сердце змеи

Кирсану отрывали ногти. По одному. Мясо горело как обожжённое. Ни единого писка. Молчаливая огнедышащая боль, пронзающая каждый сантиметр тела, более ему не принадлежащего. Цепи в соседних камерах звенели в висках, трубы пели баллады жестяной ложкой по миске с баландой. Птица в небе голубом, трепеща крыльями, будто назло вырисовывала в облаках напоминание о свободе в её первозданном виде. Истинная суть её — внутри. День за днём его свободу пытались прогнуть под страхом смерти, пыток, одиночества. Звонкие и бодрые голоса в магнитофоне раздражали и одновременно были единственной радостью жизни. Будучи неспособным говорить с миром — он слушал его. Впитывал каждое слово как половая тряпка под ногами его «хозяев», стальными нитями неустанно шивших срок. Уголовно наказуемо и непринято в нашей стране быть абсолютно свободным духом человеком. И только радиоприёмник соединял Кирсана с реальностью, давал почувствовать себя живым в реальном времени. Не забыть ощущение нахождения с людьми. И пусть за много километров от его «сидячего марафона». Но они есть. Как и он. Существует.
Чифир стыл, папироса тлела, выжигая точки на линии жизни. Дыры. Даже целые прорехи. Всё его нутро превращалось в разорванный на части по углам вечный зов. О спасении души из заточения.
Опять допросы. «Морзянка» тёрла до подкорки мозги. «Точки» и «тире» соединялись в длинные ветхие цепи, вставшие поперёк глотки. Цену воли определяли не «товарищи полковники», а звуковые волны радиопередач. Страх постепенно стихал, адом закалённые конечности, на которых с методичной точностью выжигали метки кочергой, унимали тяжкий вой. Никому ещё просто так не давалась свобода. Кирсанова участь шла в ногу с душевными муками. Линию огня нужно было пересечь. Перетерпеть. Стежок за стежком, шов за швом. Время не остановилось. Но и бежать не торопилось. Молиться богу оставалось. Он не продаст.
С песней перепёлок переставал насильно жмурить глаза в ожидании, что из него сделают жмурика.
Мнение против стада высказать стоило телесной независимости. Плывёшь против течения — лишаешься права голоса. Потому что безопасно быть только в хоре. Или сума, или тюрьма.
Выход из пожизненного заключения был один — побег. Там, за непреодолимой чертой, ромашки горели в огне несправедливости.
Они мечтали лишь о том, как быстрее обратиться в пепел. Как и сам Кирсан. Жить, влачить жалкое существование, надоело.

***

— Если ты не против, — совершенно неожиданно прервал Кирсан её планы побыть в одиночестве, — мы немного прогуляемся.
— Нагулялась уже, — с напускным безразличием буркнула девушка, ускоряя шаг. Будто это был не её старый друг, а самый ужасный в мире человек.
— Да брось ты, надо спокойно всё обсудить.
— Нечего нам обсуждать, наговорилась вот так!
Лагерта махнула рукой над головой так высоко, насколько ей позволял рост.
— Хватит, Гер, перестань дуться, — как ребёнок умоляюще протянул Кирсан, смахивая со лба назойливую прядь.
— У тебя, что, планов нету на сегодня? — вскипела Лагерта из-за его внезапной приставучести.
— Слушай, почему сразу «планов нет»? — никак не унимался он. — Говорю же, поговорить нужно.
— И о чём же?
Грозно подбоченившись посреди узкой тропинки, Лагерта резко развернулась лицом к Кирсану. Расстояние между ними не превышало размера её ладони.
— О том, почему мы живём как кошка с собакой последние пару месяцев.
— По-моему, у тебя фантазия разыгралась, — лишь усмехнулась. — Я с тобой, как с человеком, а ты, видимо, всё ещё в зоопарке.
Неосторожная фраза напомнила о его трудном детстве под боком с волками, которые были единственными друзьями сироты.
— Прости меня... — одёрнула себя Лагерта, но было уже поздно. — Я не хотела...
Кирсан сначала долго смотрел в её глаза, потом перевёл их куда-то вдаль, чтобы не видеть разлившихся сожалений и стыда багрянцем на щеках.
— Ты... ненавидишь меня теперь?
— Дура, что ли? — рассмеялся Кирсан в ответ, чем снял тяжелейший груз с её плеч. И он знал об этом. — Ладно, заканчивай спорить и составь мне компанию в этот чудесный день, — обвёл он глазами вокруг. Девушка, ухмыльнувшись, поддалась на уговоры, и Кирсан, взяв её под руку, зашагал к перелеску. Это было, с одной стороны, непривычно, но с другой Лагерта знала, что Кир — её друг, и в их прогулке уж точно нет ничего странного.
Кирсан травил анекдоты, без конца шутил, заполняя брешь неловкого молчания. Из огня да в полымя бросаться с выяснением отношений — не дело, усугублять и так довольно шаткий и хрупкий мир не хотелось. Остроумия и харизмы ему было не занимать, поэтому Лагерта позволила и себе отвлечься от наводящих мыслей.
Выйдя к людям, её рассмешили ещё больше жадные взгляды противоположного пола, вызванные, по всей видимости, какими-то его мужскими «гормонами». Но они, не обращая ни на кого внимания, шли по цветнику белых, кроваво-красных и пурпурных роз.
— Ты чего? — заметив неотрывный взгляд голубых глаз на себе, удивилась Лагерта.
Кирсан смотрел на неё непривычно пристально. Так, как она раньше не замечала. Но спустя мгновение это исчезло — и в знакомых глазах мелькнула пафосная нотка прежнего веселья.
Поравнявшись с Киром, Лагерта как бы случайно задела его плечо.
— Это вызов? — саркастично хмыкнул он.
— Нет, это — дейс... Отусти меня, чёрт тебя дери!
Полёт над землёй, хоть и в надёжных руках, в её планы не входил. Кирсан же в ответ только засмеялся.
— Что, Лагертушка-Лагерчик, оса моя, по прежнему высоты боишься?
— За жизнь твою больше, шершняга! Поставь меня на место, живо!
— А ты заставь меня.
Лагерта барахталась как майский жук в воде, пытаясь вырваться. Из-за этого он подкинул её ещё чуть выше, на мгновение оторвав от своих рук. Неосознанно девушка вцепилась ему в шею кошачьим захватом и со всей дури цапнула Кирсана острыми ноготками, что у того аж кровь хлестнула из маленьких рваных ран. Он чертыхнулся и наконец отпустил её.
— Женщина, ты вообще с головой в союзе состоишь?
— Дебил! — только и бросила Лагерта в ответ.
Она снова спешно удалялась от него, чтобы Кир не нанёс какого-то очередного «действия». Он фыркнул:
— Бешеная ты какая-то, шуток совсем не понимаешь.
— Я бешеная?! — взъелась Лагерта. — Рук распускать не надо!
— Ха-ха, заигрывать пытаюсь... — юмора не оценили. — Да стой же ты!
И, по всей видимости, что-то или кто-то сжалился над ним, тем самым весьма неладно доведя Лагерту до исступления. В следующую секунду она почувствовала резкую боль в щиколотке, нывшую о ней нещадно. Пока бежала от одной проблемы, подвернулась другая — прямо на лодыжку.
Ни дня без приключений.
— Ну что? — Кирсан ближе подошёл к плюхнувшейся на ближайшую скамейку подруге.
— Что-что, да ничто! Я из-за тебя чуть ногу не сломала!
— Из-за меня? — светлые брыси взметнулись вверх, — Да ты неслась так, что за тобой метеорит не поспевал бы! Тоже мне, «гонщица»... Ай! — Лагерта больно ущипнула его за руку, — Совсем с ума сошла, мать, точно!
— Из-за тебя всё, — хмуро ответила девушка. Попытка встать не увенчалась успехом, но ногу свело так, что она едва не грохнулась на землю. Хорошо, что Кирсан вовремя сориентировался и успел подхватить её под руки. — Да не дёргайся ты, матка, — он осмотривал её ступню с видом спеца. — Так не больно?
Лагерта зашипела на него по-змеиному. Кир лишь грустно улыбнулся.
— Что ты лыбишься, а?
— Не друг друга перебьём, так сами себя... — пробормотал лисоволосый себе под нос, — Только ты могла так на пустом месте, отвечаю. Связки растянула.
— Да ты что? Чё, давно диагнозы ставишь?
— Тебе-то уж грех не поставить! — иронично повёл бровями он под презрительным взором.
— В «зоопарке» своём научился, между прочим.
Кирсан без колебаний оторвал край от своей рубахи, готовясь к перевязкам.
— Ты, что, серьёзно? — искренне удивилась Гера, изогнув бровь.
— Вполне, — уверенно произнёс он. Она поморщилась, желая забрать ногу из его рук, но Кир не дал ей этого сделать, бережно уложив травмированную часть к себе на колени.
— Не дёргайся, ладно? А то в четырёх стенах сидеть придётся.
— Отец всё равно не позволит, — возразила Лагерта, вспоминая об экзаменах в институте благородных девиц, который своенравная девушка ненавидела всей душой.
— Думаю, для Ратмира здоровье любимой дочери важнее, — теперь уже издевательские нотки зазвучали в его голосе. Кирсан был хорошо осведомлён об её «нежных» чувствах к этому заведению. Ведь именно ему она каждый божий день, словно плакательной жилетке, жаловалась на жизнь, матерясь и негодуя в отсутствии родителей.
Гера спорить не стала, прекрасно зная, что Кир прав. Несмотря ни на что, если дело касалось здоровья, отец был очень импульсивным. Ратмир всегда заставлял их соблюдать все меры осторожности во время переодических пандемий. И в то время, как ребятишки резвились на улице в обычный сезон простуды, Лагерта с Кирсаном должны были коротать вечера по своим углам. Ничего не поделаешь, таким уж было его упрямство. В этом плане они от него не отставали. Кирсан, несмотря на недовольные вздохи подруги, продолжил своё дело. Его пальцы ловко скользили по стопе Лагерты, перемещаясь наверх и обхватывая голень. Когда прикосновение его рук исчезло, к её сожалению, она почувствовала лишь наглухо стянувшую кожу ткань. Ещё раз разорвав льняной лоскут, парень завязал узелок.
— Всё, мать, я закончил.
— Я думала, ты не так быстро заканчиваешь, — весьма двусмысленно съязвила Лагерта в ответ.
Кирсан фыркнул:
— Может, с другими, а ты вредина.
— Спасибо за комплимент, ты на них нынче щедр.
— Кушай с хлебом, Гер. И поправляйся скорее.
— Не мели чушь, выздоровления лучше б пожелал.
— Ну, а что? Хорошего человека должно быть много.
— Я же вредная.
— Тебе не угодишь, — отмахнулся парень.
«Дурак», — пронеслось у неё в голове в сотый раз, вызвая лишь едва заметную усмешку.
Девушка скорчила гримасу и, прищурившись в его манере, закатила глазёнки.
— И как мне теперь прикажешь домой ковылять?!
— Не боись, всё тип-топ будет. Как ласточка долетишь. Не кидайся только с ногтями своими нестриженными на меня опять.
— Чё правда, что ли? Уж больно страшновато что-то про «полёты» твои слышать.
— Выбора у тебя нет, мать. Хоть страшно, хоть весело. Если, конечно, на скамейке ночевать не планируешь.
— Это с тобой только, отец.
— Больно мне это надо, — с ходу подхватил её Кирсан. Но она снова начала брыкаться пуще прежнего...
— Я точно по твоей вине калекой останусь!
— Гер, заткнись и смирись!
— Фильтруй базар!
— Базар окончен! — быстро перебил её парень. — Всё равно сама до дома не дойдёшь. Заканчивай с нытьём.
— Дойду!
— Нет!
— Да!
— Нет!
— Да!
— Слушай, чё ты споришь?!
— А ты?! Я тебе не девочка-дурочка какая-то, чтобы вот так на руках меня таскать!
— Отлично! Хочешь сказать, у меня вырос младший брат? — с издёвкой спросил Кир.
— За языком следи!
— Ой, простите, погорячился. Судя по твоему поведению, ты ещё не выросла.
— Не беси меня лучше!
— Это ты создана для того, чтобы трепать мои нервы, демоница!
— У меня, в отличие от тебя, гораздо более важные дела!
Они бы так и спорили ещё плюс бесконечность лет, ведь, как сказал Кирсан, они были как «кошка с собакой». Но мимо проходившая пенсионерка, осуждающе высказавшаяся по поводу шума, пока что без драки, прервала это столь важное занятие.
— Бабуль, иди дальше, ничего нового не случилось, никто не умер, — покосился на неё Кирсан.
— Не хами! — захотела приструнить его Лагерта, раз подвернулся случай. — Что за мода пошла... — бабка смотрела на них, будто жуя губы, — Средь бела дня! Прошмани да уголовники!
Молодые люди переглянулись с серьёзным видом, но их пробрал такой хохот, что старуха аж отшатнулась.
— Нелюди.
Речь шла, ни много, ни мало, о дочери главы деревни и его воспитаннике. Плохо, видать, воспитал.
— Да, она в конкретном маразме, — всё ещё смеясь, высказался парень. Всё-таки, до дома они «дошли». Гера, прихрамывая, хваталась за Кирсанову разодранную выю, с запёкшимися на ней багровыми каплями. Он же слегка придерживал её за тонкую талию. Мысленно Кир признавал, что она превратилась в весьма привлекательную девушку, обладала неплохой фигуркой и, кажется, стала пользоваться духами. Не сказать, что Кирсан обалдел от своего «внезапного» открытия, но в их отношениях с Лагертой стало проскакивать нечто новое. Некая двойственность слов, поступков, намёки и даже попытка признания того, что она была бы непрочь «переступить черту». Для него в этом не было никакой необходимости. Его устраивало то положение вещей, которое было на данный момент. Исключая эти несчастные порывы не пойми к чему. Хотя, казалось бы, он старался их пресекать, но порой сам не замечал, как заигрывался. Шёл на поводу у Лагерты с её безобидным флиртом. Всё это обычно заканчивалось ссора, склоками и перебранками со «смертельной обидой» на ближайшие два часа, пока не надоедало киснуть в одиночестве, и вся эта канитель не повторялась по новой. Это был отдельный вид их мазохизма, которым они травили друг друга. Ей «уж замуж невтерпёж» каждый раз, когда она видела его, а ему всё труднее ей отказывать. Пусть и всё это происходило в шутливой форме, но, порой, ругань и укоры бывали отнюдь не шуточными.
Кирсан вспоминал, как раньше, находясь в любой компании, он мог запросто носить Лагерту на руках, — да вообще, много чего, что со стороны могло бы показаться чем-то большим, чем просто дружба! Но в какой-то момент Гера начала «бояться высоты», и вообще избегать каких-либо телесных контактов с ним... Он просто не мог понять, когда он пропустил момент появления смущения и робости в её глазах при виде его. Надо отдать должное, что из маленькой девочки выросла невероятно красивая девушка. Но для него это было строгое табу. Самому себе наложенное вето. Тот рубеж, который Кирсан не перешёл бы даже под страхом смерти.
«Да ладно тебе», — сказал внутренний голос, — «По-моему, ты преувеличиваешь».
— Кир, я поражаюсь.
— Чему? — рассеянно спросил он в ответ, когда они уже подходили к дому.
Лагерта, уже совершенно не злясь, пыталась его подстегнуть:
— Просто так девушке помогать, наверное, неинтересно...
— Слушай, помолчи, а? — обиженно прервал её Кирсан. — Ты за кого меня держишь вообще?
Лагерта только рассмеялась ему в лицо, расстягивая свои губы-маки в полуусмешке. Она, правда, не ожидала провести этот день с Кирсаном, с которым, как ей казалось, они постепенно отдалялись друг от друга. Правда, лодыжка не переставала её беспокоить — единственное, что расстраивало её во времяпрепровождении с ним. Вечные травмы. Будь то физические или душевные. Без них не обходилось.
Только чернота цвела в тени огромного диска луны. В ладошки собираю свой крик и вечный зов. Собаки лаяли о моей вине. Вороны слетелись над её головой.
И у Атлантов опустятся руки... Жизнь — самая смертельная болезнь.
Медленно подняв коленные чашечки из сугроба с малиновой крапинкой, Кирсан семимильными шагами захромал к ближайщему дереву. Раскинувшийся могучими корнями дуб приютил полусогнутое в колечко полубездыханное тело.
« — Мне не даёт покоя одна мысль уже который день, которую ночь я не могу из-за неё уснуть, — голос Учителя звучал так отчётливо, так громко, будто изнутри него исходил. — Зачем ненавидеть друг друга, беспричинно топить, если мы можем помогать и любить?»
— Давай, ублюдок! Сделай что-нибудь! Давай же, докажи! Заставь верить! Сотвори хоть одно чудо!
— Мне это нужно сейчас! Сейчас... Сделай невозможное, я буду верить в тебя до конца своих дней! Клянусь! Я взываю... Взываю к тебе!
Ратмир походил на какого-то тореодора в своей тафте и пришпоренных ботфортах. Он выглядел смешно, и по мнению Роксаны не имел право заявлять о себе как о «последней надежде» Долины Теней. Тошиба Му принёс известие о том, что четыре всадника апокаллипсиса: лень, скука, праведный гнев и плохое пиво этому «человеку человеков» не по зубам. «Учитель учителей» Санвенганза был непобедимым чудаком. И это стоило ему любимой лошади...
— Ратмир, я готова обучаться у тебя! Но при одном условии...
— Что ещё за условия, девочка?
— Я хочу, чтобы ты научил меня приёму «карательная ладонь света».
— Это не так-то просто... Я простой сантехник, любящий выпивать как не в себя, и делиться опытом за хорошее пойло. Но, девочка, я вижу, что у тебя крысы покрупнее, чем местные барыги и смутьяны, не так ли?
— Да, Ратмир, — сощурилась Роксана и отвела взгляд на перекати-поле. — Всё верно.
— Швария не рассказывала тебе, как мы познакомились?
Роксана молча покачала головой.
— Она была дочерью одного приезжего корсара, Милюка, который любил избивать её напоказ и выставлять свои «труды» на всеобщее обозрение. Я был, как всегда, молод, пьян и горяч, меня всколыхнуло не по-детски то положение, в котором она находилась. Никто ей не хотел помочь, а я считал, что должен! Пошёл и набил морду её мудаку-отчиму, огрёб, но расположение моей красотки заимел, — улыбнулся как школьник Санвенганза. — Потом как-то ночью выкрал Шварию, ну, и, чисто случайно, хлопнул Мальку... Короче, суть такая, надо бороться за то, что любишь, и не бояться последствий. Думаю, девочка, мораль сей басни ты усвоила, поэтому можем приступить наконец-то к мордобитию.
Ратмир медленно обошёл по кругу застывшую на месте Роксану, не смевшую пошевелиться. Говорить у неё получалось лучше, чем действовать. Пока что.
— Твоя сестра заслуживает мук до последнего вздоха, — прищурился Ратмир и закурил трубку с видом отчаянного. — Но право на то, чтобы попробовать заслужить твоё прощение — тоже. Дай ей шанс высказаться. Ты знаешь, что я такое не люблю. И жалеть людей я тоже не привык. И, учитывая это, тебе следует послушать совет своего старого учителя. Прежде, чем наказать и выбить из неё всю дурь, выслушай её. Это твоя сестра, как-никак. А ты знаешь, как сильно я цепляюсь за семейные узы в нашем хрупком и непостоянном мире. Люди преуспели в том, чтобы причинять боль тем, кого они любят больше всего на свете. Пойми это, детка. Засунь свой меч в ножны и пойми. Такова жизнь.
Избранный мальчик, который умирает за грехи других, а затем, внезапно, воскресает.

***

— Моё сердце разрывается, когда я думаю о родине. Разве ты не чувствуешь того же, Катарина?
— Нет, — холодное и чёткое. Будто заранее отрепетированное.
Катарина быстро, но с присущей ей грацией отпила последний глоток. Облизнула пламенные от саке губы. Поднялась. Спесиво и высокомерно. А за ней и тысячи человек.
На вид так молода, но вместе с тем так стара! Сердце из камня, покрытое льдом за долгие годы одиночества, пусть и публичного. Оно разделено с разумом. А с душой едино в своём отсутствии. Люди без оглядки влюблялись в её холод и проклинали одновременно. Она сверхчеловек. На самой вершине. Возвысилась над всеми, обдавая холодным дыханием. Молниеносно нападая, ни оставляла ни шанса. Беспощадна. Эти руки не знали сострадания. Они были в крови её же резуса. Никак не могла насытиться. Жертва за жертвой, око за око. Нескончаемый круговорот смертей, который ей никогда не посчастливится покинуть. Внутри она пылала. И этот огонь сжигал лишь бренное тело обречённой девушки.
Ты. Я. Мы. Вы. Все. С завидной заносчивостью и высокомерием падать на дно, вставать, отряхнувшись от бед поражения, поднять гордо голову. И идти. Такая никому и никогда не попадёт в руки. Потому что своими она дёргает их же за нитки.
— Сегодня мы паработим пленённое Германом стадо.
— Ты так смело говоришь о своём народе, Карин, — по-змеиному прошипел Велиар. — Мне нравится. Только поднимется ли твоя рука на убийство беззащитных жителей Кровавого Тумана?
— Я не собираюсь убивать своих будущих рабов, — безразлично процедила Катарина.
— Как скажешь, королева.
Мужчина уже полз к выходу, но неожиданно его лощёная кожа вновь засверкала на солнце, к которому он неосторожно повернулся спиной.
— Карин-сан, что ты будешь делать без Сердца Иерофанта?
Ультрамарин глазных яблок в миндалевидных разрезах с нарастающей посекундно злобой выжег сердце самому Велиару. Однако змий стойко вынес этот взгляд, привыкший к подобному обращению со стороны своей госпожи.
— Талисман у Роксаны. Догадайся сам.
— Она училась у Ратмира. Разве это в твоих силах?
Расшитое золотом кимоно взметнулось кровавыми волнами из-за резких движений Мейер. Дорогой алый шёлк, украшенный драгоценными камнями, задребезжал от взмаха кисти, разрезавшего спёртый воздух.
— А теперь спроси меня ещё раз, — крепкая ладонь сжала в тисках бледную лебединую шейку. Велиар чуть не застонал от удовольствия — его личным сортом героина был садизм Катарины над ним. — В моих ли это силах?
Теперь он ни капельки не сомневался — она состоит из замороженной водки с сердцевиной в виде солёного огурца. Вся её сущность — его персональный ад.
Крайне аристократично трахнув вазу в коридоре на скором ходу, Велиар хлопнул дверью и щёлкнул ключом в замке совершенно не глядя. Достал из-под изумрудной накидки со стоячим воротом фотокарточку ненаглядной королевы. Чёрный блеск сатиновых волос, пронзительный взор плоского моря, поджатые влажные губы, чуть розоватые в фантазиях...
Виски пульсируют, кровь кипит. Он сжимается в комок, прижимая колени к груди, и утыкаясь в них светлой головушкой. Тело колет тысяча осиных жал в попытке вернуть былое тепло. Пульс отдаётся в ушах. Велиар зажмурился сильнее. Жар разливался по внутренностям от эфемерного рая. Запах Катарины — терпкий и горький. Запах роз. Он плавил его до боли. До любимой агонии. Велиар был готов лизать её пятки. Только б тонко коснуться мечты...
— С ума сошёл, чёрт белобрысый! — взбесилась хлеще ведьмы Сумирэ. — Что ты себе позволяешь вообще? Мне на коврике теперь ночевать?!
— Оставь меня в покое, женщина, — всё ещё таращась на милые черты, наплевательски буркнул змий.
Девушка, вынужденная делить с этим наглым подлецом комнату, в тот момент возненавидела всех богов и сразу.
— Если ты сейчас же не откроешь эту поганую дверь, я расскажу Карин-сан, как ты нежно пялишься на её фотографию каждый божий день!
Сумирэ, злорадно хохотнув, не ожидала такой скорой реакции своего закадычного друга. Дверь в мгновение ока отперлась и заперлась на все замки. Подальше от любопытных глаз существ-доносчиков, имевшихся во дворце в изобилии. Причём, в личном услужении у небезызвестной королевы.
— Откуда ты знаешь?!
Теперь глотку сжимали не ему, а он. Сумирэ, задыхаясь и краснея от недостатка кислорода, вцепилась ему в длинный прилизанный хвост. Велиар зарычал хуже зверя, сильнее схватив её за выю. Освободив руку из цепких лап ненавистного лизоблюда, девушка наконец-то дала змию под дых. Тот мгновенно ослабил хватку, а Сумирэ облегчённо на пол, ловя ртом воздух.
Отдышавшись и поправляя бежевое платьишко, блондинка огрызнулась напоследок:
— Чёртов извращенец, забываешься иногда!
— Заткнись, дура!
Велиар поспешил незаметно спрятать маленькую чёрно-белую Катарину, но этот не скрылось от зорких глаз Муген.
— Ага, попался! Псих!
— Сумасшедшая, у тебя с головой не всё в порядке! Не учили в детстве в твоём селе, что подглядывать за чужой жизнью — плохо?
— Я сумасшедшая?! — подбоченилась Сумирэ, готовясь переспорить нахала. — Сам целыми днями только и делаешь, что потираешь своими ручонками фотографию госпожи! И, к твоему сведению, несчастный, я не подглядывала. Я в это время в комнате находилась! Кто виноват, что ты слепой как крот?
— Ах ты ж...
Кислотные речи в ответку чуть ли не пенились в воздухе бурлящим потоком. Непристойные истерики могут довести до того, что кто-то из них случайно поскользнётся на карнизе.
Но, в любом случае, это — твоя жизнь. Твои слова, поступки и чувства. Тебе решать, как действовать. Не трать время, чтобы угодить кому-то. Ведь если ты с собой в хороших, всё происходящее «снаружи» уже не покажется таким неразрешимым. Иногда даже весёлым. Пускай и прибамбахнутым слегонца.
Когда почва принимала бесшумные шаги Катарины, Велиар слышал каждый. Она была его манией.
Сумирэ, хоть и знала об этой его маленькой тайне, предпочитала молчать. Пусть мучается вместе с ней. Ведь её сердце заходилось не менее чувственным трепетом при виде уже ставших родными глаз их госпожи. Их общей королевы.
Велиар проявлял нежность. Хоть и неадекватно.
Мирное время ничему не учит. Не оставляет шрамов.
Катарина в тишине ночи рассматривала выбеленную полосу на скуле размером с указательный. А он у неё был чуть ли не паучий. Даже боги иногда отхватывают люлей. Такие пациенты, как она, знают побольше других об истинной цене жизни.