Первые дни Богдана в Телеханах и мои ассоциации

Б.Мельник. Часть первая, раздел третий. Перевод с польского Т.Цыркуновой.



Утро. Через открытое настежь окно слышен гомон воробьёв, которые «хозяйничают» на дворе. Комнату наполняет утренний свежий и ещё прохладный воздух. С наслаждением втягиваю его в лёгкие.
За закрытой дверью слышно позвякивание посуды и разговор. На монолог Нади временами накладывается бас Коли.  Неужели уже появился здесь? А я ещё под одеялом. Стыд! Поспешно выскакиваю из постели. Убеждаюсь с удовольствием, что от «Столичной» не осталось в голове и следа. Хватаю туалетные принадлежности и бегом в ванную!
Завтракаю вместе с мужем Нади, Алексеем. За минуту познакомились с ним. Надя просит прощения, что не может сесть завтракать с нами, так как имеет какое-то неотложное дело. Коля присоединился к нам уже во время завтрака. Побудет с нами только минутку, так как спешит на работу. Однако рюмочку за компанию с нами выпьет. Тем более что это роскошная настойка домашнего приготовления из чёрной смородины. Ну, так ещё раз за здоровье, за встречу! Пошла гладенько под яичницу на домашней колбаске.
В двери появляется Надя и объявляет, что на торжественном обеде встретятся все, а именно: мама, для  меня  это  тётя  Екатерина, она и Коля со своими семьями. По причине моего к ним приезда. Обращается ко мне с просьбой назначить время обеда. В этот момент меня охватывает волнение, голос застревает в горле. Какие они ми- лые! Пытаюсь сохранить лицо. Горячо благодарю за такое сердечное ко мне отношение. Кончается всё взволнованными поцелуями.
Коля нервно поглядывает на часы. Время идёт, а он опоздать  на работу не может. Работает шефом на какой-то базе сельскохозяйственных машин. Поспешно выпиваем за встречу следующую рюмку наливки.
 «До встречи в шестнадцать»! – звучит ещё раз, и мы с Колей уже на улице. Он поворачивает налево к своей базе, а я на минуту задумываюсь, куда же мне сейчас пойти. Как магнит тянет меня к себе канал Огинского. Канал, шлюз, бульвар, наконец. Столько, столько воспоминаний.
Иду через такое близкое и одновременно совершенно чужое местечко. Миную деревянные домики, выхожу на уличку, на которой уже нет построек. Шумят высокие старые тополя. Те же самые, что и когда-то? Похоже на то. Основания у них мощные, может и вековые. Уже заканчиваются тополя, сейчас песчаный тракт выведет меня на шлюз. Но, но, не чувствую неповторимого, свежего запаха чистейшей воды, падающей на шлюз, шумным каскадом. Не слышу этого шума. Где же шлюз? Где же озерко? Где?
Изменяется фотография моих воспоминаний. Действительность намного хуже самой буйной моей фантазии. Нет шлюза, нет деревянного перехода, нет и водного каскада. Нет также и вековых деревьев, которые окружали водосборник у каскада. Деревьев прекрасных и развесистых, которые шумом своих листьев пели вечную песнь хвалы матери-природе, так страшно искалеченной здесь людьми.
На месте кристально чистого водосборника с золотистым песком на дне, вижу перед собой сажалку с отвратительно грязной водой, с блестящими на солнце растёкшимися жирными пятнами. Из неё выглядывают старые, изъеденные ржавчиной вёдра, фрагменты какого-то сельскохозяйственного инвентаря, лысые покрышки, толстые спиленные ветви. На берегах этого озерка росла когда-то зелёная мурава, сейчас они чёрные и заболоченные, частично поросшие какими-то зарослями. Этот варварски умерщвлённый сейчас водоем, был в предвоенные годы местом чрезвычайно важным для Телехан. Зимней порой на его ледяной глади в православный праздник Крещения Господня происходил важный религиозный обряд, носивший название – «Иордан». Состоял он из проведения торжественной службы на алтаре, построенном изо льда, а его кульминационным пунктом было освящение воды в проруби посредством погружения в неё креста. Православный священник поручал возведение ледового алтаря и прорезывание во льду проруби плотнику Струневскому.
Это же озерко, через несколько лет после окончания Первой мировой войны, благодаря тогдашнему бургомистру Телехан господину Людвигу Ковалевскому, стало для жителей местечка в летние месяцы местом необыкновенно привлекательным. В день празднования Святого Моря происходила здесь прекрасная забава для местного народа и людей, приплывавших на лодках сюда на пикник даже из Пинска. Главным пунктом той забавы был танцевальный паркет, который с этой целью строили на водной глади озерка. Однако праздник на воде по случаю дня Святого Моря не был единственным в году. В продолжение лета танцевальные забавы организовывались этим способом многократно.
Необходимо здесь пояснить, что бургомистр Ковалевский не был первым инициатором использования озерка, как места для развлечения. Два века тому назад на сцене, плывшей по водной глади озерка, исполнялись прекраснейшие оперы. Происходило это по повелению гетмана Михала Казимира Огинского, тогдашнего собственника этих земель, большого любителя музыки и мецената искусства.
Бургомистр Ковалевский вернул к жизни потерянный во мраке событий этой земли замысел гетмана. Однако между представлениями, узаконенными Огинским и теми, что происходили несколько десятилетий тому назад, была весьма существенная разница. Оперы на озерке ставились для считанной группы аристократов, а праздники господина Ковалевского были подарком от бургомистра для всех жителей местечка.
Приготовления к такому празднику длились несколько дней. На озерко сплавлялись лодки, огромные, как баржи. Они соединялись между собой, а на них плотники укладывали пол из гладко отшлифованных досок. Затем устанавливался подиум для оркестра,  и площадку закрывали со всех сторон мощным барьером, который ограждал какую-нибудь слишком занятую собой танцевальную пару от падения в воду. Над этим плавающим паркетом и прибрежьем на высоких столбах укреплялись гирлянды разноцветных лампочек. Этой сложной операцией приходилось заниматься лично единственному в местечке электрику, господину Белоблоцкому.
Во время праздника танцевальные мелодии исполнял оркестр местной добровольной пожарной охраны. Комендант её господин Гвуздь, одетый в форменный мундир выступал в роли руководителя оркестра. Посредством трубы безжалостно надрывал своё горло, подогревая таким способом атмосферу праздника среди танцоров.
Недалеко от входа на эстраду находился официально устроенный буфет, но без спиртных напитков. За порядком наблюдал как полицейский, так и несколько крупных молодых парней в мундирах и шлемах пожарной охраны.
Понятно, что бал на воде, организованный в честь праздника Святого Моря, всегда носил торжественный характер. Из Пинска на лодках приплывала большая группа гостей, преимущественно, это были молодые люди. По приглашению бургомистра в Телеханы приплывала также канонерка морской военной флотилии, находившейся в Пинске. Очевидно, что моряки с канонерки были почётными гостями бала на воде.
Навещающую Телеханы канонерку, которая пришвартовывалась у пристани пассажирского парохода, встречала толпа любопытных. Большинство этого сборища составляла местная и околичная детвора, состоящая из христианских и еврейских подростков. Пушку, которая была на палубе канонерки, всегда окружал тесный кружок молодых евреев. Рассматривали её с выражением удивления на лицах, что-то бормоча вполголоса между собой. Время от времени кто-нибудь из подростков с явным уважением касался ствола пушки, после чего мгновенно убирал руку.
Навязчивость молодежи, облепившей трап и палубу канонерки, матросам, нёсшим на ней службу, доставляла истинное удовольствие. Естественно, что подобная экскурсия местной молодёжи на военный корабль была в программе его визита в Телеханы.
Что же касается самих танцев, то я был дважды непосредственным наблюдателем этой забавы. В первый раз, когда я ещё не ходил в школу. Тогда меня и моих родственников родители взяли с собой прогуляться на канал.
Эта прогулка оставила у меня незабываемое впечатление. Был уже вечер. Сквозь гром оркестра с трудом пробивался шум разговоров на берегу и шорох ног, танцующих на плавающем полу. Паркет на воде и вся прибрежная часть были освещены гирляндами лампочек, развешенных на столбах. Свет, исходивший от них, отражался миллионами серебряных искр в чёрной воде каскада на шлюзе и в воде озерка.
В тот вечер месяц только нарождался, и небо над водой со звёздами, невидимыми в луне искусственного освещения, имело розово-серый цвет. Утонувшие во мраке ночи, неподвижные тёмные силуэты деревьев, окружавших водоем, выглядели таинственно, страшно.
Я был буквально загипнотизирован этим новым для меня, неестественным окружением. Напрягая зрение до боли, я впитывал в себя, как губка, образы сцен, происходивших вокруг меня. Раздающиеся вокруг меня звуки, движущаяся людская масса, вызвали     у меня состояние сильного волнения. Идя между мамой и сестрой, я судорожно сжимал их руки, пытаясь прекратить дрожь во всём теле. Где-то в груди захватывало дыхание от вида настоящего военного корабля, первого в моей жизни. Тут же решил, что стану моряком, когда вырасту.
Решение кем-то стать менялось в моей жизни многократно, однако много лет спустя, я всё-таки стал моряком, правда, ненадолго. В другой раз танцевальное представление на воде в полной красе видел через несколько лет. Навязался в компанию моей кузины Мурочки и её жениха Польдка, офицера из воинской части, размещавшейся в Пружанах.
Это представление по случаю праздника Святого Моря было в Телеханах последним. Мурочка и Польдек также виделись тогда в последний раз. Это было в 1939 году.

***
В годы, предшествовавшие 1939 году, когда на озерке не было плавающего паркета, шумного оркестра и толпы людей, в те годы счастливого детства, мы, телеханские мальчишки, считали это место своей личной собственностью.
Тогда нам принадлежал этот чудесный летний рай природы. Нашими были водный шлюз, каскад, озерко с золотистым дном и дремлющие над его берегами мощные деревья.
Именно здесь, немногим более чем четверть века тому назад, мы вместе с Тадиком, Колей, Гуцем и другими мальчишками, намокая в воде по самые пупки, ловили рыбу. Ноги свои мы зарывали в бело-золотом песке дна, потому что стайки маленьких окуньков настойчиво пощипывали наши пальцы и стопы.
У каждого из нас в руках был простой длинный прут, вырезанный из лещины. К концу прута был привязан шнурок из конопли, к нему – плетёнка из конского волоса. А к плетёнке прикреплялся крючок. На крючке – приманка для рыбы. В прозрачной воде отчётливо видно, как щиплет её стайка малюсеньких рыбок. Тогда поплавок из гусиного пера с пробкой начинает легонько подрагивать. Но вот к приманке подплывает чуть большая рыбка. Разогнала мелюзгу, а сама откусила приманку раз, другой и попалась! Тянет, заглотнув в рот. Сейчас надо подсечь удочку. Раз! Блеснула солнцем в воздухе серебряная чешуя. Плотка лежит уже на траве. Отчаянно открывает рот. Грозно топорщит красные плавники. Сейчас отправлю её в сачок, затопленный в воде. Пусть не мучится.
А поплавок дёргается опять, но иначе. Это попался окунь. Раз!  И он уже на берегу, откуда отправляется в сачок. Продолжаем ловлю, топчась по дну озерка, потому что маленькие окуньки не дают нам покоя.
 «Ах, чтобы вас всех щука сожрала»! – желает им Юра, дёргая в воде ногами. Отгоняет таким способом щиплющих его за ноги маленьких окуньков. Он – самый нетерпеливый из нас.
 «А ты вымой ноги хорошенько, тогда и рыба не приплывёт на тухлый запах» – хохочет над своей шуткой Роберт.
 «А ты лови рыбу на свои вши» – не остаётся в долгу и Юра.
Смеёмся уже все мы над их перепалкой. Хорошо нам, весело…
 «Завтра пойдём ловить раков. Там, где они сидят, вода более глубокая и нет такого сильного течения» – внезапно решает самый старший по возрасту Коля.
 «Я видел вон там, под вымоинами! Там их полно!»
 «Вечером наловим лягушек на приманку» – вторит им Гуце.
 «Ведь всем известно, что рака ничто так не привлекает, как лягушачья лапка, лишь бы он вылез из своей норки».
Солнце скрылось уже за деревьями. Деревья отбрасывают длинные тени прямо на другой берег. Похолодало. Вылезаем из воды, на мокрые тела натягиваем одежду. Наши рыбки уже нанизаны    на прутики из вербы. Прутик протягивается рыбке под челюсть, а вытягивается уже через рот. Рыбки висят одна над другой. Временами, какая-нибудь из них ещё отчаянно хлопнет хвостиком. Сейчас – домой. Босые ноги мальчишек шлёпают по песку. Он ещё тёплый, нагретый. Будет ужин из этих рыбок. Мама их пожарит.
Временами, если в пятницу после обеда не ловили мы рыбу, наша компания мальчишек устраивала для себя увлекательное приключение. Перед заходом солнца украдкой выходили мы из домов и бежали на ту улицу, где находилась синагога. В синагоге в праздничный вечер пятницы молились набожные евреи.
Как можно осторожней, потихоньку, отворяли мы двери синагоги, чтобы, упаси Боже, они не скрипели. Изнутри доносилось мужское многоголосье молящихся евреев. Над этим нестройным хором преобладал высокий, слегка охрипший голос верующего, чи- тающего Тору. Человек этот был одет в странное для нас одеяние, предназначенное для литургии.
Приоткрытая щель в двери выпускает наружу разогретый воздух, насыщенный запахом расплавленного воска горящих свечей, несвежей людской одежды и чего-то ещё, как бы залежалой бумаги. Горят в фонариках восковые свечи, мигают язычки их пламе- ни. Больше всего их там, где еврей в одеянии, предназначенном  для литургии, читает Тору, написанную на свитках  бумаги. Тора  в процессе чтения перекатывается с одного деревянного валика на другой. От горящих свечей людские силуэты ложатся на бело-выбеленные стены лохматыми тенями.
Внезапно мне становится не по себе, потому что я вспомнил рассказ моего еврейского приятеля Хаимка.
 «Если заглянуть в чужую церковь, то за плечи может поймать тебя какое-то страшилище, и даже, ай, вей! Что за ужас! В твою душу может войти сам Дибук, это имя означает страшного злого духа. Именно поэтому, я, Хаим, никогда не заглядываю ни в церковь, ни в костёл»!
Однако во мне любопытство берёт верх над страхом перед Дибуком, и, втиснувшись, на всякий случай, между другими мальчишками, я продолжаю наблюдение.
Внезапно кто-то из наблюдателей громко шмыгает носом. На этот звук еврей, сидящий поближе к входной двери, поворачивается к нам своей лохматой головой, покрытой талесом. Мне показалось, что его лохматая борода, стала колючей, как ёж и повернулась к нам. Еврей грозно смотрит на нас и шипит:
 «Пошли вон, малые иноверцы, вэк шэйгин, прочь, лоботрясы»! Этого достаточно, чтобы мы бросились удирать, хотя никто за нами не гнался. Подглядывание за молящимися в  синагоге евреями не всегда так заканчивалось. Временами никто на наше присутствие не реагировал, а временами никто нас даже не замечал. Однако из-за позднего времени всегда из синагоги мы быстро бежали домой.
Домой? К какому дому? Стою над бывшим водоёмом, полным вонючего мусора. Ничего здесь нет моего. Иду к каналу. Интересно, что же с ним стало? Что же стало с пристанью, к которой причаливал пароход «Секунда» и другие пароходы, перевозившие толпы людей? Что стало с прогулочным бульваром?
Идя в направлении канала, вижу, что нет там старых деревьев. Дохожу до корыта канала, поросшего зарослями кустов. От прекрасного бульвара, от «бичевника», как его в Телеханах называли, ничего не осталось. Почти мёртвая полоска земли с болезненной травкой, тянется вдоль широкого рва, на дне которого вижу мутную струйку воды. Берега заросли какой-то порослью. Там, где росли мощные клёны, липы и ясени, торчат из земли только почерневшие пни, оставшиеся от них. Вот что осталось от пристани и прекрасного бульвара, гордости местечка. Разве что вокруг растёт много молоденьких деревьев, вероятно, самосеек.
Когда я жил в Телеханах, то за каналом расстилался до самой стены леса на горизонте ровный, как полигон, зелёный сочный луг. Помню стоящие на нём серые руины дворца Гонораты Огинской, сестры гетмана. Руины стояли одиноко на этом зелёном лугу, глядя на другую сторону канала мёртвыми, чёрными проёмами окон. От прекрасного парка, окружавшего некогда дворец, не было никаких следов. На его месте непобедимая природа создала луга, на которых паслись телеханские коровы.
Сейчас лугов здесь нет, нет пасущихся коров, нет и руин дворца. Высох канал, высохли бессмысленно осушенные луга. Серо, мрачно. Стены леса на горизонте тоже нет. Ещё одна жертва людской бессмысленности.
Сажусь на чёрный пень, торчащий из земли, локтем опираюсь на колено, ладонью подпираю подбородок. Закрываю глаза. Призываю под прикрытые веки далёкие образы той моей земли. Воспоминания постепенно заслоняет жалкая действительность, которую минуту назад открыл. Вокруг стоит тишина, абсолютная тишина. Не шумят старые, огромные деревья и нет на них поющих птиц.



Т. Цыркунова «Наши Телеханы»


Грустная картина, нарисованная Богданом Мельником, не во всём совпадает с моими впечатлениями приблизительно того же времени, или, может быть, чуть более ранними.
Сколько я себя помню, не было в Телеханах более привлекательного места для всей телеханской детворы, чем канал Огинского. Да, были разрушены его шлюзы, да, сгнили мощные брёвна, которыми было обшито корыто канала, да, он обмелел, да, высохло и заросло знаменитое озерко, но вместе с тем, канал неизменно притягивал к себе детей на протяжении всего летнего, да и зимнего, периода.
Я хорошо запомнила первые детские купания у бывшего моста через канал. По этому мосту проходила узкоколейная железная дорога, ведущая из Телехан в Речки и Раздяловичи. Находился  мост напротив южной части забора, ограждающего территорию бывшей «Лыжной фабрики».
Мост был простой, деревянный, бревенчатый, без ограждения, построенный безо всяких изысков, обычный мост, предназначенный для прокладки шпал узкоколейной железной дороги.
Сразу же за каналом была заметна в то время огромная песчаная насыпь, с левой стороны от железной дороги, тянувшаяся до первого блиндажа, который сохранился и до настоящего времени.
Такая же огромная песчаная насыпь тянулась от канала в сторону Телехан. Только в последнее время, занимаясь обработкой документальных материалов моего отца, я узнала происхождение этих насыпей. Обе они образовались ещё во  времена строительства канала. Где-то нужно было складировать горы выбираемого при строительстве песка, вот и появилась большая насыпь за каналом. А насыпь, ведущая от моста в Телеханы,  была образована из песка, который выбирался, когда строили отводную ветвь канала, ведущую на пилораму.Пилорама находилась на юго-западном углу нынешнего забора, ограждающего территорию бывшей «Лыжной фабрики». В нашей семье сохранилась фотография здания этой большой пилорамы.
В песке насыпи, ведущей в Телеханы, мы находили разнообразные стеклянные предметы. Чаще всего это были большие куски расплавленного стекла, бледно-зелёного цвета. Возможно, они были заготовками для производства стекла, предназначавшиеся для дальнейшей переработки, а может быть, эта расплавленная масса стекла образовалась при пожаре стеклозавода после бомбёжки во времена Первой мировой войны. Несколько таких больших светло-зелёных, прозрачных, как вода, кусков стекла до сих пор сохранились в нашей семье.
Иногда находили  рюмочки,  стаканчики,  вазочки,  аптечные скляночки разного размера, но чаще всего это были отдельные фрагменты стеклянной посуды разного цвета.
Как семейная реликвия хранится в нашей семье небольшая тёмно-голубая ребристая вазочка-конфетница на ножке производства Телеханского стеклозавода. Мама купила её у местных ребят вскоре после приезда в Телеханы на работу, чтобы  использовть долгие годы, как сахарницу. Мы давно не пользуемся этой вазочкой, просто сохраняем её, как местный и семейный раритет.
Песок в насыпях был необычайно чистый, белого цвета, удержать его в горсти не представлялось возможным, настолько он был сыпучим. Бывало, изо всех сил сжимаешь его в ладони, а через пару секунд уже ничего в ладошке и нет. Мне он представлялся каким-то сказочным, живым, напоминал своей текучестью воду. Песчинки были белые, очень твёрдые, блестящие на солнце, как снег. Удивительно, но точно такие же ощущения этот песок вызывал и у моих сверстниц. Они до сих пор вспоминают наш телеханский белоснежный песок.
Глубина канала у железнодорожного моста была тогда не более шестидесяти-семидесяти сантиметров. Взрослые шутили над нами:
– «Там, где вы купаетесь, даже жабе по колено», – но для нас, маленьких детей, этой небольшой глубины хватало, чтобы сидеть в воде до посинения, а потом потихоньку пробираться домой, чтобы мама не заметила мокрые волосы и мокрое нижнее бельё, так как купались мы в нём.
Дети постарше, в основном, мальчики, организовали для себя настоящую купальню, которая так и называлась на местном диалекте – «хлопская или доковская купальня».
Она находилась чуть выше по течению канала, в метрах ста     от железнодорожного моста со стороны леса. Ребята значительно углубили канал в этом месте, выбрав немало песка, который высыпали здесь же, на берегу, создавая импровизированный песчаный пляж. Очистили купальню от пней, веток, всякого мусора, и она стала активно использоваться всеми детьми, жившими в так называемой «Гуте», северной части посёлка.
Глубина этого места канала стала довольно значительной, кое-где до дна было даже два метра. Ощущалось в ней и сильное течение. Именно в этой купальне я научилась плавать.
На высоком восточном берегу канала мы часто разводили костёр, у которого грелись, сушили мокрое бельё, а потом в золе запекали картошку.
В жаркие летние дни мы с сёстрами старались как можно скорее выполнить любое мамино поручение, чтобы потом со спокойной совестью отправиться на канал и в своё полное удовольствие плескаться в нём до позднего вечера. Дно канала было песчаное, без ила, вода прозрачная, летом хорошо прогревалась.
Помню и совместные походы с моей соседкой – Феньковой Людой, жившей в соседнем с нашим доме, за земляникой. Душистые земляничные заросли находились на залитых ярким солнцем берегах канала Огинского. Мы доходили до деревни Вулька-Телехан- ская по восточной стороне канала, переходили по кладке у бывшего девятого шлюза на другую западную сторону и возвращались назад, попутно собирая ароматную ягоду.
Недалеко от Телеханского лесхоза собирали на большом лугу дикорастущий щавель, он рос там в изобилии, так как место было низкое и влаги было достаточно. Там же были заросли Иван-чая, тысячелистника, крапивы, донника и золототысячника. Сейчас на этом лугу построены жилые дома и растёт молодая дубовая роща.
Наши с Людой походы иногда сопровождались и приключениями. Как-то весной у нас обеих появились веснушки на щеках и на носу. Кто-то из соседских детей посоветовал нам избавиться от них, смазав веснушки каким-нибудь млечным соком. Нам, наверное, очень хоте- лось избавиться от веснушек, но у нас не было такой мудрой няни, какая была у «Скарлетт О’ Хара» из «Унесённых ветром» Маргарет Митчелл. Эта няня, как известно, изводила целые вёдра молочной сыворотки, чтобы избавить свою воспитанницу от веснушек.
Мы последовали «умному» совету соседских детей и отправились на поиски «целебной» травы. Нашли за каналом на песчаной насыпи какое-то неизвестное растение, у которого при надломе стебля выделялся млечный сок.
Намазали друг другу лица, не пожалев этого «целебного» млечного сока и стали ждать, когда же ненавистные веснушки исчезнут.
По дороге домой стали замечать, что с нами творится что-то неладное. Наши лица сильно покраснели, распухли, глаза превратились в едва заметные щёлки, нас стало лихорадить, появилась страшная сухость во рту. Домой мы едва добрались.
Когда наши родители увидели нас, они очень испугались. Тётя Надя, мама Люды, работала медсестрой в инфекционной больнице и сразу же поставила нам страшный диагноз: «Рожа»! Родители были очень напуганы нашим состоянием и хотели уже отправлять нас в больницу.
Как только зашла речь о больнице, мы с Людой сразу же признались в содеянном. Не буду говорить о наказании, скажу только, что пришлось нам не одну неделю просидеть дома, пока не слезла кожа с лица, а вместе с ней пропали и веснушки.
Много лет прошло с  тех пор. Мы  с  Людой выбрали одну и ту же специальность, окончили фармацевтический факультет Витебского государственного медицинского института, стали провизорами, изучали фармакогнозию, но до сих пор я так и не знаю, благодаря соку какого растения мы навсегда избавились  от веснушек.
Помню огромные старые липы на берегу канала. Они были уже такими старыми, что вся сердцевина их стала пустой, выгнившей от времени. Внутри стволов образовались огромные муравейники, некоторые деревья были разбиты молниями и обуглены.
Оставлять такие деревья было просто опасно, поэтому их и спилили. Время не щадит никого и ничего. Даже вечные звёзды рождаются и умирают, что уж говорить о деревьях. Но я хорошо помню, какие огромные площади за каналом были засажены мо- лодыми сосёнками на месте леса, вывезенного немцами во время войны. Эта огромная работа была выполнена телеханскими лесоводами. В своё время и моя мама активно участвовала в этих работах, так как она была лесничим в Телеханском лесхозе.
А сейчас это уже не посадки саженцев сосны, а великолепный молодой сосновый лес. Летом с моими внуками Вовой и Лизой мы прошли многие километры по лесу, растущему за каналом Огинского. И  я  с  большой радостью убедилась, что  появилось  в этих искусственно посаженных после войны сосновых лесах много молодых дубов, клёнов, ясеней, ильма, то есть, я увидела собственными глазами, что наша природа может восстанавливаться самостоятельно, главное, не мешать ей в этом. Эти твёр- долиственные породы деревьев были почти полностью истреблены двумя мировыми войнами, которые ураганом прошлись по нашей белорусской земле. Германия всегда нуждалась и ныне нуждается в качественной древесине, вот и уходили туда целые составы, нагруженные нашими ценными породами деревьев. И потребовалось не одно десятилетие, чтобы хотя бы частично восстановить утраченное нами, а точнее, украденное у нас оккупантами, лесное богатство.
Что же касается мелиорации, проведённой на нашем Полесье, то не надо забывать, когда она проводилась. А проводилась она в голодные послевоенные годы, когда надо было чем-то накормить людей, надо было восстанавливать поголовье крупного рогатого скота, надо было строить свиноводческие фермы, а это всё требовало расширения сельскохозяйственных угодий.
Из рассказа матери я помню, что в 1949 году к моим родителям приехала из Тульской области моя бабушка – Устинья Николаевна. Она приехала навестить семью дочери и увидеть внучку Марию, которая родилась в июне этого же года.
Мама рассказывала нам, с каким удивлением несколько раз бабушка у неё спрашивала:
– «Неужели вы можете досыта есть такой вкусный чёрный хлеб? А может быть, это только в честь моего приезда вы купили столько хлеба»? Услышав мамин ответ о том, что хлеба в Телеханах достаточно, она грустно сказала:
– «А мы до сих пор едим хлеб наполовину с лебедой или с желудями»…
Это было в 1949 году, после окончания войны прошло четыре полных года, и такая голодная жизнь была в одном из центральных районов России, в ближайшем Подмосковье. Люди голодали, была повсеместная карточная система.
Да, сейчас уже мы стали умными, все понимаем, что такое экология, осознали, что наши болота – это лёгкие Европы, но задним умом крепки все, а поправку на сложности и трудности послевоенной разрухи никто не хочет принимать во внимание.
Добрая память и чудесные воспоминания остались о канале Огинского у моих, сейчас уже взрослых детей, а также у племянников, детей моей младшей сестры Нелли. Каждое лето приезжали наши дети к бабушке и дедушке в Телеханы.
На озеро бабушка боялась их одних отпускать. Мало ли что может с мальчишками там случиться без взрослых, а на мелководный канал с удочками, путь для них всегда был открыт. Возглавлял эту «рыболовецкую артель» мой старший сын – Максим. А Денис и Павел Фурсы и мой младший сын Артём были рыбаками.
За продолжительный летний день эта «бригада» успевала наловить немало мелкой рыбёшки: плотвы, окуньков, карасиков. Чаще всего заниматься уловом приходилось моей сестре. Нелли добросовестно чистила всю эту «добычу» и на большой чугунной сковороде, на дворовой плите жарила до  сухости всю рыбёшку.  А затем начинался пир. Много рыбки засаливалось и сушилось  на чердаке дома.
Однажды Нелли рассказала мне такую историю.
 В конце восьмидесятых или в начале девяностых годов по телевидению начались показы бразильских телевизионных сериалов, помнится, что один из них, по-моему, самый первый, назывался «Богатые тоже плачут». Дело было летом. Наши мальчишки находились у бабушки и дедушки на каникулах. Нелли тоже была в  это время  в Телеханах. И с большим разочарованием заметила, что наши ребята оставляют все свои занятия, как только начинается показ по телевизору очередной серии бразильской «мыльной оперы». Ничто не могло отвлечь их от просмотра. Сестра подумала:
– «Ну, что за поколение вырастет из этих  мальчишек,  если  для них нет большего развлечения, чем просмотр этих «мыльных опер»? Что их так привлекает в этом сериале?
Лучше бы в это время что-нибудь почитали, провели бы лето с большей пользой». Сама она никогда не смотрела эти сериалы.
Сестра возмущалась, а мальчишки продолжали дальше смотреть
«Богатые тоже плачут» серию за серией, ничего не отвечая на законные упрёки моей сестры.
Как-то раз Нелли не выдержала и потихоньку вошла в комнату, где находились ребята.
Чудная картина предстала перед её глазами. Телевизор был включён, сериал показывали, но звука не было слышно, он был выключен. На экране телевизора шло «немое кино».  Оказалось, что наши мальчишки, а их тогда было четверо, давным-давно распределили между собой роли героев «мыльной оперы» и озвучивали её по собственному разумению, состязаясь при этом между собой в патетике и остроумии. Так, например, один из них произносил, закатывая глаза, и воздевая руки к потолку:
– «О, всемогущие боги! Припадаю к вашим стопам и смиренно прошу вашей защиты. За какие же прегрешения наказали вы меня, послав мне эту неблагодарную женщину, которая не чтит ни ваши, ни нравственные, ни судебные законы? За что она лишила меня удовольствия съесть очередную порцию вкусного шоколадного мороженого? Ведь во всей Вселенной нет более законопослушного, надёжного, аккуратного, прилежного, и заметьте, более красивого юноши, чем ваш покорный слуга! Да, чуть не забыл, и ещё более скромного»! Другой, следя за выражением лица «озвучиваемого» им актёра, тут же подхватывал этот возглас и, стараясь совпасть в унисон с актёром на экране телевизора, продолжал:
– «За то, алмаз моей души, засушенный перезрелый плод абрикосового дерева, именуемый простолюдинами «урюком», что не далее, как на прошлой неделе ты в гордом одиночестве съел целую пачку вкусного печенья, не подумав даже при этом, что тебе следует поделиться с единокровным братом, который каждый день моет за тебя грязную чашку, подаёт тебе в ней благоухающий эликсир, который боги называют волшебным нектаром, а простые смертные – «чай»…» и т.д. и т.п.
Нелли тихонько прикрыла дверь и успокоилась, она поняла, что мальчишки таким путём развлекаются, «озвучивая» разные роли глупейшего сериала.
Особенные «перлы» выдавал младший сын Нелли, Пашка Фурс. Он младше своего брата Дениса на восемь лет и однажды предъявил Нелли такую претензию:
– «Вот ты, мама, доктор. Почему же так плохо ты занималась планированием своей семьи? Почему ты не родила меня раньше? Из-за тебя я самый младший из своих четырёх братьев»? Он имел   в виду и моих сыновей Максима и Артёма, доводившихся ему двоюродными братьями.
Паша поссорился однажды с бабушкой, когда та за какую-то провинность лишила его сладкого, обиделся, и сказал:
– «Завтра же я уеду от вас, но прежде, вы должны заплатить мне за мою работу»! – и стал подробно перечислять все виды работ, которые он у бабушки и дедушки за каникулы выполнил. Бабушка согласилась выполнить его требования, но выставила
«встречный иск», в котором были перечислены все виды работ, которые она выполнила для Пашки. В итоге сошлись на «ничьей». И таких случаев было немало.
Давно выросли наши ребята, получили образование, трое из них стали врачами, один – программистом, стали хорошими специалистами, и Неллины опасения о том, что у них не будет должного интеллекта, развеялись, как дым. С чувством юмора у них тоже всё в порядке. Мои сыновья окончили школу с медалями, а институт
– с красными дипломами.
Мой младший сын Артём унаследовал от своего деда, моего отца, многие хорошие качества. Он такой же трудолюбивый, целеустремлённый, выносливый и терпеливый. Внешне Артём тоже напоминает моего отца. У него такая же, как    и у отца, манера  одеваться,  вести  себя, он тоже немногословный, сдержанный в проявлении эмоций. А самое главное, что Артём – надёжный и верный человек, он никогда не подведёт тех, с кем дружит. В чужой стране, без всякой посторонней помощи, он проявил себя с лучшей стороны, успешно подтвердил диплом врача на английском языке и неоднократно был удостоен звания «Человек года» по своей врачебной специальности. В настоящее время у него уже две врачебные специальности, и я уверена в том, что он не остановится на достигнутом. Вся стена в его рабочем офисе увешана всевозможными дипломами  и  документами,  подтверждающими  его  научные  достижения. Он в совершенстве владеет и польским языком. В настоящее время Артём работает преподавателем Гарвардского университета. Артём – это  гордость и радость всей нашей большой семьи (на фото семья моего младшего сына Артема: жена Екатерина, дети – Вова и Лиза, США, 2013 год).
Успешно подтвердила диплом врача и наша невестка Екатерина. Она у нас большая умница. Окончила среднюю школу с золотой медалью, а институт – с красным дипломом. Она окончила с отличием резидентуру по своей специальности. При сдаче тестов на подтверждение диплома врача Катя набрала максимально возможное количество баллов, чем вызвала удивление всей авторитетной комиссии. В настоящее время Катя работает в крупной частной клинике.
Мой старший сын Максим – человек с совершенно другим характером. И внешне, и поведением он напоминает мне Максима Ивановича Цыркунова, моего свёкра (на фото мой старший сын Максим, Гродно, 2016 год). Это человек-праздник, прекрасно поёт, владеет многими музыкальными инструментами, в любой компании он неизбежно становится центром внимания и притяжения. В своей профессии он тоже состоялся. У него три специальности: реаниматолог, анестезиолог и специалист по гемодиализу. По всем этим таким сложным и ответственным специальностям у него – высшая категория. Успешно работает в Москве заведующим отделением крупной клиники, благодарностям от его пациентов нет счёта, так как он в каждого
из них вкладывает частицу своей широкой души. У Максима необыкновенно развито чувство юмора, из любой ситуации он быстро находит выход. Максим – прекрасный организатор, так же, как и  его отец. Своими сыновьями мы гордимся, и они в полной мере заслужили это своим трудом.
В настоящее время много внимания мы уделяем любимым внукам. Сыновьям мы уже дали всё, что смогли, теперь на очереди следующее поколение.
Своих внуков приводим мы на канал Огинского. Приобщаем к родной природе, показываем им места, откуда идут наши семейные корни. За каналом Огинского в лесу были огромные заросли черёмухи, наполнявшие весной ароматным запахом всю окрестность. Не одна телеханская семья была создана после романтических свиданий в этих местах.
Дальше, в сосновом лесу, за так называемыми «первыми» горками, мы собирали грибы, ягоды. Ранним утром выходили мы из дома, и почти весь день проводили в лесу. Собирали самые разные грибы, были и боровики, и подосиновики, и лисички, всех не перечесть. Телеханский лес всегда манит к себе, в любое время года, и для меня нет большего удовольствия и лучшего отдыха, чем прогуляться по этому столь любимому мною лесу.
Зимой и дети, и взрослые, устремлялись на лыжах в лес, на Лысую Гору. Там был естественный трамплин, который мы называли «Панское кресло», головокружительный спуск, по которому редкие телеханские смельчаки лихо съезжали вниз. Сама эта горка и окрестность её были усеяны обломками лыж. Съезжать с такого крутого спуска было довольно опасно, падения и травмы часто сопровождали лихачей.
С другой стороны Лысой горы в сторону Телехан шёл ещё один очень крутой спуск, который местное население называло «Стромом», и который имел естественную природную форму в виде глубокого жёлоба.
Дети постарше быстро сообразили, каким образом использовать этот естественный жёлоб, вполне пригодный даже для «слалома». Спилили невысокую сосну, обрубили на её стволе все сучья, отпилили тонкую верхушку и создали таким образом некоторое подобие больших «саней». Эти «сани» помещались в природный жёлоб, на них усаживались одновременно до десяти человек и со свистом и громкими криками устремлялись по длинному жёлобу вниз. Затаскивали бревно опять на вершину горы, усаживались и съезжали. И эта зимняя забава длилась несколько часов, до наступления темноты. Остальные лыжники предпочитали более пологие склоны   на тех же «первых» горках, расположенных недалеко от старого блиндажа и Лысой горы. По лесу была проложена лыжня, выходившая на поле и продолжающаяся до самых Телехан.
Запомнились мне и катания на коньках на маленьком замёрзшем водоёме у школы-интерната. Мы называли этот водоём – «приканавок». Летом он был весь затянут зелёной ряской, а зимой замерзал     и превращался в каток. Коньки были без ботинок, просто отдельные полозья, которые мы ухитрялись как-то прикреплять к валенкам с помощью тонких верёвочек. Коньки эти сохранились до настоящего времени. Мы повесили их на стену сарая, как украшение и музейную редкость, чтобы иметь возможность показывать старые коньки своим детям и внукам. Придя из школы, мы садились за домашние задания, чтобы поскорее их подготовить и пойти кататься на коньках. Зимние дни короткие, и катались мы на канале Огинского или на «приканавке» уже вечером. Запомнились эти морозные тихие зимние сумерки, луна на синем небе, искристый лёд под ногами, свежий зимний ветер.
В этой же главе приведу мой перевод с белорусского языка статьи,  которую  написал  Александр  Зайка  под названием
«Плыли баржи и пароходы…» Предисловие: известно, что быстрыми темпами идёт обновление Августовского канала, который соединяет реки Вислу и Неман. Ходят слухи, что составлена смета на реконструкцию и Огинского канала, части водного пути из Днепра в Неман на территории Пинского, Ивацевичского и Ляховичского районов Брестской области.
Конец предисловия.
Огинский канал… Смотришь на это мелкое, затянутое густой ряской рукотворное речище и не верится, что когда-то вот эта водная артерия открыла местному торговому люду путь к Чёрному и Балтийскому морям. Это здесь, мимо шумной полесской деревни Телеханы проплывали речные суда со странными названиями: ви- тимы, полувитимы, барки, полубарки, лодки, галеры, байдарки. Шли под парусами или на вёслах, их толкали длинными шестами или тянули с двух сторон по бичевнику лямками (обычно лошадьми). Всё зависело от того, какая была пора года. Весной и осенью, когда шла большая вода, и движение на канале было оживлённое. Вот что отмечал в докладе сенату минский губернатор 28 марта 1845 года о состоянии судоходства:
«Большое количество снега в прошлую зиму и частые дожди, которые продолжались с весны до поздней осени, были причиной постоянно высоких горизонтов воды в реках и каналах, по этой причине и судоходство не встречало преград. Кстати, в этот же год канал пропустил через себя 165 судов, 1972 плота с древесиной, общей стоимостью грузов в 619400 рублей. По свидетельству очевидца, плоты временами протягивались «почти беспрерывно на 30 милей длиною, от Ясельды до Слонима».
Летом, особенно в засушливые годы, уровень воды падал, и условия для навигации ухудшались. И тогда даже некоторые инженеры склонялись к мысли, что канал спроектирован неудачно. Трудно сказать, кто был прав. Известно одно, что человек, по инициативе которого был выкопан в течение 1765-1775 годов этот канал, и который соединял Ясельду со Щарой, был склонен к решительным действиям, имя этого человека Михал-Казимир Огинский. Большие средства он израсходовал и на развитие в Слониме театрального и музыкального искусства. Это его племянник – Михаил-Клеофас Огинский – автор знаменитых известных всему миру полонезов.
Известно, что с 1795 года канал стал собственностью Российской империи (на фото Огинский канал). По указу Павла  Первого  от  23 февраля 1797 года было прика- зано титулярному советнику Сиверсу приступить к «ремонту канала» с целью «принести подданным нашим больше выгод умножением надёжных водных сообщений», на
что отпускалось 60000 рублей. По этому указу офицерами Генерального штаба были проведены инструментальные снимки, промерена глубина канала, после чего с 1799 по 1804 год и был проведен ремонт. Следует отметить, что местечко Телеханы на этом водном пути играло не последнюю роль. Здесь работала пристань, была хорошая затока, были ремонтные и судостроительные мастерские. Более всего здесь строили плоскодонные баржи и полубаржи различного водоизмещения. Вспомним также, что в эти времена в Телеханах давал продукцию и фаянсовый завод всё того же Михала-Казимира Огинского.
Жизнь, как мы убеждаемся, в те времена в Телеханах бурлила.
Местечко на глазах богатело.
Какими же товарами, кроме леса, торговали местные купцы? Очень подробные сведения об этом даются в ведомости Гродненского губернского статистического комитета, составленной 10 сентября 1837 года. В ней указаны количество и стоимость товаров, которые были провезены через Огинский канал за 1836 год. Товаров много и разнообразных, даже на полтора миллиона рублей. Вот неполное перечисление их. Соль, пшеница, уксус, семя льна, овёс, сало, горох, рожь, глиняная и фаянсовая посуда, стекло, кирпич, доски, табак. Из-за границы привозили железо и изделия из него, изделия из драгоценных металлов, с юга – шёлк, вино.
С появлением железнодорожных путей значение Огинского канала уменьшилось.
В годы Первой мировой (1914-1918) и советско-польской (1920) войн канал оказался в зоне активных военных действий, что привело к значительному разрушению гидротехнических сооружений.
Но польские власти взялись за восстановление водной артерии. Канал полностью был восстановлен в 1928 году. И выглядел он красиво. В этом вы можете убедиться, взглянув на снимки того времени. Будем надеяться, что сейчас Огинский канал будет восстановлен, чтобы стать просто местом для отдыха и водных путешествий».