Зло и спасение 4

СВЯТОСТЬ  ЕСТЬ  СВЕТ
(вечность)

Итак, Бог есть свобода. Но не безначальная омнипотенциальная свобода мэона к НИЧТО, а безначальная монопотенциальная свобода СУЩЕГО к сущности. Теогония, как процесс, характеризует Бога не в смысле Его возникновения из чего-то Ему предшествующего, а в смысле Его непобедимой эротической Воли раскрывать Свою несотврённую АБСОЛЮТНУЮ СУЩНОСТЬ – ЛОГОС – в тварных сущностях и существованиях. Творение Божие и есть раскрытие в тварность несотворённой Божественной СУЩНОСТИ, насколько Бог желает себя раскрыть. Творение заключено в Боге, оно есть принадлежность Божественной Жизни как вечного творчества, изъявление свободной творящей Воли Бога. Свобода Бога абсолютно эротична, она монопотенциальна в Духе ЭРОСА, то есть безукоризненно сущностна, устремлена всегда и только к творению, никогда не к деструкции, всегда и только к просветлению, никогда не к помрачению. «Божественная жизнь – созидательная, актуализирующая себя в неистощимом изобилии. Божественная жизнь и божественная созидательность неразличимы. Бог созидает потому, что он Бог» (П. Тиллих). Не мэоническое НИЧТО осуществляет в себе жажду света, а Бог осуществляет Свою Волю просветлять тьму Духом Любви.
Бог в самом Себе есть совершенная Жизнь. Эта Жизнь есть вечность. Не дурная бесконечность привычного для нас времени, не количество протекающего и утрачивающегося, а качество пребывающего, абсолютно ценного в себе бытия, Сверхбытия, чуждого смертоносных течений дурной бесконечности. Наши представления о вечности очень близки выводам Плотина (7 трактат III Эннеады «О времени и вечности»), хотя в его логических построениях на месте слова Бог стоят «вечное Первоначало», «умопостигаемый мир», «совершенная вселенная», «божество», понятия, характерные для поздней античной философии: «Но само вечное Первоначало не стремится к будущему. Оно уже составляет целое, и та жизнь, на которую оно имеет право, уже заключена в его совокупности. Целостное, законченное выражение сущности – вот состояние, в котором находится умопостигаемый мир; это состояние и есть вечность, понятие, которое и этимологически связано с понятием вечно-сущего. Эта полнота бытия охватывает не только всю совокупность частей умопостигаемого мира, но выражает также, что этот мир не испытывает никакого недостатка и что к нему не может прикоснуться ничто, не причастное бытию; истинно совершенная вселенная должна не только охватывать все бытие, но и исключает всякое не-бытие (этот момент особенно важен для нас! примеч. авт.) ... Поэтому вечность обладает бесконечно возвышенной природой и тождественна с божеством. И мы имеем полное право сказать, что в вечности проявляется сущность божества, раскрывающегося как спокойное, неизменно пребывающее бытие»32*.
  Но будучи в самом Себе совершенным и безущербным Сверхбытием, Бог отвечает Своей неукротимой монопотенциальной Воле к сущности, то есть к раскрытию Себя в тварно-сущее. Воля эта есть воление безначального ЭРОСА, Неизреченная Любовь. Человеку падшему (то есть всем нам), лишь с большим трудом и скорее по вере, чем по разумению, даётся сознание, что совершенство и безущербность могут сочетаться с волением. Ведь среди людей принято считать, что если всё есть, то уже ничего не надо. В естественном порядке мира воля (воление) манифестирует наличие ущерба и стремление этот ущерб восполнить. Но когда человек пристальнее вглядывается в себя, он познаёт, что и ему, как Образу и Подобию Божию, бывает ведома даже в полном достатке и благоденствии беспокоящая воля, творческое воление, не связанное с внешней необходимостью или ущербом, порождаемое не внешним материальным порядком, а порядком внутренним, духовным. Человек несёт и ощущает в себе духовный свет, который властно требует излияния. Человек несёт в себе сияющую частицу вечности. Он чувствует её, хотя далеко не всегда осознаёт, что это искра Света Божия. И даже в малой искре этого Света, дарованного человеку Богом, живёт неукротимая эротическая воля к излиянию, к просиянию жизни.
Бог же есть сама вечность, сам Свет, и Он желает изливать этот Свет. Бог желает вечно изливать Свет вечности. Свет вечности есть Свет АБСОЛЮТНОЙ СУЩНОСТИ Бога, Его абсолютное ЧТО, раскрывающееся в Святом Духе Любви. Свет Божий и есть Святость Бога. Святость рассеивает тьму мэона, проницает её всепобеждающей эротической волей. Свет Божий светит во тьме. Волею монопотенциальной свободы к сущности Бог входит в тёмную омнипотенциальность мэона и нарушает его предвечный коллапс, вбирает в Свой Свет (и тем освящает) из мэонической свободы всё, что способно тендировать к свету, в чём содержится хоть малая потенция к что. Здесь, пожалуй, ещё одна чёрточка сходства нашей концепции с манихейским мифом: то, что Мани изображает как отдание пленённого света, извергнутого с семенем демонами-архонтами, возжелавшими прекрасного Посланника Божия, мы видим как высвобождение всепобеждающей Волей Божией потенций света, скованных в мэонической омнипотенциальности. Все сущностнонесущие, то есть эротические потенции мэонической свободы освящаются Божиим Светом и так получают подлинную свободу. Тёмные же танатические потенции мэона, потревоженные в своём коллапсическом обмороке, тоже «оживают» (правильнее было бы сказать -омертвевают-, ибо их «оживание» несёт смерть). Потревоженная тьма, если можно так выразиться, «восуществляет бессущностность», то есть активизирует свои ничтожащие воления и пытается тендировать к абсолютному НИЧТО.



СВЯТОЙ  СИЛЬНЫЙ

Но Бог есть не только Святой. Он есть Святой Сильный. В Библии не раз говорится о силе мышцы Божией:  «Вот, Господь Бог грядет с силою, и мышца Его со властью» /Ис. 40, 10/, «...о, Господи Боже! Ты сотворил небо и землю великою силою Твоею и простертою мышцею; для Тебя ничего нет невозможного» /Иер. 32, 17/, «явил силу мышцы Своей» /Лук.1, 51/, – хотя это лишь метафора, лишь переведенное на понятный в естественном порядке мира язык физической силы представление о беспредельной духовной мощи Бога, лишь образ-символ сверхъестественного Всемогущества Бога-Духа. Несокрушимой силой мышцы Своей, то есть беспредельной духовной мощью, Бог сковывает все тёмные потенции мэонической свободы, преграждает им их ничтожащие пути, оттесняет с творящей Своей стези всё, что тендирует к разложению сущности.  Безграничной светлой мощью ЭРОСА, то есть Волей Любви, Бог предвечно и непрерывно творит сущности и существования, и это есть не что иное, как сущностное (не природное) самораскрытие Бога, проступание Его абсолютного и неисчерпаемого ЧТО в область тварного.
Бог не творит из НИЧТО. Он творит из Себя, хотя и не из Природы Своей, а из СУЩНОСТИ (ещё будет не раз и подробно сказано об этом). Бог потому и утвердил через Моисея Своё имя для людей – СУЩИЙ, что открывается человеку главным образом Своей СУЩНОСТЬЮ – ЛОГОСОМ, ибо, как Сын, ЛОГОС есть Природа Бога, но, как Слово, ЛОГОС есть СУЩНОСТЬ Бога, беспредельность Его содержания, и она от самого сотворения человека раскрывается перед ним в образах тварного космоса.
Итак, Бог не творит из НИЧТО. Если мы говорим, что Бог творчески входит в мэон, то лишь в том смысле, что по Воле Своей Он может быть активен и в чуждой Его предвечному Свету прамирной мэонической тьме. Активность Бога в мэоне есть активность вбирающая и освящающая, но также сдерживающая и оттесняющая. Всё потенциально сущностное, всё, что способно стремиться к свету, но что прежде безначально коллапсировало в хаосе мэонической омнипотенциальности, с вхождением Бога в мэон соединяется с Ним и дальше живёт уже в Нём, то есть только в Нём – в Боге – начинает подлинно быть. Потенциальное что мэона сливается с абсолютным ЧТО Бога и, не добавляя ничего к Божественному совершенству (а что можно добавить Абсолюту?), само обретает актуальность, выходит из дурной бесконечности омнипотенциального мэонического коллапса в вечность свободы истинной, монопотенциальной свободы к сущности. Именно в этом смысл вхождения Бога в мэон, и надо заметить, что это очень сложный процесс. Мэон безначален как и Бог, но мэон дурно бесконечен, а Бог вечен, поэтому противостояние Бога и мэона есть столкновение прежде всего принципиально разнокачественных начал: вечности и дурной бесконечности. То, что для мэона есть дурная бесконечность бессильного противления, бессознательная реакция тьмы небытия на Свет Сверхбытия, то для Бога есть вечность неукротимого творения, сознательная Воля Сверхбытия к наслаждению через дание бытия. Процесс рассеивания мэонической тьмы Светом Божиим есть, таким образом, не временн;е столкновение, но одно из качествований Сверхбытия, как противопложности небытию, трансцендентный аспект эротической Воли, акт вечного просветления тьмы. Употребляя здесь слова «процесс» и «акт», мы должны отдавать себе отчёт в том, что само понятие о рассеивании мэонической тьмы Богом как о процессе, связано с неизбежными границами наших возможностей представления. Мы не знаем ничего кроме времени, и потому всякий «акт» для нас есть по необходимости «процесс» во времени. Но в Боге времени нет, вечность Божественной Жизни абсолютно чужда времени, а потому то, что нам представляется «процессом», то есть неким течением, в Боге есть «акт» одновременно и совершающийся, и предвечно свершившийся. Эта антиномия не может быть преодолена рационально, она выражает трансцендентность сверхъестественного порядка Божественной Жизни естественному порядку падшего мира. Рассеивание мэонической тьмы Светом Божиим для мира времени есть совершающееся, но для Бога, Которому чужды внеположности и протяженности,  – оно есть свершившееся, потому что Бог совершенен, а совершенство есть всесодержательность, абсолютная полнота, которую можно попробовать выразить формулой всё-везде-всегда, но которая, тем не менее, останется запредельной сюстороннему человеческому разумению.
Совершенству Божию ничего не нужно, в совершестве нет ущерба, нет недостатка, но совершенству Бога присущ Дух Любви. В Божественном совершенстве дышит абсолютный ЭРОС, неукротимая воля усовершенствовать несовершенное, просветлять тёмное, облагодатствовать безблагодатное. Это и есть Неизреченная Божия Любовь. Пронизанный лучами Божественного Света,  спектр светлых потенций мэонической свободы начинает светиться уже светом сущностной активности. Тёмный же спектр мэонических потенций чернеет, пробуждаясь к агрессивному тендированию в абсолютное НИЧТО. Стронутый с мёртвой точки безначальности («ни мрак, ни свет»), он стремится разлить клокочущую в нём энергию деструкции, ищет осуществить вплоть до абсолютного НИЧТО свои предвечные потенции ничтоженья. Но крепостью мышцы Своей Бог сковывает весь тёмный спектр мэона, оттесняет потенции ничтоженья с путей Своих. Вся отрицательная потенциальность мэонической свободы, теперь уже актуализированная, вся тьма бессщуностного, ранее дремавшая в коллапсе непотревоженного мэона, а ныне ринувшаяся в русла своих предвечных волений к абсолюту НИЧТО, оказывается слабее абсолютного ЧТО Бога. Безначально содержащаяся в мэоне отрицательная воля к бессущностному уступает АБСОЛЮТНОЙ Воле СУЩЕГО к сущности. Вне пределов тварного мира – по  ту сторону – отрицательная мэоническая воля обречена оставаться лишь угрозой экспансии. Перед мощью творящей Воли СУЩЕГО вся тёмная и уже чернеющая пропасть мэонической свободы всегда остаётся лишь оскаленным, но скованным и пятящимся зверем, неистребимым, но бессильным, склонным к угашению Света Божия, но знаменующим лишь границу Света и тьмы, неуклонно развдигаемой продолжающимся Творением. Всё сказанное нами с поистине боговдохновенной простотой выражено в единой евангельской фразе: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» /Иоан. 1, 5/, этой, быть может, самой гениальной догадке человека о безначальной мэонической тьме.
Всемогущество Божие и есть прежде всего преобладание Бога над мэоном. Оно запечатлено не только в воздвигнутом Творении, но и в том, что Творение продолжается, очтоженье побеждает ничтоженье.



ВСЕМОГУЩЕСТВО,  ВСЕМУДРОСТЬ,  ВСЕБЛАГОСТЬ

Бог есть Свет. Свет сильней мэонической тьмы. Бог-Свет рассекает тьму мэона, вбирает и увлекает за Собой все сущностные потенции  мэонической свободы. Бог-Сила сдерживает и оттесняет потенции ничтоженья, преграждает дорогу наступающему НИЧТО. Творящая мощь Бога безгранична, и потому мы зовём её Всемогуществом.
«Разумение» Всемогущества Божия очень трудно для падшего человеческого разума. Обусловленный граничностью тварных сил человека и беспрестанно понукаемый лукавым, разум склонен впадать в гордыню и искушать Бога низменной софистикой. Среди «особо изощрённых интеллектуалов» весьма популярен, например, такой провокационный вопрос: «Может ли Бог сотворить камень, который Он не сможет поднять?». По-видимому, задающим такой вопрос кажется, что тут они поколебали веру и, более того, загнали самого Бога в неразрешимый тупик.
Однако сама постановка подобного вопроса свидетельствует о неспособности разума вместить представление о Всемогуществе Божием. Подобный софизм посрамляет не Бога, а грешного человека, который действительно нередко бессилен перед им же самим сотворёнными вещами. Всемогущество же Божие, не только не обусловленное тупиками формальной логики падшего мира, но вообще не сообразующееся ни с чем кроме Всеблагости и Всемудрости самого же Господа Бога, легко отвечает на этот «каверзный» вопрос:
1) Да, Бог может сотворить камень, который Он «не сможет» поднять, ибо Бог Всемогущ.
2) Да, Бог может поднять камень, который Он «не сможет» поднять, ибо... Бог Всемогущ.
Бог может всё, на что изъявляет Свою Всемудрую и Всеблагую Волю. «...для Бога нет ничего невозможного, – кроме лишь того, чего Он не желает»33. Всемогущество потому и есть ВСЕ-могущество, что оно уходит за пределы любых мыслимых тварных могуществ. Это человеческое «могу» с неизбежностью упирается в некое человеческое же «не могу». Обуженность мышления границами сущности и пределами бытия, обусловленность тварным – «могу-не могу» – это есть мера человеческая, мера твари. Но тварь к тому же ещё и пала, и по падшести склонна искушать Бога сопоставлением своей граничной сущности с Его АБСОЛЮТНОЙ СУЩНОСТЬЮ, своего относительного тварного бытия со Сверхбытием Абсолюта. Но никакие сопоставления тварного с несотворённым, относительного с абсолютным очевидно невозможны. Экхарт указывает на эту очевидность: «Бог превосходит бытие и сущность». Бог есть несотворённое Сверхбытие, исток всякого тварного бытия, и Бог есть безначально СУЩИЙ, исток всякой тварной сущности, берущей в Нём начало. Количественные сообразности и несообразности тварного, (а к тому ж ещё и падшего) мира, конституирующие формальную человеческую логику, неприменимы в богопознании. Говоря о трудности понимания Всемогущества Божия, мы намеренно поставили слово «понимание» в кавычки. Понимание есть разумение, и человек действительно должен стремиться к Богу всем своим разумением, но он должен также помнить, насколько мал; это разумение, сколь немногое Божие может вместить в себя тварный и помрачённый грехопадением человеческий разум. Всемогущество, как и все иные усвояемые нами атрибуты Бога, есть предмет веры, а не знания, духовного воображения, а не рационального понимания. «Разуметь» Всемогущество Бога значит прежде все сознавать, что оно неуяснимо для разума, поскольку запредельно для тварных сил и способностей человека. Об этом должны были бы помнить те, кто  вопреки завету Иисуса Христа «не искушай Господа Бога твоего» /Мат. 4, 7/ всё-таки пытаются искушать Бога.
Итак, Бог Всемогущ и через Всемогущество утверждает наперекор гиблой безначальности мэонического НИЧТО Свою непреклонную Волю к ЧТО. Ошибочно, однако, было бы думать, что бессильная к какому-либо сущностному зачатию, мэоническая тьма не сильна. Она чудовищно сильна своей абсолютной и абсолютно довлеющей себе несотворённой бессущностностью. Но сила эта не творческая, не созидательная, в самой себе не способная ни к чему, даже к направленной сознательной деструкции. Эта сила есть бессмысленная инерция всеугашения, удушающая тяжесть омнипотенциальной безначальности. Рассекать и одолевать её, держать этот груз, способна одна лишь мышца Божия. Божественная Жизнь проясняет себя как предвечная и вечная борьба Света с тьмой, как напряжение мышцы Божией против раздавливающей тяжести тёмных потенций мэона. Предвечность и вечность есть не только со-стояние, но и непрерывное противо-стояние абсолютного ЧТО абсолютному НИЧТО, противо-стяние, в котором НИЧТО – могущество инертно-тяжкого мэона, уступает ЧТО – энергетически-волевому Всемогуществу Божию. По ту сторону тварности НИЧТО всегда остаётся лишь тёмным присутствием, обречённым отступлению. Бог не истребляет мэон не только и не столько потому, что это противоречит Всемудрости, ибо мэон несотворён, (то есть безначален и бесконечен), и истребление его обернулось бы дурной бесконечностью, сколько потому, что, Всеблагости и всемогущей монопотенциальной Воле Бога чужда сама идея истребления. Всемогущая творящая Воля Бога действует всегда и только в направлении сущности. Она отнимает у абсолютного безволия омнипотенциальности всё то, что в тотальном этом безволии имеет подавленное воление к свету. Бог отнимает у тьмы поглощённый ею свет и тем даёт ему жизнь. Противо-стояние Бога и мэона есть уже описанный нами предвечный и вечный процесс рассечения тьмы Светом Божиим, освобождения из узилища омнипотенциальной безысходности всех положительных потенций, ищущих исхода в свет.
Но если  п р е д в е ч н о с т ь  Божественной Жизни есть противо-стояние разгорающегося Света и расступающейся тьмы, то  в е ч н о с т ь  Божественной Жизни есть творение. Мы уже говорили, что вечность – это уникальное свойство, принадлежное только Богу и Божественной Жизни, а также всему, что целодуховно живёт в Боге. Это уникальное свойство открывается духовному взору не просто как противоположность дурной бесконечности времени, но прежде всего как  т в о р е н и е  или то, что в человечески соизмеримых понятиях мы называем творчеством.
Если Всемогущество Божие всего масштабней изъявляет себя в противостоянии Бога-Света мэону-тьме (ибо какое же тварное противостояние сравнится с противостоянием несотворённых «начал»!), то Всеблагость и Всемудрость Божии всего ярче проявляют себя в творении. Всё, что Бог творит, есть совершенное Благо и совершенная Мудрость, а так как творит Он вечное и навечно, то и сами Всеблагость и Всемудрость полнее выражают себя именно  в е ч н о с т ь ю – свойством сокровенной Божественной жизни, совершенно чуждым времени. Всемогущество же больше отвечает  п р е д в е ч н о с т и   которая хоть и трансцендентна в сокровенных своих глубинах, но по неизбежной граничности нашего воображения имеет некую большую сближенность с образом именно времени... времён, до начала которых (-пред-вечно-) нечто произошло и за даль которых (-вечно-) уводит горизонт никогда не кончающегося. Предвечно (до веков), то есть до начала мира и времени, совершилось вхождение Бога-Света во тьму мэона, – вхождение всемогущее, ибо ни что не могло ему воспрепятствовать, – и  вечно (после веков), то есть после конца не только мира, но самого времени, будет продолжаться противостояние Света и тьмы.
Однако несмотря на всю грандиозность этого непостижимого разуму, (лишь смутно воображаемого нами) предвечного и вечного противостояния, высшая и наисокровеннейшая Жизнь Бога (насколько мы вообще способны её вообразить) связана не с вечным противостянием, а с вечным творением. Ради свободы творить, то есть непрерывно раскрывать всеблагую Свою Премудрость, ради Любви к вечности, – ибо вечность есть творение и творение есть вечность, – ради неуклонного разгорания Света, которое есть плод непрерывного творческого акта... ради этого предвечно и вечно напрягается мышца Божия, сдерживающая разлитие тьмы. Ради Божественного «Да Будет!» светит во тьме Свет. Непреклонная Воля творить есть сам Дух Божий – преизбыточность Любви, всепобеждающая мощь ЭРОСА, та восхитительная неизреченность Бога, с которой мы связываем наши лучшие упования, сокровеннейшие наши надежды, которая превосходит любые человеческие разумения.
Мы верим, что Воля к творению не есть необходимость Бога восполнять в Себе некий ущерб или недостаток. Бог не знает ущерба, в Его Воле творить нет вынужденности, нет корысти. Но именно поэтому так дорога для нас бескорыстная Любовь Бога к вечности, – Его ЭРОС, Его творящая Воля. Нам, христианам, это открывает в Боге нечто невыразимо интимное и родственное человеку, сыну Божию, заблудшему в бренность, ибо и человек творит не из необходимости (всё, что он делает по необходимости, не есть творчество!), а от избыточности благодатных даров и свободной Любви к вечности, от вечно подвижной и неукротимой эротической воли, которая при сотворении даруется человеку Богом как сама человечность, как «дыхание жизни». Бердяев писал о «страстной жизни в Божестве», и мы чувствуем, что не холодно и остранённо, а по могучей и свободной страсти, по Любви Неизреченной, творит наш Небесный Отец.
Евангелист Иоанн говорит: «Всё через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» /Иоан. 1, 3/. Это означает, что всякая тварная сущность, – ведь только тварное начинает быть, нетварное же безначально, – обязана своим возникновением Богу, что всё и вся тварного космоса есть плод Божественной Любви к вечности, непреклонной Воли Бога творить, то есть непрерывно раскрывать Себя в тварно новом. Мы не случайно здесь акцентируем внимание на «тварно новом». Такова парадоксальность Божия  т в о р е н и я  по отношению к человеческому творчеству, что новизна для Бога – это лишь воплощение и созерцание в тварных воплощениях того, что есть предвечная частица Его АБСОЛЮТНОЙ СУЩНОСТИ, Его несотворённого и беспредельного содержания – ЛОГОСА. ЛОГОС есть вечная содержательная беспредельность Бога, всесодержательность потенциальная. Новизна тут является лишь как переход всесодержательности потенциальной в актуальную, как раскрытие в тварном того, что безначально было и есть в Боге, что Он дотварно содержал в себе, а потом раскрыл как тварную новизну, и увидел что всё это «добро зело», то есть и в тварных воплощениях отвечает совершенству предвечных Божественных содержаний, – всеблагих и всемудрых, – а  значит годно для вечности.
Но если Бог в неукротимой творческой монопотенциальности лишь раскрывает Свою несотворённую всесодержащую и всеведущую СУЩНОСТЬ, то человек в творческих процессах прежде всего познаёт, а уж потом и раскрывает себя, как сущность тварную. Он сознаёт себя, как богосотворённое существо, через переданную ему Богом творческую свободу и спосылаемые благодатные дары. В отличие от Всеведущего Бога, человек в творчестве познаёт нечто сущностно новое, прежде ему неведомое – Божию идею о себе. Для человека в отличие от Бога творчество есть не только свободная эротическая воля, не только Любовь к вечности, но ещё и абсолютное долженствование, ибо только через творчество дано ему познать самого себя, раскрыть для мира свою тварную неповторимость, саму суть свою, которую пред-ведает лишь Бог. Замысел Божий о человеке и предназначенной ему роли в Творении каждый из нас может познать только через личное духовное творчество.



IN  SINTESI

Здесь, чтобы не потеряться в размышлениях, мы чувствуем необходимость повторить для самих себя и для возможных читателей некие первоопределяющие умозаключения, тем более что по мере продвижения вперёд эти умозаключения усложняются и обращаются к самим себе, а значит и к нам, с новыми трудными вопросами.
1. Несотворённая тьма мэона не есть чернота, хотя она и непроглядна. Её непроглядность есть следствие её ужасающей, поистине тупиковой неопределённости – безысходного «сомнения» омнипотенциальности в самой себе. «Тихая свобода, которая ни свет ни тьма» – такой образ находим мы у Бёме в «Сорока вопросах о душе», так описывает он то, что мы определяем понятием омнипотенциальной свободы мэона. Абсолютным отрицательным свойством этой свободы является то, что она не суть... не есть, и сама по себе не имеет надежды быть, ибо безначально и безысходно омертвлена хаосом взаимоаннулирующихся противоположных потенций. Мэоническая свобода в самой себе несёт обречённость бессилию, безначальность (не только в смысле несотворённости, но и в смысле бесплодия, неспособности ни к какому началу) и тупую неокрашенность – «ни мрак ни свет». Свобода мэона есть дурная бесконечность неизбрания, эро-танатический тупик. Погруженный во тьму омнипотенциальности, мэон представляет неразрешимую пустоту, не-сущее, НИЧТО, о «есть» которого мы догадываемся лишь по метаморфозам, которые происходят с этой неразрешимой и безначальной пустотой, с этим НИЧТО, после рассечения мэонической тьмы Светом Божиим. Несотворённая тьма мэонической свободы, собственно говоря, и начинает «быть», – не подразумеваться, как тотальное отсутствие надежды на что-либо сущностное в хаосе потенциального всё-что-угодно, – а именно «быть», пусть даже и антибытием, саморазрушительным и разрушающим, отрицающим самого себя и угрожающим всему сущностному, только после первого Божественного «Да будет!», поскольку оно раздаётся не только в Боге, но и в мэоне, тьму которого Бог рассекает очтоживающим вхождением. До этого мэон вообще никак не определяется, потому что к тотальному НИЧТО, к безначальной пустоте, – даже если эта пустота, это НИЧТО, есть поглотивший самого себя универсум потенций, – невозможно применить ни положительного, ни отрицательного определения. Положительно или отрицательно свобода начинает определяться не ранее чем положено начало актуализации хотя бы одной из её потенций. В этом смысле прав С. Булгаков, пишущий: «...Бог, полагая относительное, т.е. бытие, косвенно даёт бытие и небытию»34. Мы уточним – антибытию (об этом ниже), Танатосу, агрессивной бездуховности, высвобождающейся из безначального равновесного мэонического небытия.

2. Бог есть несотворённый Свет и безначальная творящая Воля. Бог абсолютно СУЩНОСТЕН и этим противоположен мэону – абсолютной несотворённой бессущностности. Как безначальный Свет и Воля, как Всеблагость и Всемудрость, как Жизнь, Любовь, Красота, то есть всей неисчерпаемостью мыслимого и немыслимого совершенства, Бог произносит «Да будет!» в Своей вечности и в дурной бесконечности мэона. Это инициальное повеление рассекает неопределённую и непроглядную мэоническую тьму на белизну и черноту, на вспыхнувшее светом эротическое что и почерневшее агрессивностью танатическое ничто внутри мэона. Начало Творения, ознаменованное первым «Да будет!», не кладёт конец омнипотенциальному мэоническому небытию, но полагает начало его расслоению на:
а) вспыхнувший свет стронутых с мертвой точки положительных (эротических) потенций, которые находят свою актуализацию в слиянии с творящей Волей Бога,
и
б) «вспыхнувшую тьму», то есть почернение стронутых с мёртвой точки тёмных (танатических) потенций, которые сливаются в черную волю к ничто уже при первом Божием «Да будет!». Если счастливое слияние светлых потенций мэонической свободы с Божией Волей мы можем назвать для них началом бытия в Сверхбытии Бога, то слияние ничтожащих потенций в чёрную волю к ничто, начинающую манифестировать себя бессмысленной и неукротимой тягой к разложению всякой сущности, мы должны определить как высвобождение  а н т и б ы т и я  из небытия мэона. Это уже не просто инертная тяжесть всераздавливания и самопоглощения, характеризовавшая омнипотенциальный и пассивный мэон. Теперь это вырвавшийся из коллапса Танатос, однородная агрессивная воля, обособившаяся потенция, стремящаяся к отрицательному абсолюту, ищущая распространить ничтоженье, как опустошительную эпидемию. А н т и б ы т и е  есть «хищник», «убийца» бытия. Мы ставим оба эти определения в кавычки, ибо  а н т и б ы т и е  – это лишь бессознательная агрессия ничтоженья, лишь попущенная потенция, не воплощающаяся ни в какой сущности, ничего не восуществляющая, не живущая никакой жизнью (если не считать «жизнью» слепое воление к аннулированию любой жизни и всякого существования). Момент этот исключительно важен, ибо здесь мы впервые в рефлексии нашей сталкиваемся уже не с омнипотенциальным и пассивным в своём безысходном эро-танатическом коллапсе пращуром зла, а с реальным злом как слепой агрессивной силой и направленной, хотя и бессознательной, отрицательной волей. Содержавшееся в мэонической свободе, как нереализуемое воление, зло актуализируется в слиянии тёмных потенций рассечённого мэона, концентрируется в черную волю к ничто, даёт начало  а н т и б ы т и ю.
А н т и б ы т и е  есть агрессивная противоположность  Сверхбытию  Бога, отрицательная актуализация небытия, его уплотнение из тёмного хаоса волений-безволий в активную, хоть и слепую, черную волю к ничто. Такова бессознательная реакция мэона, потревоженного Божественным Эросом и выведенного из коллапсического равновесия.
Дж. Б. Рассел рассматривает концепцию зла у Псевдо-Дионисия Ареопагита. Эта концепция покоится на Дионисиевой теории лишенности (privation) блага: «Зло является ни чем иным, как недостатком добра. Оно не имеет никакого субстанциального существования и представляет собой только тень бытия. В одном из пассажей щедрый на слова Дионисий говорит, что “зло есть ущербность, недостаток, немощь, несоразмерность, грех, бесцельность, безобразие, безжизненность… темнота, бессущественность и само то, что никогда никак не имеет никакого существования”. Коль скоро зло не является чем-то, а только недостатком бытия, недостатком божества, то всё в мире есть Бог, а зло Богом не является. Таков этот аргумент от лишенности, плод благородного усилия интеллекта и смелая попытка логически защитить всеблагого и всемудрого Бога. … Всё сущее есть Бог. При этом Бог благ, но в космосе существует зло. Как же разрешить этот болезненный вопрос? Только отрицая подлинность существования зла. Сколь элегантное, логически стройное решение! Однако оно совершенно бессмысленно: его опровергают бесчисленные страдания мужчин, женщин, детей и животных. Настоящая боль не может быть лишенностью чего-то. И более того, даже если зло есть недостаток блага, подобно тому, как холод есть недостаток тепла, мы обязаны спросить, откуда этот недостаток, откуда зло в космосе…»35. Дионисий заглянул чрезвычайно глубоко в бездну прамирной и пратварной инициальности. Нам уже пришлось говорить о некоторых особенностях существования (например, о без-образии многих проявлений сугубой плоти), которые использует и Дионисий в качестве характеристик зла, но главной характеристикой для нас остаётся то, что Дионисий называет «бессущественностью», а мы – бессущностностью зла. Однако в отличие от Дионисия мы не отрицаем зла, не боимся, а наоборот настаиваем на дуализме (или бинарности) несотворённых начал – Бога и мэона, и нас не смущает здесь нарушение формальной логики единобожия, ибо во-первых, как уже было сказано, мэон, в котором коренится зло, не есть другой бог наряду с Богом-Творцом, а во-вторых человеческая логика – и нам ещё придётся не раз указывать на это – очень несовершенное средство богопознания. Как сущность – зло не есть, зло «бессущественно», но оно есть как потенция в безначальной и безысходной мэонической природе. Через обман сатаны и грех человека зло входит в Творение как воля, как бессмысленная отрицательная воля к разложению сущности, к разлитию «бессущественности» или бессущностности. В «Свете невечернем» С. Булгаков приводит замечательное по глубине и лаконизму определение зла того же Псевдо-Дионисия Ареопагита: «Зло, как зло, не образует никакой сущности или бытия, оно лишь ухудшает и разрушает вид существующего, насколько от него зависит»35*. Вот именно – не сущность и не бытие, но отрицательная воля, бессознательная тенденция к разрушению бытия и разложению сущности, к всасыванию всего сущностного, то есть вне-положного злу, в положение бессущностности. Зло есть ничтоженье... слепое стремление «насколько от него зависит» изничтожать всё и всяческое вплоть до абсолютного НИЧТО.
Зло есть а н т и б ы т и е, высвободившееся из небытия, монопотенциальная черная воля к ничто, вырвавшаяся из омнипотенциального НИЧТО потревоженного мэона. Из зла-пращура, безначального и безвольного, каковым оно было и осталось в коллапсе мэонической свободы, высвобождается зло-воля, Танатос, слепо одержимый голодом по ничто (“Hunger zum Nichts”) – слиянная монопотенциальность всех ничтожащих волений, в мэоне дремавших, а ныне разбуженных рассекающим Светом Божией Воли. «Да не будет!» – таково первопобуждение а н т и б ы т и я, перводвижение зла, бессознательная реакция танатической черной воли к ничто на эротическое Божественное «Да будет!», кладущее начало Творению.
Силою воображения, пусть и бледного, и неизбежно схематизирующего, мы можем дерзнуть нарисовать себе это захватывающее дух сверхмирное столкновение-противостояние Бога-Света и мэона-тьмы, двух безначальностей, полагающих свои первые начала. Безначальный Свет входит в безначальную тьму. Прежний «ни мрак ни свет» этой тьмы рассекается на мрак и свет. Свет белеет и вливается в сияние Божественного ЭРОСА, отдаёт свою волю Творению, а мрак чернеет и закипает танатической волей к ничто, ринувшейся в неизбежное своё слепое тяготение к бессущностности. Разгорающийся Свет ЭРОСА и расступающаяся тьма, сгущающаяся в танатическую черноту и кипящая агрессией на самых границах Света, – так даруется слабому человеческому воображению это сверхтварное и сверхмирное противо-стояние, эта до времени «начавшаяся», и за горизонт времени «уходящая» борьба двух безначальностей: Бога и мэона. Так образно постигаем мы неустранимый инициальный дуализм – прамирное столкновение безначального Божественного Света с безначальной мэонической тьмой, АБСОЛЮТНОЙ СУЩНОСТИ с абсолютной бессущностностью, совершенного ЧТО Бога, зачинающего Творение, Духом ЭРОСА созидающего всё и вся тварного космоса, с совершенным НИЧТО мэона, стремящимся к воцарению через вырвавшегося из мэонической омнипотенциальности Танатоса, через монопотенциальную черную волю к ничто. Так осознаём мы и смысл нашей веры в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли... веры в то, что Он есть подлинно «Господь Саваоф, Сильный»36 /Ис.1, 24/, что злой воле к ничто никогда не одолеть несокрушимой мышцы Божией, непреклонной Воли Бога к ЧТО. В этой вере нас подкрепляет не одно только упование наше, но и очевидность совершившегося и продолжающегося Творения, которому никакая сила зла, никакая воля или сверхволя к ничто, никакое  а н т и б ы т и е  не может окончательно воспрепятствовать. Замечательны и просты слова, сказанные по этому поводу Франком: «Все жалобы на всемогущество зла, на его победу над добром – сколько бы правды не заключали в себе в отношении эмпирии, т.е. поверхности бытия – содержат очевидное внутреннее противоречие: если бы разрушительной силе зла не была поставлена абсолютно неприступная преграда, всё давным-давно было бы разрушено и некому было бы жаловаться на зло»37. Действительно, положение Творения парадоксально. Мир лежит во зле, зло преимуществует в жизни, и тем не менее зло не есть верховная сила, определяющая вечную судьбу Творения. Злу, сколько бы ни свирепствовало оно в падшем мире, стремясь без остатка изничтожить все тварные существа и сущности, поставлена «абсолютно неприступная преграда». Преграда эта есть Божий Дух, Святой Дух Любви.

К чему Творение Божие, если оно косвенно порождает зло?
Зачем  с в е р х б ы т и е  полагает начало тварному бытию, если тем самым оно вызывает разрушительную силу   а н т и б ы т и я  из бездны небытия, пусть и абсолютного, но бессильного и безвредного?
Зачем эротическая воля к наслаждению творчеством, если она пробуждает танатическую волю к разрушению?

Где же здесь Премудрость и Всеблагость?

Нужна ли эта всевышняя Любовь к вечности, нужен ли этот Свет, если он беспокоит и приводит в движение дурную бесконечность тьмы?

На эти и подобные вопрошания скепсиса можно возразить: «А где были б мы со всеми нашими вопрошаниями, если б не Воля Божия творить?». Но подлинные, экзистенциальные ответы – это сама глубина жизни, которую всякий раскрывает в меру своего духовного опыта. Опыт же этот есть трансцендирование, то есть опыт богооткровения и богообщения.
«Экзистенциальное мышление в сущности есть вопрос. Экзистенциальное мышление есть онтологический вопрос с предъявлением своего бытия. Экзистенция так связана с трансценденцией, как вопрос с ответом. Человек во всем своем бытии есть один огромный вопрос. Но ответом на этот вопрос является Бог, и человек подлинно экзистирует только тогда, когда он отвечен. Иначе говоря, когда он своей открытостью вобрал в себя Бога»38.
Итак – экзистенция есть вопрос. Вопрос о смысле, о предназначении, вопрос, который кратко формулируется так: «зачем я есть?». Вопрос этот мгновенно порождает и другие вопросы – в частности: «что такое есть, что означает быть?» Задаваемые жизни, эти вопросы получают множество «ответов» и ни одного ответа. Антанас Мацейна утверждает что человек есть вопрос, и что ответом на этот вопрос является Бог. Такова и наша вера. Ответом на экзистенциальный вопрос «человек?», является Бог. Все ответы на частные вопросы экзистенции и на её самый общий вопрос, вопрос о смысле, почерпаются в Боге.

Каковы же эти ответы?