Ремейк. Глава 15. Чайка

Инкерман совершает обход пятиэтажки, вербуя новых клиентов. Поднимаясь на второй этаж, он сталкивается с девочкой лет восьми, закутанной в меха так, что видны только бусинки черных, раскосых глаз.
— Здравствуйте Яков Соломонович! — произносит девочка радостно, — вы не к нам идете?
— Может быть и к вам, — осторожничает Инкерман, так как девочку не узнаёт.
— Мы с мамой договорились кино провести, пойдёмте к нам сразу,  пожалуйста!
— Хорошо.

Девочка весело запрыгала по ступенькам на третий этаж и без стука врывается в квартиру:
— Мама, ты где? — кричит она, едва переступив порог.
Инкерман останавливается в дверях, не решаясь пройти. Девочка бросила на пол мохнатую шубку и скрылась в комнате. Через секунду она возвращается:
— Заходите же, не стесняйтесь, вешайте пальто вот сюда. Обувь не снимайте, только снег отряхните.

Инкерман послушно вешает плащ на гвоздик и топает унтами на тряпке у входа. Девочка схватила его за руку и тащит в комнату. В комнате темно, только на большом круглом столе горит лампа. За этот стол девочка посадила Инкермана и исчезает теперь уже на кухне. Инкерман остался один и осматривает комнату в полумраке. На всех стенах висят медвежьи шкуры. У одной стены стоит шкаф с посудой и какими-то безделушками, напротив, на стене, висит двустволка-вертикалка и десяток охотничьих ножей. Инкерман не услышал, а скорее почувствовал движение за спиной. Он резко оборачивается и видит бесшумно приближающуюся фигуру. От неожиданности Инкерман вскакивает. В тусклом свете лампы фигура оказывается высокой, очень красивой девушкой с длинными распущенными волосами. На ней толстый махровый халат, под ним шерстяной свитер, на ногах толстые вязаные носки и меховые тапочки. Она не улыбается, но почему-то не кажется неприветливой.

— Меня зовут Чайка, — её голос оказался ровным и приятным.
— Яков, — отрекомендовался Инкерман.
В этот момент появляется девочка с большим чайником в руках. Она идет медленно и осторожно. Пролив несколько капель на пол, ей всё-таки удалось поставить чайник на стол.
— Это моя дочь, Текки. Или Татьяна. Мы из намыланов, оседлых. У нас русские имена в порядке вещей.
— Очень приятно, извините за глупый вопрос: Чайка это фамилия, имя или…? Инкерман замялся. Чайка жестом приглашает его сесть, а сама садится рядом:
— Вы хотели спросить: или погоняло?

Инкерман опешил:
— Скорее псевдоним…
— Псевдоним? Реально это моё имя при рождении, которое дала мать, а в документы записали, как фамилию и имя дали: Каляан, или Галина, но оно не моё. Не прижилось.
Текки принесла варенье в кружке, три розетки с ложками и снова исчезает.
Чайка поднялась, достала из шкафа бутылку со знакомой по цвету рябиновкой и две рюмки.
— Спасибо, что осчастливили мою дочь. Она только и говорит о том, что можно будет мультики смотреть.  Мы всегда по выходным гуляем вместе, но сегодня я заболела и не пошла.

— Вы болеете? Извините за вторжение, я лучше пойду. Зайду в другой раз.
— Не беспокойтесь, вы же не мой гость, а моей дочери.
Из глубины комнат раздается резкий неприятный голос: «Чейвынэ, кто там у тебя?»
— Не беспокойся, мама, к малышке учитель пришел из школы, — обращаясь уже к Инкерману, она спрашивает, — я ведь ничего не перепутала, Яков Соломонович?
Инкерман удивился:
— Вообще-то я уже не учитель, судя по всему, вы в курсе…
— Маме так будет спокойнее… Мать меня зовет Чейвынэ — «бродящая». Чайкой звать отказывается, но я не обращаю внимания.


Чайка переменила позу, села нога на ногу. Пола халата соскользнула, обнажив точеную ножку, вплоть до складочки на внутренней стороне бедра. Инкермана бросает в жар. Он старается не смотреть на ноги хозяйки, но не может себя пересилить. Чтобы не выглядеть совсем глупо, он разливает рябиновку по рюмкам. Предлагает одну Чайке со словами:
— За ваше здоровье, поправляйтесь.
— За знакомство.
Появляется Текки с двумя литровыми банками варенья в руках.
— Ты решила принести всё, что есть в доме?
— Это всё.
— Тогда садись и ухаживай за своим гостем.

Нога уже скрыта под полой халата и Инкерман, рассматривает лицо Чайки. Очень необычное, чуть скуластое, с раскосыми глазами, но не как у корячки, а скорее как у японки. Особенно внимание Инкермана привлекает красиво очерченный рот, и он не сводит глаз с губ Чайки:
— У вас нетипичная внешность…
— Мой отец из Молдавии, так мать говорит. Я его не видела. Он был из сезонных рабочих. Мать говорит красавец.
— Почему-то хочется ей верить.
— Извините, я пойду, — Чайка улыбнулась Инкерману, встала и, открыв дверцу шкафа достает маленькую шкатулку, — вот деньги. Я думаю, что вы ещё зайдете.

Чайка уходит так же стремительно, как появилась. Её дочь, выстроив перед Инкерманом все три розетки с разным вареньем, уговаривает всё съесть:
— Ешьте, пожалуйста, это вкусно. Мы с бабушкой варили осенью.

После прощания с маленькой хозяйкой Инкерман направился к себе «домой». Чайка не выходит у него из головы. В доме дети спят, а взрослые прилипли к телевизору в своей комнате. Судя по репликам сержанта Хартмана и гундосого переводчика: «У меня здесь нет расовой дискриминации. Мне насрать на черножопых, на жидов, на макаронников и на латиносов. Вы все здесь — одинаково никчёмны», — смотрят «Цельнометаллическую оболочку» Кубрика. В коридоре горит свет. Инкерман разделся, выключил свет и осторожно, стараясь не разбудить детей, крадется в комнату. Долго сидит на кровати, не раздеваясь и не зажигая свет.

На следующее утро, Инкерман появился в студии с чувством невероятного подъема. Наконец-то вид среды обитания приобретает какие-то привычные контуры. Студия — темное, маленькое подвальное помещение из двух комнат. Одна из комнат «слепая» и совсем крохотная, метров 8 квадратных. В ней стоят стол, стул и хранятся коробки из-под аппаратуры, составленные под самый потолок. На двери этой комнаты красуется облезлая табличка, позаимствованная с трансформаторной будки: «Не входи, убьет!». В основном помещении студии всё выкрашено белой краской, чтобы было светлее. Интерьер составляют три больших стола и стулья. Два стола заняты парой видаков, усилителями, двухкассетником «Шарп 800», маленькими колонками, монитором и другой  техникой. Ещё один стол стоит посреди комнаты, перед видеокамерой на штативе. На стене, над техническими столами, висят полки во всю длину комнаты с видеокассетами, деталями в коробках и смотанными пучками кабелей. Бухты кабеля висят на стене на крючках, как спасательные круги на лодочной станции. Десятки коробок с кассетами сложены под столами.
 
Для смены интерьера служат несколько настольных ламп разного типа с крашенными в разные цвета лампочками. Подсвечивая стены, можно добиться мало-мальски симпатичной картинки при съемке. Софиты тоже заменяют настольные лампы. Для празднования первого показа и открытия студии припасли не только ящик спиртного, но и кустарную светомузыку: стробоскоп из аэропортовского проблескового маяка и синюю ментовскую мигалку. Всё это богатство осталось от провалившейся комсомольской затеи с дискотекой. Заходит раздосадованный Николай:

— Чёрт возьми! Не пойму в чем дело. По отдельности всё работает, а сигнала нет.
— У других не пробовал?
— Нет, нам бы сегодня подключить хотя бы одну квартиру. Тех, кто первыми деньги сдали.
Николай сел за стол и крутит ручки настроек.
— И то верно…
На мониторе появилось изображение Марлона Брандо: к нему подходят мужики целовать руки.
— Видишь, — подпрыгнул Николай, — у нас на мониторе есть, хотя сигнал сейчас идет через тот же усилитель!
— Иди, проверь кабель — чудес на свете не бывает: если сигнал есть, то он никуда не мог деться.

— Кабель-то новый!
— Новый, старый — какая разница! Иди, проверяй! Пошли вместе, я тоже гляну, что там творится. Заодно надеюсь обоссаться у гостеприимных хозяев.
— Да, всем студия хороша, только туалета нет.
— Ничего, найдем кого-то, на постой гусарам пристроиться… Знаешь вдовушку или разведёнку в этом подъезде?
— Не-а…
— А ещё местный… Не гусар ты, Коля.

Инкерман и Николай поднимаются на первый этаж к счастливым абонентам «№1»:
— Здравствуйте, хозяюшка, — обращается Инкерман к молодой женщине, войдя в квартиру через открытую дверь. Девушка хихикнула и скрылась в комнате. Выходит другая, чуть старше:
— Здравствуйте, заходите, пожалуйста!
Инкерман вошел и поразился пустоте, от чего комната кажется огромной. Мебели нет совершенно. На полу лежат оленьи и медвежьи шкуры. На них сидит человек десять детей и взрослых. Телевизор «Рекорд» стоит на деревянном пивном ящике. Возле телевизора копается техник: «соседи пришли», — поясняет хозяйка, указывая на сидящих.
— Я же тебе говорил, ничего не будет, — проскрипел со шкуры коряк, похожий на старого орангутанга. — Зря только деньги истратила.

Дети сидят молча, приоткрыв рты, и смотрят на шипящий экран телевизора, не мигая.
— Нашел! — радостно кричит Николай, — вот, кабель крысы, наверно, перегрызли! — Обращаясь к хозяйке, — сейчас всё будет, Гэнгэн!
Изображение появилось и тут же исчезло, затем появилось и задрожало.
— Сейчас настроим и звук тоже, — обрадовался техник.
— Слава Богу, — вздохнул Инкерман с облегчением и, обращаясь к хозяйке спросил, приоткрывая дверь в туалет, — можно?
— Пожалуйста, — удивилась невозмутимая доселе Гэнгэн.

Инкерман входит внутрь совмещенного санузла и сразу не обнаруживает унитаза. В стандартной эмалированной ванне замачивается для стирки белье. На веревках сушатся шкурки горностая, подвешенные за морды рыболовными крючками. Унитаз обнаружился по сливному бачку и находится на штатном месте в углу, но в нем стоят банки с химикалиями, а сверху валяются звериные шкуры. Хозяйка стоит в дверях и следит за Инкерманом.
— Хозяюшка, как же вы тут нужду справляете, так сказать? —  удивляется гость.
— Разве мы свиньи в яранге гадить? — с достоинством отвечает хозяйка вопросом на вопрос, — на улицу ходим. У нас рядом туалета нет, но в старых домах, там есть, — хозяйка махнула рукой, указывая направление.
— Понял, — ответил Инкерман и направился наверх, к Чайке.

Дверь открывается перед самым носом Инкермана, до того, как он успевает в нее постучать:
— Мать спит, заходи, только тихо, — как будто они продолжили прерванную беседу, произносит Чайка шёпотом. Инкерман покорно крадется за ней на кухню, — чай пить будешь?
Инкерман отрицательно мотает головой:
— Я тебя пригласить хочу… вечером, мы собираемся отпраздновать открытие студии. Придешь?
— Да в десять, как дочку уложу.
— Извини, а туалет у тебя работает?
— Да, мы как свиньи живем, не как нормальные люди-чавчувены — рассмеялась Чайка, — иди.