Иванушка на болоте

Идёт Иванушка по мшистому болотцу, кругом мхи да кочки. Всё будто мягким зелёным ковром устлано, да зыбко под ногами. Чуть зазеваешься – забулькает да проглотит опасная трясина. Здесь камыши, там зелёная водичка, плотно ряской покрытая, виднеется, тут коряга торчит – всё, что от дуба столетнего осталось… Идёт Иванушка да сам не понимает, какими путями дорогами он сюда попал. Вернее, пути-то он припоминает, да и смысл был изначально, а теперь как-то повыветрился, что ли. Только одна задача и осталась – всегда вперёд идти да еще бы хорошо не провалиться и не сгинуть безвестно.

Вечереет. Дымка пряная стоит над болотиной. Где-то тут был выход к реке, точно помнит Иванушка, что был. Надо ж, как всё поменялось-то, вроде, места знакомые, вот дорожка, вот кочка, вот коряжка, а всё не то. Кружит битый час, словно по одному месту, а никак на ровную тропу не выйдет. Уж даже вспотел.

Вдруг видит – огоньки вдали появились. «Хмарь какая-то болотная, наверное, - думает Иванушка, - всё ж надо поразглядеть поближе». Шлёп-шлёп по трясине, над ухом комар пищит, под корягами лягушки квакают, приближается к огонькам: оказывается там хижинка-не хижинка, а так избушка-завалюшка, а внутри огонёк светится. Жёлтый, тёплый. Сквозь мелкие заросли пока пробирался, всё лицо в паутину себе замотал. Поверх воды мостки брошены кривые с прорехами да одним перильцем – прямо к крыльцу ведут. Ладонь Иванушка на сердце положил и ступил на мостки твердо и осторожно. Ступеньки крыльца скрипнули под его ногой, а дверь в избушку возьми да и отворись сама собой. Вздрогнул Иван, крякнул да делать нечего, придётся гостем нежданным-незванным входить.

Шагнул через порог – чуть себе вершинку об косяк не снёс. Глядь – пусто в горнице. Только огонёк-лучина будто сам собой горит. Теплый, приятный, как костерок маленький. Только сейчас Иванушка и понял, как сильно он замёрз, пока по болоту бродил. Руки будто сами собой к теплу потянулись.

«А Иван? Дошёл-таки? Ну, проходи-проходи», - донёсся откуда-то негромкий, но сильный голос. Встрепеннулся Иванушка и, наконец, заметил, что с печи старик спускается. Не высокий и не низкий, не худой и не раздобревший. Борода седая до пояса, рубаха домотканная, носки шерстяные. Сколько лет ему – и не поймешь, может, шестьдесят, а того вернее, что и не меньше трёх тысяч.

«Ты кто?» - с испугу без предисловий выдохнул Иван да и осёкся, что в чужой дом завалился и ворочается тут, как слон в посудной лавке. Застыдился, отступил на шаг назад, шапку снял.

Старик с печки молча сверлит задорным взглядом: «Не узнаешь совсем, что ли?» Иван мотает головой, онемев. «Даааа… Смотрю я, Иванушка, ты пока по болоту шастал, совсем в дурачка превратился! Дело – дрянь, конечно. Плохо, когда не знаешь, да еще и забудешь».

Вспомнил маленько себя Иван, очнулся: «Ты, дед, не мудри! Уж извини, что без стука: дверь сама отворилась. А я уж, может, и взаправду дураком стал: пока бродил и забыл, зачем и куда шел. Кто ж ты всё-таки? Разреши узнать, раз уж я к тебе в гости запёрся?».

«Ну, уж раз запёрся, так проходи да погрейся. Авось, сам вспомнишь, куда шёл, а там, глядишь, да и меня узнаешь», - старик ловко спрыгнул с печки, оказавшись рослым и жилистым мужчиной, и вытащил из печи чугунок с печеной картошкой. «Давай садись да рассказывай, что тебя на болото загнало: водка и бабы?» - старик ухмыльнулся.

Иван наморщил лоб, пытаясь вспомнить, но болотная хмарь из головы никак не выветривалась. «Не помню, совсем ничего не помню», - насупился он.

«Да, ладно, парень, не бывает так, что совсем ничего не помню. Рассказывай, что помнишь. Иначе я тебе ничем помочь не смогу. Придётся тогда тебя к водяному на службу отдать», - с сарказмом проговорил старик.

«Женщины были, это помню, врать не стану», - задумчиво почесал затылок Иван. «Зелёные какие-то. Русалки, что ли, или кикиморы…»

Старик посмотрел сочувственно: «Ты бы поосторожнее со словами по поводу женщин. Молодой, видать, еще, сам зеленоватый. Картошки вон себе из котелка наваливай. Сейчас я тебе еще огурца достану».

«Можно мне воды сначала, старче?» - Иванушку стал слегка душить ворот рубахи.

«Водицы? Это можно! – старик тепло посмотрел на Ивана и зачерпнул ковшом воды из невысокой кадки, - только смотри, ключевая водица, прочистит до души, не отвертишься».

Иван жадными глотками осушил ковш, утёрся, в голове стало светлее. Вспомнил, что шёл по какой-то службе, а потом на краю тропки тростник, а за ним в воде что-то поблёскивает. На ключ похожее. Ступил одной ногой в тину, руку только потянул, чтоб блёстку эту ухватить, а из тростника глаза бездонные и руки нежные. Трогают за плечи, гладят, песня какая-то неземная звучит. И ведь не одни руки, а много разных. Девицы с зелёными волосами как давай его из одних рук в другие передавать. Он от них отворачивается, а они хихикают, веселятся, поют, кувшинками бросаются… Красивые, тонкие, но какие-то нездешние. Как их отогнать? Не смог Иванушка сообразить. Тянут за собой в омут, зазывают. Дрогнуло сердце, съежилось, неладное почуяв, и помутнело. Только успел Иван оттолкнуть нескольких девиц да плюнуть в сторону. Рассверепели они, мол, дескать, не хочешь и не возьмем тебя, но и туда, куда идешь, не попадёшь. И сам не понял, как посреди болота оказался. И ни конца ему, ни края. Уж и не помнит, сколько здесь бродит времени.

«Ну, дела», - с легкой смешинкой внутри глаз протянул старик. «Ты ешь, пей да расскажи мне, а зачем ты за этой, как ты говоришь, -  «блесткой»? – полез?»

«Говорю же, на ключ было похоже, а я ключи ищу! Мне не хватает ключей, чтобы службу свою нести, как следует! – сказал это и сам опешил, -  ой, смотри-ка, и вправду вспоминается».

«А что у тебя хоть за служба-то такая?» - старик с интересом и лукавством смотрел Иванушке прямо в сердце.

Иван вздохнул и заударял себя кулаком в грудь: «Вот веришь-нет – очень важная служба! Не жалко все ноги сбить на пути. Прямо от души тебе говорю. А какая – не вспомню!» Служивый в отчаяньи хлопнул ладонью по столу и уставился глазами в пол.

«Да, соколик, попал ты в переплёт, - старик полез куда-то за печь и достал оттуда большой можжевеловый веник, - вот не знаю, то ли взбучку тебе устроить, то ли шею намылить.  Даже уж и не смею предположить, что тут лучше поможет».

«Делай со мной что хочешь, вижу, что ты мудрее и старше меня», - совсем закручинился Иванушка.

«Ладно, пойдем, баня давно уж поспела, только тебя и ждет», - старик с веником наперевес вытолкал Иванушку через другую – еще более низенькую – дверцу.

Гнилостного запаха болот по эту сторону избушки как не бывало. Вниз от дома уходил пологий склон, из которого не коряги торчали, как ожидал Иван, росли настоящие плодовые деревья. В нос Иванушке влился нежный запах цветущего сада. Впереди приветливо дымком коптила баня.

«Эх, как у тебя тут хорошо! А что за деревья?» - Иванушка с детским любопытством вертел головой по сторонам.

Старик посмотрел удивленно и спокойно ответил: «Яблони и груши, топай вперёд, служивый».

Баня, действительно, оказалась для Иванушки и взбучкой, и отдыхом одновременно. Старик нещадно лупил его веником, затем выгонял окунаться в ледяном ручье, затем снова поддавал и хлестал в клубах пара, пока Иван уже не начал просить пощады. Потом, когда они уже сидели в предбаннике с травяным отваром в чашках, старик снова спросил: «Ну, так что у тебя за служба такая все-таки?»

«Устроительство, - Иванушка сказал и чуть не поперхнулся от удивления, - русский мир мы строим».

Старик вытаращил глаза: «А чего его строить-то? Он чего разваливается, что ли?»

«Ну, сейчас и такое бывает местами», - у Иванушки потеплело в груди от того, что он начал вспоминать свою жизнь. «Подтачивают, скажем».

«Ну, а ключи тебе зачем в твоем – как ты сказал? – устроительстве?»

«Когда больше знаешь о себе и мире, то мудрее можно создавать и восстанавливать. На связи быть со всем окружающим. Только то, что нужно, делать. Понимания больше», - у Ивана расправились плечи.

«Дело, конечно, благое. Если забыть, что попал ты сюда, потому что за неизвестной блестяшкой полез, а потом тебя бабы зелёные охомутали и в болота завели», - старик усмехнулся, а Иванушка от его слов сник.

«Вот поэтому я и полез за ключом!»

«Ну, вот, допустим, есть у тебя этот желанный ключ? Чего ты с ним делать-то будешь, Буратино ты мой недоделанный?»

«Я бы понял, что я делаю не так, стал бы делать правильнее, постиг бы тайны мира…»

«Русского али вообще?» - старик уже, казалось, издевался.

«Ну, там русский дух, там Русью пахнет… чтобы Русью пахло, а не болотом…», - Иванушка понял, что над ним смеются и насупился.

«Ну, что ты надулся как мышь на крупу? Я ж любя. И чем же Русь-то пахнет, по-твоему, каким таким духом?»

«Ну, яблоками, грушами, баней еще… огурцами, наверное, солёными», - Иванушка опешил, легкая тень догадки скользнула по его лицу с ошарашенно вытаращенными от удивления глазами. «Так ты русский дух и есть, что ли?»

Старик захохотал. Он хохотал так, что сотрясались все слои Зазеркалья. Кажется, трясло и лихорадило в эти минуты даже обыденный мир. Кажется, даже в дремучем лесу у Бабы Яги упал чугунок с полки. Он смеялся и смеялся, вытирая жилистым кулаком слёзы, тряся бородой и стуча от смеха по деревянному столу.

Иван сначала наблюдал за этим остобенело, потом начал заражаться этим пробирающим насквозь хохотом и тоже стал слегка подхихикивать, а затем и вовсе заржал, как молодой конь: «Это ж выходит, что я искал ключи от мира, а сам в болото за блестяшкой полез, да к кикиморам в плен попал вместо этого?».

Старик уже почти беззвучно смеялся, продолжая размазывать слёзы по бороде.

«Это ж получается, что никаких ключей и не нужно? Тем более таких, за которыми нужно в тину лезть и с нежитью водиться?» - Иван перестал смеяться. «Так это я ж мог и сам сгинуть, и тех, за кого в ответе, сгубить одним своим упрямством, нежеланием своему сердцу доверять и… и тягой к блестяшкам? Ведь в тину-то мне лезть не хотелось, на самом-то деле».

«Да», - русский дух стал серьезен и строг.

«И что ж построить-то можно, если даже себя построить не можешь?» - Иванушка горестно вздохнул. «Эх, я дурак. Дурак я, видно, а не Иван. Спасибо тебе, дед, я всё понял. Уж не знаю, смогу ли я теперь службу свою нести, но хоть другим расскажу, что знаю.  Если, конечно, ты меня водяному в плен не отдашь за мое неразумение».

Похлопал старик Иванушку по плечу, протянул ему свежую одежду и вывел на воздух. Спустились они молча по тропке по склону, а внизу открылась река. Меж камышей – мостки да лодочка.

«Садись в лодку да слушай своё сердце, Иванушка. Я теперь в твоем сердце всегда говорить буду. Лодка моя крепкая, веслом ты владеешь хорошо – сердце тебя выведет. А я тебе еще удочку подарю – больно уж ты меня, старика, порадовал».

Иванушка оглядел лодку, взял в руки удочку, и переполнила его сердце благодарность теплым облаком. Поклонился он старику в пояс, залез в лодку и тихонько оттолкнулся от берега. Отплыл немного и услыхал раскатистый сильный голос русского духа: «А в себе, не будь дураком, Иван, не сомневайся! Знай, что ты единственный за долгое время, кто сумел ко мне через эти болота добраться!»