de omnibus dubitandum 114. 366

ЧАСТЬ СТО ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ (1911-1913)

Глава 114.366. КНЯЗЬ ВАДБОЛЬСКИЙ…

    Князь Николай Петрович Вадбольский (см. фото) родился 5 декабря 1869 г. в семье действительного статского советника. Окончил Первый Московский кадетский корпус (1886), затем – Павловское военное училище (1888), Академию Генштаба (1895), Офицерскую кавалерийскую школу (1900). Вступил в службу офицером в лейб-гвардии Павловский полк. Служил по Генеральному штабу. В 1900 г. произведен в подполковники, в 1904 – в полковники (за отличие).

    Участвовал в Русско-японской войне. С 1907 г. – начальник штаба Кавказской кавалерийской дивизии. С 1909 г. состоял в распоряжении начальника Генштаба. С 1911 г. – генерал-майор (за отличие). С 1909 по 1914 г. служил начальником Персидской Казачьей Е.В.Ш. бригады.

    В Великой войне командовал бригадой Кавказской Туземной конной дивизии. С 01.07.1915 – начальник Сводной кавалерийской дивизии на Юго-Западном Фронте. В 1915 г. произведен в генерал-лейтенанты. С 25.04.1917 командовал 7-м Кавказским армейским корпусом. Участвовал в Белом движении на Юге России. После эмиграции жил в Югославии, был председателем Союза Инвалидов в Белграде (1930–1938), где и был убит в 1944–1945 {См.: Волков С.В. Офицеры российской гвардии: Опыт мартиролога. М., 2002. С. 88; Стрелянов П.Н. (Калабухов) Казаки в Персии. 1909–1918 гг. С. 418}.

    Представленный в рапортах кн. Вадбольского дискурс хорошо описывается в категориях концепции ориентализма Э.В. Саида {Саид Э.В. Ориентализм. Западные концепции Востока. СПб., 2006}.

    Формируя представление о неспособности персов и иранского государства к управлению даже самими собой, он не скупится на яркие характеристики народа и государства.

    Описывая персов, Вадбольский использует характерные ориенталистские клише: «Персы особого склада характера; в них много хлестаковщины; они очень способны к восприятию, неспособны к творчеству; не обладают твердой волею, наделены огромным самомнением» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 47}.

    Впрочем, по мнению офицера, это вполне поправимо. Уже из следующей фразы становится понятно, что Вадбольский рассматривает их с точки зрения пригодности к военной службе в бригаде, а их качества приводит для обоснования необходимости обучать персов в российских училищах: «Училища это (особенности персов. – Л.С.) учесть смогут, тем более, что бригадная школа и служба в ней сглаживают шероховатости сих природных качеств» {Вадбольский иллюстрирует благотворное воздействие российской системы образования на конкретном примере: «В 1910 году окончил Тифлисское (юнкерское тогда) училище сын бригадного эмир-тумана. Служил он хорошо, отлично занимался со школьниками; постепенно во всем выравнивался под руководством русских; под давлением бригадной дисциплины утрачивал общеперсидские недостатки характера. Сейчас, после 3-х лет службы в бригаде, это лучший ротный командир». См.: РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 47}.

    Еще в 1913 г. встал вопрос о расширении бригады {Бригада была развернута в дивизию в 1916 г., в ходе Первой мировой войны}. Вадбольский тесно связывал этот вопрос с пополнением личного состава офицерами российской армии: «В бригаде для разворачивания ощущается недостаток в русских чинах» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 2}.

    Эта потребность обосновывалось им необходимостью надзора за иранскими казаками и офицерами для поддержания дисциплины: «только при наличии их, под ближайшим их надзором офицерские персидские чины бригады могут проявлять свои хорошие качества, в противном случае довольно быстро начинают приближаться к общему типу персидских офицеров и чиновников. Из продолжительных командировок возвращаются неучами и распущенными. Не только "казаки" (кавычки мои - Л.С.), но и офицеры, преследуя материальные выгоды, довольно скоро превращаются в слуг генерал-губернаторов и утрачивают воинские достоинства» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 2}.

    Отметим, что апелляция к необходимости надзора и контроля за местным населением ввиду его неспособности к самоуправлению – один из традиционных способов легитимации колониальной власти. Интересны соображения Вадбольского о шахском дворе, иранском правительстве и общественно-политической жизни Ирана в целом.

    Характеризуя шаха, генерал-майор отмечает, что он имеет склонность к европейскому образу жизни и европейскому этикету, однако «в этом встречает сопротивление среди придворных, особенно министра двора». Ахмад-шах «осуждает нелепые обычаи персов и особенно Двора», он «решительно высказывал свое предпочтение всему европейскому, говорил, что ему совершенно не нравятся персидские женщины, что он мечтает о поездке в Европу».

    В то же время, по мнению Вадбольского, европеизаторские устремления шаха вряд ли найдут свое воплощение в реальности, как в силу сопротивления окружения, так и в силу того, что «едва ли хватит у Его Величества характера, решимости переделать уклад жизни своей и своих подданных, хотя бы ближайших – придворных» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 82}.

    Шаху приписываются слабость и нерешительность, что, впрочем, есть повторяющаяся характеристика в отношении Каджаров. Что же до России и русских, то шах «считал, что отец (Мохаммад Али-шах. – Л.С.), выказывавший столько симпатий всему русскому, не был поддержан русским правительством; бригада не смогла защитить своего шефа; на основании сего отношение к русским и бригаде – было холодное, недоверчивое; со временем чувства сглаживались; ко времени появления летом 1911 г. Мохаммад Али-шаха воскресла надежда на помощь русских и, видимо, большое было желание видеть отца на престоле. К бригаде чувства шаха могу считать все более и более улучшающимися» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 105 об.}.

    Единственной претензией, по мнению Вадбольского, является недостаточная поддержка отца, а в целом шах расположен и к бригаде, и к России. Важным препятствием модернизации Ирана выступает, с точки зрения начальника бригады, сопротивление политической элиты.

    Ее характеристики у Вадбольского нелестны. Так, его возмущает непочтительное отношение придворных к своему монарху: «Едва ли ошибусь, если выскажу, что даже среди наиболее честных царедворцев нет истинного понятия о высокой идее монархической власти, нет внутреннего благоговейного чувства к своему монарху; этикет в пустяках и необычайная небрежность, не простота, а именно небрежность в отношении шаха; юн, добр, не грозен, и этого достаточно, чтобы никто не стеснялся его присутствием; чтобы званые и незваные теснились бы около шаха, сами заговаривали с Его Величеством» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 82}.

    Показателен и другой случай, приведенный Вадбольским в рапортах: «По соседству с бригадою находится патронный завод, бездействующий по случаю неплатежа жалованья и невыдачи денег на производство работ. Во дворике завода увидел постепенно разрушающуюся конную статую Мозаффар ад-Дин-шаха и сидячую – Насер ад-Дин-шаха; начальник завода считает их своей собственностью; правительство не выкупает. Равнодушны ко всему кроме личного, главным образом, материального блага» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 55}.

    Недостаточное развитие монархического чувства, отсутствие должного этатизма, эгоизм и партикуляризм, жажда наживы – вот важнейшие недостатки иранской политической элиты, следствием которых, по логике Вадбольского, является сопротивление распространению влияния России в Иране.

    На этом элементе рассуждений офицера следует остановиться. Важнейшей категорией, которой оперирует Вадбольской, является «русское влияние». Деятельность бригады рассматривается им в качестве инструмента его усиления. Это закономерно и соотносится с целями, преследуемыми властями империи при создании Персидской казачьей бригады.

    Любопытно, как именно офицер обосновывает необходимость распространения российского влияния в Иране. Поскольку Вадбольский оценивал перспективы модернизации иранского общества и государства весьма скептически, задачу России и, ее представителей он видел в некоем покровительстве, патерналистском попечении над соседней страной.

    В своих рапортах он представляет бригаду не как инструмент российского империализма, но, скорее, как средство поддержания внутреннего порядка и стабильности в соседней слабой стране, не так давно пережившей революционные события.

    Соответственно, всякое сопротивление деятельности российских представителей рассматривается Вадбольским сквозь призму этих представлений. Говоря о «необходимости безотложного увеличения казачьей бригады, путем создания отрядов», он отмечает, что «неоднократно персидское правительство соглашалось, что эта мера наиболее действительная для водворения порядка, но в этом видело крайне нежелательное усиление русского влияния, а потому не приступало к исполнению.

    Русское влияние пугает лишь правителей и темных деятелей, пугает стеснением в беззаконном преследовании своих личных интересов» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 2}. Последний мотив рефреном повторяется в ряде рапортов Вадбольского, в другом месте он пишет: «Думаю, что противодействие начинаниям русских, их влиянию – основывается не столько на опасении утраты самостоятельности, сколько на боязни водворения того режима, при котором необходимо будет правящим сократить аппетиты и злоупотребления» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 55}.

    Итак, русское влияние и персидская казачья бригада – это гарантия стабильности и безопасности в Иране, сопротивляться которой могут только своекорыстные представители элиты, не желающие принимать в расчет ничего, кроме своих узких личных либо корпоративных интересов.

    Для подкрепления этого тезиса Вадбольский ссылается на мнение российского посланника в Иране И.Я. Коростовца* {Об И.Я. Коростовце см.: Генис В.Л. Вице-консул Введенский: Служба в Персии и Бухарском ханстве (1906–1920 гг.) Российская дипломатия в судьбах. М., 2003. С. 245–249. Свое видение ситуации в Иране он изложил в известной записке: Англо-русские отношения в Персии во время мировой войны // Красный архив, № 4–5 (65–66). 1934}, солидарного с начальником бригады по вопросу необходимости ее усиления: «Посланник считает необходимым провести эти меры явочным порядком, так как нынешнее персидское правительство в будущее глядеть не хочет и под гипнозом русофобских чувств готово действовать вразрез своей пользе и в явный вред русского влияния на судьбу Персии.

*) КОРОСТОВЕЦ Иван Яковлевич (?)(1862 - 1933) - выпускник Александровского лицея, востоковед. На службе в МИД с 1884: 2-й драгоман миссии в Пекине, с 1890 2-й секретарь миссии там же. Затем секретарь миссий в Рио-де-Жанейро (1894-1896) и Лиссабоне (1896-1902). С 1902 генеральный консул в Бушире. В 1905 участвовал в заключении Портсмутского мира с Японией, был наряду с К.Д. Набоковым секретарём российского уполномоченного С.Ю. Витте. В 1908-1912 русский посланник в Китае. В 1912 по поручению С.Ю. Витте возглавил русскую дипломатическую миссию в Урге. 21.10.1912 подписал в Урге русско-монгольское соглашение, признававшее автономию Внешней Монголии и дававшее русским подданным в Монголии ряд привилегий (беспошлинной торговли, свободного проживания и передвижения в Монголии, совершения любых коммерческих операций, право заключать соглашения с монгольским правительством о разработке и эксплуатации горных и лесных богатств, рыбных промыслов и т.п.). Этот акт означал, что де-факто признаётся образование независимого монгольского государства. Договор считается одним из самых крупных дипломатических успехов императорской России перед Первой мировой войной. В 1913-1915 посланник в Персии. В 1915-1917 — член Совета МИД. После Октябрьской революции эмигрировал. Проживал в Пекине, Финляндии, Париже, где и скончался.
Автор работ «Китайцы и их цивилизация» (СПб., 1896), «Россия на Дальнем Востоке. Воспоминания» (М., 1907), а также дневника, который Коростовец вёл во время переговоров в Портсмуте (издан в 1923 в Пекине).
От брака с Александрой Вячеславовной Гордановой (р. 1864) имел детей: Ольгу, Флавия и Вадима.

    Личное мое мнение то, что развал Персии нисколько не замедляет своего хода, и мы не должны быть застигнуты грядущими событиями врасплох. Одна из существенных мер – усиление бригады, и с этим необходимо спешить» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 78–79}.

    Вадбольский отмечает, что «положение дел в стране тяжелое, и только такой инертный терпеливый народ может выносить отсутствие законов и каких-либо прав кроме прав сильных (прежде шариат и духовенство были регуляторами – теперь и они без значения)» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 92}.

    При этом, «в то время как власть, распорядок, источники жизни все больше и больше переходят к бельгийцам и шведам, немецким и английским предпринимателям, персидские правители продолжают быть под гипнозом "русской опасности" (кавычки мои - Л.С.) и всю деятельность направляют на противодействие всему, что от русских. С нашей стороны необходимы самые решительные меры, дабы не утратить значения в соседней стране, не могущей уже жить самостоятельно и, вразрез нашим выгодам, влекомой к вырождению, разорению, к анархии» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 92–93}.

    Таким образом, для Вадбольского ближайшая судьба Ирана представляется очевидной: страну ждет анархия и распад, а единственное средство избежать этого сценария развития событий – укрепление российского влияния, для пользы самой Персии, разумеется.

    Поскольку в результате революции в Иране сформировался парламент (меджлис) и шел противоречивый процесс формирования конституционной монархии и парламентаризма, Вадбольский не мог не уделить внимания проблеме политической жизни страны, в которой действовал, основным персоналиям, политическим течениям, партиям и идеологиям. Конечно, оценки Вадбольским иранского парламентаризма и политической жизни были весьма критическими, его высказывания по этому поводу исполнены скепсиса.

    Среди прочих изменений, вызванных конституционной революцией в Иране, было формирование демократического движения, стоявшего на позиции освобождения от российско-британской зависимости. Вадбольский не склонен воспринимать иранских демократов как силу, работающую на качественное изменение внутри- и внешнеполитического курса страны, на ее модернизацию.

    Для начальника казачьей бригады деятельность демократов – в первую очередь антироссийская деятельность. Это видно хотя бы из следующей характерной цитаты: «Не дремлет враждебная всему русскому демократическая партия, тайными руководителями которой я лично считаю министра иностранных дел Восуг-од-Доуле и брата его Кавам-ос-Салтане, министра финансов и военного; меняют свою окраску по нужде, но основной цвет ярко-демократический» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 101}.

    В рапорте от 7 августа 1914 г., характеризуя кабинет министров, Вадбольский пишет, что «первый министр, он же и внутренних дел, Ала-ос-Салтане старчески дряхл во всем и все время был руководим своим сыном, рьяным русофобом и проповедником возможности возрождения Персии своими средствами и силами, что для всех, хотя бы немного знающих нынешнюю Персию, – абсурд» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 104}.

    Сама идея возрождения Ирана изнутри представляется офицеру нелепой и тесно связанной с русофобией ее носителей. Значительное внимание уделяет князь  Вадбольский и характеристике международной ситуации на Среднем Востоке, дипломатической активности Великобритании, Германии, представителей других европейских держав и САСШ.

    В частности, офицер был всерьез обеспокоен вопросом подчинения бригады и представления отчетности. В начале XX в. правительство Ирана, пытаясь маневрировать между Россией и Великобританией, стало приглашать представителей из третьих стран для налаживания финансовой, полицейской системы, реорганизации государственного управления и т.п.

    Особенно хорошо известна миссия еврея американца М. Шустера**, приглашенного поправить финансы государства Каджаров и спровоцировавшего бурную негативную реакцию российской стороны {О миссии М. Шустера см.: Kazemzadeh F. Russia and Britain in Persia, 1864–1914: A Study in Imperialism. New Haven and London, Yale University Press, 1968. P. 581 ff.; Shuster W.M. The Strangling of Persia. New York, 1912}.

**) ШУСТЕР М. — еврей, чиновник американской колониальной администрации на Кубе (1899—1901) и на Филиппинах (1906—09). Предоставленные ему в июне 1911 иранским меджлисом широкие полномочия (финансовый советник и главный казначей Ирана) Шустер стремился использовать для подчинения Ирана американскому империализму. Деятельность американской финансовой миссии Шустера в Иране (май 1911 — январь 1912) вызвала недовольство империалистических соперников САСШ в Иране. После ультиматума царского правительства (29 ноября 1911), поддержанного Великобританией, Шустер был смещен и в январе 1912 выехал в САСШ.

    Среди прочих вопросов обсуждался и вопрос отчетного подчинения бригады. Вадбольский, описывая эту ситуацию, приводит собственную характеристику Шустера, значительно расходящуюся с теми его оценками, которые мы находим в иных источниках.

    «Должен донести, что русский посланник в Тегеране д.с.с. Поклевский-Козелл*** считал возможным, отчетное подчинение начальника бригады сначала американцу Шустеру, а ныне бельгийцу Морнару.

***) ПОКЛЕВСКИЙ-КОЗЕЛЛ Станислав Альфонсович (белор.)(1868, Камышловский уезд, Пермская губерния — 1939) — российский дипломат; действительный статский советник, камергер. Представитель белорусского дворянского рода Козелло-Поклевских.
Родился в Пермской губернии в семье надворного советника, крупного уральского предпринимателя Альфонса Поклевского-Козелл и Анжелины Иосифовны Рымша.
В 1886 году окончил привилегированный Императорский Александровский лицей, по окончании которого поступил на службу в Министерство иностранных дел, в Департамент личного состава и хозяйственных дел.
В 1890 году уволен из МИД для отбытия воинской службы. В 1892 г. назначен состоять при Канцелярии МИД. С 1892 г. — третий, а с 1895 г. — второй секретарь канцелярии министерства.
С 1897 по 1901 год — 1-й секретарь российской дипломатической миссии в Токио. В 1901—1906 годах — 1-й секретарь, а с 1906 по 1909 год — советник императорского посольства в Лондоне. Личный друг и правая рука посла России в Великобритании, графа Александра Бенкендорфа. Во время работы в Лондоне также сблизился с представителями высшей английской аристократии. Сыграл значительную роль на ранних этапах подготовки англо-русского соглашения, подписанного в августе 1907 года. По некоторым сведениям, был агентом Охранного отделения и состоял с королём Эдуардом VII в сексуальных отношениях, благодаря чему сыграл значительную роль на ранних этапах подготовки англо-русского соглашения, подписанного в августе 1907. Граф С.Ю. Витте в своих воспоминаниях писал о нём как о «фаворите короля Эдуарда и ближайшем друге Извольского и его семейства».
В 1909 году вернулся в центральный аппарат МИД, его кандидатура выдвигалась на пост товарища министра иностранных дел, но не прошла. В том же году был назначен посланником в Тегеране.
В 1913—1916 годах — посланник в Бухаресте (Королевство Румыния). Препятствовал вступлению Румынии в Первую мировую войну, осознавая низкую боеспособность её армии. Один из чиновников писал: «В 1915 году, когда союзники и Россия ждали, что Румыния выступит на их стороне, он сделал все, чтобы она осталась нейтральной. За это он едва не был обвинён царским правительством в государственной измене». Снова назначен посланником в Румынии после Февральской революции. В декабре 1915 г. заменён на Н. Шебеко. Снова назначен на этот пост Временным правительством после Февральской революции.
Из письма военного министра Сухомлинова генералу Янушкевичу 15 февраля 1915 г.:
«О Поклевском я говорил с мин. ин. дел, — он и слышать не хочет никаких доводов, говорит, что если уберут Козла, то и он уйдет».   
В 1918 году, после Октябрьского переворота, работать на большевиков отказался, жил в Румынии. В 1920—1930 годах был представителем Верховного комиссара по делам беженцев при Лиге Наций (Нансеновского комитета) в королевстве, занимался вопросами оказания помощи русским эмигрантам в этой стране.

    Что касается первого, то, появившись в 1911 г. в качестве финансового советника, он, опираясь на демократическую партию меджлиса, стремился, и слишком неосмотрительно - поспешно, к захвату диктаторской власти. Поведение его было так определенно ко всем пренебрежительно и нагло, что при заявлении мне нашего посланника о том, что мне придется попасть в отчетное и поверочное к нему подчинения, я категорически от сего отказался.

    Русский полковник не мог стать в какое-либо подчиненное положение к иностранцу, да еще столь выраженному, как Шустер» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 8}. Итак, если обычно в характеристиках М. Шустера подчеркиваются его честность, идеализм, сильный характер и принципиальность {См., например: Kazemzadeh F. Op. cit. P. 584}, то у Вадбольского мы видим нечто прямо противоположное: для него Шустер – наглый высокомерный выскочка с диктаторскими замашками, сотрудничающий с русофобской демократической партией меджлиса. Видимо, такое отношение Вадбольского было вызвано тем, что с его точки зрения Шустер лез не в свое дело, пытаясь повлиять на ситуацию в стране, которая на протяжении почти столетия была вотчиной русских и англичан.

    Конечно, для князя представлялось невозможным отчетное подчинение Шустеру, что особенно хорошо видно из приведенной цитаты. Резко критическую реакцию вызывают у офицера и бельгийцы, управлявшие финансами и таможнями Ирана. Так, Вадбольский отмечает: «В Тебризе чувствуется тон открытого уважения и признательности русским; детонируют бельгийцы: бывшие конторщики сделались, нашими настояниями, распорядителями имущества и финансов государства; хотят доказать, что ничем не обязаны русским и отстаивают де интересы персов. Это общий тон бельгийских чиновников в Персии» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 3}.

    Безусловно, бельгийским чиновникам русский офицер подчиняться также не может: «Что касается Морнара, то на мое заявление посланнику перед отъездом его в отпуск (10 февраля с. г.), что буду представлять отчет в военное министерство сказал: “нет, представляйте Морнару”.

    Общий здесь принцип не допускать подчинения европейца – европейцу другой нации. Думаю, что в Персии это особенно должно быть соблюдено при сравнении Русского генерала с бельгийским гражданином. Отчет бригадный, попав в военное министерство, может быть поверяем по желанию военного министерства тем же Морнаром или кем угодно, – это дело военного министра, но мне лично представлять отчет Морнару не следует» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 8–9}.

    Для офицера чрезвычайно важным и значимым является поддержание чести мундира русского офицера, а значит и статуса империи, которым, по мнению Вадбольского, был бы нанесен урон в случае подчинения американским либо бельгийским гражданским лицам {На этот аспект поведения российских представителей в Иране применительно к первой половине XIX в. обращает внимание С.В. Сопленков. См.: Сопленков С.В. Дорога в Арзрум: российская общественная мысль о Востоке (первая половина XIX века). М., 2000}.

    Вообще же, по мнению Вадбольского, бельгийцы почувствовали свою силу и власть после того, как получили в свои руки финансовые ресурсы страны: «Должен, к тому же, заметить, что бельгийцы, скромные прежде, особенно в борьбе за независимость с Шустером, ныне, получив в свое распоряжение главный жизненный нерв страны – деньги и государственные имущества, претендуют на исключительную власть и значение» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 9}.

    Среди прочего, Вадбольский дает оценку и политике старинных геополитических противников России в Иране – британцев. Уже в августе 1914 г. он пишет: «Англичане резко отделяют политику в Европе от азиатской; в Европе при содействии нашем к выгоде их и нашей должна быть ослаблена Германия, в Азии мы должны быть отбрасываемы всемерно от возможности хотя бы в далеком будущем приблизиться к теплому морю; Персия должна быть буфером; если нельзя из-за политики в Европе вытеснить нас усилением своего влияния, то пусть это делают другие, поддерживаемые Англией; в данном случае – бельгийцы должны укреплять свое значение и влияние, забирая все больше и больше в свои руки финансы страны; – шведы – вооруженные силы; те и другие должны действовать в согласии друг с другом под руководством и покровительством Англии» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 104 об. – 105}.

    Подобные взгляды были характерны для российского офицерства, особенно в Азии, где противоречия России и Британии проявлялись наиболее выпукло. Даже перед Великой войной между союзниками существовали недоверие и подозрительность.

    Накануне и, в первые месяцы войны в Иране наблюдалось значительное увеличение германской и османской активности – в стране действовали агенты, шпионы, агитаторы, стремившиеся обратить недовольство иранцев политикой России и Британии на пользу Центральным державам.

    Активизация немцев и турок не осталась незамеченной Вадбольским: «Последнее время усиленно занялись немцы внедрением в Северной Персии своих экономических интересов; Турки – распространением влияния, завербовывая подданных и поддерживая интересы последних вопреки правде и справедливости. Так как все это делалось исключительно в сфере нашего влияния, то англичане признали выгодным не обращать на это внимания» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 105}.

    В качестве меры противодействия Вадбольский предлагает распространить "казаков" (кавычки мои - Л.С.) по Северной Персии {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 105}. Офицер отмечает, что это сопряжено с существенными сложностями: «Трудно при малых силах бригады и при крайнем недостатке русских; кроме того, исполняя это вопреки желанию и требований персидского правительства, невольно ставишь бригаду под обвинение в неблагонадежности» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 105. Вадбольский иллюстрирует подобные обвинения примером: «Была просьба военного министра сместить серхенга бригады Махмуд-хана, комиссара в Астрабаде, ввиду жалоб на него; жалобы же из-за помощи его русским властям; между тем для русских интересов он сделал и делает много; о вознаграждении его я получил ходатайство нашего комиссара генерал-майора Лаврова; произвел в чин серхенга; Туркестанским генерал-губернатором возбуждено ходатайство о награждении Махмуд-хана русским орденом. Вот нынешнее безначалие, отсутствие военного министра помогло и помогает выполнять меры, содействующие нашему влиянию»}.

    Вопрос противодействия активности Германии и Турции в Иране стал особо актуальным накануне Первой мировой. Грохот августовских пушек привел к существенному изменению международной ситуации на Среднем Востоке. От позиции каджарского Ирана зависела и безопасность российских владений в Закавказье и Туркестане, и безопасность британской Индии. Начальник казачьей бригады вполне осознавал этот факт.

    Когда в марте 1914 г. был поднят вопрос о преобразовании бригады в конвой Его Величества Шаха, Вадбольский, соглашаясь с данной инициативой, писал российскому посланнику И.Я. Коростовцу: «Приближение бригады, управляемой русскими офицерами, к престолу, охрана казаками особы Его Величества и дворца могут весьма выгодно сказаться на внутренней политике и придать исключительному влиянию русских в Персии более законченные формы. Этими мерами, будет обеспечен Персии внутренний порядок, столь желательный нашему Правительству; в случае осложнений в Европе, с неизбежным вовлечением Турции к выступлению против нас, даст нейтралитету Персии устойчивость благоприятную для России, позволит для тыловой службы ограничиться малым числом войск, освободит наши войска от действий против персидских разбойнических шаек» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 61–62}.

    Таким образом, Вадбольский предлагал обеспечить безопасность южных рубежей России через укрепление военно-политического влияния в Тегеране. Вообще же, из рапортов князя очень хорошо видно, какое большое значение он придавал бригаде и как инструменту укрепления российского влияния, и как структуры, за которую он нес личную ответственность.

    Вадбольский был серьезно озабочен вопросами финансирования, рапортовал в Генштаб, что бригада испытывает недостаток финансов из-за главного казначея, неспособность и немилость которого, «согласованная с противодействием всему русскому со стороны не столько мало значащих у себя персов, сколько представителей европейских здесь деятелей (англичане то ж) и привела к столь значительной задолженности» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 94 об.}.

    Легко заметить, что здесь офицер не просто сетует на нерадивость казначея, но и, в очередной раз, отмечая отсутствие субъектности иранской политики, указывает на истинных виновников препятствий, чинимых бригаде, среди которых мы видим и союзников по Антанте – британцев.

    Вадбольский отмечает опасность такого небрежения делами бригады: «Если 1-го июля при сдаче банком оставшихся сумм главному казначею не будет удержан долг бригаде, я вынужден буду отозвать командированных (их заменят жандармами; распространится еще более значение и влияние шведов, подпираемых немцами) распустить часть "казаков" (кавычки мои - Л.С.) (перейдут в жандармы); все это грозит нам не только потерей влияния; но и значительным унижением.

    Посланник хочет предписать банку удержать долг, но поджидает, не будет ли запрета из Петербурга. Мне же этот запрет кажется невероятным; необходимость же роспуска казаков – кошмаром; не для того работал 5 лет в тяжелых условиях, чтобы прийти к столь грустному результату, и именно тогда, когда вижу, как просто, как легко занять нам принадлежащее нам и никому иному исключительные здесь влияние, значение и положение; лишь немного решительных мер, решительности вообще, даже смелости не надо и риска нет. Как делаются здесь капралами, взяв палку, давно показал устроитель революции, а потом наводивший порядок Ефрем, показал американский проходимец Шустер, а теперь покажут иные нам враждебные элементы, если мы будем считать Персию в дипломатической игре пешкою, подлежащею отдаче» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 94 об.–95}.

    В самом начале войны Вадбольский так описывал настроения при Дворе: «Война очень интересует шаха; будучи сдержан и осторожен, не высказывает симпатий какой-либо стороне. Министры, знатные персы, торговцы, все те, которым по личным интересам невыгодна перемена внутренней политической жизни, желают нашего поражения, ибо за победой им мерещится более решительное наведение русскими порядка» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 105 об.}.

    Вадбольский признает, что при дворе были сильны прогерманские и протурецкие настроения, хотя и указывает на нейтральную позицию шаха. Эти настроения он привычно связывает с нежеланием своекорыстных персов допустить наведения порядка российскими властями. Здесь он имеет в виду деятельность нового российского посланника Коростовца: «Этот переход к решительности они уже испытывают с приездом посланника. Решительность эта ободрила нас, русских, и, видимо, поразила неожиданностью посланников: немецкого, австрийского и английского…» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 105 об.}.

    Вадбольский поддерживает решительность нового российского представителя и выступает за еще большую активизацию России на иранском направлении. Впрочем, Коростовец оставался посланником сравнительно недолго, его политика по продвижению и защите российских интересов в Персии привела к ухудшению отношений с его британским коллегой У. Таунли (они оба были отозваны весной 1915 г.).

    Возвращаясь к свидетельствам Вадбольского об активизации вражеской пропаганды в Иране, отметим, что он оценивал ее эффективность не слишком высоко: «Старания представителей германской и австрийской миссий поднять настроение правящих кругов и жителей против русских и наших союзников не имеют здесь успеха. Наш лозунг “объединение славян” дополняется немцами “порабощение мусульман”» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 107}.

    В то же время, «Присматриваются все же здесь к Турции, где агитация немцев приняла, по слухам, обширные размеры и ведется в весьма энергичном темпе» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 107}. Впрочем, Вадбольский считал, что если Турция вступит в войну, «в Персии и, в частности, в Тегеране не возникнет беспорядков, направленных против нас; фанатизм поостыл значительно, а расчет подсказывает о необходимости сидеть смирно; страсти, если разгорятся, то выразятся в несколько повышенной деятельности тех же лиц, шаек и разбойничающих племен, что и до сих пор не позволяют государству успокоиться» {РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 107}.

    В этих своих расчетах офицер ошибся. В начале войны страну наводнили германские агенты; жандармерия, руководимая шведскими офицерами, заняла прогерманскую позицию {Вадбольский отметил этот факт в своих рапортах: «Обращает на себя внимание некорректное поведение некоторых юных шведских офицеров, распространяющих слухи, коими их усердно снабжают немцы. По этим слухам Париж взят, Русские войска разбиты, и немцы в наступлении на Петроград; английский флот уничтожен германским. Небольшой уличный листок, подкупленный немцами, печатал те же слухи; ныне персидским правительством по требованию французского посланника закрыт». См.: РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 107–107 об.}, активизировались иранские националисты, рассчитывавшие при помощи германцев избавить свою страну от столетнего владычества русских и англичан {См. об этих событиях: Емельянов А.Г. Казаки на персидском фронте (1915–1918). М., 2007. С. 32}.

    Для исправления ситуации России пришлось направить в Иран корпус под командованием ген. Н.Н. Баратова. Вадбольский являет собой тот тип русского государственника, что выступал за активизацию политики в Азии и, в частности, в Иране. Он не видел во вмешательстве во внутренние дела соседнего государства проблемы. С его точки зрения, представители Российской империи, по-хозяйски распоряжавшиеся в Иране, были в своем праве.

    Схожие взгляды разделяли многие его соотечественники: консулы Миллер, Некрасов, Похитонов, кн. Дабижа и др., как, впрочем, с противоположной стороны – многие британцы. Они скептически отнеслись к российско-британскому соглашению 1907 г. и уж, во всяком случае, предпочитали толковать его в выгодном для себя ключе. Очевидно, что Вадбольский, как и другие русские государственники, был резко критически настроен в отношении конституционного процесса в Иране: для него, монархиста и империалиста, иранские демократы-националисты виделись опасными мятежниками, русофобами, проводниками враждебной политической линии, а вовсе не протагонистами идей возрождения и модернизации.

    Так или иначе, что бы ни прочил офицер Ирану, этим соображениям не суждено было сбыться: события 1917 г. и коллапс империи привели к тому, что именно Россию ожидали разорение и анархия, а князь Вадбольский потерял свое Отечество.

    Напротив, в Иране офицер казачьей бригады Реза-хан Пехлеви возглавил процесс национального возрождения.