Писатель

Эдик Прыткин взял псевдоним Макс Левицкий и стал писателем.
Опыт работы пиарщиком в крупной нефтяной компании не пропал даром. Умение складывать буквы в слова на одной почве перекочевало на почву другую. Была ода нефтепродуктам и углеводородам, точнее начальникам над нефтепродуктами и углеводородами, стали рассказы из жизни простого народа, смешные, грустные и наивные, с легким #сталингулаг, как того требовала конъюнктура рынка. Рассказы Макса Левицкого быстро завоевывали популярность, их читали известные артисты в публичных местах от кафе до театров. Всё шло прекрасно. Лавры Зощенко, О. Генри и даже Бунина приятно щекотали самолюбие Эдика Прыткина, гнавшего вперёд и вперёд творческий задор Макса Левицкого.

На одном из виражей карьерная гонка закончилась женитьбой. Россия была покорена. Чтецкие концерты автора по стране шли с неизменным успехом. Возникло безумное желание покорить Голливуд, чтобы тамошние звезды читали на английском пронзительные рассказы свежего русского гениального литератора. Читали, смеялись, грустили и плакали, затем снова смеялись и т.д. Женитьба на богатой, влиятельной даме давала такую возможность. Пусть иллюзорную, но возможность. Дама была старше Эдика, хороша собой, имела мозги финансиста и дурой не была.

Эдик женился и попал как кур в ощип. Прилежно, по мере сил играл роль мужа, писал всё хуже, тратя могучую внутреннюю энергию на сохранение баланса между токсичной реальностью и вожделенной иллюзией. Так затрачивают психические силы хитрые призывники, косящие под дурку от армии — тяжело, увлекательно, с холодком опасности, с авантюрным тайным огнем.

Любимым его автором в минуты уединения в туалете стал Пиранделло. Сны становились тревожнее. Раз в неделю он вскрикивал во сне, просыпался, но притворялся спящим, пока его немолодая жена тихим и долгим взглядом изучала его лицо, при свете ночника казавшееся восковым. Секс у них был пламенный, будто в груди у каждого клокотал сталинский авиамотор. Он мстил ей за невозможность жить полной жизнью, а она, зная это, с упоением впитывала всем телом его пылкую мужскую агрессию, молодея при этом и чувствуя себя счастливой.

Настал день, когда утомленный игрой в Штирлица Эдик Прыткин отчетливо осознал, что его жизнь — словно на роковых скрижалях — пишется его супругой, действительно любившей ранние рассказы Макса Левицкого, и даже подумывавшей о встрече с одним американским продюсером на предмет издания в Калифорнии переведённых на английский язык творений милого покорного мужа.