрести новую профессию!
 Они соглашались на период учёбы оставить ребёнка у себя.
Нюсе  решение остаться и разойтись с Георгием далось нелегко. Не хотела терять театр, не хотела терять Георгия, тем более, что все считали её «брошенкой, и это ранило её самолюбие.
 Но согласилась с родителями и поступила в медицинское училище в Каменец-Подольском.
  Ей было уже двадцать шесть лет. И среди юных учащихся она почувствовала, что молодость  проходит, что жизнь её не удалась.  Она по-прежнему старалась быть оптимисткой, все её любили, но относились, как к старшей. У Нюси появилось тревожное ревностное чувство к своим юным сокурсницам. У них вся жизнь была впереди, а у неё всё в прошлом, так она считала.   
Она отыскала  бывших сотрудников из труппы театра, которые остались в городе. Они стали общаться, репетировали концерты из сольных выступлений и ездили по районам. Но это преследовалось властями,  и вскоре новоиспеченный коллектив распался.
Нюся организовала художественную самодеятельность в своём училище и усердно училась новой профессии.
 Каникулы проводила в селе с родителями и детьми. Её приезды домой были радостью для всех. Мама светилась, отец, который жил уже с семьёй постоянно, читал ей свои записи о прочитанном, свои переводы на украинский язык Мильтона «Потерянный Рай», дневники.
Приезжала на велосипеде Феодосия из села Колыбань, где она учительствовала проведать своих детей и родителей. В старенькой хатке под соломенной кровлей становилось тесно, шумно и весело. Спать Нюся ложилась с детьми на сеновале. Лариса замирала от счастья, прижималась к маме.
- Мама, я не хочу просыпаться, вдруг проснусь, а ты уже уехала! - говорила она.
Часто Нюся со всеми детьми отправлялась то на пруд купаться, то в далёкий лес.
В лес шли сначала по гребле вдоль пруда, потом пересекали село Микитенцы, а дальше узенькой тропинкой по пшеничному полю. Эти походы доставляли и Нюсе и детям столько радости! Поле казалось бескрайним, волны сизо-зелёных сочных стеблей накатывались со всех сторон под порывами ветерка, а впереди уже маячил молодой дубняк. От восторга ребятишки припускали бегом, Нюся – тоже. И вот он лес! Весь пронизанный солнечным светом, с полянами в цветущих маргаритках. Садились отдыхать. Нюся выкладывала  на рядно и разрезала чёрный ржаной хлеб, поливала его душистым подсолнечным маслом, солила, или нарезала сало тоненькими пластиками и натирала хлеб чесноком. Дети набрасывались на еду,  а потом начинался концерт. Нюся читала им стихи, при этом изображала  голосом и шипение Ужа, и взволнованную, страстную речь гордой птицы из горьковской «Песни о Соколе». Она рассказывала и пела им замечательную «Лесную песню» Леси Украинки, такую музыкальную, такую трогательную. А потом пела песни русские, украинские, еврейские и польские. Маленькая Лидочка, дочка Феодосии, засыпала, а Рая Юра и Лариса готовы были слушать Нюсю без конца. Потом начинали бегать, прыгать, качаться на ветках. А Нюся ощущала  полнейшее удовольствие, чувствовала себя счастливой. Такие походы случались и ранней весной, и позже, в разгар лета, когда шли дальше в большой лес. Где собирали грибы, а на просеках  ягоды – землянику, малину. А ещё ближе к осени – орехи. В лесу, преимущественно грабовом, росли также огромные каштаны, грецкие орехи, черешни.
Заливались пением иволги, и все тоже начинали петь любимую песню:
- Ах, ты лес наш раскудрявый, лес могучий богатырь! Стань защитой, стань заставой, размахнись и вдаль и вширь…
 Нюся восклицала:
- Какой воздух, вот где жить бы!
Потом она уезжала в Каменец Подольский. Под вопли Ларисы.  Сердце Нюси сжималось от любви и жалости. Провожали её всем семейством.
 И опять была учёба, сессии. К экзаменам Нюся готовилась с однокурсниками - девушкой Клавой и парнем Петром. Весной они устраивались  в лесопарке, на склоне, кончавшимся обрывом. Здесь никто не мешал, тишину нарушало только птичье пение.
И однажды случилась беда. Внезапно налетел резкий ветерок, подхватил конспект, за ним ринулся Петр и заскользил по скользкой прошлогодней сухой траве. Он хватался руками, но задержаться не мог. Произошло это так быстро и внезапно, что Нюся с Клавой только вскрикнуть успели, когда парень сорвался вниз с высоты сорока метров. Чудом он остался живым, упав сначала на выступ в скале, а затем на крону дерева внизу. Потом Нюся ещё долго просыпалась от жуткого ощущения, что это она летит со скалы, сердце её сжимается от ужаса, тело пронзает дрожь от неотвратимости происходящего.
К моменту окончания учёбы Лариса закончила в селе третий класс. Нюся устроилась на работу в большую городскую больницу, сняла комнату в старом городе и забрала дочь к себе. Ларисе уже исполнилось десять лет. Нюся записала её в центральную женскую русскую школу. Купила  настоящую школьную форму с чёрным и белым фартуком, галстук и хорошие туфли «со скрипом», о которых она когда-то мечтала. Нюся и представить себе не могла, как не просто  привыкнуть  дочке и к этой одежде, и к русскому языку, и чувствовать себя «своей» в классе, где учились дети военных чинов, директоров предприятий. Школа же считалась элитной.
Пришла Лариса в школу отличницей, но сразу же скатилась на четвёрки и даже тройки. Видя, как Нюся расстраивается, она стала свои неудачи скрывать. Когда Нюся приходила на родительские собрания, ей приходилось выслушивать замечания по поводу неряшливости Ларисы, которая  забывала надеть фартук, или приходила в мятом галстуке. Её огорчали отметки, она же надеялась, что дочка будет отличницей и, главное, то, что дочка врёт.  А Лариса скучала по той деревенской вольнице, в которой росла у бабушки с дедушкой. Где никто почти не носил «форму». И непросто ей было сразу привыкнуть к городской жизни, к русскому языку. Часто после уроков Лариса отправлялась в лесопарк, снимала туфли и наслаждалась, бегая по траве босиком.
Было ещё одно затруднение. Она часто болела ангинами, и Нюся в своём беспокойстве о её здоровье, переходила всякие границы. Из небольшой своей зарплаты покупала на рынке  курицу и заставляла Ларису брать с собой в школу кусочки этой курицы с хлебом и сметану в баночке. Все девочки покупали на большой перемене в буфете маленькие пышные булочки, а Лариса бежала во двор, чтобы незаметно  выбросить свой завтрак, боясь, что её обсмеют. Никакие уговоры не помогали, Нюся была непреклонной. Всё тайное становится явным. И когда она узнала об этом, то очень расстроилась.
- Я сама не ем, а ты, эгоистка, выбрасываешь!
Совершенно неожиданно для неё оказалось, что у дочери уже сложился неуступчивый характер, она оказалась упрямицей.
 Но постепенно  Лариса  привыкала, стала учиться лучше, хотя не блистала, чего так добивалась Нюся.
Было в этот период у мамы с дочкой  много счастливых моментов.  Они ходили в кино, вечерами вместе читали. Нюся очень сожалела, что не имеет возможности дать дочери музыкальное образование. Она рассказывала ей о спектаклях, в которых играла, пела ей арии из музыкальных произведений. Старалась её развивать.
 Старалась привить дочке хороший вкус. Каждый раз с зарплаты покупала ей шоколадку и спрашивала:
- Ну, как? Вкусно же?
А Ларисе, вкус шоколада совершенно не нравился.  Для неё ничего вкуснее  обыкновенных слипнувшихся  «подушечек» не было, но она боялась  огорчить маму и отвечала:
- Да, вкусно.
 Предлагала ей хоть кусочек, но та не соглашалась. И Лариса потихоньку отламывала и выбрасывала шоколад.
В школе в конце учебного года сдавались экзамены, начиная с четвёртого класса.
Нюся не хотела  «отставать» от родительниц, не работающих, имеющих большие  материальные возможности. На последние деньги покупала в ботаническом саду пышные букеты на экзамены. Получая крохотную зарплату, одевалась со вкусом, сама придумывала себе оригинальные  наряды. Подражая жёнам высокопоставленных мужей, прибегала в школу «переживать» в ожидании дочки с экзамена. Носила маску вполне  даже обеспеченной женщины. А потом, когда они с дочкой уходили домой, была измученной, потухшей.
При возможности, часто ездила к родителям, где чувствовала любовь, заботу, духовную  и материальную помощь.
Однажды, возвращаясь и опаздывая на поезд из Хмельницкого, так переименовали Проскуров, в Каменец Подольский, познакомилась с таким же опаздывающим Сигизмундом. Это был мужчина лет под сорок, как выяснилось, разведённый. Худой, с маленькой головой,   длинным носом.
- Но ведь главное это не внешняя красота, правда, Лариса? - спрашивала она у дочери.
Лариса пожимала плечами:
- Он похож на гвоздь, - отвечала она, - большой гвоздь со шляпкой.
Знакомство продолжилось, и вскоре Нюся вышла замуж за Сигизмунда.
Сигизмунда совсем не интересовала Лариса, он относился к ней равнодушно, и это устраивало их обоих. Только ей было жалко, что они всего год прожили с мамой вдвоём.
Пришлось менять жильё, и они сняли полдома в пригороде Подзамче.
Нюся опять оживилась, радовалась тому, что она не одна, что у неё семья и всё хорошо. Часто заразительно смеялась, тормошила Сигизмунда, предлагая сходить в кино или театр.
Сигизмунд  работал инженером в институте мер и весов, часто ездил в командировки.  Когда уезжал надолго, Нюся писала ему тёплые письма:
- Послушай, Лариса, что я ему написала: «…За окном такая прекрасная погода! Падает тихий лапчатый снег. Так спокойно и красиво! Ждём тебя!».
Но, прожив с Сигизмундом год, Нюся стала понимать, что ему не свойственно понимание красоты, что его мир однообразный и скучный, лишенный чуткости и понимания. Как-то после визита к его сестре он сказал:
- Нюся, моя сестра считает, что я зря на тебе женился. Ты не рожаешь
 мне ребёнка, потому что у тебя уже есть дочь. Я думаю, что она права.
 Нюся вся сжалась от этих  слов и постаралась не выдать, как глубоко они её ранили.
  Как-то Нюся спросила у Ларисы:
- Ты бы хотела иметь братика или сестричку?
- Нет, вдруг они будут похожи на твоего Сигизмунда! И ты меня больше не будешь любить.
 Нюся огорчилась:
- Что же ты такая эгоистка?
Она всё-таки надеялась, что с рождением ребёнка семейная жизнь с Сигизмундом наладится. Лечилась.
 У людей её поколения  была истинная вера в светлое будущее, вера в идеалы социалистического строя. Они любили Родину, совершали подвиги на войне, а теперь самоотверженно поднимали её из руин. Это позже наступило прозрение по поводу жестокостей, творившихся под лозунгами и призывами.
А ещё позже во времена Горбачёва - Ельцина их дети стали свидетелями разворовывания богатств России. Всех этих бессовестных приватизаций, казнокрадств, когда растаскивались даже сокровища из Госхрана. Когда деньги выводились в офшоры и оседали в чужих банках.
А их внуки начали терять моральные принципы, обретать новые ценности – личное обогащение, равнение на Европу.
Как Нюся беспокоилась, когда пришли сообщения о болезни Сталина! Как плакала по поводу его смерти!
- Как же мы теперь без него? – говорила она.
Наступила весна 1953года.
Трудности воспитания Ларисы, разочарование в муже расстраивали Нюсю. Она  начала недомогать. Но природный оптимизм, вера в то, что всё будет хорошо, возвращали ей надежды.  Особенно теперь, весной, когда  в палисаднике всходили тюльпаны, раскрывались первые клейкие почки каштанов и запах вскопанной земли был таким острым! Оживающая природа, скорый отпуск, поездка к  родителям – всё это радовало её.   Она настраивалась на позитив, пыталась догнать то, постепенно ускользающее ощущение радости жизни, которое было ей присуще прежде.
Правда, иногда пела старинные украинские песни, да такие пронзительно грустные, что Лариса умоляла её не петь. Стала Нюся замечать какие-то признаки надвигающегося несчастья: то сорока прилетела и стала стрекотать, то филин садился ночью на крышу и ухал, чего раньше не было никогда. Иногда  она  срывала свою досаду на Ларисе, потом сама плакала из-за этого, понимая, что много упустила в её воспитании.
Когда у Ларисы закончился учебный год,  Нюся взяла на работе отпуск, и они с дочкой собрались в Михайловку.  Сигизмунд  должен был приехать туда через неделю.
Всё было как всегда. Шумно радовались взрослые и дети, когда Нюся с Ларисой приехали. Вечером, когда уснули дети, Нюся разговаривала с мамой, и Лариса слышала, как она жаловалась на боль в желудке, на чёрствость  мужа, на эгоизм  Ларисы. На то, что она часто врёт.   Мама  говорила:
- Нюся, ты так хочешь быть счастливой, но ты такая ранимая, нельзя так остро переживать! Дались тебе эти тройки, которые дочка прятала! 
Мама, сильная и выносливая во всех смыслах,  для Нюси всегда была самым лучшим советчиком, понимала её лучше всех, жалела.
Нюсе нездоровилось.  К ночи  возникли боли. Они были настолько сильные, что она не могла сдержать стонов. Наутро пошли с мамой в больницу.
 Там сделали ей промывание, но боль не утихала, несмотря на обезболивающие лекарства.  Нужно было везти Нюсю в областную больницу.  Как нарочно, шли дожди, грунтовые дороги развезло, уехать в город было не на чем. И только на четвёртый день сумели договориться и нанять грузовую машину. Нюся совсем ослабла, сознание её стало затуманиваться от боли. Но  отец с матерью возвратились немного успокоенные:
-  Собрали консилиум, спасут Нюсю.
А Нюсе было совсем плохо. В какой-то момент возникло то ощущение, которое  испытала когда-то. Показалось, что она скользит к обрыву и вот- вот сорвётся вниз. Охватила дрожь, стало трудно дышать, сердце затрепыхалось. Она осознала, что умирает. И успела сказать наклонившейся к ней медсестре, как бы извиняясь перед мамой, зная какое беспросветное горе обрушится на неё:
- Передайте маме, что я её очень люблю!
И сорвалась куда-то вниз, вниз!
Родные приехали проведать её на следующий день, а она уже была в морге.
- Очень слабенькое сердце, - сказал врач, - поздно привезли.
 И двенадцатилетняя  дочка её, подранок, осталась в этом мире одна с жутким  ужасом перед невозможностью что-то изменить  и с чувством  вины, которую невозможно искупить. Она не могла ни с кем поделиться  своими страхами и раскаянием. Боялась маминых портретов, икон. Ненавидела жалостливые взгляды, убегала от сострадательных слов. Убегала к играющим детям, как будто защищая своё право радоваться. Ночами мало спала.
Будучи уже взрослой и растившая  двух своих детей поняла, что мама, будь она жива, простила бы её прегрешения и любила бы  её и своих внуков. И только тогда это чувство вины отпустило её. И она по- новому стала жалеть свою маму, так мечтавшую быть счастливой.
Она посвятила ей стихотворение:

Ливень

Мы в ливень попали с мамой,
Всё небо кололось прямо,
От резких порывов ивы
Склонялись к земле пугливо.

За руки держа друг друга,
Бежали мы с ней вдоль луга,
И мама под гром небесный
Меня прижимала тесно.

Потом громыхало где-то,
Шёл дождик слепой от света
Озоном земля дышала
И радуга нам сияла.

Тропинки водой покрылись,
В них солнца лучи дробились ,
И тысячи брызг взлетали,
Когда мы по ним шагали.

Тепло от земли прогретой
И луг, весь залитый светом,
И звон ручейка с обрыва,
И узкий листочек ивы!

Так сильно и остро чуя
Всю эту красу земную,
Вдруг мама моя запела
И песенка ввысь взлетела!

И так гармонично это
Вплеталось в тот мир их света,
Из звона потоков чистых,
Из запахов трав душистых!

В душе, в уголочке самом
Храню чистый голос  мамы,
Тропинку и луг,  и ивы,
И весь этот день счастливый!