Иризи - Когда вирусы разрушают барьеры

15 апреля, 2020
Resilience

draft

"Все, что нам остается, это понять, что с нами делает беда, обратить внимание  на взрыв последствий, которые она оставляет за собой.  В этом заключается сложность ситуации и ее редкие  перспективы". – Сабу Косо

Истории о вирусах, это  в большинстве своем  истории о прохождении через поверхности,   через мембраны,  выходе из ограждений, разрушении границ,  изменении пунктуации.

На протяжении 19-го  столетия,  ученые подобно Пастеру и другим развивали теорию микробов: болезни могут передаваться через микроскопические живые существа (отсюда название микробы, маленькая биота),  невидимые глазу.  Были обнаружены бактерии, организмы, составленные из одной клетки.  Следом был изобретен фильтр Пастера-Шамберлена для отфильтровывая бактерий в воде. Вначале служащий для научных исследований, впоследствии, фильтр  вселил вечный страх перед микробами и инфекцией. Однако по-прежнему, нечто меньшее бактерий, проходившее через фильтры,  вызывало болезни.  Этим оказались “вирусы” (от poison - яд на латинском языке).

Вирусы пришли в наш мир, пройдя через  неглазированную фарфоровую мембрану, или bisque. Отсюда начинается их  история (как если бы их до нас не было).  Кевин Бакленд из Барселоны,  рассказал нам о вирусах следующее: “Их сила очень проста: они могут заменить точки на запятые. Они  оборвут конец предложения.  То, что было запечатано и решено,  распаковывается и сваливается в кучу; то, что было убрано, возвращается и заново дописывается.”

Последние недели у нас о вирусах не говорят ничего определенного.  Например:  живые ли они? И да, и нет, в зависимости от того, как вы определяете “живой”…  И в зависимости от того, когда вы спрашиваете:  до пандемии Covid-19  или за несколько месяцев до нее.

Этот вопрос преследует нас с тех пор, как вирусы пришли в наш мир. После того, как они прошли фильтр Пастера-Шамберлена, их посчитали  жидкими.  Потом они стали частицами.  Но кто они на самом деле, может быть, просто токсины?  Или они микробы?  Сегодня мы говорим о них, как стоящих на границе жизни, мы присваиваем им титул живых только после их прохождения через мембрану клетки… Споры обычно ведутся по следующему образцу:

— Вирусы не могут само-воспроизводить свое тело и не могут самостоятельно размножаться, поэтому они не живые.
— Разве они не могут размножаться?
— Могут, но они не независимы и не автономны, они не могут размножаться самостоятельно,  они должны для этого заразить клетку.
— Но некоторым организмам для воспроизведения  также нужны организмы-хозяева. —A?
— А как вы сами думаете?  Были бы вы так независимы и автономны без других живых существ?
—…

В самом деле вопрос “что такое живое?” заставляет нас подумать о том,  “что значит, быть живым?”. Другой способ определить «живое» - ответить на ряд критериев,  и отметить галочкой “да” или “нет”; и все равно для вирусов мы не получим ответа.  В конце концов, это способ определения феномена “en creux” (из-за отсутствия), т.е. основываясь на том, что исключено из определения.  Данный спор определения границ жизни может показаться абстрактным, но именно его породил вирус.

Если вы спросите “что делает вирус?”, любой биолог вам ответит:  во-первых, он прикрепляется к некоторым элементам на поверхности клетки животных или растений (бактерии имеют свой собственный вид вирусов, называемый бактериофагами).  Затем, с использованием набора тактик, он проникнет через поверхностную мембрану клетки.  Оказавших внутри клетки, патогенный тип вирусов обыкновенно парализует клетку (ее рост и размножение)  для  собственного быстрого размножения.  После некоторого размножения, вирус часто возвращается к границам клетки, чтобы буквально  взорвать ее мембрану, нарушить ее внутреннюю структуру и вывалить  нутро клетки наружу.  Клетку на этом этапе можно с уверенностью назвать “мертвой”.  Это и есть разрушение границ.

Это официальный рассказ.  Но при этом есть еще и  некоторая незаконченная история.  Мы часто думаем о вирусах, как об инфицирующих нас патогенах, заражающих нас, убивающих нас.  Они определяются и понимаются исключительно из их функций или способа жизни (часть генома  ДНК или РНК, которая инфицирует и парализует хозяина). Надо ли всех вирусов определять одинаково? Их геномы имеют разный тип и размеры,  их структуры разные, а также способы взаимодействия с клетками. Но главное их свойство  в том, чтобы все смешивать: они вставляют свои геномы в своих хозяев,  они также поднимают осколки от одного организм  и переносят их в  другой,  они могут застрять в клетках, чтобы сделать из них другие. Мы попадаем в мир Линн Маргулис и ее историю симбиогенеза — эволюцию как незаконченное пищеварениe: биологические сущности прикрепляются или входят в другие сущности.  Самый известный  пример это  органеллы внутри клеток,  подобные митохондриям или хлоропластам, пришедших от бактерий, которые были “съедены” другими бактериями и остались там.  Некоторые исследователи  считают, что первые клетки-эукариоты (клетки с хорошо проявленным ядром ДНК) пришли  в результате фактического проникновения вируса в клетку.

Мы должны были более внимательно прислушиваться к Линн Маргулис. Прежде всего, она предложила решение дилеммы: “что такое жизнь?”: жизнь это не вещь, это процесс.  В самом деле,  что делает организм?  Он растет.  Для чего?  Чтобы расти дальше.  С Дарвиным все хорошо,  но она уверяет, что метафора дерева не подходит.  Жизнь не состоит из независимых  ветвей организмов,  родословная которых идет независимо от других организмов.  Более подходящей метафорой была бы паутина:  все эти “родословные”  наталкиваются одна на другую,  пересекаются, не уважают границ — ни сами организмы, ни их таксонометрия.

Таксонометрия.  Это еще одна история о разложенных по коробочкам организмах.  Таксонометрия это наука классификации:  расположение организмов по определенным категориям,  согласно  определенным критериям.  По сути, разделение, укомплектование, закрытие… Ученые-систематики выступают здесь в роли охранников границ (веcьма показательна в этом отношении книга Дебры Бениты Шоу о «многообещающих монстрах»). Она учит нас тому, что  “монстры - необходимое дополнение таксометрии, [они] появляются как внутри таксона, так и выходит за их пределы” и что “виды, пойманные в таксонометрическую сеть, всегда стремятся освободиться/мутировать”.  Ее монстры важны как для создания категорий, таксонометрий, иерархий, так и для их развенчания, подрыва — они мобилизуются для покушения на нормаль. Они - аномалии, которые отказываются исчезать, раздражают  нас как камешек в ботинке; но они также  представляют собой “неожиданные образования, содержащие скрытый потенциал”, отклонения, содержащие возможности для будущих перемен, эволюции и появлений новых форм (таких как концепции  сальтации* и "обнадеживающих монстров"**).

Легко подумать о разрушающем характере вирусов, особенно в среду 1 апреля  в 21.30, в Барселоне, Испания. Мы утонули в обилии новых случаев с Covid-19, солнечные и искушающее пустые улицы с наших балконов, графики ежедневных смертей,  мигранты, задержанные полицией за то, что помогают другим…  И это в особенности красноречивый ответ вирусу, учитывая его способность вспахивать наши установленные категории,  - учреждать множественные запреты: требовать локдаун, ограничение перемещений, требовать разделения и изоляции, закрытие границ, остановку транспорта. Но какие здесь могут быть скрытые перспективы?  В настоящий момент нет недостатка в интересных предложениях и предположениях о том, что коронавирус это возможность для социальных перемен, индикатор провала капитализма, точка невозврата, спасение планеты, возмездие природы…  Интересно, что один важный вклад был предложен *** самим вирусом.  Вирус даже прояснил ситуацию с предложенной бифуркацией: “экономика или жизнь?”.  И снова заставил  подумать о  жизни.

Я пишу это из глубины пандемии  и очень выгодного места (привилегированного: работа из дома, дешевая рента,  никаких семейных обязанностей, официальный паспорт европейского сообщества), но дни выглядят по-другому.  Постоянно чувствую приход и уход напряжения, боль в плечах, в груди, затруднение дыхания,  “aaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaa!”— тревога, страх и беспокойство.

Вирусы остаются невидимыми для нас.  Они летают в капельках,  в аэрозоли, держатся на поверхностях, одежде…  зараженный ими в инкубационном периоде, без каких-либо симптомов, может легко передавать их.  И без всякого намека на риск.  Частое мытье рук.  Наши отношения с руками изменились полностью,  теперь они  представляют для нас невидимую угрозу. Наши рты, глаза, носы -  точки входа.  Боясь собственного тела,  мы воплощаем неолиберальную концепцию жизни, описанную  Сильвией Федеричи “там, где власть рынка обращается не только против солидарности с другими, но и против солидарности с самим собой”. В этой ситуации,  мы оказываемся в состоянии постоянного страха, “мы глубоко переживаем опыт само-отчуждения, так как сталкиваемся  не столько с большим зверем, не подчиняющимся нашим приказам, а с армией микро-врагов, населяющих наше собственное тело, готовых напасть на нас в любой момент. […]; мы отворачиваемся от самих себя.”

Невидимое не только скрывает опасные сущности.  Это также место, куда капитализм сбрасывает отходы: воздух, океан, земля, экс-колонии… Все говорит о том, что вирусы хорошо вписываются в риски, нависшие над современным обществом.  То есть, современное общество совершенно зациклено на  идее безопасности и понятии риска,  и соответственно подстроило свою организацию.  Начиная от классового общества, при котором девиз был “я голоден”,  и вокруг которого организовывалась вся социальная борьба,  общество трансформировалось в  общество риска, с девизом “я боюсь”. Это привело к другому набору требований, большинство  которых связано с безопасностью.  Эти риски в своем большинстве невидимы (как например: ядерное, химическое заражение, аварии с нефтью, терроризм и т.п.).  Центральной темой науки  становится определение риска.  Наука вышла на поле сражений с рисками.  Риски подразделяются на  внешние и сконструированные.  Первые - это “природные” риски, приходящие извне (засухи, наводнения, землетрясения), вторые вызваны  техно-научной деятельностью людей.  Роб Уоллес  напоминает нам*****, что чума - это сконструированные риски. Он доказывает, что размножение зоо-болезней (инфекционных болезней, передающихся от животных к людям), - прямой результат капиталистических мод производства:  интенсивные монокультуры,  снижение разнообразия, разрушение сред обитания…  Процитирую опять*** вирус: “огромные поля монокультур”  ответственны за данную пандемию.

Что может лучше представлять эти  невидимые сконструированы риски, чем  ядерный комплекс и связанная с ним радиация?  И ее подобие вирусам.  И тот и другой -  гиперобъекты,  термин предложенный философом Томоти Мортоном для описания явлений, связанных с временным  или пространственным распределением объектов, выходящих за возможности восприятия людей — но тем не менее присутствующих.  В этом случае отвечать на их вызовы трудно, если вообще возможно.   Истинно апокалиптическая природа этих событий  не в том, что они ведут к концу мира,  а в том, что они никогда не заканчиваются, одна из характерных особенностей общества контроля******. Ядерные отходы и вирусы переживут, конечно, бесчисленные поколения людей.  Монументальность  подобных катастроф возможно потребует соответствующего монументального решения со стороны супер-держав, пресекающих все восстания.  Но главное, что сама виртуальная реальность радиоактивности и вирусов парализует нас. Нечувствительный, невидимый,  откладываемый  во времени эффект… ядер и вирусов распыляемый по миру и по нашим телам, неподдающийся контролю и защите.

 Поскольку гиперобъекты вязкие, “они ’приклеиваются’  к существам”.  При ядерном взрыве или пандемии мы не можем  защитить наши тела от радиации или вируса.  Они  входят  в наши клетки — манипулируют ими, используют, модифицируют, поражают и нарушают их целостность.   Неожиданно они напоминают нам, что мы состоим из клеток,  что целостность нашего тела,  а также потенциально наших  потомков, наших близких, под вопросом…

Неудивительно, что много моих знакомых жалуются “сегодня я не могу думать”. Не могу сконцентрироваться.  Прячу голову в капюшон. Но это не страх, это жажда высот.  Из своего балкона на 6-м этаже,  со страхом и с возбуждением, я смотрю вниз.  Что-то тянет меня  полететь. Пролететь хотя бы несколько этажей;  упасть, наконец, освободившись от страха, закутаться в теплоту трения о воздух—освобождающее самоубийство.

Сегодня мы опустошены грандиозностью явления. Сидя в комнатах, мы смущены нашим самым глубоким и самым подавляемым желанием: сказать "стоп".  Вдохнуть и остановить машину.   Зажатые со всех сторон, мы вспоминаем, какой ерундой мы были заняты до сих пор, избегая встреч с самими собой.  Наконец уступая искушению — которое никогда не покидало нас со школьных дней —  мы должны остаться в постели, уйти, дезертировать, смыться.

Сабу Косо, написав статью о Фукусиме, напоминает:  мы не спасем мир. Нашим исходным пунктом должна быть разборка  тотальности, которую нам продали под названием "Мир",  нужно передвинуть ее мембраны и изменить пунктуацию, агрессивно перестроить с новыми территориальными отношениями, которые и были бы решениями для хорошей жизни. “В этом смешении аффектов — отчаянии, радости, злости — которые многие из нас разделяют, мы должны закалить и выковать новое оружие, придумать новые инструменты и талисманы,  и вести быстротечную и насыщенную жизнь.”


_____________________
*Сальвация -  внезапная и масштабная мутация  при переходе одного поколения к другому, потенциально приводящая к возникновению нового (под)вида. – из Википедии – ВП
** Зд. мутанты – ВП
***lundi.am/What-the-virus-said

Shrese   When viruses shatter limits (Uneven Earth, 13 Apr 2020)


[Комментарий. Удивительно, как эта статья перекликается с моими мыслями и настроениями, в частности, с параллелью между радиацией и коронавирусом. На протяжении нескольких дней мы ощущаем в квартире запах гари, скорее всего пришедшей с ветром из Чернобыльской зоны. Власти конечно поспешили заверить, что никакой опасности радиации для города нет.  Но я им не верю. В конце концов, мне достаточно гари.  Лес выгорел, но "опасности нет".  А как насчет животных, растений ?  Они не в счет ?  В Чернобыльской зоне, животные несмотря на радиацию, в последние годы наконец-то почувствовали свободу. Люди оказались для них опаснее радиации.  Пожары,окружившие злополучный реактор, возникшие в результате поджога, опять подвергают животных опасности. В статье идет речь о параллелях между опасностью  радиации и  вирусного заражения.  Но я верю, что животные с обоими вызовами справятся. - ВП]