вырванная страничка из дневника 16

***

я очнулась, не помня себя, не помня, где я и кто я есть.

был лишь скорый, монотонно-непрекращавшийся стук в глазах, в ногах, в руках, в сердце — я сама была одним сплошным стуком, пробивавшимся сквозь тьму и обрушивавшимся на барабанные перепонки со всей возможной силой.

была лишь эпилептическая тряска, дрожь, пронимавшая всё тело электрическим разрядом, и я сама была такой концентрированной дрожью — от зубов до коленных суставов.

прерывистое дыхание. стук. дрожь. холод. нет, жар. резкий солёный запах, бьющий в нос. и примешивающийся к этому запаху запах другой, чужой. запах огня, пепла, суховея и пыли.

что-то зудящее и тёплое скатывается со лба на веки, заставляя меня очнуться и несколько раз моргнуть до того не моргавшими глазами.

внутренне шепча молитвы первосоздателям, чтобы это был лишь пот, скольжу наугад танцующими в болезненной лихорадке пальцами по лицу.

не пот.

на периферии мельтешивших в уголках глаз алых пятен медленно и заново создаётся реальность.

город.

вернее, то, что от него осталось.

то, что некогда роскошно утопало в бурном цветении, будучи чьей-то красивой выдумкой, настоящей утопией, теперь навеки утопло в огне и крови.

"алый гнев."

да, я вспомнила. это я уничтожила всё вокруг. до самого последнего кирпичика. до самой последней подзаборной собаки. до самого последнего беспомощного младенца.

— банально. какой же банальный конец для такого же по-банальному хорошего города, — звучит откуда-то изнутри. возможно, это мой, невольно сорвавшийся с иссохшихся губ звук. — и мне ни капельки не жаль его. мне плевать на жизни всех, кто здесь когда-либо жил и обитал. единственное, о чём я сожалею, так это то, что я так и не смогла тебя здесь найти. что же... рано или поздно...

— я... на... я...

новый звук. не-мой. но до щепотки в глазах знакомый, тоскливый. идёт откуда-то. но уже не изнутри. касается моих ушей. издалека...

оборачиваюсь. мой слух не подводит меня. волчий слух не подводит меня. сквозь дым и туман материализуется фигура белой птицы. хищной, северной птицы. в одно моргание видение сменяется девушкой в одеждах цвета исчезнувшей птицы. ненавистной мне девушки...

я не вижу её лица. только белый свет блещет из-под белого капюшона. словно луч далёкой звезды, до слепоты бьющий в мои ночные глаза. я не вижу её лица... но знаю, что оно принадлежит мне. так же, как и ей.

— яна... яна... — зовёт тоскливо.

оскал. не человеческий, волчий оскал. чувствую, как по-хищному острые зубы до крови впиваются в щёки, язык и губы.

я её ненавижу.

— яна... — слышу тоскливый девичий голос, пробивающийся сквозь белый свет. не-мой голос. — яна... что ты наделала?.. зачем?..

в одном ногте от девушки пролетает обоюдоострое лезвие и впивается в землю, издав глухой чавкающий стук. моё лезвие.

— убирайся отсюда, пока я и тебе глотку не перегрызла, — цежу сквозь прорастающие в челюсти клыки. — такой, как ты, здесь ничего не светит. она будет моей. до самой последней косточки. а тебе ничего не достанется.

девушка лишь пожимает плечами и усаживается на покатый валун неподалёку, вынимая из земли моё лезвие, с любопытством рассматривая его, словно невиданную игрушку.

— убьёшь её — убьёшь всех нас, — неожиданно произносит она и указывает в мою сторону моим же лезвием. это начинает злить. — яна... давай прекратим все эти бесполезные преследования и поиски. оставь в покое её бедную, мечущуюся, подобно тебе, душу. я знаю, сколько боли вам обеим пришлось пережить. сколько боли всем нам пришлось пережить.

— прекрати.

— ...она заслуживает жизни точно так же, как и ты, яна. в конце концов...

— прекрати!

— ...она ведь и создала нас с тобой.

истошный крик затмевает собой все существующие вокруг реальности. то, что я не должна убивать эту девчонку, — последняя промелькнувшая в моём одичавшем мозгу мысль, перед тем, как я проваливаюсь в пространство бессознания, куда попадают все герои, повествование о которых внезапно прерывается.

***

— Сколько нам ещё осталось идти?

— Недолго, потерпишь.

В кромешной тьме, где хоть глаз выколи, мы шли без единого источника света. Вернее, источник-то был — им служило свечение наших собственных тел, взявшееся, как водится, из не пойми откуда. Впрочем, я мог бы дать объяснение всему, что здесь было, да только стоит ли?

Я шёл впереди, освещая ей дорогу и не оборачиваясь, поскольку знал, что она уже следует за мной, ведь ей так любопытно узнать... Под нашими ногами чёрно-белой плёнкой проматывались мраморные плиты шахматной расцветки. Забавно. Чья-то фантазия изрядно постаралась, чтобы создать место, подобное этому, где объяснить всё происходящее можно было лишь волей Творца, ныне шедшего за моей спиной. Странно только, что сам Творец понятия не имеет, куда я его веду. Или ведает, но ещё не предполагает, чем это может обернуться для нас обоих и всего, что этот чудаковатый Творец напридумывал.

Что бы там ни было, вскоре пункт назначения был достигнут. Я обернулся к ней.

— Чего по сторонам глазеешь? Мы уже пришли.

Она была всё той же. Недоуменно-задумчивое лицо с широко распахнутыми зелёными глазами непонимающе оглядывалось вокруг, пытаясь вглядеться в безмолвную темноту, где из живых существ были только мы одни.

— Но я... я ничего не вижу, кроме тебя, — простодушно отозвалась она. — Что здесь вообще такого, что отличает это место от того, откуда мы пришли?

— Ну... здесь есть два чёрных зеркала, если тебя это успокоит, — пожимаю плечами в ответ, указывая пальцем дальше в темноту. — Только с них нужно снять ткани, иначе они будут совершенно бесполезны.

— Но... как и зачем им отражать то, чего нет? — удивлённо таращится на меня.

— Не я это придумывал, — отвечаю ей и киваю в сторону приблизительного местонахождения зеркал. — Если хочешь, иди и смотри.

Она смешно выгибает бровь вопросительным знаком, но всё же осмеливается пройти от меня на несколько шагов вперёд. Бледное свечение, исходящее от её кожи, выхватывает из темноты два огромных зеркала в почерневшем от времени серебре.

Они стояли, словно два сфинкса, охранявших вход в священную обитель душ давно почивших фараонов, друг напротив друга, покрытые пыльными и тяжёлыми чёрными бархатными тканями — такими обивают разве что внутренности гробов.

Она подходит к одному из зеркал и касается плотной ткани, схватившись за неё пальцами мелкой ладони, а затем, напрягшись и аллергически кашляя, срывает пыльный бархат.

В чёрном зеркале нет её отражения.

Только стоящее напротив второе зеркало, покрывшееся такой же чёрной тканью и таким же толстым слоем пыли.

— Не понимаю... — еле шепчет она, пытаясь вглядеться туда, где ничего нет.

— Может, стоит попробовать второе? — замечаю я. — Не знаю, насколько это поможет, но попытка — не пытка. Не думаю, что с тобой произойдёт нечто жуткое или страшное.

Недовольно посмотрев на меня, она всё же отваживается проделать махинацию по снятию ткани со второго зеркала.

Но, к нашему общему удивлению, ничего не происходит. Разве что зеркала теперь бесконечно отражаются друг в друге, не захватывая её фигуры.

— Почему я... — шепчет она, опустив голову, отчего её волосы падают на плечи, закрывая недоуменное лицо с закрывающимися зелёными глазами. — Почему я... не отражаюсь в зеркалах? Я же не...

— Нет, — прерываю её на полуслове и шагаю к ней. — Будь это так, ты бы не могла сейчас ходить, стоять, не говоря уж о том, чтобы мыслить.

— Возможно, эти зеркала отражают не совсем то, что мы привыкли в них видеть? — задумчиво произносит она, поднимая голову, не глядя в мою сторону. — Но что они тогда отражают, кроме друг друга?

Она касается чёрной зеркальной глади. К её удивлению, рука не ложится на что-то холодное и твёрдое, а проходит в чёрно-серебристую раму, как сквозь воздух. Преграды между стёклами и отражениями не было.

— Возможно, стоит поискать с другой стороны, — произносит она, глядя на меня, и задумчивое лицо её вдруг озаряет улыбка.

— И что ты собираешься делать? — скептически заглядываю ей за спину и видя лишь убегающую вдаль дорогу из бесконечных зеркальных отражений.

— Исследовать себя, конечно же, — протягивает она мне свою мелкую ладонь в качестве ответа. — А поскольку ты — одна из самых важных частей всего того, что я создала в своей памяти, ты мне можешь помочь с этим.

— Святая наивность. Конечно же, помогу, куда я денусь, — усмехаюсь в ответ и накрываю её мелкую ладонь своей рукой. — Ты ведь это всё вокруг и создала.

Иди и смотри.

И мы оба шагаем в бесконечное, бессознательное и трансцендентное пространство, всё больше погружаясь туда, где есть место только читающим эти строки, в которых мы растворяемся. А после — далеко не всё, но кое-что зависит от тебя. Решишь ли ты последовать за нами или вернуться туда, о чём ты на время чтения позабыл(а) — на сей раз остаётся за тобой.