что и не снилось нашим мудрецам

                Лёньке
Собака Лиза удивила меня нынче.  Вот уж не думал я и не гадал, что может меня Лиза чем-нибудь ещё удивить. Она прекрасная собака, совершенно прекрасная, я влюбился в неё когда-то с прямо первого взгляда, и чувства мои отнюдь не остывают со временем, а вовсе наоборот. Но только мы уже настолько хорошо знакомы, что никаких сюрпризов от Лизы я не ждал, наивный. А тут дождался. Стою такой, тупо моргаю,  с каждою секундою всё менее разумея об устройстве мирозданья. Да полноте! На самом ли деле всё так, как я полагал до сегодняшнего дня?  Действительно ли лошади кушают овёс и сено, Волга впадает в Каспийское море, Земля вращается вокруг Солнца, а последняя курица жмурится? Или всё окончательно переворотилось кверху тормашками?
«Лиза! – воскликнул я тогда – Как же так, Лиза? Давно ль в душе твоей угнездилась вот эта  вариативность гендерной самоидентификации? Ведь ты же девочка, Лиза, всегда была.  И взгляд у тебя, как у девочки, и лицо, и всё остальное. Да ты практически у меня на глазах несколько раз рожала щенков! От чего же ты теперь писаешь, задирая лапу словно кобель? Неужто и тебя накрыло влияньем придурковатой теперешней масс-культуры?»
Не отвечает Лиза.  Легла к ногам моим, распространила пузо для чесанья и машет переднею лапою, дескать, ах, оставьте! Оставьте эти глупости! Чешите лучше. А я  что? Я конечно чешу. Лиза блаженно щурится, и я тоже блаженно щурюсь – на Лизу и на весь обозримый белый свет. Белый свет вообще весьма недурён, а сегодня вдруг как-то особенно. И ветер этот, и небо, и птицы в нём, и черешни восторженно цветущие, и другие всякие вещи. Вот так жил бы и жил в этом всём всегда.
Знаешь, Лиза, я ведь однажды, взрослым уже человеком, начал подозревать, что не бессмертен. Что когда-нибудь перестану жить.  Расстроился, помню, от этого очень. «Вот же, – подумал, – чепуха какая получается! Нет, мне такое не подходит!» И стал искать всякие способы  от этого избавиться. Господи, чего только не напридумывал, даже вспомнить смешно. Кое-что я тебе рассказывал, Лиза, и ты не смеялась, думаю, только из вежливости. Зато делала такие глаза и уши, что смеялся я сам.
А потом до меня постепенно дошло, что напрасно я так беспокоюсь. Напрасно, Лиза! Глупое это было подозрение, про то что помру когда-нибудь насовсем, и можно со спокойной душою наплевать на него. А то и задрать над ним лапу, невзирая,  кто кобель, а кто просто балуется. 
Как тебе, Лиза, известно, у меня есть сын. Вы с ним знакомы и недавно виделись. Шикарный такой сын, с бородою. У меня всегда, когда я о нём думаю, делается на душе ясная радость, и я улыбаюсь, счастливый. И получается поэтому у меня не смертность а какой-то пшик.   Не кончится жизнь моя никогда. Никогда, слышишь, морда рыжая? 
Продолженье моё бородатое, а потом его продолженья  будут смотреть на симпатичный этот белый свет, на небо его  и землю, и здороваться станут с воробьями, шуточки всякие шутить, и песни петь, и книги читать, и любить, и пузы чесать всяким наглым избалованным псинам.
Лиза встаёт, отряхивается, обнюхивает мою ногу, издаёт многозначительный чих, а потом подпрыгивает и тычется носом в мой левый карман, где ношу я обычно для неё угощенье.
На уж, прорва. На.