Штрафбат Отрывок из Повести Родимая

       ...О том, что началась Великая Отечественная война, Настя узнала по продолжительному реву сирены, которая не умолкала с полчаса, буквально разрывая тишину в клочья. Все заключенные насторожились. Что могло случиться: побег или, еще того хуже, тюрьма бузит - никто ничего понять не мог. Но вскоре «сарафанное» радио принесло весть: война, на страну напали немцы!

       У Фаины в глазах появился ужас: у нее на воле муж и дети, его заберут на фронт, а с кем они останутся?! На ее голове добавилось седых волос.
Кормить обитателей тюрьмы стали еще хуже, порции, и без того маленькие, убавили на половину. На работу не выводили несколько дней. Самые отъявленные уголовницы и те притихли, не задирались и не «качали» свои права. Лагерное начальство тоже не очень придиралось.

       В зону завезли швейное оборудование, прибыли из других тюрем наладчики швейных машинок, и прибыли технологи по пошиву одежды. На общей перекличке осужденным объявили: кто хочет стать швеей, сообщите своему бригадиру.
Фаина предложила Насте:- Идем записываться.  Шить - значит сидеть в помещении, а не на лютом холоде рубить сучья деревьев.

      Обучение шло по ускоренной программе: осужденным показывали, как правильно обращаться и пользоваться швейным оборудованием, уходом за ним, о его производительности за смену, как производить его передачу своему сменщику. Учили раскладывать ткань для покроя, выбирая одно направление нити, подбирать ее по цвету и ворсу. Показывали, как выметывать петли, пришивать карманы, лацканы, пуговицы, выстрачивать телогрейки и многое другое.

      Настя училась быстро, главное - не надо было ни читать, ни писать, все объясняли словами. С грамотой и у Насти, и у Фаины было слабовато.
Первое знакомство Насти с машинкой не прошло бесследно, она дважды чуть не подставила свой большой палец под иглу, так как еще не могла быстро ориентироваться в скорости подачи ткани под лапкой машинки, но постепенно работа стала входить в свой ритм. Настя спокойно продвигала ткань по станине и строчила, как из пулемета, делая ровные стежки на ткани.

      Мастер по пошиву одежды несколько раз подходил к каждой осужденной и давал свои советы. Показывал и учил, что прежде, чем начать шить, нужно тщательно проверить, все ли детали правильно расправлены в изделии, нет ли где складок или смещения ткани на швах, так как, необходимо обеспечить как можно больший объем работы, чтобы не останавливать машинку через десять-двадцать секунд после начала работы.

      Так потихоньку шло постижение тонкостей в пошиве воинской формы для армии. После смены у Насти, хватало сил только добрести до столовой и в барак. Она падала и засыпала. От длительного сидения ноги отекали и делались как тумбы. Пищи становилось все меньше и меньше, от недоедания в глазах вспыхивали серебристые искорки, а голова кружилась.

      Как-то Фаина шепнула Насте о том, что  прошел слух, будто для фронта, на передовую будут брать из тюрем в штрафные батальоны добровольцев, решивших кровью искупить свою вину перед Родиной.
- А что такое штрафной батальон?- спросила Настя.
- Спроси что-нибудь другое. Я, за сколько купила, за столько продала, а более ничего не знаю. Но знаю одно, уж лучше в тот штрафной батальон и на фронт, чем сидеть в тюрьме «не за понюх табака».

       Подруги написали заявления и подали в администрацию тюрьмы для рассмотрения. Ждали три месяца, и, наконец, пришел ответ. Ввиду того, что они хорошо работали, не было ни одного замечания от лагерного руководства в течение нескольких лет, решено отправить их на фронт санитарками.
Здесь пути-дороги Насти и Фаины расходятся, они попадают на разные фронты и, больше им уже не суждено было встретиться.

Настя прибыла в штрафной батальон под надзором старшего сержанта, который сопровождал ее всю дорогу до места назначения.

       Коротко подстриженная, в солдатской форме, она походила больше на парнишку, чем на девушку. Встретили ее угрюмо: вчерашний бой унес почти половину батальона, и все еще не могли прийти в себя после потерь. Настя, поеживаясь от неприятного холодка, то и дело пробегавшего по спине, пошла вместе со старшим сержантом, искать командира батальона. За столом в блиндаже сидел мужчина средних лет с совершенно белой, седой головой и острым, пронизывающим взглядом. Он оценивающе посмотрел на пришедших.

      Старший сержант представил свои и Настины документы, доложил о цели его прибытия в батальон, что он сопровождающий осужденной Анастасии.
-По какой статье отбывала срок?- спросил командир.
- Она назвала пункт, часть и статью.
Командир вскинул брови, не поверил и стал читать внимательно сопроводительный документ. «На политическую, эта дивчина ну никак не походила, хотя, чего гадать, срок дали, часть отсидела, от этого не уйдешь, а здесь, как повезет!»
Вслух сказал: Завтра тяжелый бой, собери все, что найдешь у снабженца, и подготовь перевязочный материал в санитарную сумку. До тебя был мед брат, вчера убило.

       Настя встала и, ни слова не говоря, вышла из блиндажа. Нашла снабженца, получила санитарную сумку, бинты и медикаменты. Полевой госпиталь от них был далеко, и раненых вывозили не часто, все больше лечили на месте, и только самых тяжелых вывозили на транспорте, подвозившем им снаряды.
 «Одним словом - штрафбат, выживешь, считай, тебе повезло»,  прокомментировал снабженец такое скопление раненых в землянке.
Насте он дал сухой паек. Та перекусила, запила холодной водой и стала осматривать позицию, по которой завтра придется ей ползать под пулями и перевязывать раненых. Она плохо это себе представляла, но страха не испытывала. Уж лучше так, чем тюрьма.

      Везде видела только мужчин, женщина - санитарка она одна. Ей передали, чтобы пришла к раненым в землянку. На полу, на сухой траве лежало человек двенадцать: некоторые были в забытьи, некоторые стонали, кто-то просил пить. Настя стала обходить каждого и тем, у кого повязки напитались кровью, она делала перевязки. Сначала это у нее не очень хорошо получалось, но со временем ее руки стали увереннее работать и быстрее. Она приготовила солевой раствор, как делала дома, когда лечила животных, стала им промывать раны, которые уже перестали кровоточить, и присыпать растертым в порошок стрептоцидом.

       За этим занятием ее и застал командир батальона, товарищ Беркутов.
- Ну что, Анастасия, получается?- спросил он.
 Настя, смутившись, нагнула голову, продолжая делать перевязку.
- Закончишь перевязку раненым, зайдешь ко мне.
Настя провозилась с перевязками еще часа два, затем вышла и, набрав ранее кем-то собранной в стожок сухой травы, принесла в землянку. Подложила под голову вместо подушки тяжело раненым бойцам. Ей хотелось хоть как-то облегчить их страдания.
       Освободившись, она пришла к командиру батальона.

- Завтра Анастасия, будет тяжелый день, для тебя это первый бой и первые раненые, самое главное - не бегай по полю, все ползком, и выбирай хоть малейшую ложбинку, куда можно укрыть раненого и переждать шквальный огонь. Старайся остаться живой и помочь уберечь раненых. - Возьми, - он протянул ей пистолет, - это на всякий случай.
- Так я же не умею стрелять, товарищ командир!
-Ну, это дело нехитрое, главное не теряйся. - Петров,- крикнул он в дверь кому- то,- покажи нашей мед сестричке, как нужно стрелять из пистолета.
- Есть, - сказал Петров,- пойдем, покажу.
 Настя очень удивилась тому, что командир представил ее как медсестру, «но ему виднее», подумала она.
Сложного ничего не было в освоении пистолета, и, сделав несколько выстрелов по установленным невдалеке гильзам от пушечного снаряда, они вернулись к блиндажу.
 
       Было совсем  поздно, когда Настя, примостившись в уголочке рядом с ранеными, уснула. Вымотавшись за день, она уже не слышала ни стонов раненых, ни их криков. Проснувшись утром, она первым делом проверила, все ли живы. Все! - и это ее очень обрадовало, не было заражения крови, не было столбняка.
 Где - то заухали орудия, застрочили пулеметы.

     -Ну, началось,- сказал кто-то из раненых, лежавших у стены. Настя выскочила из землянки, ее окатил запах гари, где-то горел лес. Все в батальоне пришло в движение: бойцы стали занимать свои позиции в окопах, подтаскивать туда артиллерийские орудия, пулеметы.
- Иди на кухню,- сказал ей снабженец,- война войной, а завтрак по расписанию, пойди, поешь, а то раненого не поднимешь.

        Настя с котелком побежала на кухню, ей повар шлепнул из котла ковш густой, липкой каши. Она оказалась очень вкусной и сытной. Наскоро проглотив ее, Настя схватила санитарную сумку и побежала к раненым бойцам. Проверив,  все ли в порядке у них в землянке, она сказала: Буду  жива после боя,  приду к вам на перевязку, а пока побудьте без меня.
 
       Она бежала по окопу, когда первая пуля просвистела прямо над головой. Согнувшись чуть ли не пополам, побежала дальше. Впереди на открытом месте шел бой, автоматные очереди косили, как с одной, так и с другой стороны, но штрафной батальон оттеснил немцев к топкому болоту и загнал в него. Некоторые пытались сдаться в плен, но один из бойцов, прокричав «опоздала, Галю, милому улыбаться», выпустил по фашистам несколько очередей из автомата. Скоро бой стих.

       Настя, делая перебежки от одного раненого к другому, быстро делала перевязки, а санитары, укладывая их на носилки, уносили в землянку. Потерь среди  бойцов снова было много, а причина в одном: в бой шли необученные, недавно покинувшие тюремное заключение, необстрелянные, не видевшие боя люди. Их преследовал страх, и никакого мышления. Одним словом, как говорил командир батальона Беркутов, в бою участвовало «пушечное мясо».

        Раненых было восемь, из них легко, три. Когда с поля всех собрали в землянку, Настя стала осматривать раны. Она не боялась крови, могла сделать вскрытие гнойного нарыва, зашить ткань, продезинфицировать рану, это она не однажды делала дома, этому ее учил отец. Но там была обработка животных, а здесь люди, бойцы. Но так как помощи ждать было неоткуда, обложили их немцы со всех сторон, как волков, красными флажками, надо было решаться ей на самостоятельную операцию.

       Необходимо было вынимать пули и осколки, те, что неглубоко вошли в ткань. Настя у сапожника попросила его нож, отдала прокалить на костре, протерла его спиртом, протерла руки спиртом и попросила подержать бойца. Собравшись с духом, острием ножа вошла в ткань предплечья и, подцепив осколок кончиком, потащила наверх. Боец вскрикнул, а затем пошел отборный мат, какого Настя, отродясь, не слышала в своей жизни.

       - Ругайся, ругайся,- приговаривала она,- только лежи смирно. Вытащив осколок, стала зашивать рану. Затем, намочив марлю в солевом растворе и отжав её,  приложила к ране и быстро забинтовала. Раненый еще долго вспоминал богов и всех их родственников до седьмого колена, а потом впал в забытье. - Ну, вот и хорошо,- сказала она,- через час я сменю тебе повязку, к этому времени прекратится кровотечение.

       - Итак, с почином тебя, Настя,- сказала она себе.- Не так страшен черт, как его малюют. Она перешла к следующему раненому, у того пуля сидела в ноге, счастье то, что не задела кость. Здесь было и сложнее и труднее.
- Ты, сестренка, не тушуйся,- сказал ей боец,- бери ее проклятую,  в зоне не то терпел, а это стерплю.

      Настя вымыла нож, снова его прокалила, протерла спиртом, и он легко вошел в ткань. Сделала надсечку с двух сторон, чтобы легче было подцепить пулю, она стала ее вытаскивать, помогая себе двумя пальцами свободной руки. Кровь мешала увидеть пулю. Настя, собрав все силы и мужество, забралась кончиком ножа под пулю и вытолкнула ее из образованной ею пазухи. Открылось настоящее кровотечение. Настя сделала тугую повязку, сверху смочив ее крутым солевым раствором. Через несколько минут кровь остановилась, раненый перестал кричать.

       -Ты не обижайся, сестренка, мне так легче, когда я матерюсь.
 Настя очень устала, и ей было все равно, матерится кто,  или поет песни.  Ей бы в этот миг покой, но был еще один раненый, кому она была обязана помочь. Это был батальонный снабженец, дядька Матвей. Ей снова подготовили нож. Ранение осколочное в спину, лицо у дядьки Матвея было белым,  как полотно, он много потерял крови, и надо было срочно вынимать осколок.

        Уложив раненого вниз лицом, Настя принялась за его спину. Осколок, дойдя до ребра, дальше не прошел, Настя снова, как и прежде, сделав надсечки с двух сторон, поддела осколок, потащила его вверх, а у поверхности взяла его двумя пальцами. К вечеру, она сделала три операции, сделала перевязки остальным бойцам и свалилась в углу землянки на сухую траву, так как ноги ее уже не держали.
Один из бойцов принес ей хлеб и в котелке кашу: Возьми, поешь, сестренка! Настя с трудом проглотила ужин и уснула.
 
       Уже ночью в землянку зашел командир батальона Беркутов,  но увидев спящую в углу землянки Настю, приказал не будить ее. Ему доложили о проведенных ею операциях. Ну и характер, а с виду не скажешь, что в ней столько силы и энергии! Пообщался с ранеными, многие чувствовали себя хорошо, хвалили свою спасительницу медсестру.
- Да не медсестра она, но на безрыбье и рак рыба, просто так сложились обстоятельства, что она была вынуждена стать медсестрой,- пояснил он раненым.
«Она не подвела»,- подумал про себя Беркутов.

       На следующий день подвезли снаряды, а назад в госпиталь, подстелив сухой травы в кузов машины, уложили раненых, набив их, как селедки в банку, но поместили всех. Настя вздохнула с облегчением: есть надежда, что их спасут. Вернувшись в землянку, она навела порядок, все вымела и промыла, подготовив все для следующих ее пациентов.

       Наступила какая-то передышка, и за это время приняли пополнение, распределили по взводам боеприпасы, провели на ходу маломальское обучение держать автомат в руках.
Среди новичков Настя заметила нездоровый интерес к своей персоне одного из прибывших, он везде ее подкарауливал, становился на ее пути. Однажды вечером, когда Настя шла в блиндаж к раненым, он схватил ее в охапку, закрыв ей рот огромной своей лапой, и потащил в темноту. Настя пыталась вырваться и закричать, но ничего не получалось, он был сильнее ее, этот верзила.
Оттащив на расстояние от блиндажа, он бросил ее, как бросает охотник свою добычу, на землю и стал быстро расстегивать свое галифе. Вдруг сзади на его голову обрушился кулак, верзила пошатнулся и рухнул рядом с Настей. Та подскочила на ноги, как мячик, и пустилась наутек. За ней последовал ее спаситель.
 
       Через несколько минут, придя в себя, верзила появился за блиндажом. Послышалась перебранка.
- Ты чего «быкуешь»?- услышала она слова нападавшего,- я давно не видел бабы, а здесь такой товар пропадает.
 Последовал ответ: Она - одна из нас, она из зоны и выживает так же, как и мы, почему ты должен отравлять ей жизнь. Она с нами ходит под пулями, спасает нам жизнь, запомни, Бес, если ты посмеешь еще хоть раз ее обидеть, сходка тебя приговорит к расстрелу, и никто не будет за тебя держать мазу. Ты меня, надеюсь, понял?! Других бесед не будет. А это за то, что ты на меня поднял руку! Послышался глухой удар,  падение тела, затем  тишина.
Насте  несостоявшийся ухажер больше на глаза не попадался, и другие не пытались ухаживать.

       После того, как немца отбросили от защитных рубежей и сохранили мост для прохода советской артиллерии и танков, штрафной батальон, пополнив новыми уголовными и политическими элементами, снова бросили на передовую.
Остановился батальон в селе,  расположенном у самого леса. Население, предупрежденное о скорых боях, которые будут проходить здесь и не оставят камня на камне, покинуло его еще прошлой ночью.

      Настя готовила  перевязочный материал, ее уже не контролировали, не навязывали свое мнение, не лезли со своими советами. В ней увидели природного профессионала. За тот период, что провела на войне, на полях боев, она спасла не одну жизнь в полевых условиях, пусть даже бывших уголовников, и они ей были за это благодарны. Одни про нее говорили  «мясник», другие - «ведьма», но каждый хотел, чтобы именно она, если у него случится ранение, делала ему перевязку или вынимала из него пулю.
Настя все реже и реже вспоминала о годах, проведенных за колючей проволокой, и ту несправедливость в отношении ее. Обида отступила перед тем людским горем, которое она видела каждый Божий день.

      Нападение на село началось ночью, немцы палили из нескольких крупнокалиберных орудий, в селе горели хаты, крытые соломой. Беркутов вывел свой батальон за околицу села, приказал залечь и не подавать никаких признаков жизни. Ждали утреннего входа немецких танков в село. Перед утром все покушали, привели боевое снаряжение в порядок, и, вышли каждый на свою позицию.

      Все светлее и светлее становился небосвод. Почти у каждого бойца рядом стоял ящик с противотанковыми гранатами. Был приказ: не пропустить ни одного танка, биться до последней капли крови, но не дать немцу пройти через село.
Некоторые бойцы грустно поглядывали на Настю, они понимали: не выжить им в этой мясорубке - а ей- то за что?
 Один из них, подойдя к ней, сказал,- Ты, сестренка, не показывайся, пока будет сильный бой, и для тебя работы хватит, ты только малость погоди, а то кто же нас спасать - то будет. Настя промолчала, ей было страшно, она чувствовала напряжение бойцов, и сама боялась немецких танков.

      Где-то далеко послышался шум лязгающих гусениц. Показались на прямой видимости три немецких танка, вдалеке шли еще шесть, и видны были еще выползающие башни танков. Настя сбилась со счета, «Боже мой, сколько же их на нашу голову!»
Командиры расчетов прокричали: готовься! Бойцы заняли свои места у орудий, и начался прицельный огонь. Загорелся один, другой, третий танк, и тут немцы открыли огонь. Все летело вверх: люди, орудия, техника - но бой не прекращался, советские орудия стреляли, и Настя поняла, не пройти немцам через село,  не пропустит их батальон, нет такой силы, которая бы их заставила покинуть свои позиции. Будут биться до последней гранаты, до последнего патрона.
 
      Уже не один десяток немецких орудий застыл на поле боя, они были, как на ладони, а батальон - в засаде, его не видно за маскировкой и потому прицельный бой по нему немцы вести не могли.
Вдруг послышался шум в тылу батальона, это шли танки, Т-34: четким рядом, как на параде. Начался бой. С криками «Ура» батальон вслед за танками пошел в наступление, отсекая автоматными очередями немецкую пехоту. Бой шел недолго, немецкие танки, уцелевшие в этом бою, на ходу разворачивались и на всех скоростях постарались быстрее покинуть поле боя, поняв, что здесь им не пройти.

      Теперь наступила работа санитаров и Насти. Она бегала от одного раненого к другому, делала быстро перевязку или накладывала шину на раненную конечность. Пришла «полуторка»,  на которую уложили раненых и увезли в госпиталь. Всех погибших снесли в одну братскую могилу и засыпали землей. Хоронили без слов и почестей. Настя нарвала полу-засохших полевых цветов, выложила на холме из камня крест, в изголовье положила цветы. Посидела, пригорюнившись, а потом поднялась и медленно пошла вновь, готовить свою санитарную сумку.

      Наступил апрель сорок пятого. Их батальон после переформирования бросили на Пражское направление. От прежнего батальона осталось всего шесть человек, среди которых: Настя, командир Беркутов, который дважды после ранений возвращался в свой батальон, снабженец дядька Матвей да еще три бывших уголовника, Иван, Семен и Андрей.

      Тяжелые бои шли под Прагой, погибло много советских солдат, но погибло бы еще больше, если бы им не прокладывали дорогу штрафные батальоны, у которых не было возможности отступить и занять более выгодную позицию для дальнейшего наступления, это означало - пуля в лоб! Поэтому, из этих батальонов мало кто дожил до Победы, родные так и не узнали, где их схоронили, где они сложили свои головы, они не смогли доказать свою невиновность, не представилась им такая возможность.
 И только полученная похоронка давала родным весточку, что их Ивана, Тараса или Степана убили на этой войне, где защищали они свою Родину....