Дневник моей революции. 76

     Мы заканчивали есть. Наркотик все сильнее захватывал мой мозг, но еще не полностью вступил в силу.
     Раздался грохот. Крики. Вопли.  Леонид Анатольевич скачет как жаба на сковородке. Бегают какие-то люди. Кого-то бьют, стреляют. Я ем и не могу остановиться. Меня кто-то больно схватил за волосы. Женщина похожа на Тину.
     - Снимите украшения с этой дворняжки.
     - А ее куда?
     - Выкиньте на самаркандском рынке.
     - Тина говорила, ее продать можно.
     - Дорого за эту наркоманку не дадут.
     Я очнулась от безумной тряски. Холодно, темно, грохот движущейся по бездорожью машины. Похоже, что я лежу на дне кузова автомобиля, прикрытая брезентом. Приподнимаюсь, брезент сползает с меня. Рядом сидят люди, смуглолицые, бедно одетые, грязные. Все замолкают и смотрят на меня. Оказалось, что я сижу голышом, в одних трусиках. Тяну на себя брезент.
     Прихожу в себя от ударов по щекам. Меня ставят на ноги и поддерживают за плечи, чтоб я не упала.
     - Смотри какая! Белая женщина. Молодая. Красивая. Шестой класс. Хочешь женой бери, хочешь на цепь. Я недорого прошу, - мужчина в униформе расхваливает меня как товар.
     - Недорого? Ты просишь за нее цену двух рабов! А что она может? У меня две жены есть, из них одна молодая, - торгуется узбек, - а эта еще наркоманка.
     - Нет, она чистая. Смотри на сканер. Просто накачали чем-то, чтоб не шумела.
     - Что у нее со спиной? Болезнь какая?
     - Нет, это татуировка заживает. Маслом натрешь ее – блестеть будет. А не понравится, перепродашь. Редкий товар, - узбек со вздохом кивает, - несите мешок, пакуйте товар.
     На рот мне наклеили скотч, им же зафиксировали руки и ноги. Засунули в колючий мешок, воняющий пылью, и сверху еще чем-то связали. Похоже, что взвалили на плечо и перенесли в машину.
     Мы опять куда-то едем. Машину трясет по бездорожью, меня трясет от лихорадки, спина от незажившей татуировки напоминает открытую рану. Боль усиливается. Я изгибаюсь, пытаясь принять наименее болезненную позу, и получаю насколько сильных ударов. Уроды.
     - Папа привез белую вонючую женщину, - детский крик вывел меня из обморока.
     Я лежу на полу в доме или сарае. Пожилая женщина аккуратно срезает с меня скотч, последним снимает его с лица. Я глубоко втягиваю воздух. Пытаюсь растереть затекшие руки, шевелю ногами.
     - Кто ты, - женский голос сверху.
     - Меня зовут Анна, и меня похитили.
     - Плохо. Очень плохо, - покачала головой пожилая женщина. – Значит за тобой придут. Плакали наши денежки. Непутевый у меня муж.
     - Слушай, Анна, - сказала молодая, - мы деньги на тебе потеряли. Их вернуть надо. За тебя заплатит кто, или мы продадим тебя дальше?
     - Заплатит. - лежу и думаю, кому звонить? Кто заплатит за меня выкуп? Сашиных контактов у меня нет, Ника тоже, Шацкие про меня уже забыли. Остаются только родители. Надо позвонить маме, это единственный шанс. – У вас есть телефон с активацией на чип личности? Я позвоню родителям, и они заплатят.
     - Надо ее помыть и одеть, - сказала пожилая, - неприлично так, голая, грязная, подумают еще о нас плохо, словно мы работорговцы. Пойди включи душ, - посылает она молодую, - согрей немного воды. Волос короткий, ей много не надо.
     Я попыталась встать и завыла от боли. Вся спина моя в ранах. Вот почему ребенок назвал меня вонючей – кожа начала гнить. Если меня не заберут отсюда в ближайшие сутки, я умру от боли или сгнию заживо.
     У них нет ничего обезболивающего. В аптечке только вата и бинт. Боль снимают, жуя наркотическую жвачку. За медицинской помощью надо добираться в городской поселок, туда возят детей. Рабов лечат на месте. Я раб.
     Я с трудом помылась. Раны протерли мазью, которой тут лечат всех от рабов до животных. Хозяйки пожалели мне одежду, чтоб не запачкать в лекарстве, дали тряпку, которую закрепили на мне на манер фартука. Конец 21 века, человечество осваивает космос, а я раб где-то на границе с Афганистаном. Может я до сих пор под воздействием наркотика? Не верю в происходящее.
     Вечером приехал мой покупатель. Из дома доносятся громкие женские вопли на непонятном мне языке. Я сижу в сарае, примыкающем к дому, и жду свой приговор. Спустя примерно час за мной пришла старшая жена и повела меня в дом. Я думала, что увижу быт как на фотографиях 200 летней давности – ковер, на котором сидит вся семья и ест неприхотливую еду. Реальность меня потрясла. Под потолком болтается голографический телевизор. Да, ковер на полу есть, но это дорогой тканый вручную этнический ковер. Низкий столик, за которым и сидит вся семья, уставлен красивым сервизом, еда в тарелках тоже не примитивная, не ресторан, конечно, но разнообразие на высоком уровне. А мне дали только рисовую похлебку в сарае. Опускаю голову, чтобы они не видели, как я глотаю слюну.
     - На, звони, - передает мне телефон хозяин, - я требую за тебя тысячу кредитов.
     Младшая женщина ахнула, глаза заблестели. Конечно, тысячу кредитов. Ее муж заплатил за меня 100. Работорговцы. Чертова Тина, желаю, чтоб тебя в наркобордель продали, с самыми грязными и похотливыми клиентами.
     - Мама, - я дозвонилась до матери после активации телефона. – Мама, ты меня слышишь? – Мама смотрит не узнавая. Начинает плакать. Она сильно постарела. Как же ее подкосила Ваничкина смерть. – Мама, меня выкрали и продали в рабство. Мама, заплати за меня!
     - Анечка, - рыдает мама, - у меня нет ничего! Твой папа развелся со мной. Я сиделка в доме инвалидов. Шестой класс. Мизерная зарплата. Спасает бесплатная еда, комната для персонала и униформа. Я нищая после всех лет, которые отдала мужу и детям. Я даже к Ванечке на могилу доехать не могу, его так далеко похоронили.
     Мои рабовладельцы стали недовольно переговариваться между собой.
     - Мама, позвони отцу, меня в рабство продадут!
     - Я не могу, доченька, он заблокировал меня. Вычеркнул из своей жизни. Меня для него больше нет, - мама срывается в рыдание.
     - Мама, услышь меня! – хозяин уже встал, чтобы отобрать у меня телефон. Я опускаю трубку чуть ниже и говорю ему, – за меня никто кроме моих родных 1000 вам не даст, - это его останавливает. Надо докричаться до мамы. Я в беде, а она рыдает о разводе. – Мама, - ору я, она замолкает и смотрит в телефон, - слушай меня внимательно и сделай как я прошу. Сделаешь? – Мама кивает, - покажи запись этого разговора в полицию! – успеваю крикнуть, на меня обрушиваются кулаки хозяина.  Я свернулась клубком, подставив свою многострадальную спину, и, не выключая телефон, ору, чтобы мама поняла, что меня избивают, что мне больно. Может это поможет полиции найти меня.