Встать, суд идет!

Он шел сгорблясь и ссутулясь, пряча голову в поднятый воротник серого пальто и засунув руки в глубокие карманы. Ветер трепал длинные полы, они били по ногам, путались, замедляли его и без того небыструю походку. Было холодно, промозгло и сыро. И куда его потащило в такую погоду гулять, сидел бы сейчас в общей гостиной их пансионата, смотрел как два Никифора сражаются между собой в шахматы. Старый Никифор, как его называли в пансионате, потому что ему было уже почти 90 лет, всегда обыгрывал молодого Никифора, которому было только слегка за 80.

Он подошел к остановке и решил подъехать немного на автобусе. “Силы уже не те, - грустно подумал он. -- Раньше пробегал по 15 км и не замечал”. Автобус долго не шел, а стоять на открытом пространстве было холодно. Лучше уж идти. Когда он утром уходил из пансионата, медсестра спросила его вернется ли он к обеду. Он покачал головой и пожал плечами, погруженный в свои мысли. Та, привыкшая к чудачествам стариков, не стала настаивать. Дмитрий Алексеевич был хорошим пациентом. Этот еще крепкий, высокий, седой как шапки снежных вершин, старик, несмотря на возраст, был почти полностью независим и мобилен. У него только плохо действовала левая рука и иногда из-за этого ему требовалась помощь в одевании. Почему он пришел жить в дом престарелых, или как они называли его, пансионат, она не знала. Знала только, что его никто никогда не навещал. А когда однажды она попыталась спросить его о родственниках, он еще ниже опустил голову, вжался в кресло и окончательно замкнулся в себе. Медсестра Лидочка молча завязала ему ботинки, поднялась с корточек перед его креслом, привычно-профессионально улыбнулась, сказала что-то ободряющее и ушла по своим обязанностям.

Он продолжал упрямо идти навстречу ветру. Утром светило солнце и он ушел довольно далеко. Февраль был ненадежным месяцем в смысле погоды. Около часу назад солнце спряталось за тучи и пошел мелкий то ли дождь, то ли туман. Зонтика он, конечно, не взял. Он вообще не любил зонты. Зато он любил бродить вот так по городу, не замечая куда идет. Осознание своей свободы было определяющим чувством в его жизни. Никто не остановит и не спросит куда он идет, нет заборов и решеток, нет железных дверей, нет преград.

Дмитрий Алексеевич остановился перед вдруг возникшей перед ним серой кирпичной стеной. На минуту его охватила паника и ощущение дежавю. Он быстро встряхнулся, поднял голову вверх, увидел сумрачное небо, понял что зашел в тупик. Он выдохнул, на минуту прислонился спиной к холодным кирпичам. Ветер в переулке сбивал с ног меньше, но выл как в трубе. Унылые звуки наложились на серую промозглость наступающих сумерек. Он вышел из тупика и пошел дальше.

Редкие прохожие спешили по домам, безуспешно прикрываясь от ветра и моросящего дождя зонтиками. Молодая женщина на углу у Гастронома сражалась с выворачивающимся наизнанку розовым зонтом. Дмитрий Алексеевич подхватил капризный зонтик, здоровой рукой сильно нажал на тонкие спицы, выворачивая его обратно и галантно вернул измученной хозяйке.

-- Спасибо, дедушка, - вежливо поблагодарила она и, увидев зеленый сигнал светофора, поспешила по переходу на другую сторону улицы.

“Дедушка. Хм..., - невесело усмехнулся про себя Дмитрий Алексеевич. -- Ну да, а кто же я. Дедушка и есть. Только чей?.. Ничей...” Он постоял, раздумывая в какую сторону идти. Ближе было через дворы. Но он любил ходить по открытым пространствам.

Мелкий дождь перешел вдруг в ливень, что в сочетании со шквальным ветром делало невозможным передвижение. Дмитрий Алексеевич заметил небольшое кафе впереди и поспешил туда настолько быстро, насколько мог.

Он буквально влетел в дверь, которая с грохотом за ним захлопнулась, толкнув его в спину.

После рева ветра и шума дождя внутри маленького кафе было неожиданно тихо. Дмитрий Алексеевич несколько мгновений постоял, приходя в себя. Несколько человек сидело за столиками, негромко играла джазовая музыка. Он одобрительно кивнул головой и решил остаться. Не то, чтобы у него был большой выбор, но приятным бонусом было то, что кафе ему понравилось. Он попросил чашечку кофе и бутерброд, почувствовав неожиданно голод и вспомня о пропущенном обеде, у подошедшей официантки. С трудом освободившись от рукавов промокшего пальто, Дмитрий Алексеевич попытался пристроить его на спинку стула, но пальто было длинное, что при его росте означало – оно будет наполовину лежать на полу. Тяжело вздохнув от усталости, он пошел и повесил его на высокую вешалку в углу при входе. На столике уже стоял его заказ. Дмитрий Алексеевич осторожно опустился на стул, поддернув брюки, и обхватил застывшими пальцами дымящуюся чашку с кофе, склонившись над ней. “Пережду ураган здесь, - решил он, - не может же это продолжаться вечно”.

Вечно... Вечно. О вечности он знал, кажется, все. Двадцать лет колонии строгого режима. Что это – если не вечность? С тех пор прошло много лет, и на воле он был дольше, чем за колючей проволокой, но каким-то образом те двадцать лет казались самыми длинными в его жизни. Вся жизнь его разделилась на до и после. Он ни с кем и никогда не разговаривал о тех годах, не поддерживал отношений с теми, с кем сидел. А его друзья из прежней жизни сами собой растворились и исчезли как соль в горячей воде. Молодая жена ушла не дожидаясь конца следствия. “Пойми, я просто не могу, физически не могу быть замужем за уголовником! - заламывая руки и мечась по квартире восклицала она. -- Это совсем не то, как я представляла свою жизнь. Я не могу ходить в тюрьму с передачами, это за пределами моего понимания.” Собрала свои ноты и ушла.

Уголовник. Кажется, именно она первая назвала его так. Парадоксальным образом он не считал себя таковым. Одно неосторожное движение, неправильно принятое в запале решение и жизнь его надломилась как тонкая ветка. Или скорее как локомотив, налетевший на каменную стену. Осколки взрыва погребли под собой его самого, его несостоявшуюся семью и, конечно же – того мальчишку. Лицо этого пацана стало к старости все чаще мелькать в его снах и даже в мыслях наяву, если он позволял себе расслабиться. Дмитрий Алексеевич никого не винил в том, что с ним произошло. Это была его жизнь, его судьба, и значит ему выпало прожить ее так, как предначертано. Но иногда он принимался высчитывать, сколько бы лет было сейчас этому пацану, если бы с ним не случилось тогда то, что случилось. Он пытался утешаться тем, что у каждого была своя судьба, а значит тому парню предопределено было погибнуть в пьяной драке у бара, но это почему-то не помогало. “Он был младше меня, значит сейчас ему было бы...” - он одернул себя, помотал головой, не давая мыслям уйти в пустые размышления.

Превышение пределов необходимой самообороны – то, на что расчитывал он и его адвокат. В конце-концов у того в руке тоже был нож, которым он полоснул Димку, оставив навсегда его левую руку лишь наполовину рабочей. Решение судьи привело в изумление даже прокурора, который просил значительно меньше. Дмитрий смотрел со скамьи подсудимых как тот пытался скрыть ошеломление после зачитывания приговора, начав быстро перекладывать бумажки на столе, складывать их в папки и постукивать ими о стол, деликатно при этом покашливая. Обжалования решения суда по всем инстанциям не принесли результатов и Дмитрий Алексеевич, тогда еще просто Димка, пошел, что называется, по этапу.

Дмитрий Алексеевич отхлебнул остывший кофе, поморщился и посмотрел в окно. Буря стихала, пора было двигаться домой, если он хотел успеть хотя бы на ужин.

В пансионате пахло котлетами и слышно было как накрывают на столы. Дмитрий Алексеевич прошел к себе переодеться в сухую одежду. В коридоре он встретил Лидочку.

-- Дмитрий Алексеевич, - радостно поприветствовала она, - а у вас новый сосед!

Он посмотрел на полуоткрытую дверь в комнату напротив, в которой давно никто не жил с тех пор как в позапрошлом году умер прежний сосед. Там стояли вещи, чемоданы, сумки.

-- А где он? - спросил он Лиду.

-- Да в столовую пошел на ужин. И вы идите, - и она поспешила дальше по коридору.

В столовой уже собралось большинство постояльцев. Две сестры-двойняшки сидели на своем обычном месте на диванчике в углу и вязали бесконечные шарфы. Два Никифора закончили партию в шахматы и убирали фигуры в коробку, бывший учитель географии смотрел негромко телевизор. Остальные занимались кто чем, коротая время до ужина. Дмитрий Алексеевич заметил незнакомого старика с косматыми бровями на скамье у стены. “Видимо и есть мой новый сосед”, - решил он. Он подошел и тяжело опустился на скамью рядом с ним. Помолчали немного.

-- Дмитрий Алексеевич, - протянул он руку старику.

Тот пожал ее и уже открыл было рот, собираясь назвать себя, как в столовую впорхнула медсестра Лидочка, покрутила головой и заметив их вдвоем на скамье, скороговоркой выдала:

-- Аскольд Анатольевич, мы ваши вещи все занесли в комнату, после ужина устраивайтесь, - и упорхнула.

Дмитрий Алексеевич превратился в соляной столб. “Аскольд. Да еще Анатольевич. Имя редкое. Не может быть”, - он незаметно покосился на соседа по скамье.

-- Да, вот так жизнь забросила в конце пути в дом престарелых, - пошевелил бровями новый старик. - Кто бы мог подумать. Один остался как перст, даже навещать некому будет. С женой развелся. Бросил ее с ребенком. Сам виноват, - он по-стариковски пожевал губами и продолжал, словно разговаривая сам с собой, не обращая внимания на соседа. -- Сын у меня был. Он маленький еще был когда я ушел. Рос без отца. Эх, да что говорить. Связался с плохой компанией, пьянки, гулянки, драки. Вот в одной из драк его и убили.

Дмитрий Алексеевич сидел не шевелясь и не дыша. А косматый старик продолжал:

-- Но я отомстил. Выполнил свой отцовский долг, так сказать, хоть и с опозданием, - он неожиданно повернулся и посмотрел на Дмитрия Алексеевича яркими голубыми глазами из-под нависших бровей. Снова сник, опустил голову и продолжал уже тише:

-- Судьей я был. Дело мне попало. Никто не знал, что он мой сын. Фамилии разные, не дознались. Отправил я его в тюрьму. Там и помер, поди. Зря, наверное. Потом жалел не раз. Сына-то не вернуть. Ничего уже не вернуть. Вся жизнь под откос. Вся жизнь.

Прозвучал гонг к ужину. Два старика сидели бок о бок на скамье, не шевелясь и будто не слыша его. Каждый думал о своем.

Фото с сайта https://obyektiv.press/