Бунин

 Иван Алексеевич Бунин родился в октябре 1870 года в Воронеже, в обедневшей помещичьей семье, принадлежавшей к древнему дворянскому роду. Почти все детские и юношеские годы будущий писатель провел в деревне  - в небольших родовых поместьях Орловской губернии. В гимназии он проучился только до четвертого класса, после чего был исключен за неуплату. На этом завершилось пребывание Бунина в учебных заведениях.

С 19 лет Иван Алексеевич приобщился  к городской жизни. Три года он проработал в редакции «Орловского вестника». Здесь же в Орле в 1891 г. вышла его первая книга «Стихотворения 1887-1891 гг.». Затем вместе со своей возлюбленной Варварой Пащенко Бунин жил в Полтаве, служа в земской управе и сотрудничая в местной газете. В 1895 г., уже будучи автором многих стихов, рассказов, критических статей, напечатанных в провинциальной и столичной периодике, Бунин отправился в Петербург и с тех пор жил попеременно то в Москве, то в Петербурге. В 1897 г. вышел сборник его рассказов «На край света», и  второй стихотворный сборник «Под открытым небом». В 1900 г. появился рассказ «Антоновские яблоки», закрепивший за Бунином славу выдающегося русского писателя.

В начале  1900-х годов Бунин ненадолго сблизился с символистами и опубликовал в их издательстве «Скорпион» сборник стихов «Листопад» (1901). Потом он стал сотрудничать в горьковском издательстве «Знание», но сознательно держался вдали от всякой идеологии. За сборник «Листопад» и перевод «Песни о Гайвате» Лонгфелло ему была вручена Пушкинская премия. В 1906 г. Бунин познакомился с Верой Николаевной Муромцевой. Она оставалась верной спутницей писателя до конца его дней (в 1922 г. они поженились).

Новые, неожиданные для многих грани бунинского таланта открылись в 1910-х гг., когда он создал свою «деревенскую эпопею», включающую повести «Деревня» (1910) и «Суходол» (1912), а также примыкающие к ним рассказы. (Большая их часть была написана в Италии на острове Капри, где Бунин подолгу жил в 1909-1914 годах, постоянно общаясь с Горьким). Бунина-лирика сменяет в этих произведениях  суровый реалист и эпик, жесткий социальный аналитик. Писатель знал не идеализированный, романтизированный или приукрашенный по разным причинам и из-за чьих-то выгод русский народ, но подлинный, полный как достоинствами, так и разнообразными малопривлекательными чертами. Все бунинские «деревенские» рассказы жестоко-реалистичны, образы их мрачны или печальны, жизнь, изображенная в них - беспросветна. Обобщенный образ деревни, встающей со страниц одноименной бунинской повести – «царство голода и смерти». Перед читателем разворачивается нищая, сирая, убогая действительность, под стать которой и облик человеческий – косность, рабья пассивность, жестокие нравы. Эту картину дополняет «Суходол» - повесть о судьбах мелкого русского дворянства. В нем Бунин с великолепной подлинностью рассказал об  упадке близкого ему социального мира, оказавшегося неспособным «ни к труду, ни к общежитию».

После начала Первой мировой войны география и тематика бунинских произведений необычайно расширяется. В эти годы он пишет рассказы «Братья» (1914), «Господин из Сан-Франциско» (1915), «Петлистые уши» (1916), «Сын Чанга» (1916). С лета 1918 г. Бунин находился в Одессе и воочию наблюдал все ужасы Гражданской войны: разруху, смену власти на местах, кровопролития, налеты анархических банд, массовый отъезд интеллигенции. В конце января 1920 г., перед тем, как в город вступила конница Котовского, он сам отправился на чужбину, а в конце марта, проехав через Турцию, Болгарию, Сербию, прибыл во Францию. Очень скоро к всероссийской славе Бунина прибавилась  европейская. Вышедший в 1921 г. первый сборник его рассказов на французском языке и последующие зарубежные публикации имели международный резонанс. Французскую прессу  заполнило множество откликов: «…настоящий  русский талант, кровоточащий, неровный и вместе с тем мужественный и большой», «…он рисует перед нами картину всего человечества в целом и русского народа в частности – в пессимистической манере…», «господин Бунин прибавил еще одно имя, мало известное во Франции, к именам самых больших русских писателей».

Творчество Бунина 20-х гг.  более свободно, чем предшествующее, совмещало в себе множество разноисходных начал: восточные легенды, русские фольклорные мотивы, события отечественного прошлого, впечатления от прежних путешествий, наблюдение парижского настоящего. Он пишет повесть «Митина любовь» (1924), издает свои  воспоминания о годах революции «Окаянные дни» (1925). Еще в 1921 г. писатель хотел создать «что-то новое, давным-давно желанное» - «начать книгу, о которой мечтал Флобер, "Книгу ни о чем", без всякой внешней связи, где бы  излить свою душу, рассказать свою жизнь, то, что довелось видеть в этом мире, чувствовать, думать, любить, ненавидеть». Такой книгой стал автобиографический роман «Жизнь Арсеньева», над которым Бунин с перерывами работал  более десяти лет (1927-1938). Все его новые произведения, немедленно переводимые на иностранные языки, подогревают неутихающий интерес к Бунину. В 1933 г., после выхода первых  четырех книг «Жизни Арсеньева», Бунин (первым из русских писателей!) получил Нобелевскую премию по литературе. Впрочем, денег этих хватило ненадолго. Из полученных Буниным семисот с чем-то тысяч франков 126 тысяч сразу было роздано нуждающимся. Бунин говорил, что получил две тысячи писем с просьбами о вспомоществовании. Оставшиеся деньги так же разошлись очень быстро.

В 1937 г. вышла книга «Освобождение Толстого»  – итог многолетних размышлений и скрупулезного изучения материала. Это не просто пересказ великой жизни, а подлинно философский труд. Бунин исследует Толстого лично, пристрастно, как самого себя.

В 1940 г. немцы захватили Париж. Бунин переселяется в Грас и здесь в самый мрачный период своей жизни, когда над всей Европой витал дух смерти, создает сборник новелл  «Темные аллеи» (1937-1944), который многие считают лучшей в русской литературе книгой о любви. Он писал ее с огромным воодушевлением, как одержимый. Бахрах, живший в то время в доме Буниных в Каннах, вспоминал: «Он писал свою книгу запоем, словно все время торопился, боялся не поспеть, боялся, что военные события воспрепятствуют ее завершению. Бывали недели, когда он с утра буквально до позднего вечера запирался (неизменно на ключ!) в своей большой комнате». Все рассказы, вошедшие в «Темные аллеи» - таинственны и необычайно новы, все наполнены печалью воспоминаний и глубокой тоской. В каждом женском образе цикла, в каждой истории, рассказанной с полной искренностью и беспримерной в русской литературе жарко-плотской откровенностью, словно осталась частичка бунинского сердца. Перед читателем проходят все темные лики любви: встречи, расставания, порывы, всегда сложные, а то и запутанные отношения, тоска, ревность, открытое вожделение, безумие, страсть, измены, мучения. Любовь здесь, словно вспышка несовместимой с жизнью боли, кажется неразлучной подругой смерти. 

Умер Бунин глубоким стариком в ноябре 1953 г. Его последней книгой стали воспоминания о Чехове.

xxx

Не видно птиц. Покорно чахнет
Лес, опустевший и больной,
Грибы сошли, но крепко пахнет
В оврагах сыростью грибной.

Глушь стала тише и светлее,
В кустах свалялася трава,
И, под дождем осенним тлея,
Чернеет темная листва.

А в поле ветер. День холодный
Угрюм и свеж — и целый день
Скитаюсь я в степи свободной,
Вдали от сел и деревень.

И, убаюкан шагом конным,
С отрадной грустью внемлю я,
Как ветер звоном однотонным
Гудит-поет в стволы ружья.

1889

x x x

В полях сухие стебли кукурузы,
Следы колес и блеклая ботва.
В холодном море — бледные медузы
И красная подводная трава.

Поля и осень. Море и нагие
Обрывы скал. Вот ночь, и мы идем
На темный берег. В море — летаргия
Во всем великом таинстве своем.

«Ты видишь воду?» — «Вижу только ртутный
Туманный блеск...» Ни неба, ни земли.
Лишь звездный блеск висит под нами — в мутной
Бездонно-фосфорической пыли.

x x x

Когда на темный город сходит
В глухую ночь глубокий сон,
Когда метель, кружась, заводит
На колокольнях перезвон,—

Как жутко сердце замирает!
Как заунывно в этот час,
Сквозь вопли бури, долетает
Колоколов невнятный глас!

Мир опустел... Земля остыла...
А вьюга трупы замела,
И ветром звезды загасила,
И бьет во тьме в колокола.

И на пустынном, на великом
Погосте жизни мировой
Кружится Смерть в веселье диком
И развевает саван свой!

ххх

«РУСЯ» (1940). «В одиннадцатом часу вечера скорый поезд Москва-Севастополь остановился  на маленькой станции за Подольском, где ему остановки не полагалось, и чего-то ждал на втором пути… На станции было темно и печально. Давно наступили сумерки… В окно пахло болотом. В тишине слышен был откуда-то равномерный и как будто тоже сырой скрип дергача.
Он облокотился на окно, она на его плечо.
- Однажды я жил в этой местности на каникулах, - сказал он. – Был репетитором в одной дачной усадьбе, верстах в пяти отсюда. Скучная местность. Мелкий лес, сороки, комары и стрекозы. Вида нигде никакого… Дом, конечно, в русском стиле и очень запущенный, - хозяева были люди обедневшие, - за домом  некоторое подобие сада, за садом не то озеро, не то болото, заросшее кугой и кувшинками, и неизбежная плоскодонка возле топкого берега.
- И, конечно, скучающая дачная девица, которую ты катал по этому болоту.
- Да, все, как полагается. Только девица была совсем не скучающая. Катал я ее все больше по ночам, и выходило даже поэтично…
- А как ее звали?
- Руся…
- Ну и что же, ты был очень влюблен в нее?
- Конечно, казалось, что ужасно.
- А она?
Он помолчал и сухо ответил:
-Вероятно, и ей так казалось. Но пойдем спать. Я ужасно устал за день…
Сине-лиловый глазок над дверью тихо глядел в темноту. Она скоро заснула, он не спал, лежал, курил и мысленно смотрел в то лето…»
Перед его мысленным взором проходят картины его полузабытой юношеской любви и образ той, которую он с нежностью называл «Русей». «На теле у нее было много маленьких темных родинок – эта особенность была прелестна. Оттого, что она ходила в мягкой обуви, без каблуков, все тело ее волновалось под желтым сарафаном… Первое время она все приглядывалась к нему; когда он заговаривал с ней, темно краснела и отвечала насмешливым бормотанием; за столом часто задевала его… Наконец предложила ему однажды покататься по озеру, вдруг решительно сказала:
- Кажется, дождливый период наших тропических мест кончился. Давайте развлекаться. Душегубка (лодка) наша, правда, довольно гнилая и с дырявым дном, но мы с Петей (младшим братом) все дыры забили кугой…»
И вот, они отправляются плавать по пруду.
«К лицу и рукам липли комары, кругом все слепило теплым серебром: парный воздух, зыбкий солнечный свет, курчавая белизна облаков, мягко сиявших в небе и в прогалинах воды среди островов из куги и кувшинок… Вдруг она… взвизгнула – и лодка повалилась набок: она сунула с кормы руку в воду и, поймав стебель кувшинки, так рванула его к себе, что завалилась вместе с лодкой – он едва успел вскочить и поймать ее под мышки. Она захохотала и, упав на корму спиной, брызнула с мокрой руки прямо ему в глаза. Тогда он опять схватил ее и, не понимая, что делает, поцеловал в хохочущие губы. Она быстро обняла его за шею и неловко поцеловала в щеку…
На другой день она вызвала его после обеда в сад и спросила:
- Ты меня любишь?
Он горячо ответил, помня вчерашние поцелуи в лодке:
- С первого дня нашей встречи!
- И я, - сказала она. - …Нынче вечером, как все улягутся, ступай опять туда и жди меня. Только  выйди из дому как можно осторожнее – мама за каждым шагом моим следит, ревнива до безумия.
Ночью она пришла на берег с пледом на руке. От радости он встретил ее растеряно, только спросил:
- А плед зачем?
- Какой глупый! Нам же будет холодно. Ну, скорее садись и греби к тому берегу…
Всю дорогу они молчали. Когда  подплыли к лесу на той стороне, она сказала:
- Ну вот. Теперь иди ко мне. Где плед? Ах, он  подо мной. Прикрой меня, я озябла, и садись. Вот так… Нет, погоди, вчера мы целовались как-то бестолково, теперь я сначала сама поцелую тебя, только тихо, тихо. А ты обними меня… везде…
Под сарафаном у нее была только сорочка. Она нежно, едва касаясь, целовала его в края губ. Он, с помутившейся головой, кинул ее на корму. Она исступленно обняла его…
Полежав в изнеможении, она приподнялась и с улыбкой счастливой усталости и еще  не утихшей боли сказала:
- Теперь мы муж с женой. Мама говорит, что не переживет моего замужества, но я сейчас не хочу об этом думать… Знаешь, я хочу искупаться, страшно люблю по ночам…
Через голову она разделась, забелела в сумраке всем своим долгим телом  и стала обвязывать голову косой, подняв руки, показывая темные мышки и поднявшиеся груди, не стыдясь своей наготы и темного мыска под животом. Обвязав, быстро поцеловала его, вскочила на ноги, плашмя упала в воду, закинув голову назад, и шумно заколотила ногами.
Потом он, спеша, помог ей одеться и закутаться в плед. В сумраке сказочно были видны ее черные глаза и черные волосы, обвязанные косой…
Через неделю он был безобразно, с позором, ошеломленный ужасом, совершенно внезапной разлуки, выгнан из лому.
Как-то после обеда они сидели в гостиной и, касаясь головами, смотрели картинки в старых номерах «Нивы»…
Вдруг послышались мягко бегущие шаги – и на пороге встала в черном шелковом истрепанном  халате и истертых сафьяновых туфлях ее полоумная мать. Черные глаза  ее трагически сверкали. Она вбежала, как на сцену, и крикнула:
- Я все поняла! Я чувствовала, я следила! Негодяй, ей не быть твоею!
И, вскинув руку в длинном рукаве, оглушительно выстрелила из старинного  пистолета, которым Петя пугал воробьев, заряжая его только порохом. Он, в дыму, бросился к ней, схватил ее цепкую руку. Она вырвалась… и… стала кричать с пеной на сизых губах еще театральнее:
- Только через мой труп перешагнет она к тебе! Если сбежит с тобой, в тот же день повешусь, брошусь с крыши! Негодяй, вон из моего дома! Марья Викторовна, выбирайте: мать или он!
Она прошептала:
- Вы, вы, мама…»

Реализм http://proza.ru/2023/01/28/1100