там, где мы есть

— Смотри, снег в мае.
— Ничё нового, родина-матушка опять глаз радует. Так и живём...
— Терпеть я устал «мать» эту, заела. В грязи всю сознательную провалялась, как снег этот, и людей за собой тянула...
— А ты упади, — указательный палец Кирсана чуть брешь в дряхлой груди не проделал. Разговор ему не подходил по чести-совести патриота. К коим он себя причислял. — Потом попробуй, встань. Вот тогда-то мы и поговорим с тобой по-людски.
— А ты, упаси Господь, всё ещё в пиджаке малиновом да с крестом на шее тут расхаживать и дальше будешь? Шарманку лучше выруби, — дедок харкнул до самого магнитофона. — Задрал ужо этот «Ласковый Май».
— Под стрелялки приятнее?
— Всяко лучше.
Глухой выстрел из «Стечкина» раздался под заунывный собачий лай. Тьма сгущалась за окном, «что было — то прошло», коммерсантов маянья дурью воскрешать резона нет. Тихой дробью по дощатому полу стучали шаги Кира, растворявшегося в потёмках узкого, замызганного в блевотине и мусоре коридоре.
По-тихому страну делить пока не получалось. Джинсы замараны, для соседей, «джемом клубничным», жалко...
Товары в дефиците, девки абсолютно голые, формами в такое голодное время кичились на песчаных карьерах. А один из его «генералов» готовился и морально, и физически, к очередной операции.
«— Я... Я не знаю, правда. Ты мне нравишься, но как друг, понимаешь? Как сестра даже, а с сёстрами спать... — натянуто усмехнулся Кирсан.
— Я всё поняла, — отрезала как от сердца девушка. — Не „малая“ уже, всё прекрасно понимаю.
— Вот и отлично, — он щедро распростёр руки к ней, жест одобрения.
Хотя внутри была досада, пожар-вулкан только так бушевал.
— Ты ****ец как хороша, Герка, отвечаю, да и может, кто знает, как сансара крутанёт колесико, да? Может, через пару лет вообще поженимся, она ж такая, жизнь эта...
— Сука непредсказуемая, — закончила за него Лагерта».
Труднее и труднее молодым людям вести диалог было, чтоб он в скандалы-разборы полётов не выливался.
Вспоминая их незатейливые беседы, абсолютно несодержательные и, желательно, ни о чём, теплее на душе становилось. Но когда начинались допросы на пустом месте, выпытывание ответных чувств, капание на мозг словно по расписанию... Уже не так радужно юность перед глазами вырисовывалась. Как пунктик. Как галочка. А Лагерта, подобно азбуке Морзе, не по-детски штырила, даже если не вдаваться. Сурдопереводчик бы тоже не помог. Для неё он был слепым, глухим, тупым автоматом, который ни поймёшь, ни разберёшь. И у него с ней так же.
Оставив мысли о мозговыносе на любимые ночные умозаключения, вместо нормального здорового сна, Кирсан двинулся дальше — на встречу «приключениям».
Убивал он редко — зато метко.
— Ну, что, Артурка, королёк недоделанный, — показшно сдунув пылинки с дула тэтэшника. — Решать тебя сейчас буду!
«— Ты людей убиваешь, что ли? — с наивной разочарованностью прошептала Лагерта.
— Плохих только... — рассеянно ответил на предъяву Кир, нервно почесав затылок.
— А как определяешь, кто „плохой“, кто „хороший“? По настроению?
— По делам, конечно! — старался не оправдываться, но не получалось. — Ну, убийцы, насильники всякие... Таких только. Тех, кто реально заслуживает.
— А ты с каких пор судьёй заделался? Решалова чёртов...
— Лучше по земле им ходить и дальше честных людей косить? Ты на это намекаешь?
— Пусть этим органы займутся, оперуполномоченные... Милиция у нас на это есть. Ты же не Робин Гуд, всё-таки. Оно тебе надо, сидеть ни за что ни про что?
— Может, и не Робин Гуд, но я людям помочь хочу, страну от погани избавить, к который и твои „милые лица“ в том числе принадлежат. Мусора да менты у нас, а не милиция...»

Кутаться в стёганые одеяла, чтобы окончательно не замёрзнуть душою под натиском неумолимого ветра перемен. 90-е готовили граждан к новым временам и их голосам.
Начинается новый путь — через убийства и воровство, запугивание и боль.
— Как же я устал, господи ты боже мой...
Сипло. На издыхании. Почти мёртвым шёпотом.
— Жить не хочется...
Лагерта бесшумно, как кошка, обняла его за плечи, пытаясь их согреть теплом своих намерений.
— Я знаю, — грустно улыбнулась она, намеренно невидимо для него. — Сложно бороться, когда постоянно терпишь провал. Твои круги под глазми говорят, что ты давно устал. И весёлые сказки про счастливый финал — очередное фиаско. Светлые мечты нам с тобой указали в ночи, кем ни ты, ни я, к сожалению, не стали.
Такие чувства помнят годами. Осатанело прячут их в воспалённых от ежедневных ночных слёз глазах. Порой веками. Но всё равно вспоминая того, от которого ни одна таблетка не помогает.
Кирсан лишь молча накрыл своей холодной ладонью её горячую ладошку, сжимая до дрожи в коленках костяшки тонких пальчиков. И даже золотое кольцо на безымянном больше не тревожило — тот настоящий, с которым «и в болезни, и в здравии», был с нею. Наконец-то Кирсан был рядом.