Удаление приближающее

 Белая речка, белый овраг, любимое место и без воспоминаний, припоминаний,  само по себе - повествует о изгибах, поворотах,  превращениях, безвозвратности, возвращении...
Суу-ара, между водой, водами, все, все  - между...
И перекинутое над речкой дерево, поворот, призывающий увидеть, что за ним,  ( раньше я обогнула бы его, дошла бы до къоша, и встретил бы меня Къральбий,  он трудился здесь, сосед, как лучший из родственников, усадил  бы на овечью шкуру, накормил бы хлебом, сыром и рассказал кого встретил здесь, кому обрадовался, от чего отвернулся, что понял и жило бы во мне  сказание, которое он забрал с собой)...
Понадобились распоряжения о удалении и изоляции в удалении, другая боль, ко всем ограничениям, неизвестностям, невозможностям, боль иная и от всех, всего - сюда.
И вот уже не камни, а белые  плиты,  выложенные  в ступени, и плавный водопадик, и пряный запах, вкус воздуха, и речка.
Чистая, чистая, и камни на дне с линиями художника, не ведающего о своей гениальности, и незабудки все забыв, начавшие жизнь на мху, камни новые, склон слоистый, белый.

Все  остаётся за оградой, такая спасительная у меня особенность, оставлять за оградой день с звонками, с ожиданием звонков, вопрошанием, отсутствием слов, их избыточностью,  отсутствием первой необходимости, что они знают  о первой, все, как сумку тяжелую, дорожную за оградой оставить и в сад.
Именуют его Ботаническим садом, а он без сада, без ботаники.
Старые, старые деревья и запах молодого сада после дождя. Тишина добрая, теплая.
И не объявлена война, невозможна она, и аллея сама по себе вновь молодеет, и хорошо, что много миров, рядом они, пусть разделены, но  легко пересекаемы, один шаг навстречу и рядом дом детства.

И до угрожающего приказа с прицепом реальных и мнимых  необходимостей - изолировать себя - проезжая мимо  единственного домика, вдали от трассы, села, домика перед чегемской тесниной, быстро возникала и исчезала лёгкая зависть. Хотела, а кто не хотел иметь такое убежище и в мирное время?
А сейчас предусмотрительный его хозяин, сожалеет наверное, что не успел мостик над речкой  протянуть. А там скоро ежевика, орешки, калина, немного выше, травы, если бы вы знали как пахнут травы вблизи водопадов, какие они носят цвета, как  только ароматом ликвидируют ненужные микробы...

Намаз - Таш. Камень для молитвы.
Когда человек  преклонил колени на нем —  даты нет, быть не может.
Когда стало ясно, что к нему надо приходить, забыв о себе, в час народной беды, всеобщей большой тоски, не понимаемой, бессмысленной боли?
Шёл  от имени всех растерянных,  долго шёл, нёс в душе необходимые слова и свою белую, измученную за других, душу  и камень  принимал слова.
Следы говорят, что часто опускались на колени  дошедшие,что беды  в Балкарии было много, но много было и святых...

Я знала слова.
-Боль, неизвестность, боль, будем завтра готовить к операции, говорит врач,  страх и передают твоё письмо.
Читаю и начинаю плакать. Слезы не остановить, их не понять,  а боль тихо снимается. Когда будто в тёплой ванне и вода смывает все, что терзало в эти дни, ветер за окном, чужой город, мне не понятный, и на столе персики из сада Ашота, билет домой на столе.
Боль ушла. Как будто она мне почудилось. Врач подняла тяжелые брови. Ничего не спросила. Операцию отменили.  Так было.
Только слова, были в письме  только слова. Мне нужные, не знала насколько были нужны, пришли они и убрали боль.
Увидела я, что такое сила слова.
 Отложила письмо.
Почему бы не сказать - знала я слова, способные поднять.
-Я умирал в Чегеме. Умирал  в самом прямом смысле. Вдруг письмо. От незнакомого человека, Раи Кучмезовой.
На моё счастье тогда ещё писали письма. В письме том я и нашёл слова, которые помогли мне выжить. И я стал собирать свои слова, написанные бог знает на чём и разбросанные от комнаты моей до чердака.
Дорогой, другой голос.
Отложила и это письмо.
Остро захотелось прочитать, что  тогда написала — невозможно.
Разбираю  большой пакет с письмами, надо уже что-то делать с ними, не оставляя и этот вопрос сыновьям.
Почему, почему зная такие слова я не обращала их к самым близким, почему никого их них не удержала?
И в во всех  других, вязких огорчениях, долгих и мутных,  во всех удалениях кровно близких,  от которых никуда не уйти и  это выдувало  радость,  жизнь, было слово.
Сказаное и не сказаное.