Товарищ хирург Глава 31

То, что ни на следующий день, ни через день ничего не произошло и не поменяло в буднях Платона, было вполне ожидаемо. Хирург лишь саркастически улыбался, глядя на себя в зеркало над умывальником, пока мыл руки. Но он не перестал думать о своём внутреннем диалоге с Богом, урывками, в минуты наивысшего отчаяния, когда все мысли его сбивались в один тягостный призыв: «Сделай же что-нибудь, чтобы отвадить мою душу от этой страсти! Сделай любое!»

Однажды в операционную зашла Любовь Фёдоровна и ехидно заявила, что в коридоре Платона ожидают трое мужчин.

- Меня спрашивали? С какой целью? - в голосе Платона почувствовалось напряжение. Внутренний голос говорил ему, что это неспроста и добром не кончится.

- Тебя, Платон Тимофеевич, тебя! А мне почем знать? Но вида грозного.

Платон сглотнул; он медлил выйти из операционной, хотя больного уже увезли, и работа тут оставалась разве только для санитаров. Потом буквально заставил себя успокоиться и вышел к визитёрам.

Неприветливо осмотрел троих мужчин, а они - его. Один из них был в годах, - черты его лица отчего-то показались Платону виденными ранее, - только вот никак он не мог припомнить, где и при каких обстоятельствах. Двое других, - скорее всего, сыновья, - значительно моложе.

Старший был истинный былинный богатырь, с каштановыми кудрями вокруг чела и клиновидной бородой. Одет он был старомодно, в сюртук и штаны, заправленные в высокие сапоги, которые были перепачканы засохшей грязью. Должно быть, они проделали не близкий путь, чтобы добраться сюда. Двое других были посовременнее и поопрятней, хотя некоторый крестьянский душок присутствовал и у них, окутав Платона «чарующей» ноткой навозной элегии.

Платон почувствовал, что у его визитёров также сложилось о нем не самое радужное впечатление.

- Вы что ли Платон Хрусталёв? - спросил старший голосом грубым и хриплым, как будто сорванным.

- Ну, допустим, и что?

- Ты, это, не юли! Ты мне своё столичное кокетство оставь! - Платон чувствовал, как три фигуры обступают его, зажимая в кольцо. По сравнению с этими дородными верзилами, он, исхудавший и обескровленный, выглядел, как ободранный заяц среди оголодавших волков. Но только Платон приготовился отчаянно биться за свою жизнь, как голос у главаря дрогнул и в нем, против воли, послышалась слеза. - Ты некоторое время назад сделал какую-то операцию моей дочери, что-то по-женски, она сказала. А теперь у неё осложнения! Приехала домой, вся зеленая... И говорит, я, говорит, папенька, домой умирать приехала! А мне, отцу, каково это слышать?! Я особо не влезал в её дела, если надо было оперироваться, пусть так, но ты там что-то такое наделал, что у неё гниль началась и лихорадка открылась! 

- Не может быть! - попытался оправдаться Платон, не от страха перед этими тремя, а сам перед собой, не веря ни единому услышанному слову. Почва стала уходить у него из-под ног, - и все принялось кружиться перед глазами, как будто он падал в бездонную пропасть. - Нет, я все делал правильно, как обычно... инструмент у меня чистый! Вы, товарищ, хотите меня в чем-то уличить? А, может, даже обвинить?

Платон говорил с вызовом, и гордость не позволяла ему взять и спокойно разобраться в ситуации. Может быть, ещё можно было чем-то помочь этой бедной девушке, если собрать необходимое, - и лететь, мчаться на всех парах вместе с этим мужиком в его глубинку, где, конечно, нет ни лекарств, ни толковых врачей. Как мчался Платон, забыв про голод и усталость, спасать каждого солдата, который оказывался у него на операционном столе во время войны.

Но теперь уже были не те времена и он был врачом другого масштаба. Это к нему мчались, становясь в очереди, это у его двери дежурили часами. У него за плечами - обширная практика, а с такой практикой врачи становятся на удивление тяжелы на подъём.

Прояви он теперь хоть толику смирения, - и эти трое сочтут, что он допускает возможность своей ошибки. А это было ниже его достоинства. Гордыня мешала Платону узнать даже имя несчастной, - он принял самый невозмутимый вид, как будто это ему и вовсе было неинтересно. А, может быть, он просто боялся услышать то имя, которое подсказывала ему интуиция...

- Послушай, хирург! Я тебя предупреждаю: если моя дочь умрет, я этого просто так не оставлю! Я тебя заставлю ответить, ты слышишь? И я тебя везде найду, хоть из-под земли достану!

Платон сделал вид, что ему все равно, и, толком не дослушав, шагнул в свой кабинет, досадливо буркнул: «Дурак!» - и запер дверь на ключ. С другой стороны, к его облегчению, послышался звук удаляющихся шагов.


Продолжить чтение http://proza.ru/2020/04/18/2343