Запись сорок четвёртая. Забудусь волшебством...

25.10.2002 …на ТА пришел некий выпускник ТИАСУРа, предприниматель - Сергей Соколов. Худенький, за 40, черненький. Начал читать - ну, как у всех, ни новых тем, ни новых форм, философия (общепринятая, по вопросам мироздания), про любовь (мало и очень застенчиво), про природу, обращенные к детям (добрые, но это, судя по моему сыну, ничего не значит). Было из двух десятка -одно, что-то про черное и белое. Тема тоже не новая, но у него не тривиально. Рифмы - хромают, в пределах одного стихотворения мог меняться ни с того, ни с сего размер.
Ольга Геннадьевна нас призвала - побудьте все критиками. Мы и распелись. Но все были очень доброжелательны, хотя размолотили его порядком. Он было начал оправдываться - меня никто не учил, я - технарь. «Ну, не пиши! Или взялся писать и обнародывать, так сам смотри - стоит ли такое и в таком виде».

Потом Ольга говорит: «Сегодня все должны были прочитать свои стихи, что написали за последние месяцы (порядка 3-х, давайте), а Вы - в сторону Соловьева - послушайте и покритикуйте их». Н.А. Стусь, Алексей Сергеев, Ниренберг, Устинов, Нина Фёдоровна, Галина Сергеевна, Небараковская - все прочли. Конечно, у всех лучше, чем у Соловьева. Ему дали слово. Он поднялся и сказал: «Я уже начал учиться!»
Я тоже Женины читала: «Не забыть», «Письмо», «Карапуз». Как закончила читать, все зашевелились, заулыбались, а Ольга говорит: "Очень хорошие у Женечки стихи". (Именно так - у Женечки). Передайте от нас ему привет». И все наперебой: «Передайте, передайте, хорошие…»

8.11.2002 На «Томский Автограф» пригласили местного литературоведа Рудакова с темой: поэты-диссиденты 60-70-х. Он уже к нам приходил как-то на вечер, посвящённый Максу Волошину. Седенький, худенький. Ещё тогда было видно, как ему претит нынешняя наша жизнь.

Я думала, он расскажет про кого-то типа Галича, ну, те, что на слуху. Нет. Он, оказывается, был связан с ленинградцами. В частности, с Бродским. (После вечера я спросила у него про Кушнера - он тоже с ним знаком и стихи его любит). Назвал много неизвестных фамилий, но я запомнила лишь некую Лейкину.
Читал стихи этих поэтов - хорошие, тема (его подборка) - несвобода, всякие эти вариации. Рассказывал и про себя.

И вот - время вопросов. Ну, ладно - поэты, они «подневольные», стихи идут - надо записать и обнародовать. И сидели, и высылались (про Бродского как-то не так излагал, как Кушнер рассказывает в одном своем эссе. Мол, привезли Иосифа в аэропорт, не дав собраться, посадили в самолет - лети. А Кушнер рассказывал, что Бродский сам подавал заявление на выезд, переживал - вдруг откажут. Не отказали, Иосиф засомневался - надо ли ехать, но обратной дороги уже не было, да и здесь ему серьезные вещи грозили).
Но вот та часть «доклада», где Рудаков повествовал, как они прятали самиздатовские сборники, показывал фотокопии статьи Бердяева, сборники - переплетенные машинописные страница, при этом комментировал: «Вот за это могли дать два года, за это упрячь в психушку, за это выслать» - не за написание стихов, а за то, что все бы это нашли – вот тут как-то было не убедительно (для меня) – а чем обвинение мотивировалось?..
Причем предварил свою лекцию Владимир Всеволодович довольно раздраженным вступлением насчет нашей долбаной жизни, мол, опять то же, что и тогда, а дело в том, что Путин - выходец из КГБ.
То есть, тогда было плохо и сейчас плохо.
Я его и спросила (провокативно, вообще-то) - каковы были побудительные мотивы у тех, кто прятал с риском для личной свободы вот эти сборники. И объяснила свой вопрос тем, что, дескать, знаю «диссидентов», которые и тогда были недовольны властями, и сейчас, когда вроде бы стало по-ихнему, - опять не довольны. Т.е. - сделала намек, а не была ли что вся эта деятельность - ради самой деятельности?

Ответ знаю, и вообще-то от него ждала, что скажет в смысле: отсутствие свободы выражения своего мнения (стихи или их читка), официальная ложь - она для определенной категории (молодежи уж обязательно) не выносима. Они будут бунтовать по этому поводу при любой власти.
Сама помню, как меня трясло при показе первых съездов Верховного Совета горбачевской поры - наконец-то, правда! 
Но услышала, после водяных разводов, цитату: «Лишь только тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них вступает в бой»... Это не защита убеждения. Заплавный бы только отмахнулся.

А потом поднялся сталинист Воскресенский с доказательствами, что раньше было много порядка, а я (указущий перст в меня) - вообще, «осколок Новодворской». Короче, был разговор больше не о поэзии, а про политику.
 
Решила - больше на Рудакова не пойду. Не интересно! Предвзят и политизирован. Хотя эрудит - не отнимешь, и стихов знает - пропасть. Но мешать разговор о поэзии и поэтах с политикой – нет. Меня и Галич поэтому как-то не привлекает – остро, хлёстко, талантливо, но… «Злоба дня»! Нет. Тут для меня – «мухи с котлетами».

***
Надолго ли забудусь волшебством
Усталых слов,
Что, будто мотыльки, вокруг порхают
И на бумагу тихо опадают
Рядами напридуманных стихов.

О, сколько будет длиться миг
И радости, и мук,
Раскрашенный во все цветные краски,
Когда, устав от боли и от ласки,
Уйдут они, и, пожалев меня,
Оставят лишь покой и пустоту.
И я усну, познавши немоту…