Книжное детство

Осенний дождик уныло стучал по бочке. В Степашках, в лесном северном балке-домике было холодно, голодно и даже пусто, - жена осталась в Виннице. Ухаживать за мной было некому. Муторно стало. Плюс ко всему простыл. Бросило в жар. Хотя я знал, - «Женись, несмотря ни на что. Если попадется хорошая жена - станешь исключением, если плохая – философом» - когда-то мне подсказывал Сократ.

Мне бы счастья в руке, теплым легким комочком,
лучше - пальчик любимой, родную головку
на плече, чтоб дыхание жарко - на шее, и в мочку
чтоб губами впервые уткнуться неловко…
Доктор, я не готов еще к вечной ночевке!

Жил уже? Или буду?  Прощаюсь?
Здороваюсь? То ли  – Простите! -
молю, то ли снова рождаюсь...
Доктор, что со мной?! Правду скажите!

     Навернулись слезы и поползли тоскливые мысли - «Я - пожилой, одинокий, никому не нужный! Видать, пора!» Тяжко вздохнув, закрыл глаза и впал в дремоту. Когда  очнулся - на дворе уже смеркалось. Вспомнилось старое стихотворение.

«Но и это не все. Я хочу океанских соленых
брызг в лицо, и пусть чайки в фиордах тревожно
зарыдают; и пусть Дон Кихот - молодой, и влюбленный -
Тарзан, и лукавый Мюнхгаузен врет пусть безбожно…
Неужели, целитель, я так безнадежен?!

Я хочу пианино оббить птеродактиля шкурой,
и сыграть вместе с Бахом и Моцартом и с «битлами»
колыбельную войнам-штормам; на пленере с натуры
Мону Лизу писать,  а модель – молодая красивая мама…
Что же делать мне, док? Запасаться венками?»

   И мне послышалось, что Мэри Поппинс сказала, -      «Непогода нынче в моде, пока ветер не переменится - Что об этом она думала, никто никогда не узнает: ведь она держала свои мысли про себя и никогда никому ничего не говорила.
    Но «понедельник начинается в субботу» -  как сказал один физик.

     …В костре весело трещали дрова, на плитке пыхтел чайник, и тепло постепенно расползлось по каюте. У моего изголовья сидел немолодой бородач в странном прикиде:  меховой убор с хвостом, кожаная хламида – куртка, штаны и чуни-мокасины. Всё это было сшито, видимо, из бараньего, волчьего или кроличьего (потом я понял – из козьего) меха. Рядом – куча народу, толпа незнамо каких людей.
    «Очнулся, - сказал мужик, - я же говорил, это трясучка, у меня на острове такое бывало»
   И обращаясь ко мне: - «Лежи, не паникуй, мы все твои старые прежние друзья. Я - Робинзон Крузо. А Пятница моет пол».
     Я замер. Что это? И меня осенило, - я ведь их помню!

     «Уверен, вы не Мастер, но вино какой страны вы предпочитаете в это время дня?» – спросил  во фраке с тростью Князь Тьмы Воланд.
     «Истина в вине, следовательно, выпьем!» –  ответил, как отрезал, безобразный, неопрятный, в хитоне и босиком, светловолосый с голубыми глазами Сократ. А еще один старый романтик-фантазер дополнил, - «Я подарю каждому из вас по бокалу солнечного вина из одуванчиков».
     Отдельно стояли четверо в накидках, широкополых шляпах с перьями и шпагами.
   «Я – Атос! – откликнулся граф в плаще, - Видимо, вы забыли наш девиз, - один за всех и все за одного! Нет нужды представляться, мы с вами знакомы с детства» - и в знак приветствия мушкетёры приподняли шляпы.
    «Выпейте прекрасного бургундского, это вас согреет», - шевалье д'Артаньян  протянул мне чашу с вином. - А Бонасье залатает вашу куртку»
   «Эй, - сказали Волк Ларсен, Белый Клык, Смок и Малыш. – Мы из Белого Безмолвия. Мы нарубили дров, разожгли костер, подогрели тушенку и испекли лепешки. Хлеба тебе и соли!»
      Оцеола - вождь семинолов, Зверобой, и Чингачгук  вернулись с охоты, - «Не беспокойся, ты теперь надолго обеспечен мясом. Кровности и крова!».
       «Утопающий хватается за соломинку, но я сварил вам суп из акульих плавников, - сказал капитан Немо - и дети капитана Гранта сейчас будут вас кормить. Ведь истина остаётся истиной для всех и нужда — лучший учитель в мире»
    «Миледи займётся стиркой, - вставил Атос - Это ей полезно, ведь труд, как известно, облагораживает» - «И, по крайней мере, честно», - с ухмылкой загрохотал Портос.
    «Сэр, ваши коммунальные платежи оплачены, - надо мной склонился граф Монте-Кристо, - можете не переживать».
    «Теперь вами займётся Ватсон, - из тени, включая свет, вышел Шерлок Холмс - прошу, доктор! Мы поставим вас на ноги. Это же – элементарно!»
   «Неужели ты думал, что мы бросим тебя в беде? - произнёс Морис Джеральд «Всадник-без-Головы», снимая сомбреро, - ты так долго любил нас и восхищался нашими подвигами. Теперь мы подоспели к тебе на помощь».      

     Понял - «Господи, какое счастье, что я храню вас до сих пор, книги моего детства!   Как хорошо, что у меня всегда были такие друзья».
     Я разговаривал с головой профессора Доуэля и с человеком-амфибией. Я ненавидел Педро Зуриту и был в восторге от Гуттиэре, от сладкого ужаса увлекался Ихтиандром, носился с ним по крышам и на дельфине, собирал на дне жемчужины, трубил в раковину, пел - «Нам бы, нам бы, нам бы всем на дно ...» и грустил, прощаясь.
     Здесь были рыцари Айвенго и Робин Гуд, и был Бернардито, Одноглазый Дьявол, наследник из Калькутты, и даже благородный корсар капитан Блад,  - гроза Карибского моря, любивший на досуге читать «Оды» Горация, галантный кавалер, справедливый, отважный, мудрый и любящий капитан "Арабеллы" (это правда, они – здесь, и они были главными пиратами Советского Союза)

     Сам Гулливер нам подсвечивал Луной. Грей и Ассоль, (ее красота и его мужество равны откровению), накрыли стол алым парусом и рассмеялись, а барон Мюнхгаузен заметил: - «Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!»  И от смеха засмеялись все.
     Мы разговаривали до ночи. И снова припомнились слова моего старого стиха, -

…Я смотрю в небеса, а они - на меня, и понятен без слов
комментарий небесный к мечтам-обретеньям-пропажам,
из Вселенной седой, из оставленных мною прекрасных  миров,
где живут все герои из книжек, родные мои персонажи.

       P. S. Тепло медленно растекалось по телу. Моей душе стало уютно, хотя чуть пасмурно и грустно. Но закрывая глаза, я подумал, - «Верю, -  опять две Алисы и два кота - Базилио и Чеширский - на Поле Чудес Зазеркалья будут  зажигать Луну»



































































 


©coverсия