Конунг. Часть 1. Команда Ворона

***

Нос драккара зарывался в морскую зыбь. Стояла прекрасная июньская погода: ветер и попутное течение позволяли гребцам-викингам не сильно налегать на вёсла и вести неспешную беседу. Впрочем, совсем расслабляться не стоило — к вечеру мог грянуть нешуточный шторм, к этому времени корабль норвежского принца Олафа «Ворон» должен был найти укромную бухту у берегов Эгейского моря.

- Эй, Бранд! - прикрикнул на одного из гребцов штурман, здоровенный детина локтей в пять ростом с белоснежной бородой. - Опусти весло ниже, вервольф тебя задери! Только на ветре и держимся — вы там гребёте или лапаете своих жёнушек? Вот я вас...

Дружный гогот с обоих бортов перекрыл последнюю фразу, но гребцы всё же активнее заработали мышцами.

- Скьельди! - раздался голос с кормы корабля. - Подойди, мне нужны твои глаза.

- В жареном виде под селёдку, - пробурчал Бранд - приземистый, крепко сложенный викинг с русыми волосами и круглым лицом.

Штурман Скьельди насупился, но пропустить мимо ушей приказ капитана не рискнул и поспешил на зов.

Двадцатилетний наследник трона Олаф Троггвасон стоял, положив руку на один из притороченных к борту щитов, и напряжённо всматривался вдаль. Это был молодой человек чуть выше среднего роста, крепкого сложения, но без «тяжёлой кости», характерной для викингов - в его движениях вместе с недюжинной силой угадывалась почти кошачья грация. Длинные светлые кудри рассыпались по плечам, серо-голубые глаза смотрели спокойно и ясно, лицом он чем-то походил на жителей центральной и восточной Европы — аккуратные черты без грубоватости, прямой нос. Однако кожа его была такой же светлой, как у соплеменников. Одевался принц Норвегии так же, как остальная команда: добротная кольчуга до самых бёдер, льняная рубаха, штаны, кожаные ботинки с перевязью. Отличал его от прочих воинов ярко-красный плащ, небрежно наброшенный на плечи.

Увидев Скьельди, Олаф указал ему на линию горизонта.

- У тебя глаза опытнее моих. Смотри: что там такое?

Скьельди пригляделся: по левому борту чётко вырисовывались контуры корабля, идущего параллельным курсом примерно в миле от «Ворона». Несмотря на расстояние, глаз морского волка различил главные детали: аккуратные и плавные очертания корпуса, высокие борта, приличные размеры судна, большой парус квадратной формы. Особых сомнений в происхождении корабля не было.

- Ромей, провалиться мне на месте! У нас будет славная добыча, Олаф!

- Думаешь, торговая ладья? - принц, казалось, был чем-то озадачен.

- Очень похож на торговца, хотя... - штурман ещё раз внимательно посмотрел на силуэт. - Какие-то странные очертания носа.

- Вот и мне показалось. Может, там камнемёт?

- Вряд ли. Цверг их разберёт, чем они загрузили свой бак. Мы можем подобраться к ним с кормы — на такой зыби им долго разворачиваться.

-  Ты прав, Скьельди. Отригг, труби атаку!

Стоявший на носу юнец кивнул и поднёс ко рту золочёный рог. По драккару разнёсся набор резких, тревожных звуков.

- Не было печали... - пробормотал Бранд.

- Чего разнылся? Трубят атаку — значит, рядом с нами проплыл жирный денежный мешок! - хохотнул гребец с противоположного борта, которого звали Ульви. У этого воина были до странности светлые глаза, длинные и густые огненно-рыжие волосы, на раскрасневшемся лице выделялся нос, сломанный в районе переносицы. Ростом викинг был примерно с Олафа, но немного старше принца. - Налегай, мужики! Будет дело!

«Ворон», совершив манёвр под попутным ветром, стремительно зашёл в корму ромейской ладье. Но странное дело — противник не пытался сбежать. Или эти уже знают, что драккары викингов быстрее любого другого корабля?

- Лучники, метатели - товсь! Разобрать щиты! Взять крючья! - командовал Олаф, готовясь через сотню-другую локтей идти на абордаж, но тут произошло неожиданное.

Ромей резко остановился и внезапно встал бортом к драккару. Олаф ещё успел отметить прекрасную выучку гребцов, затем увидел, что странное сооружение на носу ладьи повернулось и смотрит в его сторону. Не сказать, чтобы оно выглядело слишком устрашающе — жерло большой железной трубы, зачем-то с очень толстыми стенками. Больше принц не смог ничего разобрать: перед его глазами полыхнул огонь...

Через несколько мгновений Олаф осознал, что почему-то валяется под мачтой «Ворона», а над ним возвышается лицо Скьельди. Штурман вытолкнул капитана с линии обстрела.

- Греческий огонь... - прохрипел Скьельди. - Откуда у этих паршивых торгашей настоящие трубники? Ох, жарко...

Он тяжело рухнул на палубу. Олаф с трудом приподнялся и склонился над своим спасителем. Нижняя половина тела Скьельди словно только что побывала в печи. Он уже не дышал.

На драккаре царила паника. Вряд ли многие из викингов видели, подобно бедняге Скьельди, греческий огонь в деле, но слышали о нем все без исключения: страшное тайное оружие, сжигающее корабли пламенем, которое нельзя погасить водой. Пожар быстро распространялся по судну, казалось, само море полыхало вокруг обречённого «Ворона». Воины принца скидывали доспехи, прыгали в воду, надеясь на милосердие врага: ромеи могут спасти и пощадить, а оставаться на корабле — верная смерть.
 
Олаф мысленно усмехнулся: «Вот тебе и добыча! Самый короткий бой в моей жизни». Цепляясь за мачту, принц быстро стянул кольчугу и ботинки. Меч и секиру оставил при себе, чтобы избавиться от них уже в воде: выжить ли суждено, или умереть, но оружие викинга не должно достаться врагу. Горящий «Ворон» начал заваливаться на борт, и Олаф вслед за своими товарищами бросился в морскую пучину.

***

 Очнулся он в тёмном и сыром помещении. Страшно болела голова, но память к принцу постепенно возвращалась. Вот он ныряет, отпускает секиру, меч, рвётся наверх — туда, где воздух, и где свистят ромейские стрелы. А в толще воды на него надвигается что-то большое и тяжёлое, он чувствует оглушительный удар и в последний момент обхватывает это нечто руками в отчаянной надежде всё-таки всплыть... Дальше — мрак.

Два раза за день терять сознание — это перебор, подумал Олаф. Не викинг, а юная девица с астурийских берегов.

- Жив, капитан? - Олаф узнал голос Бранда. - Говорят, тебя с разбитой головой с весла сняли — вцепился мёртвой хваткой. Молодец, что выжил, хотя влипли мы — хуже некуда.

- Ладно тебе жаловаться, - раздался из темноты насмешливый бас Ульви. - Скажи спасибо, что сам не пошёл на жаркое. Вот ведь тролльское отродье эти ромеи: подстроили нам ловушку, не иначе. Между прочим, - Ульви понизил голос, обращаясь непосредственно к Олафу, - я заметил, что на корабле плывет какой-то важный ромейский чин. Может, покумекаете между собой насчёт нас, простых вояк? Ты же, как-никак, принц...

- Ага, принц и капитан-разбойник! - не сдержался Бранд. - У ромеев с такими разговор короткий: верёвку на шею — и вперёд, мачту раскачивать.

- Да заткнись ты! - рявкнул Ульви. - Раскаркался, как старый ворон, тоже мне предсказатель!

- Все, хватит! - Олаф попытался придать словам привычный командирский тон, хотя голос плохо слушался его. - Ульви прав - нужны переговоры. Не станут же ромеи ссориться с конунгами Норвегии из-за единственного драккара. Бранд, сколько наших выжило?

- Не очень много. Нас подобрали, когда «Ворон» пошёл на дно, и запихали в трюмы. Всего осталось человек пятнадцать. Здесь с нами ещё Эйген и Сван, но они без сознания и, кажется, сильно обгорели. Скьельди...

- Он погиб, я знаю. А Отригг?

- Я не заметил его. Боюсь, что тоже.

- Жаль. Он еще не видел своей шестнадцатой весны...

Время тянулось медленно. Тесный трюм, в котором невозможно было развернуться, привстать или просто поменяться местами, оказался идеальной тюрьмой: викингов даже не понадобилось связывать. Олаф предложил было Ульви и Бранду совместными усилиями найти в темноте дверь и высадить её, но после долгой бесполезной возни отказался от этой затеи. Оставалось только ждать.

Наконец откуда-то с потолка скользнул луч света.

- Ваш командир здесь? - говорящий задал вопрос на знакомом викингам языке балтов, но с характерным южным акцентом.

- Здесь, - отозвался Олаф. - Могу я поговорить с твоим господином?

- Возьми повязку. Пока не снимай. Идём.

«По крайней мере, ослепить меня они не хотят», - подумал Олаф, плотно натягивая на глаза кусок ткани: если после долгого пребывания в темноте резко выскочить на солнце, вполне можно лишиться зрения. Стражник протянул ему руку и вытащил на палубу.

- Вставай впереди меня. Остальным — сидеть тихо!

Олаф медленно ступал по палубе, чувствуя на спине холодный наконечник копья своего стража. Троггвасон не ощущал ни ветра, ни качки, хотя ранее на море ничто не предвещало штиля. «Корабль пришвартован к берегу в тихой бухте, - догадался принц. -  Видимо, специально для того, чтобы без помех решить нашу судьбу».

Что ж, неплохой знак. С обычными пиратами не стали бы так церемониться.

- Стой. Повязку можешь снять, - стражник по-прежнему был немногословен.

Олаф осторожно приподнял ткань. Минуту-другую поморгал, пытаясь сфокусировать зрение. Он увидел, что стоит на юте большой торговой ладьи, а перед ним за дубовым столом расположился тот самый «чин», о котором говорил Ульви. Это был небольшого - по меркам викингов - роста человек, лет на пятнадцать старше Олафа, поджарый, со смугловатой кожей, аккуратно уложенными каштановыми волосами и хитрыми серыми глазами. Одеждой незнакомцу служил хитон с богатой золотой вышивкой. Ромей движением руки пригласил пленника сесть, а стражнику сделал знак: свободен.

- Алексей Комнин, командир Второго дворцового легиона, полномочный посол великого императора, - представился чиновник. Говорил он на языке викингов, и довольно неплохо. - С кем имею дело?

- Олаф, сын конунга Троггви, принц Норвегии.

- Троггви... Понятно. Какие черти занесли наследника трона грабить и разбойничать чуть не к самому Геллеспонту? - иронически осведомился Комнин. - Ладно, не отвечай, знаю, что у вас ни один принц не станет конунгом, пока не проявит себя таким вот бесшабашным храбрецом. Жаль, что вы предпочитаете показывать удаль в грабежах, а не в более достойном деле.

- Ты выслеживал меня? - прямо спросил Олаф, игнорируя насмешки в свой адрес.

- Скажем так — я тебя ждал. И, как видишь, хорошо подготовился к встрече. Кстати, если ты действительно сын конунга, давай перейдем на наш язык — ты должен его знать, а мне будет легче донести до тебя некоторые вещи.

- Ita vero, - ответил Троггвасон на родном наречии ромея и продолжил на нём же: - Но зачем тебе в плену норвежский принц? Ты знаешь — выкупа мы не платим. Отец назначит наследником моего младшего брата. Какая вам от этого выгода?

- Видишь ли, Олаф... До тебя ещё не дошли эти вести, но твой отец мёртв. - Комнин немного подумал и добавил: - Я искренне сожалею. Мы были немного знакомы, Троггви среди вас, северян — разумный правитель. С ним почти всегда можно было договориться.

- Кто-то из моих братьев уже занял трон? - спросил Олаф после недолгого молчания. В голове зашевелилась неприятная мысль: не родня ли организовала заговор против него?

- Твои браться тоже мертвы, или бежали - достоверно мне неизвестно. Конунгом стал ярл Хакон, твой дальний родственник.

- Значит, Хакон убил моего отца, изгнал братьев и захватил власть, - медленно произнёс Олаф, осознавая происходящее.

- Я этого не говорил. Но и не отрицал.

- И Хакон поспешил заручиться поддержкой императора. Поэтому ты оказался здесь и заманил меня в ловушку.

- А ты неглуп, - заметил Комнин. - Пойми, Олаф: империи безразлично, кто будет сидеть на норвежском престоле. Но мы заинтересованы в военной помощи. На наших южных границах свирепствуют фанатики, называющие себя магометанами, с севера грозят болгары, печенеги, ватаги русов, не признавшие мир, заключенный их князем. Для борьбы нужны опытные, сильные и храбрые воины. Конунг Хакон пообещал выставить отряд в две тысячи лучших наёмников...

- ...Но взамен поставил условие: разобраться со мной, - закончил за Комнина Олаф.

Ромей то ли кивнул, то ли просто склонил голову, внимательно глядя на собеседника. Снова повисло молчание.

- Что теперь? Ты должен меня убить? - наконец спросил Олаф.

- О, нет, - неожиданно улыбнулся Комнин. - Мы, римляне, умеем составлять договоры, а Хакон правит силой и пока не слишком разбирается в тонкостях политики. Ты мог погибнуть в бою, но остался жив. По условиям соглашения я должен тебя обезвредить, чтобы ты больше не мог претендовать на трон. Зачем убивать безоружных и брать грех на душу? Ты и твои дружки будут проданы в рабство. - Комнин наклонился совсем близко к викингу и вполголоса добавил: - Мне был симпатичен твой отец, а ты, вижу, унаследовал от него не только храбрость, но и ум. Поверь, это самое лучшее, что я могу для тебя сделать. Может быть, найдётся человек, готовый выкупить твою свободу... Да поможет вам всем Господь.

Олаф почти не слышал последних слов. Он думал о своём: «Мне всего двадцать. Даже в самых паршивых условиях иные невольники живут лет по десять и дольше. Попробуем сбежать, сколотить собственную банду... Еще поборемся».

Ромей встал, давая понять, что разговор окончен, и окликнул стражу:

- Уведите его. Всех пленных — в колодки. Команда, поднять парус, вёсла на воду! Идём на Русь!

***

Наступил август 6491 года от сотворения мира, 983 от Рождества Христова. Ромейская ладья второй месяц пробиралась к Киеву, где находился большой невольничий рынок. Алексей Комнин сошел по пути в Константинополе, присоединив корабль с викингами Олафа к торговой флотилии. Напоследок имперский чиновник сделал пленникам ещё одно одолжение: определил к ним надсмотрщиков из числа наёмников-русов. И бывший принц Норвегии, а ныне — раб, ожидающий своего покупателя, довольно быстро учил язык будущих хозяев.

Кормили на ладье скудно, из колодок почти не выпускали, и на что уж крепки были викинги, но не все смогли пережить долгое путешествие. Умерли от тяжёлых ожогов Эйген и Сван - соседи Олафа по трюму, умерли ещё несколько пленников, и от отряда норвежцев, и так сильно поредевшего в последнем бою, осталось всего девять человек.

Но вот среди невольников пробежал слух: впереди - последний из днепровских порогов. Олаф, Бранд и Ульви, по-прежнему сидевшие вместе в одном трюме, оживились. Близился конец пути, к тому же пороги были единственным местом, где с рабов снимали ненавистные колодки: чтобы протащить ладью волоком к чистой воде, требовались дополнительные руки. Не самая лёгкая работа, но поневоле она стала в радость.

- Эй, друзья-пираты, подъём! - в дверях трюма показалось лицо надсмотрщика Ростислава. - Поди, все задницы себе отсидели, пора с утречка размяться.

Стражей у Олафа меняли постоянно (мало ли, ещё сговорятся с узниками), и Ростислав, недавно приставленный к норвежцу, оказался самым юным и непосредственным из них. За его богатырским сложением и воинственным лицом Троггвасон почти сразу угадал незлобную и открытую натуру. Приказы начальства русич выполнял беспрекословно, но в остальном держался с пленниками на равных и не кичился своим положением. Олафу это пришлось по душе: у викингов тоже было в ходу терпимое отношение к рабам. Да, пленного разрешалось убить, чтобы не кормить лишний рот, но если его оставляли в живых, то о нём заботились. Ведь победитель дарил другому человеку жизнь, подобно матери и отцу, и отныне их судьбы были связаны между собой...

В общем, если на Руси хватает таких, как этот надсмотрщик, дела не так уж скверны.

Невольников вывели с ладьи, стащили с них колодки. Олаф с удовольствием размял затёкшие руки и шею. Охраны практически не было, смысла в ней - тоже: кругом голая степь, бежать некуда. Если и найдётся безумец, в поле ему не укрыться, а в экипаже ромейской ладьи полно хороших лучников.

Корабль тем временем выкатили на бревенчатый настил. Худой темноволосый ромей, оставшийся на судне за главного после ухода Комнина, отдавал короткие команды:

- Р-раз, два, взяли! Р-раз, два!

- А ну, братушки, посторонись! - весело крикнул Ростислав. - Дайте  вдарить господам разбойничкам!

Олаф и его команда навалились на борта ладьи...

...Солнце только-только вышло в зенит, а корабль уже снова стоял на чистой воде.

- Сильны! - восхищённо прицокнул языком Ростислав. - Наслышан я о тебе, гость заморский. Говорят, башку тебе веслом пытались проломить, и хоть бы что! И ромей тебя помиловал — невиданная удача. Бают, ежели на борту чиновник из Цареграда, пиратов развешивают, что твоё бельё. Попомни мои слова: любит тебя Христос, бережёт. Видать, нужен ты ему для какого-то важного дела.

- Я не принадлежу вашему богу, - хмуро ответил Олаф. - А мои боги от меня отвернулись: отдали мою семью убийцам, а меня — в рабство. Но у нас в Норвегии не говорят между собой о вере: каждому своё. И у тебя тоже не христианское имя...

- Константин я в крещении, - юноша тряхнул русыми волосами, точно отгоняя грустное воспоминание. - Матушка моя, царствие ей небесное, при мудрой княгине Ольге была в служанках. Вот меня и окрестила. А Ростиславом отец назвал, оно как-то с детства роднее и привычнее.

- Что же, у вас никогда не было споров, чья вера лучше?

- В Киеве отродясь о таком не слыхивал. А в войске было. Пошёл однажды наш князь Святослав за Болгарию с ромеями биться, да не рассчитал силы маленько, пришлось возвращаться на Русь. А дружинников было у него поровну - язычников да христиан. Вот и наговорили ему язычники: мол, осрамились мы из-за тех, кто Христу своему человеколюбивому молится, а Перуну, покровителю воинов, жертвы приносить не желает. Много христиан тогда приняло смерть мученическую от своих же товарищей. Но и Святослав живым домой не воротился: господь-то, слышь, не слепой и не юродивый, за всё воздал по заслугам.

- А меня он бережёт? - усмехнулся Олаф.

- Кто знает — неисповедимы пути Его... - Ростислав задумчиво посмотрел на небо, потом снова повернулся к викингам и сменил тему: - Можете отдыхать, пленники заморские, в колодках маяться пока ни к чему. Остальной флот, верно, подойдёт только к вечеру. Да не вздумайте замыслить чего дурного: до Киева рукой подать, а там, говорят, ваших при князе Владимире — пруд пруди. Может, совсем недолго осталось вам ходить в невольниках. 
 
- Смотря какие это «наши» - друзья или враги... - Олаф перешёл на родной язык, как бы ни к кому не обращаясь, а просто высказав мысли вслух. Сзади подошёл Ульви и панибратски хлопнул предводителя по плечу:

- Не впадай в дрейф, капитан, пока не сломаны вёсла! Прорвёмся!

- Руку убери, - строго, но беззлобно отбрил Олаф. - Я тебе командир или кто?

- Сейчас — такой же пленник, как я, мы в равных правах, - оскалился Ульви. - Вот когда вернёшь право на трон, первым тебе поклонюсь.

Вместо ответа Олаф выверенным, точным движением что есть силы пихнул наглеца в бок. Ульви от неожиданности кубарем покатился по земле, вскочил, смерил командира тяжёлым взглядом. Но Олаф рассмеялся ему в лицо, да так заразительно, что Ульви захохотал в ответ.

...Новая земля — новые надежды. И время ли отчаиваться, когда тебе только двадцать, ты жив и на собственных ногах?

***

На невольничьем рынке Киева было шумно и душно. Норвежские пленники во главе с Олафом стояли, связанные по трое, и с любопытством разглядывали покупателей. Пока мимо проходили в основном персидские, арабские и печенежские купцы, которые не обращали внимания на бывших пиратов. Они присматривали в первую очередь симпатичных наложниц, а мужчина-работник — хоть и полезная в хозяйстве вещь, но недешёвая и прожорливая, да и везти далеко, проще купить на родине. Не за красотой в этом случае гоняться.

- Как зыркают, азиатские рожи, - ворчал за спиной привязанный к Олафу Бранд. - Капитан, а правда, что они молодых мужиков берут для тех же целей, что и баб?

Олаф развернулся к Бранду, но ответил не успел: на плечо легла чья-то мускулистая рука.

- Вот это да, кого я вижу! - раздалось над самым ухом. - Сигурд, смотри-ка: твой племянничек Троггвасон, собственной персоной, решил нарядиться в лохмотья! Не иначе как на приём к князю!

Олаф поднял голову и чуть не задохнулся от радости. Перед пленниками на добротных жеребцах восседали два прекрасно знакомых ему викинга. Дядя Сигурд и советник Эйнар! Вот это везение! Всплыли в мозгу слова Ростислава: «Любит тебя Христос, бережет...» Неужели прав был юный надсмотрщик?

- И что стряслось? Наш герой попался ромейским девочкам с напудренными носиками? - продолжал издеваться Эйнар.

- Длинным языком тебя назвать бы, а не Брюхотрясом, - в тон собеседнику ответил Олаф. Память подсказала ему и прозвище дядиного советника, и то, что Эйнар, лучший стрелок во всей Норвегии, всегда отличался своеобразным характером. Ульви — язва и пересмешник, но Брюхотряс даст ему сотню стрел вперёд. Второе имя-прозвание Эйнар получил за свои телесные достоинства: фигурой он здорово напоминал толстого, кряжистого тролля из древних сказок. Правда, с этим обликом не очень вязалось умное лицо с лисьими желтовато-зелеными глазами и благообразной светло-русой бородой, зато речь Брюхотряса сейчас вполне соответствовала внешности:

- Людям лучше знать, а тебя никто за язык не тянул! Смотри, уедем отсюда, только нас и видели, а ты пойдёшь евнухом в Персию — охранять гаремы!

Сигурд, рослый и сухопарый наемник, во время этой перепалки изумлённо таращился на Олафа и наконец поверил своим глазам. Он поспешно спрыгнул с коня, обнял племянника:

- Подожди немного, я сейчас! Эйнар, хватит болтать попусту, лучше поторгуйся с перекупщиком - заговори ему зубы, пока я не вернусь!

- Дядя, мне надо освободить моих товарищей, - тихо сказал Олаф.

- Сколько вас тут? - Сигурд быстро окинул пленников взглядом. - Хорошо. Жди!

...На закате солнца команда Олафа свободно шествовала по улочкам Киева. Благодаря связям Сигурда, молодых норвежцев выкупили в счёт казны с условием, что они поступят на княжескую службу и при случае вернут долг — деньгами или, если понадобится, жизнью. Олафа дядя освободил на собственное золото, дав ему право идти куда угодно, но командир ватаги, естественно, предпочёл присоединиться к остальным.

- Здесь нас называют «варягами», - рассказывал Сигурд. - Непонятное слово, то ли от «вора», то ли от «врага», так что с простолюдинами будьте осмотрительнее — они нас не жалуют. Зато при дворе мы в большом почете. Завтра вас всех отведут в казармы, а тебя, Олаф, я сам представлю великому князю. Надо только придумать, где вам разместиться на ночь.

- Ничего, за милую душу поспят у тебя в конюшне, - усмехнулся Эйнар. - После месяца в рабстве им это, наверно, покажется раем на земле.