Я извлекаю огонь. Глава 15

Глава 15. Дыхание Праздника, словно бритвенный порез.

Переход. Шелест бархата за пределами моего зрения, дуновение холодного ветра, запах моря.  Блики на гладкой деревянной поверхности, заманчивая вязь из тонких царапин, напоминающая давно забытые слова - на столе передо мной веером разложены карты, а я должен вытянуть одну из них.
Закрываю глаза и протягиваю руку. Замираю, прислушиваясь к своим ощущениям до тех пор, пока не чувствую колоду, как нечто живое, как часть своего тела. Извлекаю ту, что вызывает легкий зуд и покалывание и открываю глаза.
Семерка Жезлов. Доблесть. Мое тело наливается силой, я чувствую, что готов встретиться с чем или кем угодно.
Слышу барабанную дробь за пределами бархатных занавесей, что оберегают мой разум от мира за ними. Невидимые барабанщики заставляют вибрировать все пространство вокруг, внутри меня. Я чувствую, как Ка искривляется, движется невидимыми мне потоками, и мне становится очень страшно. Но я не прячусь от этого страха, я смотрю прямо в него, в эту черную бездну. Веду себя храбро. Доблестно.
Мир вокруг темнеет и я перехожу в иное пространство. Меня ждет Праздник.
***
Крики, смех и громкая музыка окружают меня. Хаос заразителен, и против своей воли, мой рот изгибается в безумной ухмылке.
Я стою на мостовой посреди невероятного, сказочного города - такие могут привидеться только во снах или во время тяжелого приступа лихорадки.
Ночное небо, словно огромные медузы, бороздят множество воздушных фонарей, разноцветных шаров, озаряют искры фейерверков, настолько ярких, что глаз видит их контуры даже после исчезновения. Где-то в вышине неспешно разрезает небеса громадный летательный аппарат, увешанный разноцветными гирляндами, выдыхающий зеленый искрящийся огонь, словно древнее божество, пернатый огненный змей Кецалькоатль.
Мою грудь распирает от ощущения счастья, небывалой свободы - хочется кружиться, плакать и танцевать. Ароматы экзотичных специй, гомон, музыка, это бескрайнее, невозможное небо пьянят меня, словно доза наркотика. Хочется окунуться в этот непорочный приход, хочется познавать его снова и снова, жить, существовать в нем.
Но этого не происходит. Нет, я не позволяю себе стать частью этого. Не позволяю одурманить себя, я вспоминаю сколько раз был очарован и сколько раз жестоко предан окружающим меня миром. Мне не место здесь - в этой проклятой, лживой картине, ни в этом изуродованном субмирке, ни в каком-либо еще.
Окидываю взглядом окружающую меня площадь, всю заставленную разноцветными шатрами, канал, по которому плывут, толкаясь меж собой, разрезая перламутровую гладь лодчонки, смотрю на башню, что возвышается вдали, что ждет, манит, сводит с ума, вызывая нестерпимое ощущение зуда во всем теле.
Сперва у меня не получается понять суть происходящего, мой взор выхватывает лишь общую картину Праздника. Мои мысли - это его шепот, голоса людей вокруг - его шепот. Он убаюкивает, заставляет забыться, но меня не обманешь. Повторяя про себя дзен-солипсистскую молитву, не взывающую ни к каким богам, не обязывающую и не просящую, я постепенно начинаю видеть, ощущать, но вскоре почти жалею, что сделал это.
Мир вокруг обнажается, а я начинаю идти вперед, к Башне, продираясь сквозь разношерстную толпу, путаясь и петляя среди торговых лавок и шатров, напоминающих опиумные притоны. Мой разум, обретя ясность, выхватывает из моего времени отдельные картинки, складывая их в одну красную линию. Чем дальше я продвигаюсь, тем опасней, извращенней становится Праздник.
Меня охватывает это ощущение - чувство лоска, недоступной роскоши, но в то же время ощущение чего-то неправильного, изломанного, кощунственного. Я чужак и всем сердцем ощущаю это, к счастью, пока только я один. Все это напоминает цирк, фарс, самоистязание, а я лишь в силах только наблюдать это.
Огромный человек, мускулистый, с широкими плечами и огромными ручищами, собрав вокруг себя публику, с невероятной скоростью жонглирует какими-то предметами. Сначала я думаю, что это разноцветные мячи или фрукты, но, подойдя ближе, понимаю, что это человеческие головы, выкрашенные в разные цвета. Невольно я обращаю взор на лицо страшного жонглера, белое от краски, как и его торс, и понимаю, что он тоже заметил меня. Заметил ужас в моих глазах и это его развеселило. Его толстые красные губы искривляются, обнажая большие, как у лошади желтые зубы, а затем шепчут что-то, что я не могу понять из-за шума толпы. Но я не секунды не сомневаюсь, что его слова адресованы мне.
Я вхожу в широкий шатер, и обнаруживаю себя стоящим посреди десятков маленьких тел. Это дети, ворочающиеся в сладостном бреду, бормочущие бессмыслицу себе под нос, втягивающие ядовитый дым из резных трубок - опьяненные, обманутые, невинные.
Я зажимаю себе нос рукой и стараюсь не дышать. Вспоминаю того мальчика на лестничной клетки, и мою грудь раздирает от безумного смеха. Вскоре я уже не могу его сдерживать, и иду, осторожно переступая через них, шатаясь и отчаянно хохоча, чувствуя ужас от того, кем являюсь в данный момент. Проходя глубже, уже не зажимаю нос рукой, а втягиваю в себя вместе с дыханием мерзостный, приторный смог, понимая, что безумен настолько, что ничто больше не сможет поглотить мой разум и остаться целым.
Я чувствую, как Черное Пламя загорается внутри меня.
Практически у самого выхода вижу среди детских тел сгорбленную фигуру. Этот человек, Кукловод, с пытливыми, бессовестными глазами, подходит от одного ребенка к другому с небольшим аппаратом в руках, оставляющим красное клеймо с номером на шее каждого, к кому прикоснется. Длинные пальцы с нестриженными ногтями перебирают колесико, высчитывая новые номера. Его лицо скрыто белым платком, а в заплечной сумке дюжина трубок для новых маленьких жертв.
Этого человека пугает мой судорожный смех, и он одергивается, подпрыгивает на месте, смотрит на меня как затравленный зверек, не зная, бежать ему или продолжить свое дело.
На мгновение я вспоминаю о своем спутнике, Жизнелюбе, и рука бездумно тянется к поясу, пальцы сжимают холодную металлическую рукоять. То, что происходит в следующее мгновение можно назвать взрывом, всплеском невероятной силы внутри меня - словно в моем разуме открылась одна из дверей и впустило нечто, что пряталось доселе.
Я чувствую Черное Пламя физически, я ощущаю, как извлекаю его из ножен у меня на поясе, преобразую в бритвенно-острую сталь. Страх в глазах Кукловода провоцирует, дразнит меня, заставляя съежиться от нетерпения, а потом выстрелить собой ему навстречу.
Нет, я не убиваю его мгновенно, даже не взрезаю дряхлую, бледно-зеленую плоть. Я бью свободной рукой, отшвыривая от себя лысый, покрытый пятнами и редкими волосками череп - я вижу его во всех подробностях и знаю, что будет дальше.
Жду, пока Кукловод оправиться от удара, с удовольствием наблюдаю, как страх на его лице сменяется капризным, обиженным выражением. Вижу перед собой человека, который делает зло ради зла, привыкшего к тому, что это всегда сходит ему с рук. Отскакиваю от кривого кинжала, прочертившего зигзаг в сантиметре от моего лица, а затем вновь позволяю Пламени внутри себя обрести форму. Режу, кромсаю, потрошу, отделяя кусок за кусочком от этого жалкого создания, радуюсь тому, что избавляю мир от подобного. Стою над его останками, жалея, что сделал это слишком быстро. Дети вокруг ползут, не в силах идти, к заветным трубкам с отравой у него в сумке, не замечая, что их "благодетеля" больше нет. Вспоминаю, что у меня есть более важные дела, что я могу покончить со всем этим разом. Сделать хоть что-то хорошее.
Перед самым выходом у меня в голове проносится странная мысль о том, что произошедшее в шатре - наказание за то, кем я был раньше. Ну уж нет, за это я уже заплатил, и заплатил сполна.